Томас. 1 том.
Общая детская комната в блоке Альфа.
Напоминала картинку из какого-то жутковатого каталога: яркие пластиковые игрушки (слишком правильные, слишком гладкие), низкие столики с пазлами, на стенах – плакаты с буквами и цифрами, окрашенные в неестественно веселые цвета. Воздух пах антисептиком и тоской.
Даниэлла. Нет. София вошла, едва переставляя ноги. Ноги были тяжелыми, как будто налитыми свинцом.
Каждый шаг отдавался глухим эхом в пустоте внутри. Слова Авы Пэйдж висели в воздухе, невидимыми колючками царапая сознание. Шесть лет. Шесть лет она была Даниэллой. Дани. А теперь… София. Чужое имя. Холодное. Она чувствовала себя так, будто ее вывернули наизнанку, а потом снова собрали, но неправильно.
Она прижалась спиной к прохладной стене у входа, наблюдая, как Стивен и Сэм, – возятся с кубиками. Какой-то мальчик сидел в углу, как всегда, уставившись в стену, обхватив колени. Мир вокруг казался плоским, ненастоящим, как тот гипнотический мультик на экране в столовой.
София не плакала. Слезы казались предательством по отношению к той, кого «больше не существовало». Она просто смотрела в пол, видя не пластиковый линолеум, а лица родителей, отраженные в блестящем железном кейсе.
– Эй, Дани! – Стивен отвлёкся от башни из кубиков, заметив её. Его лицо, обычно озорное, стало серьёзным. Он подбежал, Сэм следом, с тихим любопытством в наблюдательных глазах. – Ты где была? Ты в порядке? Ты… плакала? – Стивен прищурился, пытаясь разглядеть следы слёз на её щеках.
София (Дани внутри сжалась в комок) заставила свои мышцы работать. Уголки губ медленно, с усилием, как тяжёлые ставни, потянулись вверх. На щеках проступили глубокие, чёткие ямочки – милый контраст с пустотой в её глазах. Она натянула эту улыбку, как маску, купленную за монеты родителями.
– Всё хорошо, Стив, – её голос прозвучал чуть выше обычного, искусственно лёгким. – Просто… проверяли. Как бегаю, как думаю. Скучно. – она пожала плечиками в слишком большом комбинезоне. – А вы башню строили?
Она не сказала про новое имя. Даже и не собиралась говорить.
Сэм молча смотрел на неё. Его взгляд, острый не по годам, скользнул по её неестественной улыбке, по напряжённым плечам. Он ничего не сказал, но слегка нахмурился. Он чувствовал ложь. Стивен же, облегчённый её улыбкой, засмеялся.
– Хочешь помочь? Мы её до потолка дотянем! – он схватил её за руку, пытаясь утащить к кубикам. Его прикосновение было тёплым, живым.
«Дани… меня зовут Дани…» – пронеслось в голове. Но она позволила ему потянуть себя, улыбка на лице застыла, как маска.
***
Неделя прошла в серой череде одинаковых дней: завтраки под гипнотизирующие экраны, «образовательные» занятия, тесты на выносливость и логику, сон в маленьких серых коробочках комнат. Имя «София» звучало всё чаще. Медсёстры, охранники во время переклички, инструкторы. Каждый раз оно ударяло по ушам, как щелчок. Дани внутри сжималась всё сильнее, но улыбалась всё упорнее, пряча свою боль за ямочками.
Однажды утром, во время переклички в столовой, случилось то, что потрясло тихую атмосферу до основания.
– A-2! – рявкнул медбрат, сверяясь со своим списком на планшете. – Явиться для коррекции имени!
Стивен, ждавший своей очереди за кашей, замер. Все повернулись к нему. Коррекция имени? Что это? София сидевшая за столом вместе с Сэмом, кинула на друга испуганный взгляд.
«Он тоже?» пронеслось в голове, ложка с кашей застыла у рта.
Стив, крепко вцепившись в свой поднос, кинул ошеломленный взгляд на медбрата. Выдохнул. Поставил поднос и вытерев потные руки о комбинезон, двинулся в сторону работника.
Процедура «коррекции имени» для Стивена была короче, но не менее травматичной, чем для Софии.
Его привели не в кабинет Авы Пэйдж, а в стандартный процедурный кабинет. Там его ждал незнакомый мужчина в белом халате, с холодными глазами и планшетом, а рядом – привычный охранник с непроницаемым лицом.
– A-2, Стивен... – начал мужчина без предисловий, глядя на экран.– Анализ показал неоптимальность вашего текущего идентификатора. Он не соответствует протоколу нейтральности и потенциала субъекта. – его голос был монотонным, лишенным даже искусственной теплоты Авы.
Стивен, всегда готовый к дерзкому ответу («А что с ним не так? Мне папа дал это имя!»), замер. Слово «папа» застряло комом в горле. Воспоминания о родителях были уже смутными, болезненными.
– Стивен – неподходящее имя. – продолжил мужчина, будто читал техническое руководство. – Для твоего потенциала требуется идентификатор, отражающий… универсальность и адаптивность.
Он перевернул планшет, показав Стивену экран. Там крупными буквами, рядом с его фотографией и другой информацией, было написано:
НОВЫЙ ИДЕНТИФИКАТОР: ТОМАС
SUBJECT A-2
– Томас, – мужчина произнес имя четко, как пароль. – Эффективно. Нейтрально. С чистого листа. Это твое имя. Повтори.
Стивен взорвался.
– Нет! – вырвалось у него, голос сорвался на визг. – Я Стивен! – он отступил на шаг, наткнувшись на охранника. Тот даже не дрогнул.
–A-2, ты не в позиции обсуждать, – голос мужчины стал ледяным. – Томас. Повтори. Или будут применены меры по адаптации. – его взгляд скользнул в сторону охранника, тот слегка выпрямился.
Угроза висела в воздухе. Стивен знал о «мерах». О тёмной, холодной комнате. О лишении еды. О бесконечных тестах. Страх, острый и холодный, смешался с яростью. Его сжатые кулаки дрожали. Он чувствовал, как предательские слёзы жгут глаза. Не покажу. Ни за что не покажу. Стиснул зубы так, что заныли челюсти. Взгляд уперся не в мужчину, а в надпись на планшете: ТОМАС. Каждая буква казалась оскорблением, клеймом. Это имя было чужим, плоским, лишенным всего, что делало его им – озорного, любопытного, иногда дерзкого Стивена.
– То… – начало слова вырвалось хрипло, против его воли. Он закусил губу, чувствуя вкус крови. – …мас.
– Громче и четче, – потребовал мужчина. – Томас.
– Томас… – повторил Стивен (Томас?), уже громче, ненавидя каждый звук. Голос звучал чужим, сдавленным. Это было не принятие, это была капитуляция под дулом пистолета страха.
– Хорошо, Томас. Стивена больше не существует. Это имя запрещено к использованию. Теперь можешь идти.
Охранник открыл дверь. Стивен вырвался из комнаты, не оглядываясь. Он бежал по коридору не видя, пока не уперся в стену у их общей комнаты. Он скользнул по ней вниз, прижавшись спиной к прохладному бетону, и закрыл лицо руками.
Ярость бушевала внутри – ярость против этих людей в белом, против системы, украдшей его имя, против самого себя за то, что сдался, произнес это чужое слово. Но сильнее ярости было чувство глубочайшей потери. Его отобрали. Не игрушку, не еду – его самого. Кусок его души. Стивен. Это имя было его щитом, его последней связью с миром «до». И его украли.
Он вытер лицо рукавом комбинезона, встал. На лице не осталось и следа слёз, только мрачная решимость, недетская в своей жестокости.
Он вошел в общую комнату. Бледный, как стена за его спиной, а на щеках горели два ярких пятна румянца – не от здоровья, а от сдерживаемой, кипящей ярости и унижения. Глаза, обычно такие живые, полные азарта и любопытства, были широко распахнуты. В них бушевала внутренняя буря – смесь неверия, оскорбленной гордости и животного страха. На щеках были подтеки слез, которые он вытер рукавом своего комбинезона. Его губы, всегда готовые растянуться в ухмылку или крикнуть что-то дерзкое, были плотно сжаты в тонкую белую линию, будто вот-вот снова расплачется навзрыд прям тут.
Он прошел мимо Сэма, который сразу же насторожился, мимо Софии (внутри которой что-то болезненно сжалось при виде его лица), не глядя ни на кого. Он дошел до центра комнаты, где яркий пластиковый ковер имитировал траву, и просто… рухнул на пол.
Не сел – обрушился, как подкошенный. Колени подтянул к груди, руки сжал в кулаки так, что костяшки побелели, а ногти впились в ладони. Он уткнулся лбом в колени, его спина вздымалась от прерывистых, глухих всхлипов, которые он так отчаянно пытался заглушить.
Сэм сразу же подошёл, сел рядом, молчаливый вопрос в глазах. София отложила безжизненную пластиковую лошадку, которую вертела в руках, и тоже подошла, сердце колотилось, как бешеное.
– Стив? – тихо начал блондин, нежно прикоснувшись к плечу друга. – Что случилось? Что… что это было?
Стивен резко вскинул голову. Слезы, гневные, жгучие, вновь текли по его щекам, оставляя грязные дорожки в пыли пола. Его голос, когда он заговорил, был чужим – низким, хриплым, сорванным от почти сдерживаемых слёз и ярости:
– Они… – он сглотнул, пытаясь протолкнуть ком. – Они сказали, что Стивен – «неподходящее» имя. – он выдохнул слово с отвращением, не понимая до конца его смысла, но чувствуя унижение. – Теперь я… я – Томас. – он выплюнул новое имя, как отраву. – Но я ведь я не Томас! Я – Стивен! – его шепот превратился в выкрик, эхом отразившийся от ярких стен. Несколько детей испуганно отпрянули.
Он замолчал, задыхаясь. Потом взгляд его, мокрый от слез, но полный неукротимой ярости, устремился на Сэма, потом скользнул по молчащей Софии, стоявшей, как столб за блондином. Он искал у друзей понимания, подтверждения безумия происходящего.
Сэм сжал плечо Стива, пытаясь успокоить.
– Томас… – начал он осторожно, пробуя новое звучание.
– Нет! – Стивен(Томас?) взревел, как загнанный зверь, резко дернувшись и сбрасывая руку ни в чем не виноватого Сэма. Это было не просто неповиновение, это была физическая реакция отторжения. Каждое «Томас» ощущалось им как пощечина, как клеймо, которое пытались выжечь на его коже. – Не зови меня так! – он упрямо сжал губы, смотря в пол. – Я не отзовусь. Никогда.
Стивен снова уткнулся лицом в колени, но теперь его тело сотрясали уже не только рыдания, а настоящая дрожь – от бессилия, от ужаса перед тем, что его пытаются стереть. Он сидел, сжатый в комок боли и гнева, маленький островок абсолютного неповиновения посреди фальшивого рая детской. Его пальцы впились в волосы, тянули их. Он бормотал себе под нос, сдавленно, отчаянно:
– Я Стивен… Я Стивен… Я Стивен…
Как мантру, как заклинание против вторжения чуждого имени. Каждое повторение родного имени было гвоздем, которым он пытался прибить к реальности свою истинную суть, пока система W.C.K.D пыталась вырвать ее с корнем. Он не просто протестовал – он цеплялся за обрывки своего «я» с инстинктивной яростью загнанного в угол животного.
Тишина повисла тяжёлым покрывалом. Страх витал в воздухе. Все знали, что происходит с теми, кто не подчиняется. Изолятор. Лишение пищи. Странные, пугающие «процедуры». Стивен бросал вызов самой системе.
София смотрела на него. Видела его дрожащие плечи, упрямый затылок, слышала отчаяние в его шепоте «Я – Стивен!». Это был крик её собственного сердца. Я – Даниэлла! Внутри всё перевернулось. Пустота заполнилась чем-то горячим и острым – солидарностью? Гневом? Первым проблеском настоящего сопротивления?
Именно в этот момент, видя не его крик, а эту глухую, дрожащую агонию самоутверждения, София поднялась и сделала свой шаг. Ее тихий бунт начался не из-за его громкого «Нет!», а из-за этого беззвучного, но такого громкого шепота: «Я Стивен». Это был крик ее собственной души, наконец нашедший отражение и смелость в другом.
Она не думала. Не взвешивала риски. Она просто встала. Сделала шаг вперед и села рядом со Стивеном на пол. Не так близко, как Сэм, но в пределах видимости всех. Она скрестила руки на коленях, точь-в-точь как он. Потом подняла голову и посмотрела прямо на подошедшую медсестру, которая уже хмурилась, видя неповиновение Стивена.
Медсестра удивленно подняла бровь.
– София? Томас? Что происходит? Вас слышно за пределами комнаты.
София (Дани внутри ликовала и плакала одновременно) медленно опустила подбородок на свои колени. Её лицо было спокойным, но в глазах, впервые за эту неделю, горел не притворный огонёк улыбки, а настоящий, холодный и решительный огонь.
Она не сказала ни слова. Просто посмотрела на медсестру, потом на Стивена, и снова уставилась в пространство перед собой. Молча. Склонив голову в том же непокорном жесте, что и он. Ее молчание было громче любого крика.
Сэм замер, его умственный механизм работал на пределе, оценивая последствия. Он понимал, что он будет следующим, кто лишится своего имени. Потом, с едва заметным вздохом, но без колебаний, он тоже скрестил руки на груди и упёрся взглядом в тот же участок пола.
Трое. Молчаливый круг бунта в центре яркой, фальшивой детской. Отказывающиеся от новых имён. Отказывающиеся забыть, кто они есть.
Медсестра заколебалась.
Один проблема. Трое – начало мятежа.
Она быстро развернулась и ушла, вероятно, за подкреплением.
В комнате воцарилась напряженная тишина, нарушаемая только прерывистым дыханием Стивена. София чувствовала, как страх сжимает горло, но под ним бушевало странное, новое чувство – гордость. И тепло от плеча Стивена, сидящего рядом.
Они были не одни. Они были друг у друга. Они помнили свои имена. Это был их первый, крошечный, отчаянный шаг против стеклянного колпака W.C.K.D.
Шаг, за который, они знали, – придется платить.