Глава 8: Мороз по венам
Прошло три месяца с момента, как Карла Сантори покинула Норвегию.
Три месяца — без одного письма, без звонка, без имени Кайла в списке входящих сообщений.
Милан встречал её безучастно. Бетонными фасадами, острым воздухом и ритмом, от которого сердце начинало стучать синхронно с городом. Здесь никто не спрашивал, почему она так много молчит. Здесь не интересовались, кого она оставила за спиной. Милан уважал тех, кто шёл вперёд, не оглядываясь.
Карла стала одной из них.
Утро начиналось одинаково. Всегда.
Ровно в шесть — подъем. Чёрный кофе. Пробежка. Душ.
Без музыки. Без новостей. Без социальных сетей.
Семь ноль-ноль — рабочий кабинет. Томазо всегда приходил чуть позже, но Карла уже сидела на месте. Разбирала дела, составляла отчёты, заполняла формы, прогоняла сценарии слушаний в голове, будто мантру.
Она почти не разговаривала с коллегами. Только по делу. Без улыбок. Без флирта. Без запоминания имён.
Карла Сантори стала для всех «la macchina» — машина. Так её прозвали младшие юристы. За глаза, конечно. Но и с оттенком уважения.
В её глазах поселилась тишина. Та, которую замечают только те, кто сам когда-то через неё проходил.
На обеде она сидела одна. Могла пролистать свежую судебную практику, просмотреть нидерландские реформы, проанализировать итальянские дела. Она работала по 16 часов в сутки. Без отпусков. Без выходных.
— Ты в порядке? — однажды спросила ассистентка Лаура, когда Карла забыла забрать еду из микроволновки и продолжила работать, не замечая, как рядом пахнет пригоревшим рисом.
— Конечно, — спокойно ответила она. — Просто немного уставшая.
Но правда была в другом: она больше не чувствовала усталость. Как и радость. Как и тоску. Она вытравила эмоции, как яд.
Иногда по вечерам Карла смотрела в окно на огни города.
Её сердце не болело. Оно просто — не реагировало.
Она не писала Кайлу. Не открывала переписки. Удалила даже плейлисты, где звучал его голос.
Она запретила себе вспоминать, как он пел для неё в студии. Как они ссорились. Мирились. Целовались, не отрываясь. Спали, сбившись в один узел. Как она сгорала рядом с ним, как он сводил её с ума.
Всё это — архив. Файл, удалённый с диска. Без возможности восстановления.
С Томазо она почти не говорила о личном.
Он был тем же — точным, выверенным, холодным. И даже когда говорил с ней дольше десяти минут — ни одна интонация не нарушала порядок. Всё рационально. Всё целесообразно. Только иногда, когда она забывалась и начинала говорить чуть громче, чуть ярче — он мог остановить её взглядом. Напомнить, что в этом мире слабость — валюта, которую принимают только при проигрыше.
В начале декабря Карла выиграла своё первое крупное дело. Клиент — транснациональная корпорация. Её речь перед судом была холодной, точной, блестящей. Ни одной фразы лишней. Ни одного эмоционального выброса. Её лицо не дрогнуло, когда судья озвучил вердикт. Её губы даже не дрогнули в улыбке, когда коллеги аплодировали.
После заседания Томазо подошёл, кивнул:
— Безупречно. Как по нотам.
Она только кивнула.
— Выступление — в стиле Равелли, — добавил кто-то из коллег. — Только с женским акцентом.
Карла прошла мимо, не ответив.
И в этот момент, на несколько секунд, ей показалось: она действительно становится кем-то другим.
Она изменила гардероб. Только тёмные цвета, строгость линий. Убрала украшения. Даже волосы теперь были собраны в высокий, идеальный хвост. Никаких волн, никакой небрежности.
Она даже больше не носила каблуки. Только прямые, уверенные ботинки. Устойчивые. Без опасности потерять равновесие.
Она стала символом новой себя. Женщины, которую уже не сломаешь.
Однажды вечером, когда она осталась последней в офисе, Томазо заглянул к ней.
— Ты была сегодня жестока.
— Это победа, — сухо заметила она, не отрываясь от монитора.
— Да. Но ты могла бы быть чуть человечнее.
Она подняла голову.
— Я не пришла сюда быть человечной. Я пришла — быть лучшей.
Они смотрели друг на друга несколько секунд.
И он кивнул. Не споря.
На следующий день Карле принесли предложение — вести крупный кейс против бывшего министра экономики. Сложнейший случай. Суммы, в которые вложены миллионы. Десятки глаз из прессы. Репутационные риски.
Она посмотрела на документы и впервые за долгое время — улыбнулась.
Это была не радость.
Это была хищная ухмылка.
В ней больше не было Карлы, которая бегала по улице босиком в Норвегии, хохоча.
Больше не было Карлы, которая стонала от поцелуев в звукозаписывающей студии.
Не было Карлы, которая пряталась в ванной, чтобы не разрыдаться при словах: «мне важнее карьера».
Теперь была только Сантори.
И она была чертовски хороша в этом.
Вечер был обычным.
Офис медленно пустел, коллеги один за другим закрывали за собой стеклянные двери, перекидываясь краткими репликами.
— Увидимся завтра.
— Не забудь про заседание в девять.
— Карла, ты опять остаешься? Убийственный график...
Она кивала, не поднимая головы от экрана. На мониторе — громоздкий кейс, документы в четыре сотни страниц, встречные иски, аналитика, ссылки на статьи закона, которые даже для опытных юристов звучали как зашифрованные послания. Но она не чувствовала усталости. Её мозг работал точно, как отлаженный механизм. Резко, без жалости, результативно.
Осталась только она и ночная уборщица, которая аккуратно заглянула в офис с пакетом мусора, потом снова исчезла.
Карла включила плейлист на фоне — стандартный ло-фай, как всегда. Монотонный, без слов, не мешающий сосредоточенности.
Она перебрала документы, делая пометки, когда внезапно музыка оборвалась.
Тишина.
А затем...
"Tell me where the fire went,
Tell me where the silence burns...
You were always hurricane,
I was always learning storms..."
Её рука застыла на клавиатуре. Сердце сделало паузу.
Это был его голос.
Кайл.
Не обычная его песня. Нет. Она знала эту — почти никто не слышал её публично. Он написал её в студии, когда они были ещё вместе. Когда между ними всё только начиналось. Он играл её прямо перед ней, аккомпанируя себе на пианино, с той оглушающей, искренней страстью, которую, казалось, никто больше не способен выразить.
"And I was never meant to stay,
But I built a home in your name..."
Сердце дёрнулось. Но Карла не убежала.
Впервые за месяцы она не выключила песню. Не захлопнула ноутбук. Не вскочила со стула, не зажала уши ладонями, не захлебнулась воспоминаниями.
Она просто... осталась.
Посмотрела в темноту офиса. В стекло, где отражалась сама себе — другая. Холодная. Без огня в глазах. С прямыми линиями на лице и скупо приподнятым подбородком.
Она не рыдала. Не дрожала.
Но чувствовала, как где-то глубоко внутри, между ребрами, под сшитым броней сердцем — что-то разжалось.
"You, the chaos in my veins,
Me, the silence that remained..."
Это была её песня. Он написал её о ней. Он сыграл её только для неё. Он никогда не выпускал её. Но, видно, теперь — всё. Теперь это было в сети. Теперь она была свободной.
Он отпустил.
И, наконец, она тоже.
Карла подошла к окну. Город шумел внизу, как всегда. Милан был равнодушен к личным драмам. Он не слушал песни. Он не смотрел в окна. Он просто жил.
Она смотрела на огни, отражающиеся в стекле, и впервые позволила себе вспомнить всё.
Как он злился, как целовал, как шептал в волосы на студии, как вёл её за руку по улицам Осло, как дразнил, как молчал, когда не знал, как быть.
Как выбирал тур, а не их.
Как она уходила, не оглядываясь.
Всё это было правдой. Всё это было реальностью.
Но теперь — всё. Она пережила.
Мир за её спиной больше не имел власти.
На следующее утро она пришла в офис раньше всех.
Волосы — в привычном хвосте. Чёрный костюм. Но внутри — полная, абсолютная тишина.
Больше не было дрожи. Не было страха. Не было Кайла.
Только она.
Карла Сантори. Женщина, которая пережила любовь, предательство, утрату и себя саму.
— У тебя голос изменился, — заметил Томазо, когда заглянул с чашкой кофе. — Тише. Глубже.
— Я просто выдохнула, — спокойно сказала она, не отрываясь от ноутбука.
— Что-то случилось?
Она подняла на него глаза. Долго смотрела, потом едва заметно усмехнулась.
— Нет. Просто... стала взрослее.
Он кивнул.
— Добро пожаловать в клуб, Сантори.
И ушёл, не дожидаясь ответа.
Карла снова осталась одна.
Она открыла новый файл. И в графе "Фамилия" напечатала «Сантори». Но более уверенно, теперь она пообещала себе, что ее имя будут знать многие.
Карла Сантори.
Всё началось заново.