глава 11. Проверка на прочность
Возвращение в Минск было иным. Виктория не чувствовала себя побежденной или прижатой к стенке. Внутри было тревожно, но ясно. Она смотрела в окно машины на знакомые проспекты, и они казались ей не враждебными, а просто другими. Она сама изменилась здесь.
Николай встретил ее на пороге квартиры. Он не бросился обнимать ее, а внимательно посмотрел в глаза, словно ища ответ на невысказанный вопрос. И увидел в ее взгляде не прежнюю растерянность, а твердую решимость.
— Добро пожаловать домой, — сказал он просто.
—Я дома, — кивнула она, и это прозвучало как клятва.
Они договорились не прятаться. На следующий же день Николай, вопреки советам пресс-секретаря, взял ее с собой на благотворительный вернисаж в поддержку молодых белорусских художников. Не на официальный прием, а на полузакрытое, камерное мероприятие.
— Ты уверена? — спросил он ее прямо перед выходом, поправляя галстук перед зеркалом.
—Нет, — честно ответила Виктория, поправляя складки на своем простом, темном платье. — Но я иду.
Ее первое появление на светском рауте стало ее личным полем боя. Она не пыталась казаться своей в этой блестящей толпе. Она была тихой, немного отстраненной, но не робкой. Когда к ней подходили с «ну очень важными» людьми, она не лебезила и не запиналась, а отвечала коротко и вежливо, глядя прямо в глаза. Ее скромность и отсутствие светской лощины, которые должны были смотреться проигрышно на фоне ухоженных столичных львиц, наоборот, привлекали к ней внимание. Она была другой. Настоящей.
Николай не отходил от нее ни на шаг, его рука всегда была на ее талии — не как жест собственности, а как знак поддержки. Он представлял ее просто: «Виктория. Мой спутник». Без титулов, без пояснений.
И именно в этот вечер случилась то самое внешнее событие, которое все изменило.
Они стояли у канапе, и Николай на секунду отошел поговорить с организатором. Виктория осталась одна, чувствуя на себе любопытные и оценивающие взгляды. Вдруг неподалеку, у столика с шампанским, пожилая женщина, одна из спонсоров мероприятия, внезапно побледнела, схватилась за грудь и начала оседать на пол.
Произошло это мгновенно. Люди замерли в ступоре. Кто-то вскрикнул. Охрана Николая сделала шаг вперед, но их протокол действовал в отношении него, а не посторонних.
Виктория отреагировала раньше всех. Словно щелкнут выключатель. В ее глазах исчезла вся неуверенность, остался только холодный, профессиональный расчет. Она резко сняла туфли на каблуках, бросилась к женщине, ловя ее падение.
— Расступитесь! Дайте воздуху! Вы медик? — закричал кто-то.
—Я фельдшер, — четко бросила она через плечо, уже опускаясь на колени на паркет.
Ее пальцы уже нащупывали пульс на шее женщины — слабый, нитевидный. Зрачки не реагировали на свет. «Остановка», — молнией пронеслось в голове. Все уроки, все тренировки в колледже всплыли в памяти с кристальной ясностью.
— Срочно вызовите скорую! Аптечка! Где аптечка?! — ее голос, обычно тихий, прозвучал металлически-громко и властно, не терпя возражений.
Кто-то бросился выполнять. Николай, пробившись через толпу, замер в двух шагах, увидев ее — не свою испуганную Вику, а собранного, хладнокровного специалиста, который уже начинал непрямой массаж сердца, отсчитывая ритмичные, уверенные толчки. Ее лицо было сосредоточено, на лбу выступили капельки пота. Она отдавала команды окружающим, не глядя на них, все ее внимание было на пациентке.
Это длилось вечность. Пока не прибежали дежурные медики с дефибриллятором. Виктория коротко и ясно передала им ситуацию: «Потеря сознания две минуты назад. Пульса нет, дыхание отсутствует. Начала СЛР немедленно».
Она отошла в сторону, давая место профессионалам, и только теперь позволила себе дрожать. Ее руки тряслись, платье было помято. Кто-то накинул ей на плечи пиджак. Она обернулась — это был Николай. Он смотрел на нее не с ужасом или жалостью, а с немым, оглушенным восхищением.
Женщину удалось спасти. Скорая, забрав ее, уехала в больницу. Гул в зале постепенно стих, но все теперь смотрели на Викторию иначе. Шепотки за спиной сменились уважительными взглядами. Кто-то из гостей, пожилой генерал в отставке, подошел к ней и просто молча крепко пожал руку. В его глазах читалось то, что не выразить словами.
Вечер закончился неформально. К Виктории подходили, задавали вопросы, не о Николае, а о медицине, благодарили. Она, все еще бледная, но уже пришедшая в себя, отвечала коротко и по делу.
В машине по дороге домой царила тишина. Николай не отпускал ее руку.
—Я... — начала она, но он перебил ее.
—Ничего не говори. Просто знай... — он замолчал, подбирая слова, и впервые за все время его голос дрогнул. — Сегодня я гордился тобой так, как никогда ничем в жизни. Ты была... блестящей.
Он смотрел на нее, и в его глазах она увидела не только любовь и восхищение. Она увидела признание. Как равной.
На следующее утро в нескольких уважаемых, а не желтых, изданиях вышли статьи. Заголовки гласили: «Неизвестная героиня вернисажа: подруга Николая Лукашенко спасла жизнь женщине», «Медик из России доказала профессионализм на деле», «Красота, скромность и хладнокровие: кто она на самом деле?».
Тон был совершенно иным. Уважительным. Восхищенным. Тот самый поступок, ее личное «зачем?», перевесил тонны грязных сплетен. Она прошла проверку на прочность не как «спутница», а как личность. И вышла из нее победительницей.
Виктория читала эти статьи, и на глаза ей наворачивались слезы. Не от обиды, а от облегчения. Она посмотрела на Николая.
—Ну что, — сказала она с легкой, впервые по-настоящему счастливой улыбкой, — кажется, игра начинается по новым правилам?