Тьме нравится лилии (Shadowlily)

Примечание: Эдем, или Едем - райский сад в древнееврейских религиозных текстах, место первоначального обитания Адама и Евы до грехопадения. В еврейских религиозных текстах, а также в других религиях Эдем - это ещё и загробный мир, в который возвращаются праведники после своей смерти, в отличие от ада, куда попадают грешники.

______________________________________

Наблюдая, как Белая Лилия ест, Шедоу Милк ощутил редкое спокойствие, мягко разливавшееся внутри. Мысль о том, что она морит себя голодом ради чтения свитков, вызвала в нём раздражение, которое едва не переросло в злость. Знания - знаниями, но о здоровье тоже надо заботиться! Вздохнув, он сел рядом с ней, и когда она наконец допила бульон, потянулся к тарелке с пюре и куриной ножкой. Взяв её одной рукой, протянул ей.

— Кушай, не спеши, — к своему удивлению, прошептал он с необычной нежностью. А потом с лёгкой усмешкой добавил: — Оно не отравлено. Я не настолько подлый.

Взяв у неё пустую миску свободной рукой, он вручил ей тарелку с ужином. Белая Лилия застыла, словно парализованная видом второй порции. В её бордовых глазах мелькнула мольба - как будто она пыталась силой взгляда заставить еду раствориться в воздухе. Щёки вспыхнули от смущения, уголки губ задрожали в едва уловимой улыбке обречённости. Подняв на него взгляд, она едва слышно покачала головой.

— Это мне или моей следующей жизни? —пробормотала она с лёгкой горечью, а затем с ноткой возмущения в голосе воскликнула:

— Если я съем ещё хоть крошку - меня можно выносить!

Шедоу Милк не смог скрыть улыбку от её реакции. Смотреть на её нежданное удивление от новой порции казалось куда приятнее, чем привычные зловещие игры с бедными пленниками. Стараясь не рассмеяться, он ответил почти игриво:

— Хочешь, вынесу на руках? Только сначала доешь. — фыркнул он.

Но не выдержал и тихий, глубокий смех слетел с его губ.

— Ха-ха, чёрт возьми, ты просто очаровательна...

Осознав, что ляпнул лишнего, он резко замолчал, хотя смех так и грозился вырваться не в то время и не в том месте. «Что я, черт возьми, сказал?! Ну и еблан...» — подумал он, отвернув взгляд в сторону. Сердце предательски забилось сильнее — так быстро, что он сам был поражён собственной реакцией. Почему он так взволновался? И из-за неё, из всех людей?!

Вздохнув, он осторожно потянулся к тарелке и пробормотал:

— Хотя... Лучше сделай перерыв. За один присест столько не съешь...

— Скажи лучше, зачем ты меня похитил, — вдруг произнесла она.

Её голос прозвучал спокойно, но в нём сквозила сталь. Взгляд был цепким, настойчивым, не оставляя и тени возможности уклониться от ответа. Шедоу Милк даже опешил — впервые девушка смотрела на него так дерзко, без страха или тревоги.

Белая Лилия ждала, затаив дыхание, чувствуя, как напряжение пронизывает каждую клеточку тела. Пусть она и была благодарна за еду, обстановка, в которой она оказалась, не позволяла расслабиться. Всё было слишком запутанным, слишком неправильным. И какая бы ни была причина — она узнает её. Она доберётся до истины, даже если та окажется болезненной.

Он замешкался. Казалось, ищет слова, подбирает нужный тон. Потому что правду сказать он не мог. Не мог рассказать ей о своём плане — как хотел использовать её, чтобы отомстить Чистой Ванили, зная, насколько тот ей дорожит. Нет, эта истина была слишком гнила, чтобы стать признанием.

Он выдавил из себя усмешку. Легкую, почти игривую, но в ней сквозила тень.

Молча он взял из её рук тарелку с недоеденным ужином, аккуратно поставил на поднос. И, медленно приблизившись, начал склоняться к ней.

— Ты меня зацепила, — тихо сказал он. — Такая... правильная. Тянущаяся к истине, словно к свету. И всё это... так и подмывает у меня желание разорвать на части твою милую душу.

Он провёл тонкими пальцами по её подбородку, чуть приподнимая его — жест, в котором сквозила насмешка, властность, почти нежность, но обманчивая. Его глаза — один голубой, другой синий — впились в её бордовые, будто проникая внутрь её души, исследуя.

— Интересно будет наблюдать, как ты сломаешься... под весом отвратительной, горькой, гнилой правды.

От его слов по коже побежали мурашки. Не как от холода - как от чего-то чужого, ядовитого, но живого. Воздух вокруг словно сгустился, пропитанный опасностью и... чем-то другим. Притяжением. Очарованием. И ещё чем-то, от чего её сердце сжалось — неведомым, пугающим, но странно манящим.

— А... какая она? Эта правда? — тихо спросила она, не отводя взгляда.

Голубой глаз Шедоу дёрнулся. Вторая пара глаз, в тени его волос, сузилась, будто ощетинилась. Он хмыкнул, словно не веря услышанному, а затем резко толкнул её на кровать.

Она тихо ахнула, на мгновение потеряв опору в реальности. Щёки залил жар — не от стыда, а от неожиданности и силы момента. А он уже был над ней. Глаза —  ледяные, с тенью насмешки. Его руки сжимали простыни по обе стороны от её головы, колено прочно упиралось между её ног, не позволяя сомкнуть их.

— Ты правда хочешь знать? Тебя не пугает, насколько эта правда может быть болезненной? Ты совсем дура? — прошептал он с недоверием, будто поражён её наивностью... или храбростью.

Она не ответила. Только смотрела. Сердце билось в груди, как птица, запертая в клетке. Что бы ни скрывалось за этой правдой — оно было огромным. Он не похитил её просто так. В этом был смысл. Цель. Он прикрывался интересом, возможно, лгал. Но и в этих словах что-то отзывалось правдой. Слишком уж в них было... искреннего.

— И всё же мы здесь. Я ведь всё равно узнаю правду, — прошептала она, упрямо глядя ему в глаза.

В голосе звучала уверенность, но где-то внутри она уже понимала: не скоро. Не сейчас. Истина придёт позже - медленно, упрямо, как корни в почве. А пока ей стоило обратить внимание на их положение.

Лилия сжала губы. Подняв руки, попыталась оттолкнуть его — ладони упёрлись в его грудь, но он даже не шелохнулся.

— Слезь... — выдохнула она, стараясь толкнуть сильнее. Безуспешно. Он лишь усмехнулся.

— Каши тебе надо есть побольше, малышка. А то не можешь скинуть с себя Зверя, — промурлыкал он с ленивым удовольствием.

Её тщетные усилия только забавляли его. И всё же в этой борьбе было что-то... очаровательное. Она казалась ему белой, пугливой зайчихой — хрупкой, невинной, но с неожиданной дерзостью во взгляде.

Он резким движением смахнул её руки со своей груди и схватил её за подбородок. Его пальцы были холодны, властны. Он подтянул её ближе, заставив приподняться и опереться локтями о простыни.

— Такая маленькая... и такая дерзкая, — прошептал он, голос стал тягучим, как мёд вперемешку с ядом. — Настоящая крольчиха.

Щёки Лилии вспыхнули мгновенно — жар растекался по лицу, словно пламя лесного пожара. Внутри всё закипело от возмущения.

«Он... как он меня назвал?!» — с трудом сдерживая себя, она заговорила:

— Что ты сейчас сказал?!

— Повторить? — с удовольствием фыркнул он.

Их лица сблизились, дыхание смешалось, и он медленно, с явным наслаждением произнёс, будто пробуя каждую букву на вкус:

— Кроль-чи-ха.

Он усмехнулся.

— Теперь ясно? Могу по буквам, если хочешь. Мне не трудно.

Он отпустил её подбородок и потянул за собой. В следующий миг она уже лежала на его груди. Его руки сомкнулись на её талии, прижимая её ближе. Он смотрел на неё холодным, изучающим взглядом — в котором, несмотря на властность, тлел странный огонь. Губы изгибались в ленивой, довольной усмешке. Он ласково провёл ладонью по её талии — его прикосновение отозвалось у неё мурашками по коже.

—  Ммм... шикарное тельце. Но тебе ещё нужно хорошо питаться, — пробормотал он низким, почти бархатным голосом. — А то будут лишь кости да кожа.

Лилия замерла, не зная, что сильнее: смущение, возмущение или паника от его наглости. Всё вместе смешалось в бурю. Сжав губы, она попыталась подняться, но его хватка усилилась. Легкое движение руки — и его палец покачал в воздухе.

— Тсс, тсс... Ты останешься здесь. Со мной. Привыкай, цветочек.

Он потянул её ближе. Их лица снова оказались опасно близко. Лилия ощущала тепло его дыхания, напряжение его тела -— и всё её существо дрожало. Она не хотела этого. Не должна хотеть. Она винила тело — инстинкты, природу. Но всё же... в его тёмной ласке было что-то запретно сладкое. Что-то, от чего хотелось убежать — и остаться.

Она судорожно вдохнула и отвернулась. Сжала в пальцах ткань его арлекинового костюма, словно ища в этом точку опоры.

— Отпусти меня... сейчас же, — выдохнула она, тихо, но сдержанно, стараясь, чтобы голос не дрогнул.

Он на секунду замер, глядя на неё.

— Не могу, цветочек, — прошептал он. — Ты слишком сладкая... Сладкая до греха.

Глядя на неё, Шедоу Милк чувствовал, как внутри поднимается знакомая, опасная тяга. Его взгляд скользнул по её губам — и воспоминание вспыхнуло в сознании, как всполох пламени. Их поцелуй. Вчера утром. У озера Истины. Именно тогда он похитил её.

«Что она там хотела узнать?..» — задумался он, нахмурившись. Он ведь наблюдал за ней через Хрустальный Всевидящий Шар... но на миг отвлёкся, упустил момент. Не заметил, как она оказалась у воды, а после телепортировался к ней.

Какой бы ни была причина, он знал одно — всё в ней было о знании. Её жажда, её стремление, её глаза, глядящие в самую суть вещей. Она тонула в этом с головой. Как в зыбучих песках — уйти легко, выбраться невозможно. И в нём что-то пробудилось. Темное, голодное.

Возьми.

Увлеки.

Зачаруй.

Утащи.

Завладей.

Эти слова звучали в нём, эхом отражаясь в потемневших глубинах его души. Голоса, знакомые и древние, шептали, подталкивали. Взгляд его стал резким, цепким. Внутри вспыхнуло решение.

Он поднял руку. Не нежно — резко, властно. Его пальцы сомкнулись на её шее. Не для того, чтобы причинить вред. О, нет. Совсем не для этого. Он не душил её. Он брал под контроль.

Его рука охватила её шею — жёстко, будто с жадностью, словно он делал это не впервые. Не слишком сильно, но ровно настолько, чтобы почувствовать её хрупкость, её податливость, её дыхание под кожей. Чтобы она поняла: он здесь. Он ближе, чем дозволено. И он не собирается останавливаться.

У Белой Лилии перехватило дыхание. Буквально и метафорически. Внутри всё смешалось: страх, злость, возбуждение, стыд, желание. Он не просто коснулся её — он будто заявил на неё право. Грубое, первобытное, будто сам воздух стал его союзником в этой игре.

«Чёрт...» — только и смогла подумать она, едва не вслух.

Её бордовые глаза расширились — в изумлении, в тревоге. Но она не шевельнулась. Не могла. Его глаза —  эти ледяные, гетерохромные, полные безумного света - будто прожигали её насквозь. В них плясали тени — дерзкие, голодные, бесстыдные. Дьявольская жажда чего-то большего.

И по её спине прошёл целый табун мурашек.

Губы сами собой приоткрылись в беззвучном, судорожном вдохе. Она зажмурилась. Её воля, её щит — всё вдруг дало трещину.
Этот взгляд... он был невыносим. Слишком прямой. Слишком всевидящий. Он не смотрел — он входил в неё взглядом.

«Я... никогда... не чувствовала такой власти от кого-то...» — промелькнуло в сознании.

И на миг — всего на миг — ей стало страшно по-настоящему.

Прервал их только стук в дверь. Тихий, но уверенный. За ним тут же последовал голос:

— Мастер Шедоу Милк. Не хочу мешать, но доставили то, что вы заказывали.

Это был голос Чёрного Сапфира — спокойный, как всегда, но с едва уловимой ноткой весёлого лукавства. Сразу стало ясно: он знала больше, чем должна была. Точнее — больше, чем другим позволено.

Шедоу Милк нахмурился, но быстро понял, о чём речь. И уголки его губ поползли вверх — в ухмылке, лишённой тепла.

Он нехотя скинул Лилию с себя, будто и не было той близости, жара, что только что сводил обоих с ума. Его движения стали холодными, почти равнодушными. Словно то, что происходило между ними — иллюзия, временная вспышка в его тьме.

Подойдя к двери, он вдруг остановился. Обернулся, бросив на неё взгляд через плечо. Лёд и игра —  всё в одном.

— Будь хорошей девочкой. И не вздумай устраивать глупостей, — промурлыкал он, насмешливо, с хищной тенью во взгляде. Затем, будто вспомнив, добавил с фальшивым беспокойством, едва заметным — но именно оттого пугающим:
— Ах да. Не думай сбежать. Ты не выйдешь из Шпиля, как бы ни старалась. Здесь всё меняется по моей воле.

Он задержал взгляд на ней ещё на секунду. В нём сквозило что-то странное — не только холод, но и извращённая нежность, в которой скрывалась угроза.

— А пока... не скучай, моя крольчиха.

Он послал ей воздушный поцелуй — дерзкий, на грани издевки — и, усмехнувшись, вышел, оставив Белую Лилию одну. Ошеломлённую. С замирающим сердцем и дыханием, которое всё никак не желало выровняться.

                     
                                  •••

«Где выход? Я не могу здесь оставаться!» — раздражённо подумала она.

С того момента, как Шедоу Милк покинул комнату, прошёл уже час... возможно, больше. Она сидела, сжавшись в кресле, пока не решила: нужно хотя бы попытаться найти выход. Попытка не пытка, верно?

Теперь она блуждала по бесконечным коридорам, и казалось, что прошла вечность. Потолочные своды сверкали золотыми звёздами, будто кто-то вырвал их с неба в миг его наивысшего сияния. Мягкий, почти сонный свет стекал с изящных светильников, наполняя пространство волшебной тишиной. Стены были увешаны портретами незнакомых ей лиц, но в каждом взгляде было что-то странно общее. Одни и те же глаза. Даже если форма, цвет, возраст — всё было разным, — эти глаза казались отражениями чего-то одного. Чего-то тревожного.

Белая Лилия замедлила шаг, разглядывая один из портретов, как вдруг оказалась перед массивными дверями. Она не заметила, как дошла до конца коридора. Ручки были в виде переплетённых змей, будто вились в вечном танце.

— Гнездо змей... или хуже, — пробормотала она, сдерживая внутренний холодок.

Любопытство, несмотря на страх, взяло верх. Она потянула за ручку — и дверь поддалась.

Яркий свет хлынул ей в лицо. Она невольно ахнула.

За дверью раскинулся сад _ прекрасный, чужой, почти потусторонний. Белая река неспешно текла среди ив, что склонили свои ветви, словно рыдали. Остальные деревья были лишены листвы, но не плодов — необычных, странных. Казалось, это было место вне времени, отделённое от всего остального мира... мир внутри лжи.

Она осторожно вошла, прикрыв за собой дверь. Её взгляд упал на одно из деревьев. Плод — тёмно-синее яблоко - словно звал её. Она потянулась, сорвала его... и тогда заметила: на его поверхности чётко вырисовывался глаз.

— Ааа! Ведьмы! Что за... — с криком она отшвырнула яблоко в кусты и отшатнулась.

Оглядевшись, поняла: она одна. Только её страх и нелепое эхо её собственного крика.
«Почему я так воплю? Это же просто... яблоко... с глазом...» —  мысленно фыркнула она, но понимала, как безумно это звучит.

Её взгляд невольно потянулся к реке. Она подошла ближе, опустилась на колени у самого края. Вода, густая и мутная, словно разбеленная сливками, отразила её лицо, и на миг показалось — она смотрит не на себя, а на незнакомку из другого мира. Как будто зеркало разделяло два измерения: её и чьё-то чужое.

— В райский уголок решила заглянуть? Да ещё без разрешения? — донёсся знакомый, обволакивающий, холодный голос. — Тск, тск, тск... плохое воспитание, цветочек.

Она резко повернула голову к самой большой иве... но никого не увидела. Лишь опустив глаза, заметила чёрную змею с пронзительными голубыми глазами, в которых плескалась та самая жуткая усмешка.

Она вскрикнула и попятилась.

Змея зашипела — и начала меняться.

В следующее мгновение перед ней возник он — словно живое воплощение искушения, отлитое из теней и власти. Шедоу Милк. Все так же величественный, хищный, с пугающей грацией, от которой перехватывало дыхание. Его губы тронула та самая ухмылка — кривая, ледяная, с привкусом опасности.

Он подошёл, неторопливо, взгляд его лениво скользил от белой реки к ней, как будто сравнивал, кто из них чище.

— Вон как... Решила сунуть нос в мой Эдем, крольчиха? — прошипел он с ухмылкой, опасно приближаясь. — Я не злюсь. Но за такие вторжения... приходится напоминать, кто здесь устанавливает правила.

Он резко поднял Лилию на ноги и прижал к ближайшей иве. Она едва стояла, спиной чувствуя влажную прохладу древесной коры. Она казалась тонкой, почти хрупкой — как первая женщина в первом саду.

Он сжал её талию — не мягко, нет. С силой. И в этом прикосновении чувствовалось нечто змеиное, опасное, соблазнительное. Его лицо оказалось пугающе близко. Глаза блестели — в них плясали чёртики и обман, грех и влечение. Она затаила дыхание.

Он смотрел ей в глаза долго, пронизывающе. Затем — поцелуй. Горячий. Противоречивый. Нежный и властный одновременно. Губы касались её, словно шёпот греха. Он целовал медленно, будто пробуя запретный плод.

И она... позволяла.

Но внутри неё ком сомнений шевелился, рос.

«Он враг. Он меня похитил... Я не должна поддаваться его извращённым играм и его чарам...»

Разум взмолился. Сердце колотилось, запутанное. И, собравшись с силами, Лилия вырвалась из поцелуя и отвернула голову, прошептав с дрожью в голосе:

— Прекрати. Я не желаю быть твоей игрушкой... для твоих извращённых игр, Шедоу Милк.