Тьме нравится лилии (Shadowlily)

Слова автора: привет, бандиты! Давненько не было главы... Так что, я наконец выпустила её. Была долгая перемена, но я набралась сил и наконец вернулась в свой режим писателя. А ведь осталось не так уж и много... Всего шесть глав до конца. Поэтому, добив этот фанфик, я вернусь на свой второй фанфик и буду продолжать его.

Хорошего прочтения!
______________________________________

— Ну скажи же, Ванила... Неужели ты так и не попробовал её губы? — Шедоу сделал вид, будто искренне удивлён, а затем добавил с язвительной, почти хищной улыбкой: — Значит, я был её первым? Какое... везение.

— Шедоу Милк... — прошипел сквозь зубы Ваниль. — Заткнись.

— Оу~, я понимаю... Ты разочарован. Не сумел уберечь. Но, видишь ли... — Шедоу положил ладони на плечи Лилии, — ...она сама выбрала меня.

Глаза Ванили расширились от потрясения. Что-то болезненно кольнуло в груди, словно сердце дернули за нити, растягивая его на куски. Мысли метались, ядовитые и резкие: что он заставил её делать?... Всё и так было невыносимо. Но теперь — это. Ужас. Гнев. Боль. Он отказывался верить. Лилия не могла выбрать его добровольно. Он поверит только ей. Только её словам.

— Лилия, — тихо, но с давящей тяжестью произнёс он, глядя прямо в неё. Взгляд без укоров, только отчаянная мольба: «Скажи. Развей это. Скажи, что всё это ложь.»

Лилия смотрела в ответ, также потрясённая. Лицо было бледным, дыхание прерывистым. Внутри всё сжималось от страха — не за себя, за них обоих. За то, что всё может пойти слишком далеко. Обернуться трагедией, о которой они пожалеют навеки. Слишком многое поставлено на карту.

— Ваниль... прошу, не надо, — её голос дрожал, в нём звучала искренняя тревога, почти мольба.

Она не хотела, чтобы они пострадали из-за неё. Она чувствовала вину за происходящее, за то, что всё не иначе, а именно так сложилось. Если бы всё пошло по-другому... Если бы не Шедоу... Если бы она была сильнее... Ком стоял в горле, словно петля, душил изнутри. В груди — тупая, неотступная боль. Пальцы дрожали. Хотелось что-то сделать — что угодно, но нечто невидимое сдерживало её.

— Какая… прекрасная сцена, — пробормотал Шедоу, обхватив её подбородок пальцами. — Скажешь ему? Или позволишь сделать это мне?

Лилия посмотрела на него, будто впервые видела настоящего. Это было... подло. Гнусно. Даже мерзко. Она резко отшатнулась, собираясь заговорить. Она имела чувства, но это не давало ему права командовать. Не давало власти. Но страх, густой, липкий, душил волю. Он был реален. И правда, как бы ей ни было больно, была с ней.

— Я... я сама согласилась, — прошептала она, глядя на Шедоу, но слова были для Ванили. — Это всё я.

Ваниль покачал головой и, будто подталкиваемый чем-то незримым, сделал шаг к башне. Его сердце отказывалось принимать её признание. Шедоу — лжец. Манипулятор. Он слишком искусен в лжи, чтобы верить каждому слову. И всё же... крохотная частица внутри него, полузадушенная, верила.

Шедоу ухмылялся. Как кот, играющий с умирающей птицей. Ему доставляло извращённое удовольствие это зрелище: Лилия — сломленная, Ваниль — уничтоженный. Он щёлкнул пальцами и в одно мгновение оказался перед Ванилью, навис над ним, как тень, как проклятие. Ухмылка не спадала. Тьма сгущалась в уголках его дворца, а атмосфера стала удушающей. Глаза пылали мрачным весельем.

— Видишь? Твой цветок... уже не твой.

Но договорить он не успел — кулак Ваниля с глухим звуком врезался в его скулу.

Глаза Шедоу распахнулись от неожиданности, но быстро вновь сузились — теперь в довольстве. Улыбка вернулась. Он находил это забавным. Вот он — герой, чуть бог Истины, а стоит перед ним в гневе, с лицом, искажённым болью и яростью. Но ему это нравилось. Наконец-то он показал свое настоящее нутро. Нутро зверя, который не такой уж и святой.

— Сукин сын...

Ваниль бил первым. Резко. Без колебаний. Быстро и яростно, как ураган. Его кулаки вспарывали воздух, как ножи. В каждом ударе — гнев, в каждом взмахе — горечь прожитых лет. Он не сражался, он извергал всё то, что разъедало его изнутри. Всё то, что он копил. Всё, что не мог сказать. Каждая эмоция, каждая трещина его души — теперь была оружием. Плевать он хотел, что произойдет дальше. Все что он хотел это обрушить всю злость. Ведь что бы он не делал, Шедоу поступал как скот.

Когда он ударил в ответ, Лилия ощутила это в груди. Что-то оборвалось. Почему это так ранило её? Боль. Возбуждение. Страх. Всё слилось в один невыносимый ком.

Её грудь сжалась, горло пересохло.

— Чёртов бес, — прорычал Ваниль, отшвырнув посох, схватил Шедоу за арлекиновое боди и встряхнул его. — Ты лжёшь! Всегда лгал. И её заставил лгать.

— Я? — Шедоу усмехнулся, сквозь кровь, что текла из рассечённой губы. — А ты, выходит, святой? Посмотри на себя. Она боится тебя. Потому что твоя доброта стала проклятием. Как я и сказал!

Они метались, кружили друг вокруг друга, хватались, падали и поднимались вновь. Лица искажены, кулаки разбиты. Удары сыпались хаотично, но в каждом — убийственная точность. Их глаза встретились на секунду — два тёмных омутa. Там не было слов. Только ненависть. Старая, глубокая, чёрная, как ночь. А так же их глаза говорили одно и то же.

"Ты её не получишь. Она моя."

Ей хотелось закричать — остановитесь.
Но вместо этого она смотрела.
Не в силах отвернуться.

"Я — причина этого безумия." — пронеслось в её голове, как приговор.

Слёзы наворачивались на глаза, застилая взгляд, и наконец слова, будто прорвав плотину, сорвались с её губ:

— Прекратите! Пожалуйста… прекратите!

Но их это не остановило. Они продолжали сражаться — дико, ожесточённо, как звери, сползая на колени, цепляясь друг за друга, разрывая ткань, кожу, воздух. Их одежда была в клочьях, их тела — в крови. Сердце Лилии разрывалось в груди, в ушах звенело так, будто мир рушился вокруг неё. Головой она мотала в отчаянии, будто пытаясь стряхнуть ужас с себя. Слёзы катились по щекам, солёные и горячие.
«Хватит… Хватит… Хватит… Хватит!» — гудело в голове, как набат.

И тогда её крик, обострённый отчаянием, пронзил холодный воздух Шпиля:

— Немедленно прекратите!

Её голос... был не её. Он прозвучал чуждо, искажённо, будто кто-то другой говорил из её уст.
Тонкие пальцы вцепились в перила балкона. Бордовые глаза потемнели, стали почти чёрными, как засохшая кровь. Ветер вдруг стих — и вместе с ним замерло всё вокруг.

На голове Лилии цветы увяли, лепестки рассыпались, как серый пепел. Её платье, ещё недавно зелёное, приобрело оттенок ночи — глухой, беззвёздной. Волосы поблекли, будто выгорели под мёртвым светом луны. А глаза... в них больше не было тепла. Только пустой, чужой свет — и за ним, как будто, кто-то смотрел.
Вокруг — тени, глаза в этих тенях,  чужие и вездесущие, наблюдали за ней с высоты. Словно узнали что-то в ней, что было знакомым им самим.

Она вздрогнула. Её глаза расширились, когда до неё дошло, что произошло. Она отшатнулась от перил, выдохнув дрожащим шёпотом, полный ужаса:

— Что…? Как я...?

Лилия опустила взгляд на своё платье, на свои руки, на то, чем стала. Она чувствовала себя... чужой. Будто то, что всегда спало внутри, наконец прорвалось наружу — но чем оно было, она не знала. Только чувствовала: это больше нечто, чем человек.

Шедоу Милк и Чистая Ваниль застыли, услышав её голос. Они одновременно подняли головы. В их глазах — шок, но разный.

У Шедоу губы растянулись в извращённой, жадной улыбке. Не просто ухмылка — это было почти животное выражение желания, дикого и первобытного. В её новой тьме он чувствовал нечто притягательное. Оно манило, звало, завораживало, как пламя, в которое хочется шагнуть, даже зная, что обожжёшься. Тень, что теперь окружала Лилию, была не просто силой — она была вызовом. И в этом вызове что-то в нём отзывалось. Глубоко. Давно забытое, зарытое под слоями боли и ярости, теперь медленно поднималось со дна его сущности.

А Ваниль... Ваниль почти содрогнулся. Он узнал этот переломный миг. Он помнил всё, что последовало за этим. Всё, что случилось с ним, прежде чем он сломал Шедоу. Его дыхание участилось, руки задрожали. Он знал, что это значит. И от этого сердце сжималось в муке: она теперь переживает то же, что и он. Только, возможно, хуже.

— Твою мать... — прошептал он, отпуская Шедоу, почти не осознавая этого.

Он схватил посох, и, едва махнув им, оказался рядом с Лилией.
Его гетерохромные глаза — бледно-голубой и выцветший жёлтый — сияли беспокойством. Он смотрел на неё так, будто видел то, чего она сама ещё не осознала. И именно это пугало её больше всего.

— Я заберу тебя отсюда, — прошептал он, осторожно беря её лицо в ладони. — Я не могу смотреть, как ты проходишь через то, что и я прошёл...

Слёзы Лилии не прекращались. Они застилали всё: образ Ванили, небо, реальность. Она не понимала, что происходит. Она боялась себя. Её голос — не её. Её тело — не её. Она хотела закричать, упасть, забыться, исчезнуть. В ушах — оглушительный звон, ноги подкашивались.

— Что со мной...? Что со мной, Ванила?.. Я ничего не понимаю... — её голос был сломан, почти детский, в нём жила паника. Она пыталась вытереть слёзы, но те текли нескончаемо — водопад боли и страха.

Смех Шедоу разнёсся эхом по каменным стенам Шпиля, как хруст стекла в храме. Это был не просто смех — это было звук тёмного удовольствия. Искажённое, болезненное, сладостное, как яд на губах. Он поднялся на ноги, пошатываясь. Лицо было в крови, по коже тянулись свежие царапины, боль в челюсти пульсировала, обещая багровые синяки. Но ему было всё равно. Он наслаждался.

Тень обвила его, плотная и холодная, и с каждым её касанием он становился всё менее телесным. В одно мгновение он исчез — растворился в темноте. А в следующее — уже стоял рядом с ними.

Его глаза скользнули по телу Лилии. Взгляд был привычно ехидным, почти лениво-хищным, но... за ним скрывалось нечто иное. Нечто, что не раскроется с первого взгляда. Что-то глубокое, изломанное.

— Лилия… — прошептал Ваниль, нежно касаясь пальцами её щеки, как будто боялся, что она рассыплется. — Я не хотел… Я должен был...

— Но ты не смог, — оборвал его Шедоу, мурлыча, как тень с голосом шелка. — И вот, теперь она принимает тьму. Не потому что ты её упустил из виду... а потому что я позволил ей это сделать. Подтолкнул к этому.

Он чуть склонил голову и добавил, небрежно, будто речь шла не о судьбе, а о шахматной партии:

— Честно говоря, я не думал, что всё завершится так. У меня был совсем другой план. Но, в конечном счёте, я получил даже больше, чем рассчитывал.

Лилия подняла голову. Её взгляд был полон слёз и потрясения. Грудь сжалась, дыхание сбилось. Холод сменял жар, жар — леденящую слабость. Сердце металось, как пойманная птица.

— Что... ты несёшь?

— О, Лилия… — голос Шедоу стал жёстче, надломленнее. В нём больше не было флирта — только злоба и усталость. — Ты всё ещё не поняла? О, Ведьмы...

— Ты… — голос Ванили звучал хрипло, как будто он уже знал ответ, но всё ещё надеялся ошибаться. — Ты использовал её. Всё это… — он сжал кулаки. — Это была месть. Ты хотел испортить её... только чтобы отомстить мне?

Слова Ванили пронзили Лилию, будто нож под рёбра. В месть... Всё сложилось, как зловещий пазл. Похищение. Признания. Его прикосновения, шёпоты, поцелуи... всё — ложь. Он играл. Он лгал. Он манипулировал.

Он солгал мне.
Он обманул меня.
Он предал мои чувства.

Она метнулась к Шедоу и вцепилась в его одежду. Слёзы лились, лицо исказилось от боли, настоящей, надрывной. Она трясла его, как будто могла вытрясти из него правду или заставить исчезнуть ложь.

— Как же я была слепа! Ты, чёртов лжец! Я ненавижу тебя! — кричала она, словно это были последние слова в её жизни.

— Успокойся! Чёрт тебя дери, Лилия! — взревел Шедоу, схватив её за запястья и встряхнув в ответ. Его глаза полыхали гневом… и болью. Да, болью. Не игрой. Настоящей. Неожиданной. Но быстро скрылась за гневом.

Он смотрел на неё, как будто пытался сказать что-то, что не мог выразить ни словами, ни действиями.

Но Ваниль уже был рядом. Он оторвал Лилию от Шедоу, обхватив её, защищая. Её тело содрогалось в рыданиях, но не от физической боли. Нет. Эта боль была глубже, ниже плоти, под кожей, в самом сердце. Как удар в душу. Как падение в пустоту. Как предательство.

Лилия плакала так, как плачут только однажды — когда разбивают всё внутри. И что и разбилось, так это её сердце.

— Ты омерзителен, Шедоу Милк, — холодно бросил Ваниль, отводя Лилию подальше, словно бы защищая её не только от врага, но и от той, что теперь жила внутри неё.

Он чувствовал её энергию. Она сочилась сквозь кожу — тёмная, нестабильная, чужая. Он знал: всё плохо. Тьма уже проникла в неё. Не та, что снаружи, а та, что поселилась глубоко, приняв форму боли, страха и обмана. Он хотел защитить Лилию от этого… и не смог.

Тьма была вызвана кем-то другим, да. Но теперь это не имело значения. Всё, что осталось — очистить её. Вернуть. Удержать рядом. Где ей и место.

______________________________________

Чистая Ваниль покидал Шпиль Лжи, неся Лилию на руках. Её тело было лёгким, безжизненным — она потеряла сознание в приступе истерики. Он не оглядывался. Лишь краем сознания отметил, что Шедоу Милк не попытался остановить их. Он просто стоял на балконе, с той самой своей кривой ухмылкой.

Но в ней было что-то...сломанное. Фальшивое. Как у актёра, оставшегося на сцене после того, как опустился занавес.

Ваниль не стал разбираться.

Он вернулся к месту в лесу, где оставил поисковый отряд фей-солдат. Их лица побелели, когда они увидели, в каком состоянии был второй лидер. Те бросились к ним, засыпая вопросами, пытаясь оказать помощь, наложить чары для облегчения. Он отмахнулся. Ничего не нужно. Только тишина. Только она.

А в это время, высоко над ними, на всё том же балконе, Шедоу всё ещё смотрел туда, где исчезли два героя.
Потом — удар. Его кулак врезался в каменную стену, разлетевшуюся мелкой пылью. Он шипел сквозь зубы, тень под ним дрожала, как раненое животное. Месть была совершена. Он причинил боль герою Истины. Получил своё. Но…

Почему так больно?

В голове застряли её глаза, и голос, словно раскалённая игла:

"Я тебя ненавижу!"

Как заклятье. Как клеймо.

Он опустил голову. Слёзы, которые были редкостью для него,  поблеснули в уголках его гетерохромных глаз. Слёзы, наполненные не яростью… а болью, настоящей, отравленной.

— А я всё ещё… люблю тебя, дура, — выдохнул он сквозь зубы, глухо, горько. Плащ рванулся за ним, когда он растворился в тенях Башни, скрыв своего хозяина от мира.

______________________________________

Всё прошло как в тумане. Не только для Лилии. Но и для Ванили.

Он сидел на краю кровати в её спальне. Солнце медленно сползало за горизонт, бросая в окно тусклое золото. Лилия лежала без сознания. Её дыхание было прерывистым, но ровным. Целители и мудрецы осмотрели её и пришли к общему выводу: физическое истощение, сильнейшее нервное напряжение. Но энергетика…

Энергетика тревожила их. Изменчивая, как пламя свечи на ветру.

— Я заберу её к себе, — предложил Ваниль с мягкой, вежливой улыбкой, но в голосе чувствовалась твёрдость. — Ей нужно спокойствие и умиротворение. Быть подальше от таких мест как Бист-Ист.

Никто не возражал. Кто осмелится перечить герою Истины?

Теперь они были одни. Комната застыла во влажной полутени, словно сама тьма затаила дыхание. Только тиканье часов нарушало это безмолвие — глухое, размеренное, как удары сердца, чужого и холодного.

Ваниль смотрел на неё, не моргая. Его гетерохромные глаза — выцветшее золото и стальное небо — таили в себе тревогу, но под ней сквозила другая глубина. Тёмная. Тихо кипящая. Почти болезненная. Почти жаждущая.

Он склонился ближе, вдыхая её запах — тонкий, будто сон, аромат цветущих лилий. Чистый, нежный, но с какой-то запретной сладостью. Он проникал в лёгкие, растекался по венам, сводил с ума. Его личный наркотик. Его призрак и спасение.

Уголок губ дрогнул. На лице появилась улыбка — слишком мягкая для ангела, слишком хищная для героя. Ангел с со своими личными демонами, которые он скрывал за улыбкой и мягким, чарующим голосом.

Он медленно прижался лицом к её шее — не касаясь губами, просто вдыхая, врастая в её тепло. Его голос сорвался с губ шёпотом — хриплым, безвозвратным:

— Я просто хочу, чтобы тебе было спокойно, цветочек... Здесь, рядом. — шептал он, слегка касаясь губами её шеи, будто касался хрупкого создания. — Где никто не помешает. Где всё под контролем. Где я знаю, как ты себя чувствуешь… каждую секунду.

Это была не просьба. И не утешение. Его слова словно приговор. Словно клятва, вырезанная на их сердцах.