Чипы. 1 том.
Коридор процедурного блока.
Воздух здесь всегда пахнет одинаково: антисептиком с едкой ноткой хлора, пылью из вентиляции и чем-то еще – страхом, въевшимся в стены. Он висел тяжелым одеялом, давил на грудь, заставлял глотать комок, который не исчезал.
Спустя неделю после Камеры, после того как Даниэлла стала Софией, а Стивен и Сэм превратились в Томаса и Ньюта, детей с номерами А1 по А10 собрали здесь снова.
Дети стояли в тишине, нарушаемой лишь сдавленным всхлипыванием кого-то сзади и шорохом ног по линолеуму. Все они были бледные тенями в одинаковых серых комбинезонах. Глаза – огромные, полные немого ужаса и растерянности – метались, ища хоть какую-то опору, хоть намек на понимание в таких же испуганных лицах. Они были чужими друг другу, но сейчас их связывала общая безысходность. Они потеряли не только прошлое, но и имена, став подопытными. И теперь их ждало что-то еще.
София стояла между Томасом и Ньютом. Ее маленькая рука вцепилась в рукав серой футболки Томаса, пальцы белые от напряжения. Она чувствовала дрожь, видела, как его свободная рука непроизвольно потирает шею – там, скрывались следы ожогов от электродов. Его «принятие» имени Стивена в Томаса прошло через боль, хоть и другую, не такую изощренную, как ее собственная. Но боль была болью. Ее собственное имя «София» все еще обжигало, как клеймо. А страх перед белыми дверями процедурных кабинетов был теперь инстинктивным, животным.
– Не хочу, – прошептала София, ее голос был хриплым, едва слышным, как скрип несмазанной двери. Она вцепилась в руку Томаса сильнее. – Там... там опять будет больно. Как в той комнате. – тот самый ужас сенсорной пытки – визг, стробоскоп, жгучая инъекция, ложный голос «мамы» – накатил волной, заставив ее сглотнуть и задрожать.
Томас наклонился к ней, его дыхание было неровным.
– Знаю, – прошептал он в ответ, его глаза тоже были полны страха. Он сжал ее пальцы на своем рукаве, пытаясь передать хоть каплю уверенности, которой у него не было. – Но... сбежать... поздно. – он окинул взглядом длинный, ярко освещенный лампой дневного света коридор. На обоих концах стояли охранники, бесстрастные, как статуи. Камеры под потолком следили за каждым движением. Побег здесь был чистой воды безумием, фантазией, рожденной отчаянием.
Ньют, стоявший с другой стороны, молча положил свою руку поверх их сцепленных пальцев. Его тихое присутствие, его спокойные, слишком взрослые для его возраста глаза, были их единственной опорой. Он не говорил ничего утешительного – ложь здесь была опасна. Он просто был рядом, разделяя страх. Его умный взгляд анализировал ситуацию, ища хоть какую-то лазейку, хоть тень возможности. Но стены были гладкими, двери – тяжелыми. Бежать было поздно. Их загнали в ловушку.
Грохот разорвал гнетущую тишину. Не просто стук, а настоящий удар, от которого задрожали стены. Все дети вздрогнули, вжавшись в стену. София вскрикнула от неожиданности, крепче вцепившись в Томаса. Одна из белых дверей в конце коридора с треском распахнулась, ударившись о стену. На пороге кабинета бушевал хаос.
Внутри, под ярким светом операционной лампы, десятилетний мальчик азиатской внешности, – отчаянно дрался с медсестрой. Он был диким, как загнанный звереныш: кусался, царапался, вырывался из ее цепких рук. Его лицо было багровым от ярости и страха, глаза безумными. Он кричал что-то, но слова тонули в хрипе и звуках борьбы.
– Держи его! – крикнул кто-то из кабинета, мужской голос врача или санитара.
– Нет! Отстань! – выкрикивал он, его голос сорванный, полный отчаяния.
На мгновение София увидела то, что происходило внутри кабинета. Белая комната. Стол с ремнями. Яркая лампа. И что-то блестящее, металлическое, похожее на шприц, но больше и страшнее, лежало на инструментальном столике.
Прежде чем охранники с концов коридора успели ринуться на помощь, прежде чем медсестра смогла полностью его скрутить, он, вывернувшись, умудрился высунуть голову в проем двери. Его взгляд, полный чистой, нефильтрованной паники, метнулся по коридору, по бледным лицам детей.
И он выкрикнул, вложив в слова всю свою отчаянную силу, прежде чем его затолкали обратно и дверь начала захлопываться:
– Чипы! В шею! Сзади! Ставят чипы! Всем!
Слова повисли в воздухе, как удар грома. Гул недоумения и ужаса прокатился по детям. Чипы? В головы? София почувствовала, как по ее спине пробежали ледяные мурашки. Томас резко дернулся, его рука инстинктивно потянулась к затылку. Ньют замер.
Медсестра, наконец, зажав рот мальчика рукой и с помощью подоспевшего охранника грубо втащила его обратно в кабинет.
Дверь захлопнулась с оглушительным стуком, заглушив последний вопль мальчика. Но слова уже повисли в воздухе, как электрический разряд. Гул страха, громче прежнего, прокатился по ряду детей. Тихий шепот перерос в испуганный ропот. Кто-то всхлипнул громче. Кто-то инстинктивно схватился за затылок. София почувствовала, как ледяная волна страха смывает остатки ее хрупкого самообладания. Чип? В шею? Как... как метка? Как еще один способ контроля? Больше боли? Больше потери себя? Ее свободная рука потянулась к задней части шеи, туда, где кожа казалась вдруг уязвимой и тонкой.
Медсестры, стоявшие вдоль стены, как тени, среагировали мгновенно. Их лица оставались бесстрастными, словно масками. Они двинулись бесшумно, как хорошо отлаженные механизмы. К испуганным детям, к тем, кто начал плакать или метаться. В их руках блеснули маленькие шприцы-автоматы, почти игрушечные, но от этого не менее страшные.
– Тише, тише, малыш, – проговорила одна, подходя к рыдающей девочке. Голос был сладким, как сироп, но глаза – холодными. Быстрое движение руки – легкий укол в плечо. Девочка ахнула, больше от неожиданности, чем от боли, и ее плач начал затихать, сменяясь внезапной вялостью.
– Все хорошо, просто успокоительное, – сказала другая, уже приседая перед мальчиком, который пытался отползти к стене. Шприц мелькнул – и мальчик обмяк, его испуганные глаза стали стеклянными.
Они работали быстро, эффективно, почти незаметно для общей суматохи, но София видела. Видела, как страх в глазах детей сменялся пустотой или сонливостью. Видела, как блестящая игла вонзается в плоть. И ее собственный страх перед иглами, перед любой инъекцией после кошмара смены имени, вспыхнул с новой силой.
София почувствовала прикосновение к руке. Холодное, влажное. Она дернулась, пытаясь отпрянуть, но было уже поздно. Резкая, колющая боль в плечо. Сначала – укус осы. Потом – волна тепла, тяжести, накатывающая на мозг, как густой туман. Мир поплыл перед глазами. Она увидела, как Томас рядом с ней тоже вздрогнул от укола, его глаза начали слипаться. Ньют, пытавшийся оттолкнуть медсестру, получил укол в шею и медленно сполз по стене на пол.
– Все...будет хорошо, Софи... – прошептал Томас, глядя мутнеющим взглядом на Софию, чье лицо расплывалось. Он хотел сказать что-то еще, но его тело уже не слушалось.
«Обещаю...» – мысль, так и не произнесенная вслух, оборвалась. Обещание рассыпалось, как песок.
Сила покинула ноги. София почувствовала холод пола под щекой, последнее, что она осознала перед тем, как черный туман поглотил ее целиком – это жгучее предательство собственного тела и сладковато-химический запах успокоительного, смешавшийся с запахом страха. И страх этот был теперь не абстрактным. Он имел форму блестящего чипа, который кто-то собирался вживить ей в затылок, пока она была без сознания.