Коптокмия

(Когда «плывёшь по течению»)

Лёню привычным стуком в дверь разбудила мама.

– Доброе утро, дорогой. Проснулся?

Он был одет, поскольку всю ночь просидел перед компьютером. Из наушников, осиротело лежащих на столе, слышались слова песни «Мёртвых дельфинов».

«Займи моё место, примерь мою цену, возьми мою руку, сожми мою вену. Если ты тоже остался в живых...» – подпел по привычке Лёня и одним нажатием клавиши выключил музыку.

– Доброе, – промямлил он в дверь, на которой, наконец, появился шпингалет.

Намазавшись дезодорантом и переодев футболку, Лёня скрылся за дверью в ванную. Когда он вышел, на всю квартиру пахло оладьями.

– Ммм, – похвалил он, увидев горку, высившуюся из яркого блюда, и две вазочки варенья. – В честь чего праздник?

– Просто рано встала, – почти пропела мама. – Первый день отпуска, Лена скоро приедет...

– Если не провалит экзамены, – вставил Лёня, усмехаясь.

– ...и ты заканчиваешь девятый класс с одними пятёрками.

– Не считая физ-ры и истории.

– Да кому они обе нужны, – махнула рукой мама, поставив перед сыном его любимый крепкий чёрный кофе.

– О, какие привилегии. Спасибо. Даже в школу не хочется идти.

– Ну не надо. Последние деньки. Кстати, сынок, мы поступаем или учимся дальше? – мама незаметно подсунула ему под нос брошюрки колледжей, находящихся не дальше, чем в часе езды от города.

– С одной стороны, я очень хочу кинуть всех этих идиотов... Это литературное слово! Но с другой, Анна Александровна уже миллиард раз намекала, как мало в истории школы отличников мужского пола.

– На Анну Александровну тоже плевать. А вот на стипендию...

– Знаю, – твёрдо перебил Лёня, все же улыбаясь.

Он съел по меньшей мере десяток оладий и с тяжёлым желудком направился в школу. В автобусе удалось подремать: когда он только заходил, его так затолкали в угол, что выйти оттуда, уступив место какой-нибудь старушке, не было возможности.

Серебристо-грифельные линии переплетались в узор у него перед глазами, и теперь он видел этот отрывок сна на протяжении всех занятий. В коре тополя следователь Шрайбер нашёл кое-что. Лёня не знал, лежало там это, когда он забирал чёрный сверток, или нет, но был очень расстроен, что послание Ники попало не в его руки. Он смог разглядеть его только через плечо капитана. Из сложенного вчетверо листа опустив грустную голову в ладони на Лёню смотрел его близнец, слишком идеальный, чтобы быть живым. Он и не мог представить, что простой карандаш может настолько точно передать его настроение и настольно преувеличенно красиво отпечатать на листе детали его внешности, а уголек, небрежно размазанный мизинцем, так удачно показать тень на шее от опущенного подбородка и растрепанную чёрную чёлку, будто с любопытством выглядывающую из-под шапки. Не узнать руку Ники и не вспомнить обстоятельства, при которых она сделала этот портрет, было невозможно. На обратной стороне Никиным почерком было выведено два слова: «Подобный льву», и больше ничего.

Капитан долго советовался с лейтенантом, пока мама доставала расспросами Лёню, но делать что-либо зимой, когда дерево заносило тремя сантиметрами снега в день, было глупо и никак не вмещалось в ресурсы, брошенные на это расследование. Все поехали домой. Рисунок Лёне не вернули.

Постепенно история забывалась. Лёне нужно было ходить в школу и быть отличником, Лена уехала на учёбу, а мама целыми днями пропадала на работе, и парень не хотел расстраивать её своим беспокойством, пусть даже он днями и ночами изучал скриншоты, сделанные с экрана смартфона Ники. Ничего нового, к сожалению, Лёня в них не нашёл.

Проходили месяцы. Кристина перестала писать и звонить, Шрайбер тоже больше не появлялся. Несколько раз, особенно когда кончилась зима, Лёня порывался позвонить ему, но не хватало смелости. Парень верил, что капитан не забудет своего обещания и сообщит, если узнает что-то о Нике, поэтому не решался беспокоить его попусту.

Вечером этого же дня до Лёни вдруг дошло, что уже двадцать третье мая. Завтра у Ники день рождения. Он быстро посчитал на пальцах. Пять месяцев с её исчезновения. Он решился.

***

Двадцать четвертое мая проходило как в тумане. Из школы Лёня освободился пораньше, ссылаясь на дела по поводу выбора колледжа. Мама должна была прийти домой позже, потому что в школе проходило собрание, где должны были обсудить и уточнить последние приготовления к выпускному.

Парень стоял перед открытым шкафом в спальне и думал, что бы надеть. Почему-то хотелось выглядеть не как всегда, но и выделяться, выезжая в сторону дач, казалось глупым. В тени было плюс двадцать, но дул прохладный ветер, а ночью и ранним утром было довольно холодно, так что увидеть людей в плотных джинсах, кроссовках и с ветровкой на плече или на сгибе локтя было типичным делом. Посмотрев на время и рассчитав, что у него не больше двух с половиной часов, Лёня надел ту самую красную клетчатую рубашку, которую ему давным-давно подарила сестра и которую он ещё ни разу не носил, потому что она казалась ему слишком модной и яркой для его скромной персоны.

Глубоко вздыхая, Лёня обулся и вышел в подъезд. Он уже закрыл на ключ дверь, но вдруг решил вернуться. Долго шарился в шифоньере в прихожей, выискивая зимнюю куртку, и найдя в кармане нужный сверток, он и обрадовался и расстроился одновременно.

Глянув в зеркало, пока обувался в легкие кеды, Лёня понял, почему нравится маме в рубашках. Его резко широкие плечи, обычно обтянутые футболками, не так выделялись в свободном крое более классического варианта наряда для мужчины. Даже вроде бы в типичной рубашке и джинсах Лёня показался себе слишком разодетым. Но снова разуваться и возвращаться в спальню он не стал.

Как обычно, воспользовавшись лестницей, парень вышел из подъезда, поздоровался с Ниной Николаевной и быстрым шагом направился к остановке, откуда отходили дачные автобусы. До ближайшего был почти час, так что Лёне пришлось воспользоваться услугами такси с тремя преувеличенно радостными женщинами средних лет, которые с участием поглядывали на него всю дорогу, гадая, на какую такую дачу может поехать парень в праздничной рубашке. По крайней мере, именно об этом думал Лёня, ловя взгляды то одной, то другой соседки по такси.

На семнадцатом километре от выезда не было остановки, так что Лёне пришлось попросить водителя высадить его. Он заплатил сколько требовалось и не сдвинулся с места, пока автомобиль с любопытно выглядывающими тётушками не отъехал на приличное расстояние.

Дорога до знаменитого тополя не заняла много времени. Лёня был здесь в четвёртый раз, но шёл так уверенно, будто каждый вечер приходил сюда любоваться видами. Ручеёк весело звенел. Перешагивая через него, Лёня догадался, что это всего лишь ответвление от канала, который провели неподалеку для полива дачных участков. Пень, на котором он позировал, зацвёл и стал пристанищем для мелких грязно-серых грибов. О грибах Леонид знал ещё меньше, чем о деревьях. Он добрался до тополя. Тот был весь в зелени своих широких тёмных глянцевых листьев. Вот теперь, в приближении лета, его точно можно было назвать королём деревьев. По крайней мере, этой лесополосы.

Лёня первым делом проверил тайник в коре, сделанный, в чём он не сомневался, Никой. Там было пусто. Обойдя дерево, он заметил, что с одной стороны между корней меньше зелени, чем в других местах. Наклонившись и потыкав пальцем землю, он понял, что не далее, чем пару месяцев назад, из этого места что-то выкопали. Если бы закопали, догадался парень, то остался бы бугорок, а тут, наоборот, незаметная, начинающая зарастать травой, ямка. Не увидев больше ничего примечательного, Лёня сел прямо на траву, рискуя замарать джинсы, и набрал номер Кристины.

– Какие люди, – насмешливо отозвалась она с другого конца провода. – Чё надо?

– Привет. Прости, что звоню в такой день.

– Ты вечно зво́нишь на праздники, – перебила Кристина, неправильно поставив ударение, чем отвлекла Лёню, и он чуть не забыл, зачем позвонил.

– Прости. От неё никаких вестей?

– Никаких, – раздраженно ответила девочка. – Вспомнил о своей подружке, да?

– Я и не забывал.

– Зачем ты разговаривал с ментами?

– Я? – удивился парень, который в последний раз общался с полицией в январе, о чём и сообщил собеседнице.

– Зачем ты им дуб этот показал, а? Козёл!

– Что они нашли? – сразу догадался Лёня.

Кристина молчала. Парню показалось, что она сдерживает всхлипы, отодвигая трубку от уха.

– Коробку, – ответила она, совладав с голосом. – Даже я не знала, где она это сделала.

– Что было в коробке?

– Не что, а кто! – заорала Кристина, и у Лёни похолодело в груди от родившейся догадки. – Его звали Лев. Она бумажку внутрь положила и написала дату рождения и дату смерти. И имя. Лев. Почти как Леонид, не кажется?

«Не находишь?» – поправил её Лёня мысленно.

– Я не знаю, что это значит, – ответил он вслух.

– А мент первым делом подумал, что ребёнок от тебя. Да только, к твоему счастью, вы ещё не знакомы были на тот момент.

– И мне было тринадцать, – заметил парень.

– И чё? Нормальный возраст.

– Нормальный... – сокрушенно повторил Лёня, подумав, что у Кристины, наверно, уже был день рождения, и ей исполнилось тринадцать.

– Больше они ничего не нашли? Не узнали, кто отец?

– Не узнали. Кому это надо? Нам бы Нику найти.

– Так найдя отца можно на Нику выйти.

Кристина не отвечала, переваривая эту мысль, которая, видимо, ни разу не приходила ей в голову.

– Кристин...

– Ты зачем про кровь сказал? – перебила его девочка.

– Про какую? – не сразу сообразил Лёня.

– У тя в ванной. Похвастаться хотел?

– Чем? Месячными Ники?

– Да не месячными, козёл. Этот Шрайбер сказал, что обо всем догадался, когда ты мою сестру толстой назвал. Мне из-за тебя от мамки знаешь как досталось?!!

– Я ничего не понимаю, – признался парень, от волнения впиваясь пальцами свободной руки в землю.

– Конечно. Тупица! – отвечала Кристина, произнося оскорбления, все менее похожие на литературные. – В декабре Ника попросила помочь ей. Мне в школе предлагали в Москву поехать. Я сказала маме, что меня зовут по обмену в Москву на две недели, учиться, блин. Это была правда, но я не хотела. Мамка меня больше любит, и Нике бы такой радости не разрешила, а для меня даже кредит взяла, чтобы дорогу оплатить. Ника со мной должна была поехать как старшая.

– И?

– И! Проводили нас на автобус, да только Ника на выезде из города вышла. А я все две недели мамке говорила, что она со мной. К концу Ника мне позвонила, узнала, где меня встретить, чтобы мы типа вместе приехали.

– Это что за обмены такие, ничего не понимаю.

– Я химик хороший. В пятом классе всю программу по химии прошла. А с шестого занималась по книгам научного института... короче, ты всё равно не влупишься. Думала, буду лекарство от старости придумывать, молодость синтезировать. Единственное, в чём меня учителя и мамка поддерживали. Мне сам директор эти курсы по обмену выбил. Хотел нашу школу прославить. Это тебе не писульки рисовать, как вы с Никой.

– Ничего себе, – проговорил Лёня. – И вы реально это провернули?

– Да. Мама не догадалась. В школу на собрания она не ходит. Даже не знала, что по списку для поездки я одна ехала. Мы же у мамки самостоятельные, всё сами решаем типа. Она учителям никогда не звонит. Стесняется... что самая молодая мама.

– Понятно... А где пропадала Ника эти две недели?

– Я не знала. У неё интернета не было, и трубку она всего дважды взяла, сказала, что маме сама позво́нит, типа я на учёбе, а ей скучно, вот и позвонила. Мамка даже не догадывалась, что мы ей в один день звонили по очереди, а сами в разных местах были.

– Это всё невероятно, – констатировал Лёня, – но, к сожалению, исполнимо.

– Ещё бы. Ника же у нас мозг.

– И она в этот момент ещё один аборт делала, что ли?

– Какой ты догадливый, – горько усмехнулась Кристина. – Да. Менты так сказали. Я догадывалась, что она опять ребёнка скинула, но не знала точно. Она этот корсет для живота носила... И кровило у неё. Она ещё врала, что месячные... В лабораторию забрали простынь, на которой кровь была, и подтвердили, что Ника была беременна.

– Корсет, говоришь...

– Ага. Чтоб разбухший живот прижимать. Она его ещё в предыдущий раз купила, чтоб пузо прятать. И вот понадобился. У неё живот дико болел, дед ей даже свои какие-то сильные обезболивающие дал. Жалел бедняжку нашу Никулю. Я всё это ментам и рассказала.

– А ещё мне что-то говоришь...

– Чего?! Так у меня выбора не было. Мамка сразу догадалась, что я знала. Она видела, как я за прокладками бегаю, пока Ника из спальни не выходит, потому что типа ноги болят, а по правде из неё лило как из ведра. Меня, как менты ушли, родоки чуть не убили!

– А ты не догадывалась, что с Никой?

– Нет... Я после Москвы как на крыльях летала... Сама от себя в шоке.

– Они пробили, что это за «А» названивал Нике? – продолжил допрос парень, унимая дрожащие пальцы, грозящие не удержать смартфон у уха.

– Неа. Номер, представь себе, американский. Не зарегистрирован. Ему дорого обходилось звонить Нике, – успокаиваясь, ответила Кристина. – Дебил какой-то, наверно. Менты решили, что он просто нервы ей мотал и она даже не видела его ни разу.

– Мотать нервы можно в контакте или фейсбуке, так дешевле.

– А зачем тогда звонить с американской симки, когда на любом углу можно поднять нашу?

– Купить, то есть? – спросил Лёня, но Кристина молчала. – А ты не догадывалась, что он специально так делал, чтобы его не вычислили? А судя по тому, какие подарки он делал Нике, деньги у него были.

– Подарки не он делал, а учитель. Я те говорила уже.

– Да не мог это быть Альфред-как-там-его!!!

– Эдуардович.

– Неужели капитан Шрайбер на него всё повесил? – с ужасом произнёс Лёня, скорее обращаясь к себе, нежели к Кристине.

– Неа. Доказать не смог. И машины у художника этого гребаного нет. Слил поди, когда жареным запахло. Поди, в ней Нику и порешил.

– Не разговаривай ты так, аж противно! – не выдержал парень и заорал. Ему было плевать, что Кристина может бросить трубку.

– Чё те не нравится, козёл?! – прорычала девочка.

– Пошла ты!

Лёня услышал короткие гудки, и первым его порывом было разбить смартфон о ближайшие камни, но он быстро опомнился, зная желание матери купить ему чёрно-белый «кирпич».

– Так, – сказал он себе, – держи себя в руках.

Он набрал номер капитана Шрайбера.

– Да? – отозвался грудной баритон.

– Вы обещали сообщить мне, если узнаете что-то о Нике.

– Я помню, юноша, – ответил капитан мягко, сразу узнав голос. – Здравствуйте.

– Добрый день. Я звонил Кристине. Вы нашли ребёнка Ники, а мне не позвонили.

– Насколько я помню, именно вы, Леонид, показали нам, где искать. Я думал, вы прекрасно знаете о содержимом той коробки.

– Нет. Я познакомился с Никой после того, как она... это сделала.

– Если верить листку, маленький Лев родился двадцатого августа, на день раньше вашего дня рождения. А двадцать первого умер. В отчёте патологоанатома отмечено, что плод погиб в результате переохлаждения. Скорее всего, его просто оставили умирать, а потом закопали. Если бы Вероника родила в больнице, его можно было бы спасти. И я не должен вам всё это рассказывать. Но я понимаю, что вы не случайный человек во всей этой истории.

Лёня молчал, качая головой. Живот сжался комком. Сердце уже забыло, что такое нормальный ритм.

– Когда вы это сделали?

– Нашли коробку? Как только сошёл снег. Родители Ники уже устроили настоящие похороны.

– Малышу?

– Да, пока только ему, – успокаивающе, но как-то очень горько произнёс Шрайбер. – Поиски Ники продолжаются, будьте уверены.

– Простите меня. Я идиот.

– Не каждый знает и видит такие вещи за всю свою жизнь, и это не беря в расчёт ваш возраст.

– Вы чуть не сказали «нежный», могу поспорить, – хмыкнул Лёня.

Капитан тоже усмехнулся, но потом сказал серьёзным голосом:

– Я от своих слов не отказываюсь. Как только мы найдем Веронику, вы будете вторым, после её матери, кто это узнает.

– Даже если это будет так же страшно, как откопать трупик пятимесячного ребёнка?

– Плода, молодой человек. Пока у существа не появятся отпечатки пальцев, его не принято причислять к людям.

– Я не знал...

– Доброго дня.

– До свидания, – сокрушённо ответил Лёня и через тяжёлое мгновение услышал, как капитан Шрайбер нажал на отбой.

Он уронил трубку к своим ногам, наклонился над ней, закрывая дисплей своей тенью, и сжал голову ладонями так, что, казалось, затрещал череп. Он готов был разреветься. Ему стоило титанических усилий сдерживать слёзы. Горло горело, будто он неумело наглотался водки. Отгоняя все мысли, парень кое-как встал, подошёл к королю деревьев и достал из заднего кармана коробочку с амулетом для Ники.

Ногой он распинал мягкую землю у корней дерева, где недавно покоилось тельце мёртвого ребёнка Ники, и положил коробочку туда.

– Ты бы нашла любовь, если бы немного потерпела, – скорее про себя, чем вслух, проговорил парень, и упал на колени над ямкой, безудержно заплакав.