Чонгук
- ПОЦЕЛУЙ МЕНЯ... пожалуйста.
Мне сносит крышу от этих слов. Я тяну ее за руку и влеку за собой в надежде найти укромное местечко в этом огромном здании. Одинокая лавочка стоит около стенки, я бегу к ней, за мной со всех ног мчится Лалиса . Мне так жарко, будто я горю изнутри. Быстрыми движениями скидываю куртку с себя и снимаю с Лисы , бросаю их на скамейку. Она толкает меня, я падаю на обтянутое кожей сиденье и тяну ее к себе на колени. Она обхватывает меня за шею, я целую ее подбородок, местечко за ухом, а после кусаю губу и приникаю к ней поцелуем. Она тихо постанывает и отвечает на мой поцелуй.
Ее руки бродят по моей спине, плечам и груди. Ее прикосновения сводят с ума. Она тянет мои короткие волосы, пытается контролировать поцелуй сама. Но я прижимаю ее совсем близко, крепко обхватываю ладонями лицо и не отпускаю. Люди проходят мимо нас, но нам плевать на окружающих. Я обнимаю ее за талию и засовываю руки под теплый свитер.
Лиса такая тоненькая и хрупкая. Нежная кожа пылает под моими пальцами. Она подается мне навстречу, тихо всхлипывает и прижимается ко мне всем телом.
Одежда мешает, сковывает наши движения. Мне нужно сделать глубокий вдох, капельку остыть - нас слишком унесло. Я очень сильно хочу продолжить поцелуй, но все же нахожу в себе каплю здравого смысла и медленно отстраняюсь; она тихонечко ноет, сопротивляясь, и пытается вновь поймать мои губы. Я улыбаюсь и крепко держу ее на расстоянии. Полные губы опухли, они дрожат от каждого сделанного ею вдоха. Волосы стоят дыбом, взгляд дикий, сумасшедший, она смотрит пронзительно, прямо мне в глаза, и я впитываю в себя каждую ее эмоцию. В ее безумстве столько красоты!
- Нам нужно остановиться, здесь неподходящее место, - хрипло говорю я то ли себе самому, то ли ей. Не знаю, кого именно я пытаюсь убедить.
Лиса нерешительно кивает.
- Я только что потеряла рассудок, - шепчет она, краснея, и стыдливо опускает глаза.
Смешок слетает с моих губ. Она вроде такая смелая, но порой так мило смущается, и мне это до чертиков нравится.
- Дай приглажу тебе волосы, - говорю я и пытаюсь устранить беспорядок, который сам же и устроил.
Лиса начинает ерзать на мне, и вдруг ее глаза расширяются.
- Мне... - начинает она и смотрит куда угодно, только не на меня, - мне, наверное, надо с тебя слезть, потому что у тебя...
Я хочу пошутить и сказать: «Потому что у меня стояк?» Но она выглядит слишком серьезной и смущенной. Нервным движением она убирает прядь за ухо, и я кусаю губу, чтобы не расхохотаться.
- Все хорошо, ты же не планируешь на мне скакать?
Услышав двусмысленность моих слов, она стреляет в меня взглядом и пытается слезть.
- Я же шучу, - тихо смеясь говорю я и хватаю ее за бедра, удерживая на месте. - Не переживай ты так, я сейчас подумаю о дохлом еноте, и все пройдет.
Как только последнее предложение до нее доходит, ее глаза смешно округляются, и она заходится в громком хохоте:
- О Холли-еноте! Фу, какая гадость, какой же ты придурок!
Я поддаюсь порыву и целую ее в щеку.
- А ты безумно красивая!
Она вновь заливается краской, отчего становится еще более милой. Очень сложно противиться соблазну вновь зацеловать ее прямо здесь и сейчас.
- Мне лучше вернуться домой, моей маме сто процентов доложат, во сколько я приду. Не хочу, чтобы она потом пыталась выяснить, где я так долго была.
Я смотрю на время:
- Всего пять часов.
Лиса кладет голову мне на грудь и шепчет на ухо:
- Я тоже не хочу уходить, но мне правда надо.
Она гладит меня по щеке, пальцем повторяя форму губ.
- Я так нервничала, что ты не ответишь на мой звонок, - неожиданно признается она.
Я громко вздыхаю: эта девушка не подозревает, на что я готов ради нее.
- Каждый раз, когда я буду нужен тебе, я буду рядом, - переплетая наши пальцы, шепчу я.
- Значит ли это, что ты будешь рядом со мной всю жизнь?
Если бы только она знала всю правду... но порой мы не можем поведать родному человеку всю истину. И не потому, что хотим врать и недоговаривать, а ради его же блага. Поэтому я в очередной раз даю твердое обещание, которое очень хочу в будущем выполнить, но не знаю, получится ли у меня. В одном я уверен точно: ей нужна сейчас поддержка, а не мои сомнения.
- Да. Я буду рядом с тобой хоть всю жизнь, если тебе это будет нужно.
- А нужно ли это тебе?
Она выглядит сейчас такой уязвимой. Я крепко обнимаю ее и шепчу ей на ухо:
- Больше всего в этом мире мне нужна ты.
Я провожаю ее к станции метро «Сольферино». Она лукаво улыбается и говорит мне:
- В следующий раз я подберу более укромное местечко для свидания.
Снег сыпется, тонкой пленкой накрывая все вокруг, пар валит изо рта, а я улыбаюсь, словно умалишенный, и смотрю, как от холода краснеют щечки самой прекрасной девушки в мире.
- Давай в камень, ножницы, бумагу? До трех. Кто выиграет, тот и выбирает место.
Темные глаза Лисы начинают сверкать.
- А давай!
И мы, как малые дети, стоим перед ступеньками в метро и трясем кулачками в воздухе.
- Ты проигра-а-ал! Ня-ня-ня! - победоносно кричит она и громко смеется.
- Ты жульничала! Последний твой раз был не пойми что: ножницы, которые в одну секунду, как по волшебству, превратились в бумагу!
Лиса продолжает весело хохотать и толкает меня в грудь.
- Ты просто не умеешь проигрывать!
Я тяну ее на себя и крепко целую в губы. Она неестественно замирает, а выражение ее лица меняется, она моргает несколько раз, после чего неуверенно трет лоб.
- Я говорила тебе такое и раньше, да? Я кричала на тебя и говорила, что ты не умеешь проигрывать. - Она заглядывает мне в лицо в поисках подтверждения. И я кратко киваю:
- Однажды было дело.
- Мы во что-то играли?
- Нет, играл я один.
- Во что?
- В бокс, Лис .
Я наклоняюсь и целую ее, она нежно поглаживает мою шею:
- Я сейчас побегу, но потом ты мне расскажешь, ладно?
Я хмурюсь - вспоминать тот вечер вовсе не хочется. Но потом я заглядываю ей в глаза и понимаю, что для нее это очень важно.
- Расскажу, - соглашаюсь я, и она целует меня на прощание.
Только мы расстаемся, как мне тут же начинает ее не хватать...
* * *
Чимин при виде меня выпучивает глаза:
- Господи, что я вижу! Ты улыбаешься!
Я швыряю в него свою серую шапку:
- Я хочу позвонить маме, так что, будь добр, оставь меня на несколько минут одного.
- Есть, сэр! - провозглашает этот идиот, и я тихо посмеиваюсь.
Мама сразу же берет трубку, словно сидела и ждала моего звонка. Возможно, так и было.
- Как ты? - спрашиваем мы в унисон и смеемся друг над другом.
Голос у нее звучит бодро, она рассказывает мне о семье, в которой начала работать. О детях выясняется, что они вообще не говорят по-французски, но схватывают все на лету. Затем описывает квартиру, в которой живет.
- Мне так не хватает знания английского, - добродушно жалуется она, - но Хуго очень мне помогает.
Я слушаю внимательно, задаю какие-то вопросы о погоде, еде, но не спрашиваю ничего о Хуго. То, что между ними роман, мне и так понятно, лишь немного обидно, что они держат все в тайне. Однако каждый заслуживает права на личную жизнь, и мне не хочется лезть к ним с расспросами.
- Хуго сказал, что Кевин тобой очень доволен. Ты там стараешься, да?
- Ну не то чтобы... просто делаю, о чем меня просят. На самом деле очень жду, когда руки заживут и я смогу начать свои тренировки.
Мама на том конце замирает:
- Я думала, ты больше не вернешься в бокс.
Я тоже так думал, но сейчас чувствую, что мне есть за что еще бороться в этой жизни. Стыдно признаться, но каждый раз, когда я закрываю глаза и вижу, как встаю в стойку, не контролирую свои эмоции и бью, мне становится страшно. Я всегда мог держать под контролем свою злость. Всегда.
Но не в случае с Лалисой .
Я гоню непрошеные мысли прочь, стараюсь взбодриться. Мне не хватает тренировок. Я привык бить по груше каждый день. Этой привычке уже слишком много лет. Бокс не просто спорт, он часть меня, и мне нужно это принять.
- У меня всего лишь судимость, а не перелом позвоночника, - отшучиваюсь я, - мне ничто не мешает вернуться.
- Скажи это Хуго, он мечтает изо дня в день услышать эти слова! Хуго! Хуго! - зовет его мама с таким энтузиазмом, будто я только что сообщил ей, что стал абсолютным чемпионом мира.
- Да. - Голос Хуго звучит недовольно и грубо.
- И тебе привет! - с издевкой здороваюсь я. - Мама решила, что я обязан сообщить тебе, что намерен продолжить свою боксерскую карьеру.
Повисает тишина.
- Кевин на первых порах потренирует тебя, а потом уже придумаем, что и как.
- У меня пока кулаки не зажили, - говорю я.
- И что? Займись кардио, ленивая задница.
Я подавляю смешок: есть в этом мире нечто неизменное.
- Послушай, хотел тебе сказать: Мехмеда посадили наконец. Сегодня была одна из крупнейших облав за последние годы. Его закроют на пятнадцать лет, не меньше, - неожиданно говорит он в трубку.
- Я все равно не вернусь в ту квартиру и в тот район, - мгновенно вырывается у меня. Не знаю, о чем думать, слишком шокирующая новость.
-Чонгук , думаешь, социальное жилье ждет твоего возвращения? Его уже передали другим, возвращаться некуда. Я говорю про Мехмеда, чтобы ты знал: он тебя больше не тронет.
Я закрываю глаза и делаю протяжный вдох. Хуго видит меня насквозь, он знает обо всех моих потаенных страхах.
- Спасибо, - хрипло говорю я, и он, как всегда, без лишних прощаний кладет трубку.
Я же сижу минут десять и не могу сдвинуться с места. Человек, который с детства травил меня, больше никогда не появится. Я испытываю ни с чем не сравнимое освобождение.
Чимин лупит грушу, он уже весь мокрый, зал полностью пустой, и слышны лишь его попытки сделать качественный удар.
- Ты весь выдохся, - говорю я и кидаю ему полотенце, которое он не ловит, и оно летит на пол.
- Была массовая зачистка, в кои-то веки мусорá не лоханулись и загребли всех, кого не лень.
- Ты поэтому пытаешься на последнем издыхании изнасиловать грушу?
Чимин поднимает полотенце, вытирает лицо, шею, подмышки и швыряет им в меня.
- Маминого хахаля тоже загребли, - продолжает он бить грушу. - Но я уже снял в тринадцатом районе студию через знакомых. Сам понимаешь, подставлять теперь их не хочется. Одному Богу известно, как тяжко в этом городе найти жилье. Вот я и подумал: спрошу тебя, раз мне больше нет необходимости переезжать. А ты спишь, как собачонка на коврике...
Я закидываю несчастное полотенце в корзину для грязных вещей и спрашиваю:
- Сколько в месяц?
- Семьсот евро, и дешевле найдешь только на периферии . Я отдал за два месяца вперед, таковы были условия. Кто же знал, что эта тварь так быстро поедет обратно? В общем, если хочешь, расплатишься со мной в рассрочку.
Я подхожу ближе, ловлю грушу:
- Ты сейчас серьезно предлагаешь мне студию в Париже?
Чимин смотрит на меня:
- Абсолютно, мои обстоятельства, слава богу, поменялись, а жить я там не хочу. Вряд ли мне кто-то вернет деньги, которые я уже отстегнул. Сам понимаешь, контракт мы не заключали. Так что нет, я не твоя долбаная крестная фея, я лишь пытаюсь найти выход и не потерять 1400 евро.
- Бей по центру, а если уже не в силах, то сними перчатки. Я не могу на это смотреть.
Чимин усмехается, но останавливается.
- Так ты переедешь или как?
- Перееду, сегодня отдам тебе 700 евро и потом с новой зарплаты 700. Идет?
- Блеск! Сейчас приму душ и отведу тебя в твою новую берлогу.
Я с тоской смотрю на грушу, затем на свои руки. Я скучаю по тем временам, когда мышцы бывали на пределе.
- Не грусти, малыш. Еще чуть-чуть, и разбудишь в себе тасманского дьявола!
Я закатываю глаза, но усмешку скрыть не могу.
Жизнь преподносит разные сюрпризы. Порой настолько отвратительные, что жить вовсе не хочется. Иной раз нечто нормальное, и ты сидишь и думаешь: а все не так плохо, черт меня подери. В эту минуту как раз такой момент. Я смотрю, как Чимин проходит в раздевалку, и думаю, что жить можно и даже нужно.
* * *
Мы проходим в крошечную студию, которая находится на самом последнем этаже шестиэтажного дома.
- Тебе повезло - ванная и туалет не в коридоре. И стиралка есть, вон чайник стоит. Один диван, стол и два стула. Что еще нужно для счастья? - нахваливает Чимин .
Я скидываю свой рюкзак на стул и осматриваюсь. Тусклая лампочка слабо освещает помещение. Но мне нравится простота этой комнаты. Наконец у меня есть свое место.
- Чувак, скажи хоть слово. Да, мы не в хоромах на авеню Фош, но не все же так плохо, а?
Я подхожу к окну и оглядываю улицу.
- Все круто, вон даже башню Монпарнас видно, и китайский макдак через дорогу.
Я разворачиваюсь, смотрю на Чимина и говорю ему от всей души:
- Спасибо.
Он небрежно машет рукой:
- Было бы за что! Вот когда станешь чемпионом, тогда и будешь благодарить. Если что, я предпочитаю «Ролекс», - нагло ухмыляясь, подмигивает он и хватает свой шлем от скутера.
- Ладно, я пошел, еще к девушке хочу успеть. До завтра, приятель!
На прощание он дает мне пять. За ним закрывается дверь, и я думаю, что в этой комнате холодно. Но я завтра же куплю обогреватель. А пока... заваливаюсь прямо в пуховике на диван и закрываю глаза. Я знаю, что не смогу крепко уснуть, каким бы уставшим ни был. Но я пытаюсь научиться жить с адом, что творится внутри. Я пытаюсь договориться со своими демонами, но они лишь хотят плоти и крови... и среди всего этого кровавого месива мелькает образ смеющейся Лисы , и на душе становится теплее и спокойнее.
В аду тоже есть проблеск света, который пытается пробиться сквозь кромешную темноту.