Плотское влечение [18+]

Я вполне многое повидал за свои тридцать пять, почти тридцать шесть лет достаточно огромное количество, чем можно себе представить. Однако я не ожидал увидеть, что мои родители будут трахаться за моим, мать вашу, обеденным столом. Я прекрасно осознаю, что они довольно страстная пара, о которой только и говорили в Стокгольме, но, насколько я бы не был извращенцем, я никогда не представлял родителей голыми и уж тем более, блять, занимающимися сексом.

Не уверен, что здесь будет уместна всем знакомая фраза: «что естественно, то не безобразно».  Согласен, что это действительно так, но со стороны ребенка в сторону родителей это не работает.

И неважно, что я давным-давно взрослый, зрелый мужчина и сам стал отцом.

Ева сбежала в спальню, и я прекрасно её понимал. Не каждый день видишь, как два человека в возрасте трахаются, тем более в гостях и на столе, за которым мы едим.

Будь моя воля, я бы сбежал с ней с огромным 
Но я не маленький трусливый мальчик. Не в подобной среде я рос. Я рос там, где страх — последнее, о чем я должен думать. На первом месте всегда — безопасность семьи, в особенности женщин и детей. Большинство жен в мафии не работают, поскольку мужья обеспечивают их, покрывают все расходы.
Таковы правила и традиции, мало кто из девушек работает.

На втором — рассудительность и здравые мысли. И уже на третьем — страх.

— Сожги этот стол к чертовой матери. Он больше нахрен не нужен здесь, — велел я Вилсону.

— Ты вызвал меня ради этого? — его по природе острые черты лица стали суровее. — Мы купили его месяц назад.

— Тебе нужно повторять дважды? Могу уволить, и тогда мне не придется этого делать.

Вилсон Джонсон закатывает глаза ярко-зеленого оттенка, щелкает синей шариковой ручкой и записывает в своем фирменном блокноте с оливковой бархатной обложкой нужные расходы.

— Ты намного хуже в роли Дона, чем Аннабель, — Джонсон выпрямил плечи, мерзко черкая ручкой по бумаге.

— Я сожгу тебя заживо, если ты произнесешь еще одно ублюдское слово в мою сторону.

— Ладно, — он смеется. — Что еще требуется, босс?

— К примеру, заткнуться. У тебя нет прав, чтобы раскрывать рот не там, где нужно, — Блэйк сидел на кожаном диване, закинув ногу на ногу с предоставленным стаканчиком зернового американо.

В груди рвется терпение и одно мгновение.

— Заткнулись оба! — я ударил кулаком по барному столу, бросив на парней раздраженный взгляд. — Вилсон, ты можешь быть свободен. Выноси стол, сожги его и купи новый, но такой, чтобы подходил к интерьеру. Захлопни дверь за собой.

Парень вздернул аристократический нос, вновь щелкнул ручкой и, разводя плечи, дал команду двум охранникам уносить стол.

— Зачем пришел? — спросил я у Блэйка, когда Джонсон покинул квартиру.

Отец стоял возле стены у плазмы, облокотившись о нее спиной. Я посмотрел на своего советника, оценивая его внешний вид. Темно-синяя рубашка поло расстегнута, но легкая небрежность не перекрыла элегантности, которую он всегда создавал и не мог пойти даже в магазин в домашнем виде.

— Появилось несколько проблем, — он раскрыл классический прямоугольный портфель с закругленными углами и протянул мне не слишком толстую папку.

— Поясни кратко.

Я забрал папку, но не торопился ее раскрыть, пока он не назовет проблему, возникшую весьма не вовремя. Хотя какие проблемы могут появляться вовремя?

— Офицера Грейсона убили. Он и копался в деле смерти Аннабель и Натана, — с горькой усмешкой произнес он.

Я замер и заметно похолодел. Раскрыв папку, я увидел несколько фотографий трупа сорокалетнего мужчины, его темно-русые волосы имели несколько седых, но сейчас они покрыты кровью. Обыденный свитер превратился в разорванные куски ткани, лицо изуродовано до не узнавания, на теле также четко заметны ножевые ранения и следы драки.

— Когда я приехал за информацией, которую он успел нарыть, я увидел его лежащим в квартире именно в таком виде. Детективы не нашли никаких отпечатков, а нож совершенно чист от них.

— Это невозможно.

— Меня сразу же забрали на допрос после того, как я вызвал полицию. Столько вопросов, которые не дали им толка. Не знаю, кто убил Грейсона, но на наших руках еще одна кровь, кроме Аннабель.

— Когда он умер?

— Сегодня утром.

Я шагнул вперед в сторону дивана, где сидел Блэйк, облокотившись о спинку дивана.

— Многая информация утекла, документы, которые Грейсон подготовил, исчезли. Кто-то очень умело сливает нас.

Я подозвал отца, стоящего поодаль, и вручил ему папку с фотографиями убийства.

Испустив тяжелый вздох, я провел ладонью по лицу и уперся двумя пальцами в лоб, потирая кожу на нем. Столько времени в мусор, чтобы итог был смертью и отсутствию должных фактов.

— Аннабель убил Юлиан Вилларе, это ясно еще с самого начала, и Грейсона явно тоже убили они, чтобы он не рассказал никому то, что узнал, — добавил Блэйк Андерсон. — Ты вляпался, Массимо, из твоего окружения кто-то работает на Юлиана.

Я поднял взгляд и посмотрел на парня. Блэйк не может быть этим предателем, но и полностью исключать его из списка подозреваемых я не в силах.

— Я разберусь, — кратко ответил я.

— Это все, что ты скажешь?

Андерсон взглянул на меня вопросительно, ища в моем лице ответы на крутящиеся в голове вопросы, но он не получил ничего, кроме холода и отстраненности. Я не должен распространять на него собственные подозрения, но и доверять теперь на все сто процентов не смею.

Я должен быть осторожнее, внимательнее, чтобы защитить дочь и Еву в случае чего.
Надеюсь, этот случай не случится.

— Да, — я повернул голову в сторону спальни, откуда так и не вышла Ева.

— Ладно.

Он поднялся с дивана и поправил идеально уложенные муссом русые волосы, бросил странный взгляд на моего отца и намекнул ему на папку, которую он тщательно просматривал.

— Мне пора к Джеймсу в Бостон, проверить систему охраны и безопасности твоих отелей.
Я молча кивнул, и Блэйк, накинув на плечи куртку, оставил меня, выйдя из квартиры.

Джеймс Марвин Кортленд — капо, он властвует в Бостоне, как моя правая рука, которая способна дотянуться до различных точек Северной Америки и управлять ими.

Я бросил последний взгляд на отца и удалился в спальню. Спокойные тона комнаты не резали глаза, а кружевной красный лифчик на краю кровати дополнил скудность. Я тихо прикрыл дверь и посмотрел прямо, увидев Еву. Ее красивую обнаженную спину, покрытую родинками в разных местах. Ее лопатки изящно двигались, когда девушка складывала снятый свитер, и я слабо видел ее груди. Смуглые, красивые, словно греческая богиня. Ева неспешно натянула алую майку, осторожно поправила спадающие лямки и взъерошила волосы цвета смолы. Мельком оценив ее грацию, я сделал два небольших шага вперед, сокращая внушительное расстояние между нами.

— Красивая, — хрипловатым тоном сказал я тихо и ненавязчиво, дабы не напугать, но я уверен, она с самого начала знала, что я зашел и наблюдал за ней.

Ева не вздрогнула, повернула голову и посмотрела периферийным зрением. Руки устроились на женской талии, я сжал ее кожу и притянул к своей груди, наклонился к такому хрупкому плечу и уперся в него лбом, горячо выдыхая на мягкую кожу.

— Стола разврата больше нет? — девушка ловко повернулась ко мне лицом и положила ладони на мои плечи.

Я усмехнулся.

— Вилсон его вынес. Он привезет новый.
Ева промолчала, не проронив ни слова. Эльсен поднялась на носочки, прогнула поясницу, удерживаясь благодаря моим рукам, и приблизилась к моему лицу.

Сука.

— Сядь на кровать, — тихо прошептала темноволосая, бормоча, склонившись к моему уху.

В ответ на это я, с усмешкой на губах, произнес:

— Я должен быть тем, кто командует, приказывает и властвует над тобой, а не наоборот, котенок. Я, именно я. Но никак не ты надо мной, котенок.

Объятия внезапно разорвались, но я не отпустил ее, даже на миллиметр она не сдвинулась назад. Я не мог ее так легко отпустить. Эта девушка застряла в моей голове, и я несмотря на то, что я уже взрослый мужчина, который должен понимать многое, не понимаю смешанные чувства к ней.
Девушка сложила руки на груди, и мое внимание прилипло к глубокому декольте.

Черт меня возьми. Я гребаный извращенец.

— Почему только ты?

Я знал, что это заставит ее негодовать.

Заставит думать, заставит чувствовать себя беспомощной. Я выше нее всего на голову, но все равно на моем фоне она выглядит миниатюрной, а ее гребаное вегетарианство из-за отсутствия мяса делает Еву еще худее.

Терпеть не могу излишнюю худобу. Глядя на нее, мне хочется накормить всем, что приготовлю, а готовлю я достаточно много.

— Потому что это моя истинность, — я едва дотронулся до теплых губ Евы. — Сущность, без которой я не смогу жизни. Это то, ради чего я строил свою жизнь на протяжении стольких лет.

— И не в твоих принципах подчиняться?

— Никогда, котенок.

Пальцами я схватил ее подбородок и сжал до слабой боли, поднял его и поправил выпавшие черные пряди волос за ухо.

— Я люблю подчинять себе, и только эти действия всегда будут в моих принципах и самых изощренных желаниях.

— Хочешь сказать... — протянула она не спешно и чуть раскрыла губы.

Я провел большим пальцем, вернее, его подушечкой по горячим нежным губам, ощущая на коже ее прерывистое дыхание. Ева вполголоса простонала в ответ и закрыла глаза, ее руки уперлись в мою грудь и сжали ткань футболки, которую я успел переодеть.

— Котенок сегодня очень развратничает, — я ухмыляюсь и продвигаю палец, она сама обхватила его собственными губами и оглядела меня снизу вверх затуманенным взглядом.

Ох, блять...

Этот котенок со своим кошачьим взглядом сводит меня с ума.

Я начинаю сомневаться в своей безграничной любви к Лилит, возможно, это была просто привязанность и зависимость? Вероятно, я не могу исключать этого факта, но и полноценно утверждать его без каких-либо ведомых доказательств я не имею права.

Подхватив Еву на руки, я устроил ее на своих коленях, когда сам сел на постель. Наши лица оказались на одном уровне, и ее губы стали куда притягательнее, чем мне казалось пару минувших мгновений. Я обхватил ее затылок и зарылся пальцами в пушистых локонах, намотал их на запястье и оттянул, а затем резко дернул в свою сторону, впившись  в ее губы грубым поцелуем.

Ева стонет от боли, когда я кусаю ее нежную кожу и натягиваю волосы возле корней. Девушка ударяет меня в грудь и почти сразу расслабляется — я забрался под алую цвета крови майку свободной рукой и скользнул кончиками пальцев по позвоночнику. Тонкие, совсем небольшие волоски встали дыбом, мурашки прошлись огромным потоком, словно набежавшие тучи, готовые обрушить ливень на город в ночи.

— Массимо, — Ева с трудом прерывает слияние губ и тяжело вздыхает.

— Куда ты собралась убегать от меня, котенок?

— Я... — ее голос дрогнул, щеки покрылись едва уловимым красноватым оттенком, и туда же покраснел лоб и нос.

Я выгнул бровь.

— Котенок смущается?

Я ухмыльнулся и опустился на спину, уложив ладонь на обнаженное бедро Евы и сжав его. Она вновь застонала и не удержалась, упав на меня и сжав мою футболку на груди.

— М-массимо...

Вновь намотав черные волосы девушки на руку, я заставил ее откинуть голову и открыть мне доступ к чувствительной шее. Медленно выдыхаю на нее, слыша заветный стон. Ласково целую, создаю болезненный вакуум и оставляю заметный след — яркий засос багрового цвета.

— Я покрою твое тело всеми возможными следами и шрамами, потому что ты, Ева, принадлежишь мне, — сладко воркуя ей на ушко, я облизал мочку и осмотрел ее реакцию.

Смешанные эмоции на лице. Удивление и искра возбуждения в расширенных зрачках.

— Я очень мокрая, — опуская голову, призналась Ева.

Мне льстит то, что она течет от меня. Ее тело реагирует на каждое действие и любое грязное слово с моей стороны, и, блять, признаюсь, я безумно хочу ее трахнуть. Нет. Не трахнуть.
Заняться любовью и подарить ей незабываемые ощущения, дать почувствовать себя желаемой, нужной и удовлетворенной от моих рук, моего языка и, конечно же, моего члена.

— Раздевайся, котенок.