Плотское влечение [18+]

Каблуки постукивают по паркету.

Я вхожу в личную комнату младшей сестры, где она, удобно расположившись на постели у окна, поглощала чипсы, я не смогла сдержать непроизвольного жеста – закатила глаза. Верона, завершив акт потребления, поочередно облизнула пальцы, после чего перевела взгляд на меня. Ее карие глаза, обладающие особой теплотой и глубиной, показались мне чрезвычайно знакомыми и близкими.

— Нам пришло приглашение на церемонию помолвки Камиллы, — сообщаю я девушке, которой недавно исполнилось семнадцать. — Она рассказала мне по телефону, что очень переживает и не хочет выходить замуж за Стефано Ромарио Моретти. И еще она рыдает, сомневаюсь, что Феликс сможет ее образумить, а дядя Александр вообще с ума сошел. Девочке восемнадцать в конце года, а он ее уже замуж выдает.

Я вздыхаю и закрываю дверь, защелкнув замок.

— Будь осторожнее со словами, — предупреждает сестра и протягивает мне чипсы. — Будешь?

Я качаю головой, отказавшись.

Я не ем фастфуд, а моя сестра просто обожает его и ни дня не может прожить без сладкого и вредного. Мама часто ругалась на нее за это, но Верона не слушается, ей все равно. Впрочем, я иногда даже завидую ей — она не набирает вес, а если и набирает лишнее, то способна сбросить быстро и без особых диет.

Потому что я долбанная вегетарианка и мое питание контролировалось в разы тщательнее.

— Думаешь, папа выдаст меня за кого-нибудь?

— Вполне возможно.

— За кого? — я нахмурилась и захлопнула ноутбук сестры, где она смотрит какой-то ужастик. Терпеть не могу ужастики! — Я с тобой разговариваю.

— Блин, Ева! Не знаю, например, за Маттео Марцио Моретти, он же одинок.

— Или Аид Этторе Моретти?

Верона покачала головой и завернула недоеденную пачку, после взяла влажные салфетки и протерла ими запачканные в специях руки и рот. Я провожаю сестру тяжелым взглядом: она выбросила салфетку в мусорку под столом и плюхнулась на постель рядом со мной.

— Аид будет на помолвке? — голос сестры смущенно задрожал.

— Наверное, он же брат Стефано.

Она прикрывается длинными темными прядями, и я вижу ее стеснение, оно пылает в ее глазах, а после мимолетный страх побежал по ее лицу.

— Верона? — шепотом спросила я.

Сестра отмахивается и отводит взгляд на стену, которая полна фотографиями с друзьями из группы, со мной и родителями. Я прищуриваю свои карие глаза, похожие на цвет яркого гиацинта, блестящего на солнце, и стараюсь заглянуть в лицо сестры.

— Тебе нравится Аид? — навязчиво спрашиваю я.

Минута тягостного молчания проходит раздражительно. Ненавижу тишину и молчание, оно меня бесит хуже, чем первая цифра шесть на весах. Будто недосказанность и ложь. Мне нужны искренность и прямота. Никаких секретов. Я терпеть этого не могу. Всегда говорю открыто и честно.

Ненавижу ложь.

— Мы с ним уже пересекались, — подтверждает Верона, её голос приобретает хрипловатые нотки, а на лице появляется мягкая, едва уловимая улыбка. — Два года назад, это произошло в Лондоне.

Я замечаю, что Верона плачет. Это явно признак эмоционального дискомфорта. Я пытаюсь поддержать её, беру за руки и сжимаю их. Это невербальный способ выразить сочувствие. Однако, наблюдая за её слезами, я сама начинаю чувствовать ненависть к Аиду. У меня часто иррациональная реакция на ситуации.

Этот ублюдок причинил ей боль? Я убью его, если это правда!

— Что он сделал?

— Только пообещай не ругаться!

— Верона, — с присущей мне серьезностью произношу имя сестры и приближаюсь к ней, — даю слово. Говори.

Мое терпение на грани критической точки. Оно уже трещит по швам и вот-вот рухнет. Я не могу принять, что сестра скрывала от меня свои какие-то отношения и пересечения с Аидом. Если окажется, что он ее обидел, я не сдержусь и ударю его по лицу прямо на помолвке. Я с удовольствием разобью его лицо и превращу в кровавое месиво, если он посмел причинить боль моей сестре.

— Он лишил меня девственности, — на одном дыхании призналась девушка.

Мое сердце упало и скрутило желудок до приступа нервной тошноты. Я злобно сжимаю руки сестры и впиваюсь в кожу пальцами, что ей стало некомфортно. Хмуро осматривая ее выражение лица. Наблюдая за ее мимикой, я пытаюсь понять, какие эмоции и мысли скрываются за ее внешним состоянием.

Я всегда контролирую ее, неужели я где-то ее упустила?

— Если папа узнает, — она отдергивает руки и закусывает губу, — боюсь представить, что он сделает. Он очень разочаруется.

— Ты сама ему отдалась или он тебя... — Я боялась произнести грязное слово «изнасилование». От одной мысли об этом я вздрагиваю, и мне хочется тщательно помыться, оно словно липкая и навязчивая грязь, которую тяжело отмыть, ее пятна въедаются глубоко и сильно.

— Сама, — кивает Верона и поправляет волосы. — И мне понравилось, но наше прошлое в Лондоне чересчур жуткое, и я не хочу вспоминать об этом.

Он был старше ее на восемь лет. Он познакомился с ней, когда ей было всего пятнадцать, а ему уже исполнилось двадцать три. Он забрал ее девственность в таком раннем возрасте и оставил?! Господи...

— Папа не узнает, ты не подходи к Аиду на помолвке, хорошо?

— Ты злишься.

Конечно, я злюсь, тут о другом и речи быть не может.

— Я убью его!

— Ева! — рявкнула сестра, повысив голос, и смахнула слезы с щек, стараясь скрыть их. — Это лишнее и не твое дело. Я сама разберусь. Сомневаюсь, что он обо мне вспомнит.

Верона всегда возмущалась насчет моей опеки и контроля. Она пыталась подчеркивать свою способность решать проблемы самостоятельно, без посторонней помощи. Я рада, что она независима, но я не могу пустить ее на самотек.

Иначе я повторю ошибку прошлого.

— Я не хочу потерять тебя, Верона, как однажды упустила Сэма и мы потеряли его из-за меня.

— Ты не виновата.

— Я не хочу повторить ошибку, ясно? — я встаю с кровати сестры и бросаю взгляд на дверь. — Тебе стоит привыкнуть к моему контролю, Верона, и ты знаешь для чего я это делаю.

— Ты сумасшедшая.

Я усмехнулась и больше не слышала ее слова, поскольку вышла из спальни, направляясь к кабинету папы — он хотел меня видеть сегодня в три, поэтому я явлюсь к нему в точно назначенное время: ни минутой позже и ни минутой раньше.

Мое прошлое ужасно и наполнено болью, я не могу отпустить его и чувствую вину за допущенную ошибку. Мой брат умер по моей вине, и никогда не прощу себе его смерти. Пусть это и произошло четыре года назад.

Я вхожу в кабинет папы, который представляет собой светлое и просторное помещение, оснащенное рабочим столом и изысканным книжным стеллажом. На полках размещены книги и разнообразные сборники, посвященные вопросам бизнес-менеджмента и корпоративной стратегии, многие из которых отец изучил на протяжении своей работы.

Папа сосредоточен на анализе документа, содержащего положения очередного мафиозного контракта, и я этому не удивлена — он же Дон бельгийской мафии. Он склонил голову над рабочим столом, упираясь лбом в ладонь, и держит в губах шариковую ручку, что свидетельствует о его глубокой концентрации и вовлеченности в процесс.

— Уже три, пап, — я аккуратно постукиваю пальцами по полированной поверхности стола, демонстрируя свою заинтересованность в предстоящем разговоре.

— Твоя пунктуальность, Ева, вызывает восхищение, — папа с одобрительной улыбкой приглашает меня занять место в кресле, расположенном рядом с его рабочим пространством.

Папа всегда хорошо относился к нам. Любил, лелеял и баловал всем, о чем мы только пожелаем, но всегда был запрет на близкое общение с мужчинами — он хочет сам подобрать для нас достойную партию. Эта черта в нем не нравилась Вероне, потому что она хочет сама решать о своей судьбе, а меня вполне устроит решение папы.

Он просто волнуется.

— О чем ты хотел поговорить?

Я устраиваюсь в мягком белом кресле и наклоняю голову набок, вчитываясь в бумагу на столе папы. Она напечатана на официальном британском английском, и я закусываю губу, видя подпись о неком соглашении с торговлей похищенных мужчин-предателей, которых, вероятно, продадут на органы или станут проводить на них эксперименты.

Я сглатываю.

— Через пару дней помолвка Камиллы, — папа откидывается на спинку кресла и устремляет свои зеленые глаза в потолок, ухмыляясь. — Я бы хотел, чтобы ты образумила Верону и она выключила на мероприятии свою независимость: она не должна испортить мнение о нашей семье, и наш имидж превратится в помятое грязное белье в глазах Моретти. Поверь, я не общался с ними ранее, и эта встреча первая, и она важная.

— Верона никогда никого не подводила, — бормочу я, защищая сестру.

— Могут зайти разговоры о детях, о женском хозяйстве и в целом патриархальные разговоры. Она не должна влезать в это, а уж тем более утверждать обратное. Молчание для Вероны будет лучшим другом.

— Я поняла, — я вздыхаю.

Мой папа, Лим Флориан Эльсен, доверял мне гораздо больше, чем Вероне. Это связано с нашими разными жизненными взглядами и ценностями. Я была единственной, кто мог заставить Верону молчать, в то время как авторитет папы для нее ничего не значил.

— Ты такая умничка у меня, — папа наклоняется ко мне и обхватывает пальцами мои щеки, трепетно целуя в макушку.

За это я и люблю его.

Я улыбаюсь и заглядываю в его глаза. Папа нас не обделяет, всегда любил одинаково, и в смерти младшего пятилетнего брата он меня не винил, он больше злился на себя. Но я все равно ощущаю себя омерзительно, и его фотография, висящая в гостиной, причиняет мне боль. При ее виде у меня сжимается сердце и наворачиваются слезы.

Прости меня, Сэм.

Я не уберегла тебя.

Но эту ошибку я не повторю.

Контроль — вот что я должна уметь делать. Контролировать близких мне людей и не дать им умереть. Не дать им страдать и всегда помогать.

— Пап, — шепчу я с ноткой надежды в голосе.

— Я слушаю, дорогая.

— Обязательно Камилле выходить замуж?

Мой взор хаотично перемещался по его лицу, словно исследуя мельчайшие детали его мимики. Он отпускает меня и принимает вертикальное положение, усаживаясь в кресло и возвращая свое внимание к документу, на котором проставлена его подпись. В этот момент он поправляет свои волосы, цвет которых можно сравнить с насыщенными чернилами, и легко закусывает губу.

— Вилларе убил слишком много наших солдат, Ева, — объясняет папа, моя грудь напрягается и сжимается, словно внутренности смешались в одну вязкую и противную кашу. — Нам нужна защита, пока мы не восстановимся. Только Моретти могут гарантировать нам безопасность, а брак укрепит договор.

— Вы могли бы выдать меня, но не Камиллу.

— Не жертвуй собой ради других. Это ее судьба, и она либо справится с ней, либо умрет.

Я зажмурила глаза. Неприязнь ударила в горло, но я подавила в себе жалость к двоюродной сестре.

— Тогда я пойду собирать вещи, — я натягиваю улыбку.

— Беги, солнышко.

Папа в последний раз заключает меня в объятия, обойдя стол и подойдя ко мне, и я уткнулась в его грудь, спрятанную под домашней футболкой. Оглядывая мышцы папы, я вздыхаю и плотнее прижимаюсь к нему, чувствуя, как его пальцы скользят по моим черным волосам, заплетая прядки в небрежные косички, создавая ощущение комфорта и безопасности. В этом жесте чувствуется глубокая привязанность и близость, укрепляющая наши семейные узы. Я нахожу в его объятиях утешение и поддержку.

Мне всегда хватало его любви и внимания.

Я прохожусь по дому в одиночестве, и эти стены мне напоминают об умершем брате. Я касаюсь их, и в голове проносится детский смех Сэма. Слезы моментально застывают в глазах, и я шмыгаю, не смея проявлять чрезмерную слабость.

Он умер 17 июля 4 года назад днем.

Я должна была его уберечь, но из-за моей невнимательности он умер.

Он не выжил.

Я всхлипываю и прижимаюсь лбом к большому портрету, где изображена наша небольшая семья. Я, мама, папа, Верона и Сэм — мы были такими счастливыми, и родители делают вид, что отпустили Сэма, отпустили его уход, но я знаю, что в их сердцах прожжена дыра адской боли.

Я люблю свою семью.

— Ты не виновата, Ева, — я услышала за спиной нежный голос мамы.

Я оборачиваюсь и замечаю родителей. Папа крепко приобнимает ее за талию и прижимает к себе, пусть они и не такая известная семейная пара, как Данте и Эвелина, но я знаю, что они любят друг друга, пусть их брак и был фиктивный.

— Дарья, ваши вещи упакованы для перелета. Хотите что-то изменить в содержимом багажа или проверить его наличие? — спросил наш личный охранник, ответственный за контроль багажа и личных вещей.

— Нет, — мама качает головой и смотрит на меня, прижимаясь к папе.

— Я надеюсь, подарок для семьи Моретти готов? — папа прочистил голос и сменил тон на более серьезный.

— Все ваши поручения выполнены.

Он кивает и позволяет охраннику покинуть гостиную. Я вновь отворачиваюсь к стене и всматриваюсь в глаза брата, запечатленного на портрете, фокусируя на нем внимание. Мои губы предательски задрожали, и ресницы намокли горькими слезами, несущими в себе оттенок внутренней боли.

— Ева.

Родители обхватывают меня со спины, и я развернулась к ним, моментально оказываясь в объятиях сразу двоих. Среди холодных стен смерти я отыскала покой в объятьях мамы и папы, только они для меня лучшие и верные друзья.

Я чувствую еще одни руки, подошедшая Верона также оказалась в наших объятиях. Я рассмеялась. Мне стало так щекотно от их дыхания, и они подловили мою улыбку.

— Не вини себя, — поговаривает мама, поправляя мои распущенные, слегка кудрявые локоны темных волос. — Ты имеешь право на ошибки.

— Эта ошибка непоправима, мам.

— Мы не виним тебя, — подначивает Верона.

Я тяжело вздыхаю и киваю.

Но внутри души я все равно продолжаю себя винить за это. Видеть, как умирает брат, и я ничего не смогла предпринять.

Я виню только себя.

Но я берегу брата внутри разбитой души.

Прости меня, Сэм, за то, что жизни лишила.

Я надеюсь, тебе мягко там, на облаках.

***

Я выхожу из черного лимузина, который нам предоставил Данте Клементе Моретти по приезде во Флоренцию. Значок пистолета свидетельствует о принадлежности к мафии, но этого не поймут простые люди, не знающие истинного лица многих богатых людей.

— Здравствуйте, — с уважением произношу я на четком английском, слегка склоняя голову перед Данте и Эвелиной, а после легонько ударяю сестру в бок локтем, чтобы она повторила за мной.

Чертова упрямка.

— Добро пожаловать, дорогие Эльсен, — голос Данте вживую показался мне жестоким и пугающим.

Горячие мурашки пробежали по моему позвоночнику, и короткие волоски встали на затылке.

Нас пропускают внутрь громоздкого особняка, и моя челюсть едва ли не отвисает. Людей просто пропасть, а зал украшен торжественными цветами, и лакеи разносят напитки с вкусностями. Вдали я узнаю Доминика Алдо Моретти в строгом костюме, а рядом с ним грациозная девушка в пастельно-розовом шифоновом платье, он держится за талию хрупкой девушки, и они о чем-то беседуют. Следом появляется Стефано, тот, чья помолвка состоится с моей двоюродной сестрой.

Я хмурю брови.

На первый взгляд он совсем не похож на человека с психологическими отклонениями. Но стоит учесть, что тираны часто маскируются, создавая образ мягкого и заботливого лидера. Хотя это не всегда происходит, такая стратегия показывает их высокую адаптивность и психологическую гибкость.

Кажется, он тоже нервничает.

Стефано куда-то исчезает из моего поля зрения и скрывается в толпе. Я замечаю напряжение между Домиником и его ненаглядной девушкой, они ссорятся, что ли? Доминик выглядит недовольным и с жаждой что-то получить от неë, но его отвлекает другая незнакомка с русыми волосами, а он уходит и сливается с толпой.

Его спутница осталась в недоумении.

— Разве это не нонсенс? Он поддерживает романтические отношения с двумя женщинами одновременно? — сестра выражает свое негодование, произнеся это с излишней экспрессией, что вынуждает меня снова применить легкое толкание ее в бок.

Непослушная сучка!

— Веди себя приличнее, — шиплю я. — Они сами разберутся, а язык держи за зубами.

— Он выглядит просто отвратительно! Две девушки, вы только посмотрите!

Я затыкаю Вероне рот ладонью, видя, как люди оборачиваются на нас. Я снисходительно улыбаюсь и спешу увести сестру как можно ближе к углу, чтобы она перестала нести импульсивную чушь.

— Ты просто...

Я не успеваю договорить, потому что моя макушка врезается в чью-то до ужаса широкую и массивную грудь. Неожиданное столкновение прерывает мою речь, и я на несколько секунд теряю способность говорить.

— Ой!

— Дамы, будьте внимательнее, от кого убегаете? — мужской голос, обладающий интонацией непринужденности и внутреннего покоя, демонстрирует явные признаки дружелюбия и хорошего настроения.

Верона застыла, её тело непроизвольно задрожало, а щеки вспыхнули стеснительным румянцем. Она отвела взгляд, полный смущения. В этот момент я увидела мужчину и не смогла сдержать спонтанного удивления.

Аид...

— Какое знакомое лицо, — мужской взгляд, исполненный хищной алчности, фокусируется на Вероне.

Я рывком закрываю ее своей спиной и натягиваю улыбку, чтобы не показаться той, кто ненавидит уже с самого начала знакомства. Ненависть стоит скрывать, и только потом использовать ее в своих намерениях.

Поправляя свое нежно-розовое платье-макси, напомнившее мне клубнику со сливками, с бретельками-русалочками и пайетками, я выпрямляю спину, но все еще пряча Верону.

— Вы явно ошиблись, — спокойно говорю я, контролируя свои эмоции.

— Верона, — отметил он, вспомнив и приподняв подбородок, и сделал глоток шампанского. — Лондон. Моя квартира.

— Вы знакомы с моей дочерью?

Папа, ты не вовремя.

Мое сердце тревожно замирает. Я пообещала Вероне, что отец не узнает о произошедшем. Но как сохранить верность этому обещанию, если Аид может разрушить все мои планы? Я оказалась в сложной ситуации, где нужно тщательно продумать каждый шаг, чтобы минимизировать риски.

Сердце стучит бешено, если бы не гул в толпе, папа бы явно услышал, как я нервничаю.

— Нет, сэр, — спокойно ответил Аид, снова погружаясь в алкогольный напиток. Его взгляд, задержавшись на мгновение, переключился на моего папу.

Я почувствовала огромное облегчение, когда этот груз наконец упал с моих плеч. Но, хотя ситуация явно разрешилась, непонятно, почему Аид не сказал ему правду и решил умолчать.

— Позвольте предложить вам оценить качество шампанского, — искусно вводит в разговор Аид, стремясь ослабить ужасное напряжение, витающее в душном воздухе.

Отец, показывая свою приятную благосклонность, растягивает губы в улыбке и принимает напиток из рук мужчины, который, предварительно сняв с подноса один бокал, передает его моему отцу. Они традиционно чокаются краями бокала и сразу же находят тему для разговора, оживляясь беззаботным общением.

— Что это было? — не поняла сестра, спрашивая у меня шепотом.

— Не знаю, но он явно не хочет признаваться, что вы уже виделись, — пожимая плечами, я увожу сестру.

Чувствую, этот вечер будет странным и многообещающим.