Пока бьётся моё сердце

МИРАНДА СИДЕЛА НА КРОВАТИ, в мягких, светлых шортах и растянутой футболке с faded-принтом «Van Gogh’s Starry Night», босыми ногами закинутая пледом. На коленях – старая тетрадь с чёрными полями, в руках – карандаш, но рисовать ей не хотелось. В голове стоял звон, будто комната слегка покачивалась. Её комната всегда была светлым укрытием — цветочные обои, полки с книгами, керамические фигурки и плюшевые игрушки, несколько постеров на стене: из фильмов и, конечно, один с космосом.

Туалетный столик пестрел украшениями: заколки, браслеты, духи, шкатулки,
парфюмерные пробники.

Рядом стоял аккуратный ноутбук, чуть дальше — чёрный экран телевизора, отражающий комнату, как тёмное зеркало.

Но самой неожиданной частью интерьера, которая всегда вызывала у гостей либо ступор, либо восхищение, был череп — настоящий анатомический учебный череп, пусть и пластиковый, но выполненный с точностью. Он стоял на книжной полке между Пироговым и Стивеном Кингом.

— Мина, ты точно нормальная была в шестнадцать? — как-то спросил Гарри, когда она распаковала его подарок с видом, будто это было кольцо с бриллиантом.

На самом деле, она начала клянчить его с тринадцати.
— Ну, у кого-то в шестнадцать — духи, платья и влюблённости, а у меня — мечта: череп! — гордо сказала тогда.

Гарри тогда усмехнулся:
— Я в шестнадцать просил мотоцикл. И... у меня была девушка, которая в свои шестнадцать хотела бриллиант. А ты...

Он вспоминал ту сцену каждый раз, когда заходил в её комнату и натыкался взглядом на тот самый череп. Иногда казалось, что Миранда — не просто его младшая сестра. Она — целый космос, смесь ангела и безумного учёного, хрупкой феи и мрачной ворожеи. То, как она легко переключалась между медицинскими терминами, цитатами из романов и сказками, психологией и рисованием, поражало его и пугало одновременно. Он знал — она не просто чувствительная. Она видела глубже.

Сегодня она выглядела уставшей, почти выжатой.
— Ты точно в порядке? — спросил он, приоткрыв дверь.

— Я просто... не понимаю, день это или ночь. Мне кажется, всё происходит где-то вне меня.

Он подошёл, сел рядом и положил руку ей на лоб. Температура была в пределах нормы, но его взгляд не отпускал тревоги.

— Ты же знаешь, я тебя не контролирую, просто...

— ...Ты пытаешься меня спасти. — тихо добавила она.

Он кивнул.
— Я просто слишком хорошо помню, каково это — потерять маму. Папу. Я не вынесу, если с тобой что-то случится. Даже если это просто переутомление.

Она слабо улыбнулась, глядя на череп.
— Помнишь, как ты его подарил?
— Ага. И как испугал свою тогдашнюю девушку, которая подумала, что он для неё.

— Ты странный, Гарри.
— Ты ещё страннее, Мина.

Они оба рассмеялись. Внутри комнаты становилось уютно. Но что-то всё же скреблось в воздухе — отголосок ночного холода, не до конца исчезнувшая тень в зеркале, неразгаданный шёпот в её голове…
Влад.
Миранда притихла, прикрыв глаза. Она снова чувствовала его. Где-то далеко — слабого, но живого.

Гарри закрыл глаза, вспомнил как он тогда впервые увидел крошечный свёрток с морщинистым личиком и тёмной шапкой волос — как у кукол, только настоящая. Она мяукнула — по-другому не назовёшь — и зашевелила крошечными пальчиками. Гарри помнил, как мама опустилась на диван, держа на руках Миранду, а он подошёл ближе, робко, весь замерев.

— Это твоя сестра, — сказала мама с уставшей, но счастливой улыбкой. — Миранда.

Он помнил, как потрясённо посмотрел на неё. Такая маленькая. Такая… своя. И как-то сразу ощутил внутри огонь — некий зов ответственности. Как будто кто-то включил внутри него тумблер: я старший брат. И всё.

Теперь, глядя на фотографию родителей, Гарри невольно сжал челюсть. Отец — с мягкими глазами и уверенной улыбкой. Мама — с рыжим вихром, держащая его за плечо. Они смотрели в камеру как одна команда. А Миранда? Она стояла в своей комнате, такая же, как и тогда, — только теперь высокая, с грустью в глазах и с этим чёртовым упрямством, которым так отчётливо пошла в отца.

Он повернулся к ней в дверях:

— Не забывай, что ты мне как дочь. И я за тебя любого...

— Гарри, — мягко перебила она, — не надо говорить «любого». Я взрослая. Я справляюсь.

— Ты пытаешься справляться, — уточнил он, проходя мимо и кладя руки ей на плечи. — А потом валишься без сознания где-то в городе, и какой-то… — он едва не выругался — …какой-то тип приносит тебя без объяснений. И уходит.

Она молчала.

— Я просто... боюсь тебя потерять, — наконец сказал он. — Как мы потеряли их.

Он притянул её к себе, стиснув так, будто боялся, что она снова растворится, как в том сне, что снился ему в ту ночь.

Миранда обняла в ответ. На секунду ей стало тепло и безопасно. Но внутри уже зашевелилась тень. Тень Влада. Его взгляд, голос, его вина, его клыки. Его сила. И его боль.

Гарри — семья, кровь. Но Влад…

— Мне нужно выйти. Подышать, — прошептала она. — Немного.

— Только с шарфом, — строго сказал Гарри. — А лучше — с сопровождением.

— Гарри…

— Я серьёзно.

Она улыбнулась, но эта улыбка была короткой. Гарри снова вздохнул, как будто понимал, что не удержит. Никогда. Ни её детство. Ни себя. Ни даже правду, которая медленно подступала.

***

Ночь была тихой. Город спал под серебряным покрывалом фонарей, улицы вымерли, и только лёгкий ветер шелестел сухими листьями, будто шептал имя.
Имя, которое Миранда больше не могла держать внутри.

Она стояла в парке. В том самом — недалеко от дома, где когда-то Влад впервые коснулся её руки, а потом, медленно, как будто опасаясь, что она исчезнет… поцеловал. Там всё началось. А теперь всё — как будто оборвалось.

Шарф соскользнул с плеча, она даже не заметила. Руки дрожали. Сердце стучало глухо, как будто изнутри звало к кому-то, кто далеко. Или… уже не совсем здесь.

— Влад… — голос сорвался, и она зажала губы. А потом, не выдержав, повторила:
— Вла-а-ад…

Ночь промолчала. Ответа не было. Только гулкие шаги собственных ботинок по влажной земле.

Она дошла до старой скамейки — та самая, где он сидел, будто вынырнув из прошлого. Та, где он смотрел на неё с каким-то древним, едва сдержанным голодом и болью, в которых всё же был свет. Свет, рождённый её смехом.

Миранда присела. Плечи задрожали.

— Где ты… — прошептала она, всхлипывая. — Почему мне так… пусто? Почему я чувствую, будто ты рядом, а потом… исчезаешь? Почему я вспоминаю то, чего не должно быть?..

Слёзы катились по щекам. Она заплакала по-настоящему — без звука, но с той болью, которая вырывает душу. Заплакала, как плачут по живому, кто не умер — но исчез.

И в этот момент…

— ...любимая…

Звук. Не голос — зов. Не снаружи, а внутри. Сердце словно содрогнулось. Воздух стал гуще. В глазах — вспышка. Не белая. Синяя. Как его глаза.

Она резко подняла голову. Никого. Но в груди — огонь. Не боль — связь. Он… он жив?

***

Где-то далеко, в чужом холодном склепе, среди камня и древнего дерева…

Влад лежал в гробу. Лицо бледное, губы еле тронула кровь. Грудь не дышала — и всё же душа его металась. Астральный сон не давал покоя. Внутри снов — её голос. Её плач. Её дыхание.

Он видел парк. Скамейку. Её плечи. Её слёзы. Хотел крикнуть — голос не слушался.

— Миранда, — прошептал он, уже там, между сном и смертью. — Не зови… я не могу…

Но она слышала.

И он почувствовал её боль. Она тянула его. Любовь — древнее крови. Глубже времени.