Секунды до грозы Книга #1

Доктор догнал меня у выхода из госпиталя, и внутренним чутьём я сразу поняла — лёгкого разговора не будет. Леклер осторожно положил ладонь мне на плечо — с той самой деликатностью, после которой обычно следуют либо приговор, либо душещипательная речь.

— Сегодня ты проявила себя достойно, дитя моё. Жизнь пациента спасена, и это — твоя заслуга.

Моя, не моя. Ваша, не ваша. У этой заслуги, честно говоря, вообще, похоже, нет хозяина. Мне казалось, что я в какой-то момент, стоя за ампутационным столом, выпала из реальности, и дальше мной управляли... ну, допустим, мыши. Или белки. Или, что более вероятно, какие-нибудь очень уверенные в себе духи.

Операция выжала из меня всё — и душу, и последние остатки здравого смысла. Сейчас я хотела только одного: уйти. Куда угодно. Хоть в погреб к залежам рыбы. Пусть даже к вяленой. Но интонация доктора была из тех, что работают как ведро ледяной воды за шиворот: сразу взбодрилась, напряглась и начала мысленно перебирать весь список грехов — от неправильно поданного инструмента до случайно криво зашитой ране.

И только одну догадку я упрямо обходила стороной. Ту самую. Дело не в косяке, не в подвиге, а в том, что изменило всё. Именно о ней Леклер, скорее всего, собирался заговорить. И именно об этом я меньше всего хотела слушать.

— Знаешь, — лекарь понизил голос, глядя на меня так, будто собирался выдать не наставление, а государственную тайну, — в жизни бывают вещи, о которых лучше помалкивать. Особенно если не хочешь внезапно стать центром всеобщего внимания... в плохом смысле.

Он на секунду умолк, оглянулся через плечо, как будто стены госпиталя умели подслушивать, и продолжил, всё так же спокойно, но уже с той тяжестью в голосе, от которой мурашки на спине танцуют ритуальный танец.

— Притворись глупенькой девицей, что только бинты подавала. И никому, слышишь, никому — ни слова. Даже самым близким на кухне. Особенно самым близким на кухне.

Леклер отступил на шаг, потянул воздух носом, как будто проверяя ночь на свежесть. Он был тягучий, с привкусом сырости и еле уловимыми запахами трав — наверняка с площади Зельеваров тянуло. А потом лекарь добавил уже тоном строгой бабки-знахарки:

— И топай домой. Без обходных путей. Прямо. Быстро. Если повезёт — к утру забудешь всё это, как страшный сон. А если не забудешь — делай вид, что забыла. Поняла?

— Поняла, — пробормотала я, не то отвечая ему, не то себе, и прикусила язык.

Вообще ничего не поняла.

Прямо вот ни-че-го. Если это было предупреждение, то очень тёмное. В углу. Без свечки. С крысами.

Доктор кивнул, как человек, которому для счастья надо всего две вещи: чтобы я ничего не болтала — и чтобы исчезла с его горизонта как можно быстрее. Причём в приоритете, подозреваю, был именно второй пункт. Я и не против.

— Домой, — напутствовал он тоном оракула, уставшего от людских покаяний. — Отдохни. Выспись. И постарайся выглядеть завтра, как будто сегодня ничего не произошло.

О да, конечно. Ничего не произошло. Ни магии, ни мёртвого с пульсом, ни беготни с воплями «назад, всё назад, операция не закончена!». Сплошная рутина. Сейчас ещё дома булку с изюмом из заначки достану, чаю заварю — и вообще забуду, как меня трясло после... того, от чего даже крысы шарахаются. А я — нет. Я, видите ли, стою и слушаю, как доктор говорит мне «молчи» с видом человека, который знает, что бывает с теми, кто не молчит.

Леклер скрылся в госпитале, растворившись в полумраке, как приличный человек, который успел сказать всё важное и теперь спешит смыться до начала побочных эффектов. А я осталась стоять одна под ночным небом в обнимку с ворохом мыслей.

Нужно срочно проветрить голову. Желательно — на краю города. Ещё лучше — на краю здравомыслия. Потому что если я сейчас начну искать смысл в произошедшем — наверняка сойду с ума. Полностью.

И вот я пошла по улице, пытаясь унять хаос внутри. Молния. Настоящая молния. Но как? Разве такое возможно? Моя рука вздрогнула при одном лишь воспоминании. Всё произошло настолько быстро, что я едва успела осознать, что это была не просто игра света или галлюцинация от усталости. Так... странно. И страшно.

Проходя мимо старого фонаря, я резко остановилась, огляделась по сторонам, чтобы убедиться, что рядом никого нет. Немного безумно, но... Может, попробовать сейчас? Что, если я действительно вызову молнию ещё раз?

Я осторожно вытянула руку вперёд, сосредоточилась и постаралась заново поднять в себе те же чувства, те же мысли, что и в ампутационной. Мои пальцы задрожали от напряжения, но ничего не произошло. Ни искры, ни света, ни слабого заряда.

— Может, мне это почудилось от отчаяния? — вслух попыталась убедить себя, хотя голос звучал не так уверенно, как хотелось бы. Я встряхнула руками, затем не в меру сильно тряхнула головой, как будто на секунду могла выкинуть все эти бессмысленные мысли из головы. Святой Корбо, ну что за бред?! Потом с глупым видом попрыгала на месте, надеясь прогнать наваждение.

Всё равно не помогло. Несмотря на позднюю ночь, я всё-таки решила не торопиться домой. Выбрала самый длинный путь, чтобы успеть выкинуть из головы все сомнения и неясности.

Стук каблуков о камни — ровный и размеренный, как если бы сама ночь считала секунды вместе со мной. Я тащилась по пустынной улице, пытаясь заглушить мысли этим монотонным ритмом. Каждый шаг отзывался гулким эхом, и постепенно сердце начало подстраиваться под него, следуя размеренному темпу. Я замедлила шаги, надеясь обмануть собственное нутро, обмануть эти дурацкие чувства, что не давали покоя. И к удивлению, это сработало.

И всё бы ничего, если бы не странное ощущение...

Словно за мной кто-то наблюдает. Не просто краем глаза — а с интересом. С таким, каким обычно смотрят на чучело в поле перед тем, как спросить: «А оно живое?»

Я обернулась, настороженно осмотрелась. Никого. Главное — не накручивать себя. Чего ты, Софи? Всё хорошо. Всё под контролем. Но всё-таки, может, стоит выбрать более людную дорогу? Через храм Света, к площади Зельеваров, а там уже домой по набережной. Хотя, какие люди? Ночь на дворе, да ещё и после фестиваля. Все либо дома, либо в запое.

Без паники.

Завидев величественный бело-золотой купол храма Света, я, всё же решив прислушаться к внутреннему голосу, свернула в его сторону.

Снова стук моих каблуков. Он сливался с моим же дыханием, которое, вопреки воле, становилось всё учащённее. Я шла не просто быстро — почти бежала. Наверное, стоило бы и вовсе рвануть. Но вот не хотелось выглядеть сумасшедшей, пугающейся собственных шагов. Хотя если здесь никого нет, то и никто не подумает. А если всё-таки есть кто-то — какой-нибудь похититель, например? — то, может, стоило бы рвануть? Софи, ты определённо очень странная.

Не показалось. Эхо. И это не я.

Стук. Ещё один. Кто-то идёт следом.

Слишком много мыслей, Софи.

Беги!

И я помчалась, что есть силы. К счастью, храм Жизни уже был за поворотом, и вот, завернув за угол, я подбежала к нему. Обернувшись, поняла, что за мной спокойно шли двое хранителей, беседуя о чём-то между собой. На них была светлая одежда — очевидно, служат в этом храме, к которому я так поспешно направлялась. Дела до меня им не было.

Но чутьё твердило об обратном. Я всегда верила своей интуиции — в её способность быть верным ориентиром. Как и любой другой дар, она требует постоянной тренировки и внимания, чтобы не утратить силу и не стать бесполезной. Как Рене готовит своё тело к Ори, прыгая по крышам Луариона, так и я поддерживаю в тонусе свою интуицию, давая ей шанс проявляться. И вот сейчас, несмотря на то, что всё выглядело безобидно, я знала: лёгкое волнение неспроста закралось в душу.

Я обогнула, храм, окружённый древними деревьями, чьи ветви тянулись к небу, как стражи, охраняющие святое место от мира. Зелёные лозы обвивали белоснежные стены, охватывая витражи, будто сама природа стремилась прикоснуться к этому святилищу. Вскоре я оказалась на площади Зельеваров, где ночная тишина была прервана лишь моими шагами по вымощенному камню.

Но тревога всё равно не отпускала меня. Это зловредное шестое чувство, словно навязчивый шёпот, твердило, что что-то не так. Казалось, кто-то невидимый дышит мне в спину, но как ни оборачивалась — никого. Может, это духи издеваются, кто знает. Хотя, конечно, их не существует... но ночью, среди этих теней и шорохов, не стыдно и поверить.

Я шла медленно, почти скользя по краю площади, надеясь, что даже ветер меня не заметит. Тусклый свет фонарей выхватывал из мрака тела пьяных гуляк, безжизненно растянувшихся по тротуару. Отвратительно. Спят, как мёртвые. Теперь помимо стука моих каблуков и прерывистого дыхания, мешался ещё и периодический храп. И несмотря на то что пьянчугам было глубоко плевать на всё вокруг, я пыталась держаться подальше от них. Не хватало, чтобы кто-то, сонно щурясь, решил, что я часть их позднего веселья.

И всё-таки ночь — это не время для неспешных прогулок, особенно для молодой мадемуазель с фантазией, скачущей, как бешеный конь. В каждом шорохе уже не мышь мерещится, а минимум разбойник с мешком, в который удобно умещаются хрупкие девицы. Вот зря я не прихватила пару инструментов доктора Леклера. Хоть бы какой крюк в карман засунула — вполне сгодился бы для самозащиты... или хотя бы для создания у нападающего комплекса неполноценности.

Но самое странное — раньше мне как-то спокойнее ночи казались. Забирать отца из таверны никогда не было проблемой. Таскать его пьяного через Восточные Доки и вовсе норма. А сейчас — будто на мне табличка висит: «Беспомощна, пуглива, свободна для похищений». И пусть даже не все преступники читать умеют, по мне сейчас всё видно и без этого с пол-оборота.

Вдруг — хвать! — кто-то вцепился в меня и дёрнул в ближайшую тёмную щель между домами. Всё случилось так быстро, что я даже не успела как следует испугаться — просто влепилась спиной в холодную каменную стену и попыталась вдохнуть, но не вышло: рот тут же прикрыла чужая ладонь. Грубая, натруженная, в обрезанных перчатках, пахнущих кожей, потом и неприятностями.

Крик застрял в горле, как кость от рыбы, и я едва не подавилась собственным испугом. А перед глазами возникла высоченная, мрачная и злая фигура. Чёрные волосы, глаза — словно сейчас из них вылетит проклятье, а лицо такое, будто я только что наспех утащила его последнюю лепёшку вместе с честью семьи. Смотрит так, словно думает не «что с ней делать», а «в каком порядке оторвать части тела и куда их разложить».

Дёрнулась — рефлекс! — но хватка была такая, что могла бы удержать акулу в припадке. Попыталась всадить коленом туда, где даже рыцарям не хочется получать, но он только фыркнул и пригвоздил меня к стене сильнее. Камни были ледяные и, к великой грусти моего затылка, очень твёрдые.

Я извивалась, как свежепойманная щука в руках рыбака, лихорадочно пытаясь нащупать у напавшего хоть какое-нибудь слабое место — колено, печень, совесть, в конце концов. Но нет, гадина оказался крепким, как забор у королевского склада. Чем больше я толкалась, тем сильнее становилась его хватка.

Рука по-прежнему плотно закрывала мне рот, не оставляя ни малейшего шанса выкрикнуть хоть полслова, не говоря уже о какой-нибудь молитве, чтобы небеса растрогались и шарахнули молнией по башке этого мерзавца. Вот только мне оставалось только упираться всеми конечностями в его грудь и не дать ему окончательно размазать меня по стенке.

И почему сегодня так сложно добраться до дома, налить себе травяного отвара и не думать о жизни? А теперь вот приходится думать. Активно. О смысле жизни, о своей судьбе и особенно о том, как бы не стать пунцовой кляксой на утренней мостовой.

Дыхание стало рваным и нервным, а в глазах, к моему величайшему неудовольствию, защипали предательские слёзы. И сквозь мутную пелену я пыталась разглядеть его лицо — взором молить о пощаде, вдруг в душе этого жестокого человека осталась капля жалости. Хоть капелюшечка. Но выражение у него было такое, что даже городской палач рядом с ним показался бы нежным и задумчивым философом.

Вот и всё, Софи. Никогда прежде я не чувствовала себя такой жалкой, такой беспомощной... и такой разозлённой от этой беспомощности.

Что? Что он сказал? Его губы точно шевелились, но слова до меня не долетели. Тишина. Совсем. Только звук моего собственного дыхания, которое несло в себе панический страх и стук сердца, готовое вырваться из груди и удрать в одиночку.

Я не желала принимать реальность. Бежать, искать способ вырваться из хватки. Но с каждой неудачной попыткой силы покидали меня, а слёзы прибывали, превращаясь в водопад отчаяния. Я всхлипывала и хрипела, мучаясь от невозможности дышать.

— Прекрати рыдать, — бросил он и грубо встряхнул меня за плечи свободной рукой. — У тебя магия, да?

Моё тело вздрогнуло, а мысли пронеслись со скоростью молнии. Что он сказал? Магия?

Я старалась не шевелиться, делая вид, что я — часть этой стены. Что меня здесь нет. Что вообще ничего нет. Только я и сон. Да, сон! Бывают же такие кошмары, в которых всё настолько реально, что трудно понять, где конец и начало. Но осознав, что это сон, можно легко проснуться и не мучиться. Я осознала! Это сон!

Плечи всё равно дрожали несмотря на все мои усилия, как будто я оказалась на улице в ледяную зиму, а на мне только ночнушка. Безумец! Он просто безумец! Его ярко-голубые глаза, полные ярости и презрения, уже врезались в память, обещая преследовать меня в кошмарах.

— Если они тебя найдут, тебе конец, — произнёс он, голос твёрдый и уверенный, как камень. Конец? А он что, не конец? Мне позволили повернуть голову, и я увидела, на кого указал мужчина — те самые хранители, что следовали за мной в храм Света. И вот они, видимо, прошли мимо... прямо за мной.

— Поверь, я сейчас единственный, кто на твоей стороне, — продолжил он. — Так что заткнись, успокойся, и мы уходим отсюда.

На моей стороне?! Пардон. На какой моей стороне?! Я чуть не рассмеялась от злости. Это что, какой-то жестокий розыгрыш? Я ждала, что вот-вот из-за угла выйдет парочка юнцов и скажут, что это всё просто так — для веселья, в честь ушедшего фестиваля. А я тут же оттаскаю их за уши и сдам страже!

Этого не произошло. Но когда шаги хранителей стихли вдалеке, хватка незнакомца немного ослабла. Я почувствовала, что это мой шанс, и резко вонзила зубы в его руку, которая держала меня. Он дёрнулся, зарычал от боли, а я, воспользовавшись моментом, вырвалась из его хватки. Нельзя терять времени. Отшатнулась, но не побежала сразу. Вспомнив уроки Рене, я замахнулась и пнула его под колено — достаточно сильно, чтобы заставить его потерять равновесие.

И только тогда, не теряя ни секунды, рванула из переулка на площадь.

Тук-тук. Получилось!

Тук-тук. Бежать!

Тук-тук. Не оборачиваться! Спасаться!

Тук-тук. Он позволил мне уйти?.. Это какой-то план?

Тук-тук. Бежать.

Мои шаги гремели по каменным плитам, а воздух обжигал лицо. Я не знала, куда бегу, но чувствовала, что должна удрать как можно дальше.

Проклятье! Как я вляпалась в это? Как в плесень и тину! Как в грязь болотную! Как в разлагающееся драконье дерьмо! Злосчастные боги, почему я?

Я взглянула через плечо, сквозь туман паники, и увидела его глаза на противоположной стороне площади — яркие, как море при лунном свете переливается оттенками голубого. Если бы не этот цвет, он бы легко растворился в ночной тьме. Чёрные волосы, чёрная одежда... только глаза. Они сверкают, но не движутся. Следят за мной, словно призраки, оставленные в темноте.

Не гонится... Почему?

Каждая обострённая мысль, каждое движение, каждый звук — предвестники чего-то большего, гораздо более страшного, чем я могла представить. Я вспомнила новости о похищениях, и ноги стали ещё сильнее, ещё быстрее. Моё сердце стучало, как молот по железу. Святой Корбо, со мной могло произойти что угодно! Почему я не подумала об этом раньше? Хранители шли за мной, чтобы я не попала в руки похитителя? Но куда они тогда делись?

Тук-тук. Бежать. Тук-тук. Бежать.

В голове всё плыло, как в густом тумане, а его глаза — яркие и пронизывающие — не отпускали меня, преследуя на каждом шагу. Я видела их везде: вместо луны в небе, вместо мерцания огней фонарей, вместо отражений на морской глади. Их свет жёстко врезался в память, заставляя забыть всё, что было до него.

Когда я, наконец, оказалась у порога дома, сердце билось так, будто пыталось вырваться из клетки, под названием моя грудь, и помчаться в другую сторону. Оглядевшись, я пыталась обнаружить хоть малейший след слежки, но, кроме пустых улиц, не было ничего. Никаких чужих глаз, ни одного подозрительного движения. Тишина окутала пространство. А значит, я, возможно, и спасена.

Дрожащими руками я открыла дверь и ввалилась внутрь, пытаясь убедить себя, что всё это просто жуткий сон.