Тьме нравится лилии (Shadowlily)

Рекомендация: во время чтения этой главы советую слушать песню "Rule #34" — Fish in a Birdcage или "Heavy love" — Odetari (как вариант, но лучше первый вариант) , чтобы поддерживать атмосферу.

______________________________________

Чистая Ваниль прибыл спустя несколько часов после получения письма. Он двигался быстро, словно ведомый чем-то сильнее долга. Слуги, встречая его в коридорах, с недоумением спрашивали, куда он спешит. В ответ — лишь острый, пронзающий взгляд. Не злобный, но тревожный. Такой взгляд они прежде не видели у своего правителя.
Он отвечал, что всё в порядке. Но это было ложью. Тихой, аккуратно упакованной, но всё же ложью.

Он был зол. Не внешне — лицо оставалось сдержанным, даже улыбчивым. Но внутри бушевал шторм. Улыбка, некогда тёплая, теперь казалась чужой — натянутой, холодной. Слуги переглядывались, не в силах понять, что происходит.
Никто не знал, что он — Герой Истины — питал чувства к своей спутнице, Белой Лилии. И чувства эти были вовсе не такими невинными, как казалось на первый взгляд.

Он шёл по тропинке королевства Фей, такой знакомой с детства. Феи расступались, позволяя пройти. Воздух был насыщен шёпотом. Одни смотрели с восхищением, другие — с опаской. А он лишь мягко улыбался, словно ничего не случилось. Лишь глаза выдавали бурю.

Лишь добравшись до кабинета Старейшины Фей, он, не обращая внимания на стражу, вошёл внутрь. Улыбка исчезла с его лица, а гетерохромные глаза потемнели. Маска спала, и Старейшина только тяжело вздохнул.

— Я просил тебя следить за ней, — тихо, но отчётливо произнёс Ваниль.

— Я понимаю ваше... негодование, скажем так. Но поймите, у меня свои обязанности, и я... — не успел договорить Старейшина, как Герой Истины уже стоял перед ним. 

Его глаза холодно смотрели вглубь души, будто пронизывая её насквозь. Поведение Ванили сейчас резко отличалось от того, каким его знали на публике. По спине Старейшины прошла дрожь.

— Я. Просил. Тебя. Проследить, — перебил его Ваниль, сжав посох так, что побелели пальцы.

Он говорил спокойно. Но в голосе звучала угроза, затаённая боль.

— Не прячься за оправданиями. Ты дал проклятое обещание, что проследишь, чтобы с ней ничего не случилось, пока меня не будет рядом!

— Герой Истины, прошу, успокойтесь! — настойчиво ответил Старейшина, но это лишь заставило Ваниль вспылить.

— Успокоиться?! — голос Ванили сорвался и стал громче. — Ты подвёл меня. Её. Нас. Ты не справился с простой просьбой и теперь говоришь мне «успокойтесь»?!

Гетерохромные глаза сверкнули, и Старейшина невольно отступил — перемена в Ванили была слишком резкой.
Он догадывался. Давно уже понимал: за привязанностью к Белой Лилии пряталось нечто большее. Почти незаметная, но тревожная одержимость.
Жизнь научила его различать оттенки чувств. Он не был слеп  — видел, как забота Ванили порой окрашивалась в тревожно тёмные тона.
Это был не только страх за неё. Внутри плескалась ревность, отчаяние. Возможно — навязчивость.
Но наряду с этим — мучительная, искренняя привязанность.

Собравшись, Старейшина подошёл к герою и положил руки ему на плечи. Слегка сжав, он посмотрел в глаза Чистой Ванили.

— Вы не будете разговаривать со мной в таком тоне. Вы в моём королевстве, — холодно и жёстко произнёс он, а после паузы продолжил.  — Да, я обещал. Но она — не моя подчинённая. И я не мог предвидеть, что всё обернётся так. Никто не мог.

Чистая Ваниль закрыл глаза, делая глубокий вдох. Гнев не исчез, но больше не рвался наружу. Он понимал: слишком сильно поддался чувствам. Но как можно сохранять хладнокровие, когда тот, кто был твоим светом, исчез? Грубо оторван? Он чувствовал и свою вину.
«Мне следовало быть рядом. Следить самому...» — упрекал он себя.

— Сейчас главное — найти Белую Лилию, — твёрдо продолжил Старейшина. — До того, как станет слишком поздно. Вы понимаете?

— Понимаю. Прошу прощения, — тихо ответил Ваниль.

Старейшина отступил к окну. В его взгляде промелькнула тень. Он вспомнил: в её покоях остался открытый свиток, посвящённый Озеру Истины.
Что она хотела узнать? Если только не…

— О ведьмы… — прошептал он, проводя рукой по своим седым волосам.

Ваниль вскинул взгляд. Голос Старейшины прозвучал как тревожный звон.

— Что ты имеешь в виду? Ты что-то знаешь? — с ноткой нетерпения в голосе спросил он.

— Это пока только догадка. Но… если она действительно пошла туда, куда я думаю-

Не успел он договорить, как в кабинет без разрешения вошли две верные феи — Непостоянный Рыцарь и Силвербел. Они поклонились, и первым заговорил Рыцарь:

— Простите за вторжение, Старейшина, — произнёс Рыцарь. — Мы посетили Озеро Истины. И нашли это.

Силвербел молча протянул лоскут ткани. Тёмная снаружи, светлая изнутри. Подойдя ближе, Чистая Ваниль и Старейшина вгляделись в лоскут. У Ванили не осталось сомнений — он знал, кому принадлежит эта ткань.

— Зверь Лжи… — тихо произнёс он.

Феи замерли. Их взгляды — полные недоверия и растерянности. Силвербел выглядел встревоженным, Рыцарь — обеспокоенным и немного ошеломлённым. Переменчивый Рыцарь и вовсе казался выбитым из колеи. Лицо Старейшины потемнело, он помедлил и спокойно, но серьёзно спросил:

— Вы уверены? Уверены до конца, что это его рук дело?.. — имени он не назвал, но всем всё было ясно.

— Да. Плащ характерный для него.  Это точно он, — Ваниль ответил хмуро, без тени сомнений. — Осталось лишь понять: зачем?..

— Может, это месть? — предположил Старейшина. — После вашего последнего... напряжённого столкновения, о котором мне рассказали странники, это звучит вполне правдоподобно.

Чистая Ваниль сначала смотрел на Старейшину с ошеломлением, но постепенно в его взгляде заиграла горькая правда — да, это могло быть именно так. Он сжал посох, стиснул зубы, и отвернулся, уставившись в пустоту.
«Если он коснётся её хоть пальцем…» — внутри всё взрывалось жаром ярости. Но он загнал этот огонь обратно в глубину души.
«Нет. Жестокость — не выход. Не для меня. Я поступлю иначе. Как велит честь, как диктует долг… Я заберу Лилию из его цепких лап.»

Сердце разрывалось от боли: мысль о том, что она страдает — как нож в спину.
«Если она упадёт… если станет “павшей” — я себя не прощу. Никогда. Она — моя единственная. Ничто не причинит ей боли, пока я дышу.»

Он часто думал о ней — иногда с опасной страстью, которую боялся признать даже себе. Те губы, манящие, обещающие запретное, глаза — нежные и такие доверчивые, руки, что казались созданными лишь для него.
Эти мысли — как сладкий яд, в который он тонул без остатка, зная, что это неправильно. Но она была как пламя, притягивающее мотылька — светом в его мрачном мире. А он для неё.

Он ненавидел, когда видел страх в её глазах, когда её дрожь сжимала его сердце. Хотел закрыть её от этой тьмы, спрятать от боли.
Его душа шептала, пытаясь передать шепот через его уст: «Отдайся мне… будь моей.»
Но разум говорил иначе. Он не хотел загонять её в клетку, не желал лишать свободы. Но втайне мечтал — быть единственным, кто коснётся её души.

— Чистая Ваниль! — голос Старейшины резко прервал его темные мысли.

Он вздрогнул и посмотрел на него, слегка растерявшись.
— Да? Извините, я отвлёкся.

Старейшина покачал головой и повторил, твердо и без лишних слов:
— Поиски начнутся на Шпиле Лжи. Состав команды уже определён: Непостоянный Рыцарь и Силвербел будут работать скрытно, а также—

— И я, — резко вставил Ваниль.

Старейшина уставился на него, как на неуместного шута пришедшего из Шпиля. Затем сжал переносицу и вздохнул.

— Во-первых... Сегодня все решили меня перебивать? — рявкнул он впервые, позволяя себе так сорваться. — Во-вторых, я не сомневался, что вы пойдёте. Просто хотел это озвучить, но, видимо, сегодня всем нужно перебивать меня!

— Простите, Старейшина, — спокойно вмешался Силвербел, опустив глаза. Непостоянный Рыцарь последовал примеру.

— Да чёрт с этим, — пробормотал Старейшина, пытаясь скрыть тревогу.

Он глубоко вдохнул и посмотрел на Ваниль:

— Берегите себя. Это всё, что я могу пожелать.

— Естественно. И простите за вмешательство, — ответил Ваниль, чуть улыбнувшись.

Старейшина махнул рукой, словно прогоняя тень.

— Забудем о ссорах. Главное — спасти Белую Лилию из лап Зверя. Раздор лишь отдалит нас от цели.

Чистая Ваниль кивнул, но улыбка не дошла до глаз. Но тревога пожирала душу, словно скрытый яд, проникающий в кровь. Этот яд — нечто большее, чем просто беспокойство. Это — одержимость, таящаяся в глубине, от которой хочется избавиться и наконец стать… свободным.

Одержимость — как тёмный шёпот, которого не хочется слышать, но он всё громче в голове, мешая быть собой.

                                  •••

Шедоу Милк взглянул на неё с холодным презрением, будто её слова были самой глупой нелепостью, что он слышал за долгие годы. Его брови нахмурились, и губы сжались в тонкую линию — эти слова явно не пришлись ему по душе.
«Будто у неё есть выбор…» — думал он, пристально глядя на её нежные черты, на ту хрупкость, которая казалась такой уязвимой, но в тоже время — загадочной. — «Но почему же я не могу заставить её подчиниться?»

Стиснув челюсти, он резко отпустил её руку, словно не желая видеть даже этот мимолётный контакт.

— А будто у тебя есть выбор, — холодно и резко произнёс он, сжав кулаки до бела. — Ты в моём Шпиле. Все до тебя были моими марионетками. Даже этот Ваниль. Так с какого чёрта ты решила, что тебя эта участь не коснётся?

Её глаза, насыщенного бордового оттенка, вспыхнули вызовом.
— Потому что я против! — вырвалось у неё, и голос прозвучал чуть громче, чем хотелось бы. — Если ты здесь «кукловод», ты действительно думаешь, что всё будет подчиняться твоей воле беспрекословно?

Шедоу Милк усмехнулся, но усмешка была словно тёмный нож в спину.
— К хренам твои отказы, поняла?! — прорычал он. Его глаза вспыхнули холодным огнём. — Я и есть кукловод, дурочка. Если я сказал, что ты будешь моей марионеткой — так тому и быть. Все твои «нет» — просто идут на три буквы. Хочешь, объясню, что это значит?

Белая Лилия сжала кулаки, чувствуя, как ярость закипает в жилах. Ей хотелось одним ударом стереть с его лица эту самоуверенную ухмылку — так раздражающую и вызывающую. Но глубоко внутри, где-то там, в потаённых уголках души, пробудилось странное чувство.

Она стояла неподвижно, словно статуя, но её сердце бешено колотилось, а мысли метались, словно рой пчёл на взводе. Его слова — острые, как кинжал, — неожиданно пробудили нечто… непривычное.
Чёрт возьми, это было… чертовски притягательно.

Такой тёмный вызов, эта властность — манили её словно запретный плод. Почти хотелось бросить всё и сказать: «Ну ладно, я сдаюсь». Но тут же её разум холодно пронзил себя упрёками:
«Я не героиня мелодрамы, чтобы позволять себе такие слабости. Я не в том положении. Он меня похитил. Он — враг. Соберись, Лилия!»

Она отряхнулась от этих мыслей, приглушая шум чувств холодной волей. Слегка сузив глаза, она бросила ему взгляд и ответила ровно, с ледяной уверенностью:

— Придержи свои «буквы» при себе.

Ухмылка Шедоу Милка стала шире, и он заметил лёгкий румянец, который мигом исчез с её щёк.
«Интересно, что же скрывалось в её голове в этот момент? Что заставило её так вспыхнуть?» — с любопытством подумал он, снова сосредоточившись на ней, словно наблюдая редкую диковинку.

— Хорошо, как скажешь… — тихо бросил он и пожал плечами. — Но, как я уже говорил, твоё мнение на меня не влияет. Ни капли.

— Ты ради этого меня и похитил?! Чтобы превратить в свою марионетку?! — выкрикнула она, делая шаг вперёд, словно готовясь к нападению.

— Не совсем... — протянул он медленно, почти лениво, будто рассуждая вслух. Усмешка скользнула по его губам, резкая и хищная. — Я не собираюсь кормить тебя ответами. Ты ведь любишь искать истину, правда? Думаю, ты справишься. Это ведь не впервой.

Лилия сжала руки так сильно, что в тишине послышался хруст суставов.
«Он издевается надо мной? Конечно… Чего я вообще ожидала?» — с горечью подумала она, глядя на него с ледяным презрением.

А Шедоу Милк смотрел на неё, не скрывая усмешки. Он наслаждался этим — как ломается её сдержанность, как ярость рвёт её снаружи.
«До чего же она… мила, когда злится.» — мелькнуло в его голове. Его гетерохромные глаза медленно скользнули вниз от её взгляда, и на губах заиграла более тёмная, почти хищная улыбка.
Она притворялась бесстрашной, но он чуял: дрожь. Едва заметную, но ощутимую. Возможно, от гнева… Но не только. Что-то ещё — сладкое, опасное, запретное — пряталось под её маской.

Он мог бы представить, как она дрожит рядом с ним, прижатая к его груди. Как тихие, рваные звуки сорвутся с её губ при каждом прикосновении. Мысль эта жгла изнутри, дразнила, толкала в бездну желания — но он сдерживался. Пока.

Молчание повисло между ними, густое и напряжённое, словно мир затаил дыхание.
И вдруг он, словно махнув на неё рукой, развернулся и направился к ближайшим теням под ивой.

— Знаешь что, крольчиха… — бросил он через плечо, небрежно. — Гуляй по саду. Сколько влезет.
Но будь осторожна. Мне ты нужна… целая, дорогая.

Он исчез в тени, оставив после себя только лёгкий шёпот воздуха.
Лилия даже не успела ничего сказать. Только вздохнула раздражённо.
«Приходит, мучает, исчезает... И снова оставляет с кучей вопросов. Придурок...» — фыркнула она про себя, пнув ближайший камешек.
Оглянулась. Можно было бы остаться. Надо ведь как-то узнать про Шпиль… Может, всё-таки найдёт выход. Хотя с каждой их  встречей она начинала всё больше сомневаться.

Так она и продолжила бродить по саду…
Безмолвные аллеи, утопающие в тени, казались спокойными, почти приветливыми. Но Лилия не догадывалась: в глубине этих безлюдных троп, среди шелеста листвы и притаившихся теней, уже начинало плестись нечто.
Что-то, что наблюдало. Что-то, что готовилось сыграть с ней злую шутку.
И эта игра могла обернуться для неё куда большей опасностью, чем капризы её таинственного и привлекательного похитителя.