глава 11
А посреди всего этого хаоса я вдруг увидела упаковку от того пончика, который однажды привезла мне Виолетта. Я не выбросила ее, сохранила в верхнем ящике комода. Картонка, в которой было больше доброты, чем во всей моей вселенной. Не знаю, что случилось со мной в ту секунду. Наверно, это был внезапный проблеск, озарение, торнадо мыслей, их оглушительный рев в моей голове. Андрей не остановится. Не изменится. Он будет продолжать, пока не сделает из меня удобное, бессловесное существо, не имеющее ни своего мнения, ни своих чувств. Он перекроит меня под свой вкус. Отрежет лишнее, пришьет нужное. Захочет – погладит, захочет – разорвет. Он может изуродовать меня в приступе ярости. Может убить. Обхватит шею чуть сильнее в следующий раз. Ударит шпилькой каблука. Его разум в очередной раз померкнет, как неисправная лампочка, и, пока будет темно, может произойти что угодно. То, что случается сплошь и рядом с другими. То, что потом показывают в выпусках новостей...
«Беги, – шепнул мне внутренний голос. – Любовь не может калечить. Если калечит – то это не любовь. Просто беги».
И, повинуясь этому голосу, я побежала. Сунула голые ноги в угги, схватила ключи от машины и вылетела на улицу. Чуть не грохнулась на крыльце в спешке, не закрыла толком дверь. Забилась в машину и завела мотор. Руки тряслись, в животе словно лежал камень, но машина уже неслась по дороге сквозь ночной мрак, и я не собиралась ее останавливать.
* * *
Родители встретили меня с такими лицами, будто больше обрадовались бы апокалипсису, чем мне. Мать оглядела мои угги, помятое платье, спутанные волосы и наверняка подумала, что женщина с фамилией Дементьева не может так выглядеть. Даже мертвая она должна выглядеть лучше. Отец предложил мне «пузырьков», как он называл газировку, и усадил за стол. Они спросили, что случилось, и я рассказала, что мы с Андреем снова повздорили. И что на этот раз мне по-настоящему страшно. И не только от того, что он делает, а еще и от того, как он умеет все вывернуть. Я начинаю сомневаться в собственной вменяемости после общения с ним. Я не могу отделаться от мысли, что я сошла с ума.
– Что именно он сделал? – спросила мама, с недоверием вглядываясь в мое лицо. Я снова вспомнила, как Андрей душил меня, но даже не это было самым страшным. Больше всего меня ранило то, что он заставлял меня в тот момент говорить.
– Он говорил мне... отвратительные вещи.
Я оглядела лица родителей, и мои мысли разбежались в стороны, как насекомые. Отец закатил глаза, и это не ускользнуло от моего внимания.
– Милая, еще никто не умирал от крепкого словечка, – сказал он.
– Это не просто крепкие словечки! Это... Это вербальное насилие.
– Что именно он сказал? – спросила мать.
– Я просто не могу повторить это, – ответила я.
– Ванесса, послушай, – заключил отец, подливая мне газировки. – Все пары проходят через трудности. Это обычное дело. Не было еще ни одной, у кого в доме было бы только сладкое да розовое. Тебе нужно работать над этим и постараться не сбегать от проблемы, как только она появляется. Как говорится, ругайтесь, деритесь, но вместе ложитесь.
Я схватилась за стакан и случайно опрокинула его. Газировка залила скатерть, и мама, поджав губы, пошла за тряпкой. Мои родители не слышали то, что я хотела им сказать, даже не пытались.
– Со временем ты научишься подстраиваться под него, и ссор не будет, нужно только понимать, как реагировать и...
– Он насилует меня! – выдохнула я, непонятно откуда набравшись решимости. – Он загоняет меня в угол и насилует. И изнасиловал сегодня тоже. Я не хотела. Я пыталась убежать, но...
Отец остановил меня жестом и спросил:
– Ты спровоцировала его? Что ты сказала и сделала?
Я схватилась за горло, снова чувствуя, как мне не хватает кислорода. Его вопрос выбил почву у меня из-под ног. Я встала из-за стола, держась за него обеими руками, как за перила, за которыми – пропасть.
– Мы повздорили перед этим, но я не считаю, что любые сказанные мной слова могут быть поводом или оправданием для насилия.
– В идеальном мире, где люди сделаны из винтиков, болтиков и электрических проводков – да. Но мы живем в несовершенном мире, и мы сделаны из плоти и крови. Ты должна осознавать, что твои действия могут иметь эффект.
– Это то, что ты обычно говоришь жертвам изнасилований в суде? – усмехнулась я так широко, что свело мышцы лица. – Что они несут ответственность за то, что с ними случается?
Внезапно я вспомнила историю, которая наделала шума в СМИ пару лет назад. Адвокат мужчины, обвиненного в изнасиловании, принес в суд кружевные трусики жертвы в качестве вещественного доказательства. Он заявил присяжным, что кружевные трусики не исключают возможность того, что жертва испытывала влечение к ответчику и была готова к сексуальным отношениям. «Вы должны посмотреть, как она была одета. На ней были кружевные стринги», – добавил он.
В итоге обвиняемого оправдали. Его жертве, на кружевное белье которой смотрели все участники судебного процесса, было всего семнадцать лет .
Этот случай стал достоянием прессы и вызвал волну гнева среди россиянок. Улицы охватили протесты. В соцсетях развернулась компания #thisisnotconsent , в поддержку которой женщины выкладывали в соцсети фотографии своего нижнего белья с подписью «Это не согласие». А член Петербуржского парламента Рут Коппингер в знак протеста принесла на заседание женское нижнее белье, чтобы напомнить политикам, что демонстрировать подобные вещи в здании суда – это так же неуместно, как и приносить их на заседание парламента.
Помню, отец только глаза закатывал, читая об этом в газетах. Тогда я не особо озаботилась произошедшим. Я была слишком наивной и зеленой, у меня еще не было сексуальных отношений, красивое кружевное белье я тоже не носила и думала, что его действительно надевают только тогда, когда хотят кого-то соблазнить. Все мужчины казались мне добрыми парнями, и еще отец постоянно говорил, что мужчин демонизируют все, кому не лень. Я была на стороне отца, я любила его, и он был для меня авторитетом.
Но в ту секунду, когда он спросил, не спровоцировали ли я чем-то Андрея, я поняла, что мое отношение к отцу навсегда изменилось. Отныне между нами будет непреодолимая пропасть.
– Ты повышала на него голос? Разозлила чем-то? Что на тебе было надето в тот момент? – продолжил отец, и я расхохоталась, истерично и громко.
Я еще никогда не была так близка к тому, чтобы ударить отца. Залепить ему пощечину. Сделать ему так же больно, как он сделал мне.
– Ты, как всегда, зришь в корень, папа. На мне и в самом деле в тот момент были кружевные трусы. И еще очень короткое платье. И я накрасилась, подвела карандашом глаза и густо накрасила ресницы. А значит сама спровоцировала своего парня. Ты это хочешь сказать?
Он пожал плечами, еще не поняв, к чему я клоню.
– А если Андря возбуждают не только мои кружевные трусы, но и вся я?! Мое лицо, мой рот, моя манера говорить, любая моя одежда и вообще я вся для него как один большой фетиш – значит ли это, что я провоцирую его одним своим существованием? А раз так, то он волен делать со мной все, что хочет и когда хочет?
Отец склонил голову набок и поднял в воздух палец, протестуя. Наверно точно так же делал в суде.
– Послушай, дорогая. Изнасиловать может незнакомец на улице. Но человек, с которым ты живешь сама по доброй воле вот уже год – разве справедливо обвинять его в чем-то подобном, Мелисса? К тому же я знаю Андрея с пеленок. У него прекрасная семья. И он великолепный адвокат и...
– И поэтому он никак не может швырнуть меня на кровать, вытащить ремень и отхлестать до крови, а потом еще и взять меня несмотря на сопротивление? Так? Потому что ты проверил его родословную до пятого колена и он всегда машет хвостом, когда видит тебя?!
Я сорвала с крючка свое пальто, вылетела из дома и понеслась к своей машине. Мама выбежала за мной.
– Мелисса, куда ты пойдешь? Мелисса! Останься до утра, и утром вы с отцом помиритесь.
– Помиримся? Думаешь, я чем-то обидела его тоже? Чем же? Не кинулась ему на шею со словами «спасибо, папуля, что объяснил мне, почему я заслуживаю насилие»? – истерично рассмеялась я.
– Ты можешь быть тысячу раз права, но, чтобы добиться своего, всегда нужно время и терпение.
– Я всего лишь хотела, чтобы мне поверили и подсказали, что делать! И на это не нужно время или терпение. Ты либо веришь, любишь и поддерживаешь – либо нет!
Я принялась рыться в карманах, разыскивая ключи от машины, но вспомнила, что оставила их в доме, на столике для сумок. Развернулась и в этот момент увидела отца, спускающегося по ступенькам. На секунду вообразила, что он изменил свое мнение, прозрел, глядя на то, что произошло со мной. Но он, торопливо подойдя, сунул мне в руки свой телефон.
– Андрей звонит, волнуется о тебе, ты должна поговорить с ним.
Я отпихнула его с пути и побежала в дом.
– Мелисса! – рявкнул мне в след отец и зазвенел в воздухе моими ключами. – Я не отдам их, пока ты не ответишь Андрею!
Я развернулась и застыла, хватая ртом воздух. Кинулась к отцу, попыталась вырвать ключи, но он упрямо сжал их в кулаке и спрятал в карман. Силы оставили меня. Слезы ярости заволокли глаза.
– Хорошо. Давай телефон.
И, как только отец отдал мне его, я размахнулась и со всей дури швырнула его навороченный айфон об землю. Осколки экрана разлетелись по асфальту. Потом я развернулась и побежала к воротам.
– Мелисса! Мелисса! – орал мне вслед отец, но я даже не оглянулась.
* * *
Я не хотела возвращаться в дом Андрея, а больше мне некуда было идти. Жаль, что у меня не было с собой ни гроша – так быстро я выскочила за порог, – иначе бы отправилась в отель на ночь, чтобы прийти в себя.
Вариантов осталось немного: трамвай или автобус, Вика или Диана, гостиница или, на худой конец, лавочка в парке. Я почти дошла до трамвайной остановки, когда рядом притормозила машина и из окна выглянуло знакомое лицо: это был наш сосед, Тайлер Стаффорд, который своими ночными вечеринками доводил мою мать до нервного тика. Мы знали друг друга со школы, а его семья была драгоценными клиентами фирмы отца.
– Кого я вижу! Малышка Лисса собственной персоной! Может тебя подвезти?
– Да, если не сложно! – закивала я. – Тебя мне просто бог послал.
– Так оно и было, – усмехнулся Тайлер. – Пять минут назад Господь позвонил мне и отдал распоряжение. Видать, присматривает за тобой. Преподобный Майкл подтвердит.
На пассажирском сидел незнакомый парень – должно быть, тот самый студент семинарии, которого упоминала моя мать.
– Точно присматривает, – кивнул тот с улыбкой.
«Тогда пусть шарахнет Андрея молнией. Насмерть», – подумала я, забралась на заднее сиденье, и мы понеслись вперед под какой-то страшно агрессивный трек от Ghostemane.
– Как дела у миссис и мистера Дементьевых? – спросил Тайлер, улыбаясь.
– Надеюсь, ужасно, – ответила я, и он так расхохотался, что чуть управление не потерял.
– Мы с преподобным Майклом помолимся об их благополучии, – сказал он, когда перестал смеяться.
– Моих родителей курирует другой департамент, и звонок Сатане будет как раз по адресу.
– О, Сатана в моем телефонном списочке тоже есть, – усмехнулся Тайлер.
– Не смешно, – ответил его друг, закатывая глаза.
– Думаешь? – закусил губу Тайлер, толкнув Майкла в плечо. – Ладно, я удалю его номер, так и быть. Все ради тебя.
– Иди к черту, – улыбнулся его приятель.
– Преподобный Майкл! Ну что за выражения! Я был о вас лучшего мнения... И, кстати, как мне идти к черту, если вы будете ревновать?
К тому времени, когда мы доехали до Таллы, я немного пришла в себя и уже не хотела безостановочно плакать.
– Хочешь, напишу про тебя статью в газету? – спросила я у Тайлера, больше не зная, как выразить свою благодарность.
– Я сам готов тебе заплатить, если ты только не будешь ничего писать! – отшутился он.
Его имя постоянно мелькало в прессе, скандалы тянулись за ним, как мантия принца. Я рассмеялась, осознав, что только что предложила утопающему стакан воды.
Мы распрощались, и я зашагала по улице, оглядываясь по сторонам, пока не нашла красный фасад с вывеской «Кей-Таун».
Это был первое место, которое пришло мне на ум, когда Тайлер спросил, куда меня подбросить.
* * *
Минут пять я собиралась с силами. Не сразу смогла заставить себя открыть дверь и зайти внутрь. Задавала сама себе вопросы и отвечала на них, словно проверяя, имею ли я право беспокоить других людей, достаточно ли серьезны мои причины отвлекать их от работы. Наверно звучит глупо, но в тот момент я чувствовала себя окончательно затравленной, непрошенной, ненужной.
Я зашла внутрь и спросила у незнакомого парня на кассе, могу ли я поговорить с Виолеттой или с Джоном. Джон явился сразу же, узнал меня и расплылся в улыбке – просто засветился, как луна. Сказал, что Виолетта должна вернуться, когда разделается с очередным заказом, но он не знает точно, когда это случится. Усадив меня за стол, он принес мне рисовых пирожков и стакан чая.
После всего, что произошло, это место показалось мне частью какой-то иной реальности. Я будто все еще находилась в аду, но уже с видом на рай.
Мне показалось, что я ждала целую вечность. До того момента, когда я услышала звон колокольчика над дверью, я словно успела состариться до седин...
Виолетта шагнула с улицы внутрь, в полосу медового света, стягивая на ходу куртку и откидывая капюшон. Чувство, похожее на эйфорию, затопило меня до макушки. Она исчезла на кухне, но через две минуты вышла оттуда снова, оглядывая зал. Наши глаза встретились.
Я почему-то встала, когда она направилась к моему столику, а когда подошла – бросилась ей на шею, не в силах справиться с эмоциями.
– Эй...Лисса... – зашептала она. – Что стряслось? Почему ты здесь?
Я так и не смогла ничего ответить. Виолетта усадила меня за столик и ушла. Вернулась через две минуты с бокалом чего-то прозрачного.
– Выпей, станет лучше, – сказала она, внимательно оглядывая меня.
Я совершенно точно выглядела ужасно. Всклокоченно, испуганно и неряшливо. Стакан чая и пирожок, которые чуть раньше принес мне Джон, лежали передо мной нетронутые. Аппетита не было вообще.
– Что случилось? – повторила она.
Я бы и рада была рассказать, но все слова слиплись в мягкий, липкий ком, и их невозможно было разделить на предложения. Я взяла бокал и сделала большой глоток. Жидкость была на вкус как вино.
– Я даже не знаю, с чего начать. И уже не понимаю, где реальный мир, а где мои фантазии. Мне кажется, что в моей жизни происходит что-то ужасное, но когда множество людей говорит, что это все мое воспаленное воображение, то я не знаю, что думать, – сказала я.
– Он что-то сделал? – тут же спросила Виолетта, словно всегда знала гораздо больше, чем я рассказывала.
– Нет, – автоматически соврала я, не смогла признаться.
– Точно?
Я сглотнула, утерла лоб. И пока молчала, собирая слова, Виолетта вдруг протянула руку и коснулась моего виска.
– У тебя нет клочка волос вот здесь, – сказала она едва слышно, будто растеряла весь голос. – И на этом месте, где его нет, запеклась кровь. Начни с того, как это произошло.
Я замерла на месте, словно была преступницей и меня только что вывели на чистую воду. Коснулась пальцами левого виска и почувствовала корочку на коже. Андрей поймал меня за волосы у двери – теперь я вспомнила.
– Я не слишком хорошо обращаюсь с щипцами для завивки волос, – соврала я, даже не решаясь смотреть на неё.
– Или это он не слишком хорошо обращается с тобой? – вдруг спросила Виолетта.
Меня снова затрясло, я начала пить вино мелкими глотками, чтобы успокоиться. Виолетта положила свою ладонь на мою руку и сжала ее. И то ли ее ладонь была горячей, как огонь, – то ли моя холоднее льда.
– А может это любовь такая, – сказала я, поднимая на нее глаза.
– А бьет – значит любит? – спросила она, пристально глядя.
– Он не бьет меня. Просто иногда...
– Поколачивает, – закончила Виолетта.
Я опустила голову, утирая рукавом лицо. Она передвинула стул, притянула меня к себе и обхватила руками. Ее ладони принялись гладить мои плечи и спину. И в тех местах, где она прикасалась ко мне, с меня словно опадали шипы и оставалась только мягкая человеческая кожа, которой нет нужды защищаться.
Я вцепилась в ее куртку, крепко, до боли в пальцах. Она стерла слезы с моего лица и принялась шептать слова поддержки, которые действовали как обезболивающее. Вино и разговор помогли мне прийти в себя. Я не стала рассказывать, что случилось между мной и Андреем, стыдилась. Но, думаю, Виолетта и сама многое поняла.