17. Утро
Я просыпаюсь от мягкого света, пробивающегося сквозь занавески.
Несколько секунд я просто лежу, пытаясь удержать ощущение покоя, но мысли уже начинают заполнять сознание.
Я глубоко вздыхаю, чувствуя, как тревога снова накатывает.
Но потом осознаю — Никита всё ещё рядом.
Его рука по-прежнему лежит на моей талии, его дыхание ровное, спокойное.
Он спит.
Я смотрю на него, наблюдая, как утренний свет мягко ложится на его лицо.
И вдруг понимаю, что, несмотря на всё, что ждёт меня впереди...
Я не одна.
Я осторожно поворачиваюсь к нему, стараясь не потревожить его сон. В полумраке комнаты его черты кажутся такими знакомыми и одновременно новыми — взрослее, серьезнее, чем в моих воспоминаниях.
На его лице нет привычной напряженности, он выглядит почти беззащитным.
Я едва сдерживаюсь, чтобы не прикоснуться к его губам, не разбудить его этим утренним признанием.
Но вместо этого просто тихо наблюдаю.
Я могла бы остаться так ещё долго, просто наблюдая, просто позволяя себе этот момент.
Но вдруг его пальцы слегка шевелятся на моей талии, веки вздрагивают, и светлые глаза медленно открываются, ещё мутные от сна.
Он замер на секунду, будто осознавая реальность, а потом его губы растягиваются в сонной, тёплой улыбке.
— Доброе утро, — хрипло произносит он, и его голос, грубый после сна, заставляет меня вздрогнуть.
Я не отвечаю.
Вместо этого я кладу ладонь ему на щёку и целую его.
Медленно, глубоко, без тени сомнения.
Его губы поначалу неподвижны от неожиданности, но затем он отвечает мне с такой нежностью, что у меня перехватывает дыхание.
Его рука скользит в мои волосы, пальцы запутываются в прядях, притягивая меня ближе.
В этом поцелуе нет спешки, только тихое, утреннее «я здесь».
И в этот момент все тревоги исчезают.
Нет мыслей о родителях.
Нет страха перед тем, что будет дальше.
Только он.
Только этот момент.
Когда мы наконец разрываемся, он прижимает мой лоб к своим губам.
— Это не сон? — шепчет он, и в его голосе столько надежды, что моё сердце сжимается.
Я качаю головой, чувствуя, как его дыхание смешивается с моим.
— Нет, — отвечаю я так же тихо.
Никита не двигается, просто смотрит на меня, будто пытаясь окончательно убедиться, что я действительно здесь.
Что это не исчезнет, как сон.
Я чувствую, как его пальцы всё ещё запутаны в моих волосах, как его дыхание касается моей кожи.
И вдруг понимаю — я тоже боюсь, что этот момент может раствориться.
Что реальность, с её тревогами и неизбежными разговорами, ворвётся в нашу тишину.
Но пока она не здесь.
Пока есть только утро.
Наше утро.
Никита медленно отстраняется первым.
Он проводит ладонью по лицу, словно стирая остатки сна, и вдруг я осознаю — под простыней он только в черных боксерах. Его тело изменилось за эти годы — плечи стали шире, торс рельефнее, но все те же знакомые веснушки у ключиц и шрам от велосипедного падения на ребре.
— Пойду... — его голос хриплый, он кашляет, — приготовлю завтрак.
Он встает с кровати, и я невольно задерживаю взгляд на его спине — мышцы играют под кожей, когда он наклоняется за штанами, валяющимися на полу.
— Ты умеешь готовить теперь? — спрашиваю я, подпирая голову рукой.
Никита натягивает серую майку через голову, и когда его лицо снова появляется, на губах — та самая ухмылка, от которой у меня когда-то подкашивались ноги.
—Пришлось научиться. Выжить-то надо было, —он подходит ко мне и легонько целует меня в лоб. — Яичницу с беконом осилишь?
Я замираю на секунду, когда его губы касаются моего лба.
Это так просто. Так естественно.
Но почему-то именно этот жест заставляет меня почувствовать что-то большее, чем просто нежность.
Я не привыкла к этому.
К тому, что меня берегут.
К тому, что меня любят так.
Не требовательно.
Не с ожиданиями.
А просто.
Просто потому что я есть.
Я киваю, наблюдая, как он исчезает за дверью, оставляя ее приоткрытой.
Из кухни доносятся звуки — холодильник, льющаяся вода, звон посуды.
Я закутываюсь в его одеяло, вдыхая запах его шампуня, и ловлю себя на мысли:
Это слишком нормально.
Слишком... семейно.
Как будто мы не два года не виделись.
— Эби! — его голос доносится с кухни, — ты же чай будешь, свой любимый?
Я закрываю глаза.
— Да! — кричу в ответ.
И в этот момент понимаю — вот она, та самая опасность.
Не в страсти прошлой ночи.
Не в поцелуях.
А в этих простых утренних ритуалах.
В том, как легко мы вписываемся в быт друг друга, будто все это время просто ждали момента, чтобы вернуться.
Я слышу, как он напевает что-то под нос, и мое сердце предательски сжимается.
Я медленно выбираюсь из постели.
Когда я вхожу в кухню, он уже ставит на стол две тарелки — яичница, бекон, тосты.
— Ты правда умеешь готовить, я всё таки думала, что ты пошутил,— удивляюсь я, подходя ближе.
Никита усмехается, хватает меня за запястье и притягивает к себе.
— Конечно, умею. Я же самостоятельный мужчина, — его голос тёплый, с той самой ноткой уверенности, которая всегда заставляла меня улыбаться.
Я кладу ладони ему на грудь, чувствуя, как он смотрит на меня.
— Самостоятельный, значит?
— Абсолютно, — он наклоняется, касаясь губами моего виска.
— Тогда почему ты так смотришь на меня?
Он усмехается, его пальцы скользят по моей талии.
— Потому что люблю тебя.
Я замираю, но не от неожиданности.
От того, как легко эти слова ложатся между нами.
Как будто они всегда были здесь.
Как будто они всегда *должны* были быть здесь.
Я поднимаю голову, ловлю его взгляд.
— Я тоже тебя люблю.
Никита улыбается, и в этой улыбке — вся наша история.
Все эти годы.
Я целую его снова, и в этом поцелуе нет сомнений.
Только любовь.
Когда мы наконец отстраняемся, он усмехается, проводя пальцами по моей щеке.
— Завтрак остынет, — напоминает он, но в его голосе нет ни капли упрёка.
Я закатываю глаза, но всё же сажусь за стол.
Никита садится напротив, наблюдая за мной с той самой мягкой улыбкой, от которой у меня всегда становится теплее.
Мы едим молча, но это не тишина напряжённости.
Это тишина комфорта.
И вдруг я опять вспоминаю про родителей.
Я провожу рукой по лицу, чувствуя, как тревога снова накатывает.
— Мне нужно домой, — говорю я, и мой голос звучит тише, чем я ожидала.
Никита смотрит на меня, изучая.
— Ты уверена?
Я киваю.
— Они наверняка уже с ума сходят.
Он медлит, но потом кивает, принимая моё решение.
— Ладно. Я отвезу тебя.
Я выдыхаю, чувствуя, как тревога смешивается с благодарностью.
— Спасибо.
Никита сжимает мою руку, его пальцы тёплые, уверенные.
Никита не отпускает мою руку сразу, его пальцы чуть сжимают мои, будто он хочет сказать что-то ещё.
Но вместо этого он просто кивает, отпускает меня и берёт наши тарелки.
Я наблюдаю, как он ставит их в посудомоечную машину, двигаясь спокойно, без лишней суеты.
Я глубоко вздыхаю, поднимаясь из-за стола.
— Я переоденусь, — говорю я, и Никита бросает на меня короткий взгляд, прежде чем закрыть дверцу посудомойки.
— Одежда высохла, я оставил её в ванной.
Я киваю, направляясь туда.
Вчерашняя одежда лежит аккуратно сложенной на краю стиральной машины.
Я быстро переодеваюсь, ощущая, как ткань привычно ложится на кожу.
Я провожу рукой по волосам, глубоко вздыхаю и выхожу обратно в комнату.
Никита уже ждёт меня у двери, ключи в руке.
Он успел переодеться — тёмные джинсы, чёрная футболка.
Привычный образ, но теперь я замечаю детали, которых раньше не замечала.
Как рука уверенно лежит на ключах.
Как волосы чуть взъерошены после сна.
Как взгляд становится мягче, когда он смотрит на меня.
— Готова? — спрашивает он.
Я киваю.
Но внутри себя не уверена, что действительно готова.
...