10
Круг шестьдесят.
Монца не давала пощады ни трассе, ни сердцам. Солнце висело низко, будто нависая над поворотами, и разогретый асфальт дрожал в мареве, словно та грань между разумом и адреналином, на которой балансировала она — блондинка, девушка, гонщица.
Шлем плотно облегал голову, но не мог заглушить ту какофонию мыслей, что гудела в голове. Ни привычные сигналы на дисплее руля, ни обрывочные указания Джо не могли пробиться сквозь шум крови в ушах. Она знала только одно — впереди Макс. Макс Ферстаппен. Лидер. Чемпион. Легенда, которую ждали, чтобы свергнуть.
— Разрыв одна целая три секунды. Он начал терять сцепление. — Джо говорил, но его голос был как сквозь воду.
Она не ответила. Слова были ненужны. В её теле уже не было страха, только усталость, замешанная с решимостью. Та смесь, которая не прощает.
Макс шёл первым, но даже он чувствовал приближение. В зеркале заднего вида — капля алая, приближающаяся с каждым поворотом. Ferrari. Она. И хоть он не видел её лица, он знал, что она сжимает руль до белых костяшек, что её сердце бьётся в том же ритме, что и у него.
Всё должно было решиться сейчас. Не на тренировке, не в боксах. На трассе. Честно. Грубо. Остро.
— Она на DRS, — его инженер говорил спокойно, но он чувствовал тревогу.
— Я вижу.
И он действительно видел. С каждым поворотом блондинистая головка под шлемом становилась ближе. Не физически. Психологически. Она входила в его зону. В его темп. В его игру.
На круге шестьдесят первом она почти догнала. Ascari — поворот, где рискуют только те, кто либо безумен, либо влюблён в скорость до одержимости. И она входила в него как в танец — точно, грациозно, жестоко.
Болид рычал, рвал асфальт, но подчинялся ей. И если до этого Макс был только впереди, то теперь он был рядом. На расстоянии дыхания.
— Он теряет. Двигайся, Кендалл. Сейчас или никогда.
И она двигалась.
Круг шестьдесят второй.
Он пытался закрыть траекторию. Она сместилась. Он бросил влево. Она — вправо.
Пульс бился в висках, руки дрожали, но она больше не чувствовала усталости. Это было похоже на состояние, когда ты бежишь по краю крыши, зная, что ещё один шаг — и ты либо взлетишь, либо разобьёшься.
— Не отпускай его. — Джо, как голос совести.
— Даже не планирую.
Макс пытался играть грязно — в пределах дозволенного. Закрывал линии, срывал ритм. Но она больше не была той девчонкой, что смотрела на него в 14 через экран, заворожённая. Теперь она была рядом. И она пришла не за вторым.
Шестьдесят третий круг.
На выходе из Parabolica она почти догнала. DRS работал на максимум, и между ними осталось менее полусекунды.
Она слышала, как болид воет, как будто сопротивляясь. Но она приказывала ему — и он слушался.
Перед ней был один поворот. Один шанс.
— Он уходит внутрь, — Джо.
— Я вижу.
И она сделала невозможное: пошла снаружи.
Механики, инженеры, зрители на трибунах затаили дыхание.
Два болида бок о бок, два гонщика, две разные эпохи.
Кто-то зажмурил глаза.
Но она вошла.
Чётко. Чисто. Агрессивно. И на выходе из поворота она была первой.
Шестьдесят четвёртый.
Макс не отставал. Он жаждал мести. Но Кендалл уже почувствовала вкус лидерства.
Это было похоже на наркотик. На первую затяжку, которая меняет всё.
Лидировать — это не значит расслабляться. Это значит: держаться. Знать, что за тобой — хищник, опытный, прожжённый, привыкший выигрывать. Макс не был тем, кто сдаёт позиции легко. Особенно женщине. Особенно ей.
Блондинка чувствовала, как его давление нарастает. Он преследовал её, не давая вздохнуть, как тень в зеркале заднего вида. Он не был просто соперником. Он был огнём, ревущим, давящим, — дыханием дьявола на загривке.
Но она не собиралась уступать.
— Температура шин нормальная. Но ты в зоне риска. Он в DRS. — Джо был сух, как всегда. Он не называл её по имени — не сейчас. Только цифры. Только факты.
Кендалл молчала. Болид чуть дёрнулся на выходе из Rettifilo Chicane, но она удержала его. Пальцы скользнули по рулю, как пианистка в паузе между аккордами. Она ощущала каждую вибрацию, каждый изгиб трассы под корпусом, как будто это была её собственная кожа.
В ней было всё: напряжение, концентрация, злость. И жажда. Беззвучная, выматывающая — победить его.
Макс не сдавался. Он дышал ей в спину, сжигал остатки шин, чтобы подобраться ближе. В каждом повороте, в каждом выдохе машины была угроза. Он делал движения, которые не были обгонами, но ощущались, как удары.
— Он ищет слабое место. — Джо.
— Пусть ищет. Я не дам.
Но она знала: это будет война до последнего метра. Он не отпустит её. Ни за что.
Шестьдесят пятый.
Мир сжался до шлема. До руля. До шума мотора и панелей с цифрами.
Она не знала, как выглядит небо. Не помнила, как пахнет трава за пределами трассы. Не слышала ничего, кроме собственного дыхания и гудения болида. Это было похоже на медитацию — выматывающую, смертельно точную.
— Хорошо входишь в Lesmo, но будь осторожна в Ascari. Он заходит глубже.
— Я справлюсь.
Она почти прошептала это. Не Джо. Себе.
Шестьдесят шестой.
Макс атаковал. На выходе из второго Lesmo он ушёл в тень, будто собирался нырнуть внутрь.
Её сердце сжалось. Секунда — и ошибка могла бы стоить ей всего.
Но он не пошёл. Это была проверка. Он давил. Психологически. Так делал только он.
Ей захотелось закричать. Чтобы дать выход напряжению, чтобы разорвать ту вязкую тишину в наушниках. Но она просто переключила передачу.
И сказала себе:
Он — легенда.
А ты — будущее.
Шестьдесят седьмой.
Макс знал, как ломают людей. Он не брал лоб в лоб, он подтачивал, капал на сталь, пока она не начинала трещать. Он ждал ошибок. Он был специалистом по медленному разрушению.
А Кендалл — девчонка. Блонди, блонди с синими глазами и жёсткой нижней челюстью. Она слышала это с первого дня. Даже Шарль, даже тот взгляд из-под ресниц, даже его острые ремарки — всё это только вытачивало одну мысль:
Ты — девочка. Ты — в чужом доме.
Но если это и был чужой дом, то она не пришла сюда вежливо. Она выломала дверь плечом.
И теперь дверь — это Макс.
Он снова атаковал в Ascari. Та же прямая, та же разница в темпе — ничтожная, почти невидимая, но он тенью нырял ей за спину, чтобы потом резко прыгнуть, как ястреб.
Она ушла от атаки. Чисто. Плавно. Но сердце заколотилось в два раза быстрее.
— Он не отстанет, — сказал Джо. — До последнего.
Она не ответила. Она знала.
В её голове больше не было будущего, не было финиша, не было трибуны. Была только борьба. Как ножом по стеклу — то слепо, то наотмашь, но с одним-единственным желанием: удержать.
В зеркалах он маячил всё ближе. На поворотах — капля в периферии. На прямых — тень.
Машина вела себя идеально, как будто слушалась не техники, а характера. Она была её продолжением, как сердце — продолжение боли.
Шестьдесят восьмой круг.
Монца будто бы изменилась. Она больше не казалась трассой — теперь это был зверь. Дышащий, живой, опасный. Вздымающийся под колёсами, извивающийся на поворотах. И она — блондинка в красном, девушка с горящими глазами за тёмным визором — управляла им.
Но зверь не был послушен. Он требовал жертв.
И сейчас он хотел её.
Макс сокращал отрыв. Не по телеметрии — по дыханию. По ощущению. Он приближался так, что будто касался её спины — не машиной, а своей волей. Его агрессия была почти осязаемой. Он мчался, как человек, которому нечего терять. И именно этим он был опасен.
Кендалл знала: если она дрогнет хоть на миг — он пройдёт. Не потому что быстрее. Потому что опытнее. Потому что умеет давить.
— Он в DRS. Разрыв — 0.8.
Джо держал спокойствие, как будто она не на трассе, а на лекции. Но она чувствовала, что даже он напряжён.
Плечи сводило. Колени будто налились свинцом. Горло пересохло, но воды она не пила — уже с десятого круга. Глупо. Но пить значило признать усталость. А она не могла.
Ascari.
Поворот, где не спасают тормоза. Только вера.
И сейчас именно здесь она чуть не потеряла контроль. Колёса на мгновение проскользили по изношенному асфальту, руль дёрнулся — и всё внутри неё оборвалось.
На миллисекунду — она была вне машины.
Как будто упала в бездну.
Но удержала. Зацепилась. Вернулась.
Болид рванул вперёд, а сердце — вниз, в живот.
— Держись, держись, держись, — Джо на этот раз почти прокричал.
Она не ответила.
Потому что в тот миг поняла:
Победа — это не слава.
Это боль.
Шестьдесят девятый круг.
Это был уже не спорт. Это было что-то другое. Первобытное. Древнее. Как бой на мечах, только вместо металла — карбон. Вместо крови — масло. Вместо рёва толпы — визг мотора.
Макс был рядом. Настолько близко, что в поворотах она чувствовала, как по заднему крылу скользит его тень.
И всё в ней сжималось.
Страх? Нет. Он давно исчез. Вместо него — осталась только одержимость.
Parabolica. Самый красивый и самый беспощадный поворот.
Она вошла в него идеально. Даже слишком. Болид лёг на дугу так плавно, что на долю секунды ей показалось — всё, это конец. Сейчас он пройдёт.
Но он не прошёл.
И тогда она поняла: он тоже боится. Боится проиграть ей. Боится проиграть девчонке, которая ещё полгода назад давала интервью с дрожащими пальцами.
Это и была её победа. Уже тогда.
Семидесятый круг. Последний. Самый длинный. Самый важный.
Всё тело было одним напряжённым нервом. Болид визжал на каждой смене передачи. Ноги дрожали.
А сердце... сердце билось медленно. Парадоксально. Оно как будто замедлило время.
Она входила в Rettifilo, и казалось, что даже ветер замер. Зрители встали, но она не видела. Джо что-то говорил, но она не слышала. Макс ещё пытался — он до последнего бросал машину, искал траекторию, дерзил судьбе.
Но она не дала.
Parabolica. Последний поворот. Последнее дыхание. Последняя мысль:
"Папа, надеюсь ты гордишься."
Она вышла из поворота — красиво, яростно, как выстрел.
Прямая. Финиш. Клетчатый флаг.
И —
Пи-и-и-ип.
— P1, Кендалл! — голос Джо разорвал всё. — Ты первая! Это твоё! Это победа!
Она не услышала всё остальное.
Потому что в этот момент её глаза наполнились слезами.