Тьме нравится лилии (Shadowlily)

Он нависал над ней, почти не касаясь, но его тепло уже охватывало её, как плотная тень. Белая Лилия ощущала, как сердце стучит в горле, будто пытаясь вырваться наружу. Его ладони скользнули вдоль её бёдер, медленно, так, что каждый нерв отзывался дрожью. Она не знала, чего хотела больше — чтобы он продолжил или чтобы это наконец прекратилось, прежде чем она окончательно потеряет разум.

Шедоу не торопился. Он чувствовал, как её тело откликалось на каждое движение. Она была в его власти — не силой, но желанием. Её дыхание сбилось, грудь вздымалась в ритме с его прикосновениями, а кожа словно горела в тех местах, где он едва-едва дотрагивался и посылал чувствительные толчки в её сердце.

— Скажи, если хочешь, чтобы я остановился, — прошептал он, не отрываясь от её шеи. Его голос был хриплым, глубоким, пропитанным внутренней борьбой.

— Не смей... — прошептала она в ответ, срываясь на вдохе.

Он прижался к ней, и она почувствовала его желание — остро, неоспоримо. Их тела были слишком близко, чтобы это осталось просто игрой. Его губы нашли её ключицу, и он оставил на ней поцелуй — медленный, влажный, с нарастающим нажимом, как будто метил её. Как будто хотел, чтобы она принадлежала ему не просто этой ночью — навсегда.

Она вздрогнула, когда пальцы Шедоу Милк коснулись кожи. Холодные. Решительные. И всё же... нежные. Он изучал её, как хищник, знающий цену терпению. И это медленное касание, эта сдержанность была куда более мучительной, чем любое грубое желание.

Её бёдра сами по себе двинулись к нему, будто тело знало, чего хочет, даже если разум всё ещё цеплялся за остатки рассудка. Шедоу закрыл глаза на мгновение, как будто боролся с собой, но его губы снова нашли её — на этот раз не на шее, а на линии подбородка, под ухом.

— Ты даже не представляешь, как долго я хотел этого, — признался он, и в его голосе слышался страх. Не перед близостью. Перед тем, что она для него значит.

— Ты извращенец... — тихо заскулила она, сжав простыни своими тонкими пальцами.

Шедоу Милк лишь слегка ухмыльнулся. Так хотелось подколоть её ответом "зато твой.", но остановил себя. Не хотелось больше смущать её... Особенно в этот момент.

Тихо вздыхая, Белая Лилия извивалась под ним, словно в агонии блаженства. Она чувствовала себя жертвой — но не пленницей, нет, а добровольной, избранной для обряда. В его власти. Поцелуи Шедоу Милка обжигали её кожу — не в прямом смысле, но пламя, которое вспыхивало от каждого прикосновения, сжигало её изнутри. Где-то в глубине — в сердце, в самой сути — что-то предупреждало: не стоит. Но вместе с тем, при одной мысли, что это может закончиться, грудь сжимала такая жгучая, безысходная боль, будто её лишали дыхания. Она не хотела думать. Не хотела решать. Только закрыть глаза — и раствориться в этом. В нём.

Это решение. Этот момент. Её тайна. И она никому не откроет его. Ни за что.

Шедоу Милк чувствовал, как её тело напряглось под ним — легкое, почти неуловимое сопротивление. Но он знал: она чувствует то же самое. Их прикосновения, взгляд, дыхание — всё говорило за них. Он сам дрожал от этого тёмного трепета, пока его пальцы и язык продолжали прокладывать путь по её коже, с такой невыносимо-бережной страстью. Но потом... он замедлился. И замер.

«Я не могу... Не могу… Я хочу, но…» — пронеслось в голове, когда он оторвался от её тела и посмотрел ей в лицо. Такое живое. Ранимое. Прекрасное.

Если они сделают это… уйдет ли боль полностью вместе с чувствами? Или просто сменят боль на другую? Потрахаются — и что дальше? Он не был последней мразью, чтобы использовать её. Да, он жесток. Он знает это. Он выжжен изнутри. Но с ней... всё менялось. Он хотел стать другим. Ради неё. Ради себя — в её глазах.

Сжав челюсть, он тихо фыркнул, отводя взгляд.

— Лили... Нам нужно остановиться. У тебя будут проблемы, — произнёс он хрипло, глухо, будто душа сама сопротивлялась этим словам.

Тишина обрушилась на них — тяжёлая, как пепел после сожжённого мира. В ней чувствовалась потеря. И разочарование. Лилия посмотрела на него, словно видела впервые. Потом покачала головой, и в глазах запеклись слёзы.

— Пожалуйста… Мне больно…

— Опомнись, Лили. Мы совершаем ошибку, — попытался он вразумить её. Но она не слышала. Или не хотела.

— Я уже её совершила! — вырвалось из неё, и она резко поднялась на локтях, дрожа, опираясь на матрас. — Ты тоже этого хочешь... Может, нам хотя бы так станет легче дышать?..

— Лили, я… — начал он, но слова предали его. Сердце кричало, но язык молчал.

Он наклонился и поцеловал её в губы. Нежно. Осторожно. С чувством, спрятанным под ледяной коркой — но оно было там. Любовь. Тёмная. Глубокая. Безмолвная. Они оба вздохнули, оторвавшись. Потом он снова коснулся её губ, но уже краем рта, в уголке — почти как прощание.

— Нас не простят. Пойми это. Я не хочу, чтобы с тобой что-то случилось… Ты понимаешь? — прошептал он, почти не касаясь её губ, стараясь вложить в эти слова всё, что не мог сказать иначе. Потому что то, что казалось избавлением... могло стать их гибелью.

Лилия качнула головой, сжав губы. Но он понял — она услышала. Может, не приняла, но поняла. Это не был путь к спасению. Это — соблазн. Прекрасный, смертельный соблазн.

Она наклонилась к нему в ответ и поцеловала его в щеку. И только тогда… только тогда она ощутила настоящий жар. Его забота. Его тревога за неё. Такая настоящая, что она в первый момент даже отшатнулась. Вспомнила, как он спас её от паразита-хищника, а ведь если бы он этого не сделал... То что было бы? Смерть скорее всего. Она без посоха, какие были шансы отбиться от хищника? Ноль, конечно. Как сдержал себя, когда мог взять вверх над ней, но не сделал этого. И его слова...

«Я не хочу, чтобы с тобой что-то случилось...»

Всё это тронуло в ней те струны сердца, которые она считала мёртвыми какое-то время.

Неужели… она влюбляется?

______________________________________

Поисковая группа собралась у подножия Серебряного Древа. Семеро фей-солдат — не считая Силвербела и Непостоянного Рыцаря — стояли в молчании, напряжённо ожидая прибытия Чистой Ванили. Стояли по стойке смирно, ни один мускул не дрогнул на их лицах. Примеры дисциплины и настоящего солдата.

«Есть один момент, который нужно обсудить», — сказал тогда Чистая Ваниль, когда Силвербель с Рыцарем поручили выбрать и собрать отряд для похода на Шпиль.

Непостоянный Рыцарь стоял с непроницаемым выражением лица, будто за его глазами прятался целый шторм, сдерживаемый волей. Ни один мускул не дрогнул. Нельзя было сказать, о чём он думал.

С Силвербелом всё было иначе. На лице юноши читалось едва уловимое беспокойство, и, хотя он старался выглядеть собранным, мысли о предстоящем походе в Шпиль Лжи никак не добавляли уверенности. Но он пойдёт. Ради Белой Лилии, одного из двух лидеров королевства фей, он сделает всё. Даже если для этого придётся шагнуть в пасть страха.

И всё же… смутное чувство, словно невидимая тень, вилось в груди. Оно не отпускало.

Силвербел обернулся к своему товарищу, нарушая напряжённую тишину:

— Знаешь… У меня такое чувство, что здесь что-то… не так.

— Что ты имеешь в виду? — спросил Рыцарь, не отрывая взгляда от горизонта. В его голосе не было осуждения — скорее, осторожное любопытство.

— Ну... — Силвербел почесал затылок, неловко хмурясь. — Мне кажется, между госпожой и Героем Истины что-то происходит. А ситуация сейчас… она какая-то… Я не знаю. Просто... чувствую, что тут всё глубже, чем нам говорят, что-то большее, чем-

Он не успел договорить. Рука Непостоянного Рыцаря резко, но без грубости, накрыла его рот. В его глазах мелькнула тень раздражения… и понимания. Понимания по поводу его тревоги. Он слегка прищурился, давая ясно понять: стоп.

— Во-первых, — тихо, но отчётливо произнёс он, — мы не имеем права обсуждать то, чего не знаем. Особенно, когда тревога — это всего лишь тень, а не истина. Ко всему этому... Мы не одни.

Он кивнул в сторону солдат, и Силвербел заметил их взгляды — удивлённые, настороженные, слишком живые. Они слушали. Или пытались.

— Во-вторых, — продолжил Рыцарь, отпуская руку, — это их дело. Не наше. Так что держи язык за зубами и слушайся Героя. Я ясно выразился?

Силвербел, ошеломлённый внезапной резкостью прерывания, молча кивнул. Сердце стучало громче, чем шаги солдат в строю. Он почувствовал, как по коже пробежал холодок неловкости. Верно... Он должен выполнять то, что приказано. Он не поможет тем, что будет рассуждать это среди любопытных ушей.

Рыцарь все же был прав. Он не знал ничего. Лишь поверхностно и нет доказательств действительности его сомнений и тревог. И, быть может, лучше не знать. Не вмешиваться. Не лезть туда, где чувства переплетены с опасностью.

— Прошу прощения… — прошептал он, опуская взгляд в землю.

— Принято, — коротко бросил Рыцарь и скрестил руки на груди.

Их словно окутало странное ощущение — будто сама земля задрожала, уловив приближение чего-то древнего. Аура, наполненная светом… но этот свет был другим. Чистым, и в то же время — отравленным. Сладким и ядовитым одновременно. Из-за дерева, в молчаливой поступи, вышел Чистая Ваниль.

Он больше не был тем, кого они помнили. Величественный — да. Почти неземной, как ангел, сошедший на осквернённую землю. Но взгляд… уже не знал наивной доброты. Он был холоден. Непреклонен. Как меч, хранивший следы крови, но не раскаяния.

Посох в его руке казался теперь больше жезлом суда, чем даром исцеления. И его мантия, всё ещё безупречно белая, дышала не умиротворением — а отрешённостью. От нее веяло холодом, а за этим холодом... пряталось то, что он не желал больше сдерживать.

Он вышел вперёд. Словно скала перед бурей. Его взгляд скользнул по лицам солдат — и по их спинам пробежали мурашки. Полупрозрачные крылья дрогнули, уловив то, что нельзя было назвать словами: угрозу света, ставшего тенью.

Он ударил посохом о землю — ритуал, скорее символ, чем необходимость. Они уже смотрели. Они всегда смотрели. Он всегда умел заставить.

— Солдаты, — его голос разрезал воздух. — Сегодня мы идём к Шпилю Лжи.

Пауза.

— Белая Лилия… моя подруга… была похищена Зверем Лжи. И пусть в этом замешано куда больше, чем кажется, сомнений нет.

Сердце его сжалось, но голос остался ровным, как лёд.

— Мы вернём её. Я верну её. И это закончится. Сегодня.

Он посмотрел на каждого из них. Не просто требуя верности — лишая выбора.

— Все меня услышали?

— Да, сэр! — раздалось в ответ, словно эхо его воли.

И отряд двинулся. За ним. Через лес, ставший мёртвым от их молчания.

Чистая Ваниль не произнёс ни слова за весь путь. Его молчание было тяжелее стали, и каждый шаг — словно глухой удар сердца, раскалывающегося от ярости. Внутри него бурлило пламя, мрачное и алое, как кровь на чёрном снегу. Он ощущал — это конец. Тот, кем он был... исчез, стерся, сгорел. Осталась лишь тень, осталась пустота. Тот, кого она знала — умер. И смерть его была безмолвной клятвой.

«Как ты «добр»… Помни мои слова: однажды твоя доброта станет твоей гибелью.»

Он до сих пор слышал его голос. Тихий, как дыхание перед смертью. Шепчущий, будто проклятие, впитавшееся в кости, в каждый нерв, в самое нутро.

Теперь — довольно.

Если чудовище не слышит слов... значит, чудовище заговорит через его клинок.

Он не боялся стать зверем. Он боялся лишь одного — что без этого он не спасёт. Не её. Не себя. Не любовь, что была мертва, но ещё теплилась в груди, как уголь под прахом.

И вдруг он остановился. Резко, как будто что-то в нём оборвалось. Как будто сорвались цепи, кованые из сомнений. Отряд замер, тишина окутала всех, как саван.

Чистая Ваниль медленно обернулся. В его взгляде не было тепла — лишь холод бездны. А голос… Голос был безжалостен, как рассвет на поле битвы. Чистый, ровный — как приговор, от которого не сбежать.
— На этом ваш путь окончен. Дальше — я. Один.

— Но… — попытался возразить Непостоянный Рыцарь. Однако встретил взгляд, от которого могло остановиться сердце.

Тот взгляд не убеждал. Он ломал.

— Я неясно выразился? — произнёс Ваниль, глухо. — Это не просьба. Это приказ. Это касается только меня.

И, уже отвернувшись, он бросил напоследок:

— Я должен сделать то, что должен был сделать давным-давно. Оставайтесь здесь. И не смейте идти в Шпиль.

Он не ждал их ответа. Он знал, что его слово — последнее.

Взмах посоха, вспышка света — и он исчез. Оставив за собой не свет, а тишину, полную гнева и усталости. Он больше не нёс груз доброты. Он нёс право на ярость.

А отряд фей-солдат стояли в ошеломленые. У всех в их головах  был один вопрос.

«Что это было, блять?»

______________________________________

Белая Лилия стояла на балконе высокой башни, как затерянная принцесса в ожидании своей судьбы. Холодный ветер обдувал её тонкое платье, заставляя белоснежную ткань колыхаться, словно лепестки уцелевшего цветка в буре. Волосы, свободно спадавшие с плеч, играли на ветру — уже не скованные в косу, будто она больше не хотела быть сдержанной.

В её бордовых глазах отражался мрак Шпиля — и он делал их темнее, глубже. Почти бездонными.
Сердце трепетало: часть её жаждала остаться… но всё внутри знало — они не могут. Не здесь. Не так. Возможно, даже не в этой жизни.

— Ты прекрасна, — раздался голос из тени.

Шедоу Милк не приближался. Он был там, где свет не трогал его кожу. Опирался о стену, руки скрещены на груди, полулыбка — словно царапина на лице ночи. Комплимент прозвучал грубо, без прикрас, как камень, брошенный в воду. Слишком честный, чтобы не резать.

Лилия не ответила. Но уголки её губ дрогнули — тёплая, почти невидимая улыбка, как призрак памяти, которую сердце отказалось отпустить. Она опустила голову, выдохнула медленно… и в следующую секунду — застыла.

Мир изменился. Воздух стал тягучим, будто наполненным предчувствием. Пространство охладело, как дыхание перед бурей.

На тропе у подножия башни стоял он — Чистая Ваниль.

Но это был уже не он. Его фигура всё ещё сияла, но свет в его одежде стал мертвенным — не теплым, а хрупким, как иней на клинке. Он казался вышедшим из иной реальности, где свет служит не надежде, а возмездию. Он был лезвием, выкованным из света и боли — оружием, забывшим, что когда-то было живым.

Лилия почувствовала сразу — его душа изменилась. Прежний Ваниль — исчез. Осталась лишь его оболочка, наполненная другим.

Он поднял взгляд. Их глаза встретились. Гетерохромные — небо и золото. В этом взгляде — дрожь узнавания. Благоговение. Мгновение тихой, почти детской радости. А затем — сталь. Усталость, выковавшая решимость. Его губы прошептали слова — она не услышала, но могла понять.

«Цветочек… Опять ты в беде. Потом мы об этом поговорим.»

Сердце сжалось. Он злится. Он здесь. Он пришёл за ней.

Шедоу почувствовал приближение света, как ожог на коже. Он поморщился, щёлкнул пальцами — и растворился в воздухе, появившись рядом с Лилией. Его пальцы лениво играли с её локоном, взгляд пронзительный, полный яда и лукавства.

— О, кто к нам пожаловал! — пропел он ядовито-сладким тоном, с театральной усмешкой. — Прекрасное зрелище, просто шедевр на миллион золотых. Правда, Лилия хороша, Ванила? Прямо как по нотам.

Чистая Ваниль смотрел не отрываясь. Его взгляд — словно ледяной ветер, способный заморозить бурю до мраморной неподвижности. В пальцах дрожал посох — не от страха, а от сдерживаемой ярости. От жажды справедливости, горькой, как вино из боли.

Он шагнул вперёд. И голос его стал ниже — тяжелее, насыщен гневом и разочарованием.

— Что. Ты. С ней. Сделал?

— Я? — Шедоу усмехнулся, сцепив пальцы за спиной. — О, совсем ничего. Прогулки при луне, глубокие разговоры, немного объятий... Ничего, что она сама не захотела бы.

— Не ври мне. — Голос Ванили сорвался в рычание. Земля едва ощутимо задрожала под ним.

— Ах, но это же чистая правда, — протянул Шедоу, делая акцент на слове. Его глаза сверкнули. — Хотя, если честно… вкус её губ — настоящий плен.

Он посмотрел на Ванилу прямо, вызывающе, дерзко. Во взгляде — искра. Преднамеренность. Он знал, что ударит и этого желал изначально. И сделал это с жестокой точностью того, кто когда-то любил.

Тишина повисла между ними — режущая, как лезвие. Не слова, а раны в воздухе.

В их взглядах пульсировала ненависть. Но это была не простая злоба. Это была ненависть, которой не будет конца. Они никогда не поладят. Один будет травить второго, а второй выпустит шипы, которые он прятал от себя.

— Что, блядь? — вырвалось из уст Ванили.