Коптокмия

(Уход от реальности)

Лёня задремал, пока ждал обратный автобус. Ещё одну поездку на такси его кошелёк мог не выдержать. Не в силах пройти ещё километр до ближайшей остановки, парень вышел на обочину и сел на землю, опершись спиной о столбик с подкрашенными красной краской к первому мая цифрами «1» и «7» на всех сторонах. Столбик был к тому же побелен, но Лёне плевать было на его новую рубашку.

Он не совсем понимал, дремлет или просто мечтает. Ему казалось, что руки, которыми он обнял себя, вовсе не его, а Ники, что подошла сзади и успокаивающе гладила его плечи.

Отвлекла Лёню тень, загородившая солнце перед лицом. Лёня открыл припухшие глаза. Над ним стоял странный мужчина. Паренёк встал, отряхивая джинсы и рубашку.

– Тоже автобус ждёте? – небрежно бросил он неожиданному соседу.

Мужчина внимательно его изучал. Лёня тоже украдкой поглядывал на этого странного типа. Сутулый и довольно невысокий, чуть выше школьника Лёни, мужчина создавал впечатление, что ему уже около сорока лет. Но по глазам и сильным мускулистым рукам, которые, слепя загаром, нагло выглядывали из коротких рукавов сине-полосатой футболки большого размера, можно было догадаться, что суровое лицо и грубую кожу он заработал на какой-то трудной работе. Приличная чёрная щетина, уже скорее борода, закрывала волевой подбородок. Волосы светло-каштанового цвета мужчина не стриг, и они, длиннее плеч, как прикинул Лёня, были собраны в неаккуратный хвост. Вообще, сейчас длинноволосые бородатые мужчины даже в их провинциальном городе были не редкостью, но этот создавал впечатление скорее запившегося дачника, забывшего о гигиене, а не молодящегося дизайнера ландшафтов, который ищет вдохновение на природе.

Лёня подозревал, что его хотят ограбить. Мысленно он уже смирился с тем, что мама купит ему мобильник-динозавра, если смартфон у него украдут. Деньги было совсем не жалко.

Он уставился на мужчину в упор. Тот нервно подёргал синюю горловину футболки.

– Чего смотришь? – скрипучим голосом поинтересовался странный тип, и Лёня отпрянул.

Он узнал голос. Даже вживую его можно было узнать. Но Лёня не мог в это поверить.

– Девять – семь – пять, ноль – три, четыре – четыре, – проговорил парень медленно, но громко.

Мужчина улыбнулся, оголив жёлтые, но невероятно ровные зубы.

– Пошли, – прохрипел он и направился, отчётливо хромая, туда, откуда парень недавно пришёл.

Лёня с колотящимся сердцем побрёл за ним. Мужчина без промедления устремился к большому тополю, погладил тёплую кору дерева и сел в тени, похлопав возле себя траву, как бы приглашая Лёню сесть рядом. Парень отрицательно покачал головой, все ещё борясь между желаниями убежать и узнать, куда этот тип дел Нику.

– Это я показал ей это место, – начал разговор мужчина.

– Как вас зовут?

– Не надо на «вы». Я не такой старый, как тебе кажется. Это всё зона, – он развёл руки в стороны и пожал плечами.

– Хорошо, – чуть дрожа, согласился парень. – Я Лёня. А тебя как зовут?

– Никита. Очень приятно.

– Мне тоже, – автоматически ответил Лёня, всё так же стоя перед человеком в пяти шагах.

Он вслушивался, стараясь уловить приближение автобуса, хотя прекрасно понимал, что не успеет нагнать его.

– Ты знал мой номер, но ни разу не позвонил.

– Боялся, – неуверенно ответил Лёня.

– Я бы всё равно трубку не взял. Ты на меня всех собак спустил.

Лёня не стал спорить.

– Почему «А»? – задал парень вопрос, подойдя на шаг, чтобы лучше видеть лицо собеседника, спрятанное в тени.

– Первая буква – первый контакт. Чтоб не искать. Я предлагал ей поставить точку или цифру, тогда бы мой номер тоже выскакивал первым, но Ника решила, что, написав «А», собьёт с моего следа любого, даже самого дотошного, следователя.

– Понятно. Что с ней? Где она?

– У нас дома.

– У вас есть дом? Кто ты ей?

– А ты как думаешь? Я её семья, – холодно ответил Никита.

– У неё есть семья, которая почти полгода её ищет.

– Да, и ты не являешься её представителем.

– Для тюремного заключенного ты слишком хорошо выражаешься.

– Для бывшего тюремного заключенного, – ни капли не раздражившись, поправил Никита. – Не удивляйся, я и «зэковский» знаю. Но до того момента, как мать Ники упекла меня за решётку, я был очень интеллигентным человеком.

Лёня снова отошёл от мужчины, поняв смысл сказанного им.

– Ты отец Ники?!

– Нет.

– Ты изнасиловал её мать!

– Нет, говорю тебе. Смотри, – устало предложил Никита.

Он привстал, повернулся к Лёне боком, изрядно его пугая своим неадекватным поведением, и задрал футболку до самого горла. На его рёбрах, странно вздувшихся и бугристых с правой стороны, был виден некрасивый синий ветвистый шрам.

– Это тебя в тюрьме так?

– За то, что я якобы сделал с Катей, меня в колонии наказывали по-другому. А это я получил гораздо раньше, – горько усмехаясь, ответил Никита.

– И зачем ты мне этим похвастался?

– Этот шрам – от моего брата Кирилла.

– Сочувствую.

– Не нужно сарказма. Мы родились с Кириллом в одном теле. Мы были сиамскими близнецами. Шрам и это, – он задрал штанину поношенных спортивных брюк, из которой вместо ноги торчал худой металлический протез, – вот всё, чем мы пожертвовали, чтобы нас разделили. Слышал о таком явлении?

Лёня, вылупляя глаза всё больше и больше, кивнул.

– Это Кирилл надругался над Катей. Но он тоже не хотел. Катя вела себя... не совсем прилично. Я всё помню как вчера. Мы все были пьяны. Ей стало плохо, и она пошла прочистить желудок в ванную. Кирилл зашёл к ней первым, но когда я понял, что все семеро моих друзей хотят повторить его сомнительный подвиг, я уговорил его остановиться, отрезвил, вылив на голову ведро холодной воды. Когда до Кирилла дошло, что он натворил, он сам лично растолкал всех парней и забрал Катю. Мы сели в машину отца и отвезли Катю к её дому.

Никита протёр глаз, давая себе время перевести дух и собраться с мыслями. Лёня ничего не спрашивал, как тогда капитан Шрайбер молчал, ожидая, что он сам выговорится.

– Я не знаю, почему Катя подумала на меня. Она прекрасно знала, что у меня одна нога, а у Кирилла две. Как такое не заметить? Я хромал – Кирилл нет. Я не ходил на физкультуру, а он даже состоял в спортивной команде. Да, на лицо мы не отличались, но всё вот это, – он потрогал себя по шрамированным ребрам, – по этому нас очень легко отличить. Да, до этого мы с Катей виделись только в школе, учились в параллельных классах, не были друзьями. Но о нашей с Кириллом истории знали многие. Это же так интересно – разделенные сиамские близнецы.

Мужчина снова ненадолго замолчал, но вскоре продолжил:

– Пятнадцать лет назад установить отцовство было тяжелее, чем сейчас. Они просто сделали экспертизу крови. И все просто мучили меня, всеми правдами и неправдами заставляя выбрать чистосердечное признание. Пока мой брат заканчивал школу и устраивал свою жизнь, я, истощая кошельки и нервы родителей, пытался доказать свою невиновность, не имея права указать пальцем на брата. Кирилл говорил, что сделал бы то же для меня. И вот, нам стукнуло по семнадцать. Я, устав, согласился с обвинениями и отправился в тюрьму, а Кирилл в военно-техническое училище.

– И ты не мог признаться, что не насиловал маму Ники?

– Все знали, что мы были там вдевятером, праздновали наш с Кириллом день рождения. Каждый во дворе и классе знал, что вечеринка была. Для них не имело значения, кто из нас это сделал. В их глазах мы все были насильниками. Все мои друзья, которые были с нами в ту ночь, переехали. Все.

– Но ты понимаешь, что такая жизнь была бы у Кирилла, а не у тебя?

– Какая «такая»? Он всю жизнь скрывал страшную тайну. Каждый месяц пересылал половину зарплаты мне, а половину Кате, думая, что сможет искупить вину перед нами. Жил в невероятной бедности. Курил как ненормальный, пока не заработал рак легких. И даже тогда ни копейки не потратил на лечение. Свои деньги он тратил только на сигареты и на нас с Катей. Он умер, плача и прося прощения. И так и не был прощён. Потому что я, как бы ни любил его, не смог простить его трусости. Того, что он ни разу не сказал, не закричал, что я не виноват, что это всё он. А Катя понятия не имела, кто высылает ей деньги.

– И ни копейки не потратила, – подтвердил Лёня.

– Я знаю. Никита просил сообщить Кате, что он умер. Это было его последним желанием. Как я мог его не исполнить? Я не сразу приступил к её розыскам. В открытую искать Катю было опасно, а я даже фамилии не помнил. Только адрес школы, где мы учились. Я понятия не имел, что она даже не переехала. У меня это в голове не укладывалось. И вот, три года назад я сидел на старой детской площадке у её дома, думая, что сказать, если увижу её, вспоминая, как будто это было вчера, ту ночь, когда мы подвезли её к дому, как Кирилл помогал ей подняться по лестнице. Я сидел, курил, пил пиво, почти не замечая, что происходит вокруг. Лил дождь, а на мне была кофта и кепка. И тут она, Ника, подходит с зонтом. «Вам,– говорит, – не зябко?» Не зябко, представляешь? А у неё глаза как у Кати. А брови и волосы как у Кирилла. Прям копия... У меня детей нет... А тут она, племяшка. А по документам-то вообще дочь. Я её как увидел, чуть не растаял от радости.

Лёня морщился, слушая его излияния, но перебивать не стал.

– Мы начали общаться. Я достал этот номер, чтоб тяжелее было отследить. На мне ведь до сих пор судебное предписание, что к семье Кати ближе чем на километр подходить нельзя. Потом Ника придумала этот финт с художественным колледжем. Могли каждый день видеться, не вызывая подозрений. Она ходила после школы на час в художку, а потом приезжала ко мне домой. С каждым месяцем она приезжала чаще и чаще. Нас тянуло...

– Стой. А разве не ты её с курсов забирал?

– Нет. Откуда у меня такие деньги, ещё и на машину? Я ведь насильник, убийца и вор, меня на работу не берут.

– Извини, но я смотрю, тебя не зря упекли.

– В первый раз зря, а потом я вышел, украл деньги и поехал в другую часть страны, чтобы убить Илью, который зашёл к Кате после Кирилла. Я всегда считал, что он даже больше виновен, чем мой брат. Если бы он этого не сделал, то и остальные бы не осмелились. И может быть, Катю с Кириллом просто бы поженили, и Ника родилась бы в полной семье...

– История, конечно, не идеальная, но лучше той, что вышла, – заметил Лёня.

Он прикинул, что если в течение получаса не попадёт домой, будет плохо.

– Ты не знаешь, откуда у Ники были деньги, чтобы ездить к тебе каждый день и покупать недешёвые, замечу, вещи? Я же правильно понял, что все эти подарки не ты ей делал?

– Она не зря говорила, что ты умный мальчик.

– Читал Конан Дойля.

– Я сам сначала не знал. Спрашивал у Ники, но она не рассказывала. Долго мне не признавалась, пока по случайному стечению обстоятельств я не увидел этого человека собственными глазами.

– Альфреда, – обреченно закончил за Никиту Лёня.

– Ни в коем случае. Альфред Эдуардович тоже в какой-то степени причастен к нашей с Никой тайне, но он всего лишь свидетель. Я знаю, что он часто контролировал действия Ники, подсказывал ей, как лучше сделать. Подозреваю, что он питал к ней чувства и самозабвенно защищал как собачка свою хозяйку. Он знал о том, что Ника нашла отца и видится с ним. В тот единственный раз, когда Катя разговаривала с Альфредом насчёт учёбы Ники, он не раскрыл ей нашу тайну. С тех пор он и стал опекать, что называется, Нику. Ему часто не нравились её решения. Иногда она разговаривала с ним просто, чтобы отвести душу, как с горячей линией психологической помощи. Но чаще всего его советы шли впустую, ведь она была не из тех, кто кого-нибудь слушается. Скорее, наоборот, она старалась всех подмять под себя. Ты-то уж заметил.

– Я?

– С Никой нельзя разговаривать, как ей не нравится, нельзя делать то, что ей не нравится, нельзя смотреть фильмы, слушать музыку, читать книги, которые ей не нравятся.

– Не замечал.

– Она очень хорошо скрывала свой командирский тон, когда раз за разом прививала новые привычки и вкусы своим друзьям. Если друг замечал давление и ему это не нравилось, Ника без боли в душе прощалась с ним. Вопреки общему мнению, настоящих подруг у Ники не было вообще. Тебе повезло, что ты был или слишком несформированной личностью до знакомства с Никой, или очень податливым по характеру. Поэтому единственным близким человеком для Ники был ты. И я, но обо мне знали только Альфред и Альтаир.

– Альтаир, – как эхо, повторил парень.

– Её брат.

– Ал?

– Да, сводный брат. Наш тайный помощник.

– За какие такие заслуги Ал задаривал Нику подарками и был её личным водителем? И ещё, неужели Кристина не знала машину Ала?

– Не знала, потому что пока Ника не приказала Альтаиру её купить, у него был мотоцикл. А в семье никому нет дела друг до друга, так что, когда бедный паренёк продал любимое средство передвижения, никто не обратил на это особого внимания.

– А он хорошо зарабатывает на своей работе. Иметь секретную машину, место, где можно оставлять её каждый день, задаривать Нику подарками...

– Я бы не назвал это подарками...

– Ну, взятками, – согласился Лёня. – Ты не знаешь, кем он работал? Я бы присмотрелся к такой профессии.

– В основном проституткой, – спокойно ответил Никита, вытащив из кармана коробок сигарет и закурив. – Толкал папину траву и предлагал себя обдолбанным клиентам. Ты видел Альтаира? Настоящая звёздочка.

– Мне противно с тобой разговаривать, – поморщился Лёня. Он отказывался в это верить. – Мне домой пора.

Лёня повернулся, чтобы пойти к шоссе, боясь, что Никита накинется на него, не дав сделать и пары шагов.

– А я думал, что ты хочешь увидеться с Никой.

Парень огляделся на мужчину:

– Ты правда знаешь, где она?

– С двадцать шестого декабря она не выходила из дома.

– Из дома, где ты живешь?

– Да. Это наш с Никой дом.

– Ладно, – решился Лёня, – пошли. Но мне надо позвонить... – тут его смартфон запел «Мы – дети из ада, нам солнца не надо...», – ...маме, – закончил парень, смотря на дисплей.

– Валяй, – согласился мужчина, поднялся на ноги и побрёл ещё глубже в лесополосу, не обращая внимая, поспевает за ним парень или нет.

– Да, ма, – сказал Лёня трубке.

– Ты не дома?

– Неа. А ты где?

– Только вышла из школы. А где ты?

– Я? – Лёня заметил, что Никита только притворяется безучастным, а сам навострил уши. – Скоро приду.

– Так где ты? – с бо́льшим беспокойством спросила мама.

– По пути домой. Заходил посмотреть новую мышку.

– Мышку?

– Компьютерную. Ладно, не трать баланс.

– Да, до встречи.

Лёня спрятал смартфон в передний карман джинсов. Через пару минут они вышли из лесополосы и по неровной прогалине направились в сторону дачного посёлка.

– Ты живешь на даче? – удивился Лёня.

– Да, – выплевывая окурок, ответил Никита. – Это дача деда. Ни его, ни родителей нет в живых. Почти три года тут живу, и никто ко мне не лез...

– У тебя документы-то есть?

– Разумеется. Я всего лишь бывший зэк, а не беженец или апатрид*.

Лёня не хотел знать, что это означает.

Через какое-то время, когда заборы дач уже чётко виднелись за полем, парень подал голос:

– Ты так и не сказал, зачем Ал откупался от Ники.

– Не сказал. А тебе не хватает того, что он торговал своим телом?

– Его отец местный наркодиллер. Думаю, Ал не должен был так сильно бояться его гнева, чтобы тратить бо́льшую часть заработка на Нику, покупая её молчание.

– Хорошо. А имею ли я право говорить тебе об этом? Это не моя тайна.

– Он что-то с ней сделал? Я знаю, что он домогался до Кристины, а Ника её, разумеется, защищала.

– Да, такое было. Но за такие вещи людей не заставляют становиться личными водителями. Хотя, кто знает. Думаю, Альтаиру нравилось положение дел. Всё равно наличие таких денег он не смог бы оправдать перед семьёй, а так хоть тратил на девочку, само рождение которой уже было странным поворотом судьбы, а для кого-то трагедией. Можно сказать, покупал себе место в раю благотворительностью.

– Вот уж точно... Это как-то связано с Миланой? Может, Ника знала мать Миланы?

– А кто ж не знал... Наркоманка, проститутка, под стать Альтаиру. Только не такая везучая. Или всё потому, что на девушек в эскорт-бизнесе больше спроса... быстрее износилась, понимаешь?

– Не хочу понимать. И не могу поверить, что Ника вращалась в непосредственной близости от такого окружения.

– О, ты и половины не знаешь об её окружении. Как, например, появилась Кристина? Где Катя её родила и почему дала такое имя? Почему Катин отец под страхом смерти заставил ее согласиться на стерилизацию?

Что такое стерилизация Лёня отдаленно понимал и покачал головой.

– Ещё одна трагедия? – заметил он.

– Не хуже истории с Никой, скажу я тебе. Но опять же, я не имею права разглашать тебе её тайны.

– А Нике кто сказал о том, как появилась Кристина?

– Думаю, Катя. Она всегда стояла за открытость в семье. Когда её отец хотел удочерить Нику, чтобы на Кате не висел ярлык малолетней матери, та гордо отказалась и мирилась со всеми неудобствами своего положения в обществе. Моя мать цыганка, и я знаю то чувство, когда люди, высчитав возраст, в котором меня родили, удивленно и укоризненно смотрят на всё семейство, будто меня можно запихнуть обратно матери в живот... Но вот что странно... Ника знала кое-что об Альтаире, и это не об особенностях его заработка. И об этом не знали в семье, хотя это была самая что ни на есть семейная тайна. Похуже, как мне кажется, чем история появления на свет Ники.

– Я смотрю, там из нормальных только Никин дед.

– Так и есть. Мировой мужик. Всю жизнь воспитывать чужую дочку и терпеть все её выходки.

– Даже так...

– Ничего особенного. Просто отец Кати взял в жены её мать, когда та была на пятом месяце от парнишки, ушедшего в армию. А дождаться любимого и принести в подоле она не могла, поскольку отец бы её просто-напросто выгнал из дома. Это Катя сама рассказывала. И знаешь, что я понял? Всё дело в плохом воспитании.

– Ох, ты не открыл Америку... Далеко ещё? – поинтересовался парень, наблюдая, как хромой мужчина перекидывает плохо гнущийся в колене протез через приличного размера валун.

– Нормально. Полчаса.

– Чёрт...

Почему-то он совершенно не волновался, а ведь должен был встретиться с подругой, которая за неполные полгода поисков пряталась у всех под носом. Но кто бы мог подумать, что она прячется на даче, принадлежащей насильнику её матери? Лёня даже в самых страшных догадках не представлял такого. Ника, которая сама себя считала проклятой с рождения, три года – немалый срок! – общалась с виновником своего проклятья, хотя и косвенным, да притом всячески сама искала с ним общения, делала всё, чтобы видеться с ним чаще. Это её желание казалось Лёне неестественным, болезненным. Ведь, если верить Никите, он даже не был ей родным отцом. Всего лишь брат человека, который испортил жизнь её матери. Лёня даже не хотел представлять, как бы чувствовал себя, если хотя бы пятая часть всего этого приключилась в его семье. Если он когда-либо и благодарил бога так искренне, то только сейчас.

К дачам подходили окольными путями, чтобы не проходить через пост охраны на главных воротах в «Союз». По перекинутой через канал ржавой трубе прошли, как по качающемуся канату, а потом Никита заставил лезть под забор с колючей проволокой, и Лёня окончательно похоронил мысль прийти домой в чистой одежде.

– Тот, с облупившейся белой краской, – указал Никита кривым пальцем на домик через две улицы. – Надо постараться, чтобы нас не увидели. А ты в такой яркой рубахе, за алкаша не сойдешь.

– Ну, что ж, – парень, недолго думая, снял рубашку и накрутил её на голову как чалму. – Лучше?

– Бог ты мой. Она в тебе никогда не ошибалась.

– Аминь. Идём уже.

И они, беспрестанно оглядываясь, прошли поперёк улицы быстрым шагом, перемахнули через чужой забор и вышли на ещё одну улицу. Вскоре они оказались перед старым однокомнатным домиком с небольшой пристройкой, играющей, по всей видимости, роль кухни и столовой. Лёня, рассматривая треснувшие стёкла в маленьких квадратиках окон, покосившуюся крышу и грозящий упасть от первого порыва ветра забор, гадал, сколько смог бы здесь продержаться без интернета и нормального туалета.

– Добро пожаловать к нам, – хмуро пригласил Никита, и Лёня в который раз отметил, что он яро приписывает это жилище ко владениям Ники.

– Она дома? Здесь?

– Да. Только она приболела... Пошли, я провожу.

Никита проворно закинул свой протез сразу на третью ступеньку и впрыгнул в домик. Лёня, наконец почувствовав волнение от встречи, побрёл за ним. В доме было темно, маленькие окна были зашторены и впускали мало света. Над столом роились мухи. Лёня заметил дюжину пустых баночек из-под пива.

– Извини за бардак. Мы решили не праздновать... И к тому же, у нас совсем закончились деньги... Ника, конечно, отдала мне свою карточку, но это её деньги, и я не считаю, что имею права их тратить.

– Благородно, – заметил Лёня, вспомнив, как Ника говорила, что у неё на счету хватит денег на два года учёбы в институте.

Никита подошёл к фанерной двери и повернулся к Лёне:

– Ты сходи к ней один, – он толкнул дверь, и парень увидел лестницу, уходящую в темноту подвала. – Я ей там место приготовил. Увидишь, все белое, покрывалом закрыто.

– Что она там делает? – спросил Леонид, но потом подумал, что, наверно, Ника боялась быть увиденной в окно, вот и проводит время в подвале.

Жалея её и уже составляя план, как бы уговорить её вернуться домой, паренёк, дрожа, начал спуск по скрипучей лестнице.

– Включатель справа на стене в конце лестницы, – предупредил Никита. – Я чайник поставлю.

– Хорошо, – ответил Лёня, задним умом соображая, почему же Ника сидит в темноте.

То, что он увидел, заставило бы его кричать, если бы его лёгким хватило сил фильтровать воздух.

_______

Апатрид - человек, проживающий в стране без гражданства.