Пока бьётся моё сердце

МИРАНДА ВЫШЛА ИЗ ВАННОЙ в лёгком халате, тело обволакивало приятное тепло, а голова была тяжёлой - не от воды, а от мыслей.
От него.

Свет был приглушён. Лишь ночник в углу отбрасывал мягкое сияние на зеркало.

Она машинально подошла к нему.
Подумала, что надо бы уложить волосы, но вдруг замерла.

Отражение смотрело на неё... не совсем ею.

Вместо нежно розового халата - золотая ткань, вышитая жемчугом. Платье плотное, богато расшитое, с длинными рукавами и горловиной, усыпанной мелкими бусинами. На плечах - накинут мех, серо-серебристый, будто тень от луны. Корона. Не просто украшение - власть на голове. Высокая, инкрустированная рубинами, венчающая образ как финальный штрих в портрете королевы.

Лицо - то же. Но другое.

Сильнее. Спокойнее. Вечнее.

Та женщина не боялась ни времени, ни смерти.
Она смотрела с лёгкой улыбкой - как будто знала, что Миранда вот-вот что-то поймёт.

Вокруг отражения - каменные стены, бархатные шторы, огонь факелов.
Это был не её дом.

Это был - её дворец.

Миранда чуть пошатнулась, оперлась о раковину. Сердце забилось быстрее.

А затем... губы в отражении зашевелились. Но она не говорила.

Только отражение. Только та - другая.

| - «Вспомни...»

Голос был её, но старше. Глубже. В нём было всё - тоска, любовь, гордость, жертвенность.

| - «Ты поклялась. Мы поклялись. Сквозь смерть. Сквозь время. Вспомни...»

Миранда ахнула.

Она шагнула ближе - но отражение не двигалось вместе с ней. Оно оставалось там - за стеклом, в той эпохе.

Её руки дрожали. Воздуха не хватало.

- Кто ты... Кто я...

| - «Ты - Я. Мы - одна. А он... всё ещё ждёт.»

Миранда опустилась на край ванны.

Сердце бешено стучало.
Зеркало... говорило с ней?
Нет. Не может быть.

Она сделала шаг назад, но ноги предательски подогнулись, и в следующий миг всё исчезло - свет, ванна, аромат лаванды.

Тьма.

***

...и снова свет.

Утро было хмурым, как будто небо разделяло её тревогу. Элизабетта стояла у окна своей комнаты, длинные тёмные волосы струились по спине, контрастируя с тонким полотном её рубашки. Синие глаза, светлые, почти ледяные, смотрели на цветущий сад за каменной оградой, но видели совсем другое — тревожное письмо и гнетущее молчание за ужином.

Она всегда была особенной. «Моя звезда», — говорил отец, гладя её по волосам, в то время как другие дети — старшая сестра Аделина и брат Теодор — испепеляли её взглядами. Отец был властным, сдержанным человеком, но с ней позволял себе быть мягким. Он верил, что Элизабетта станет великой дамой, женой достойного человека. Он готовил её к этому с детства. Но теперь... он выбрал за неё.

— Ты должна быть благодарна, — холодно сказала Аделина, когда Элизабетта поделилась своей тревогой. — Нас бы и не спросили.

— Не твоя жизнь, — отрезала Элизабетта и вышла, не дожидаясь ответа.

Слёзы подступили лишь в одиночестве, в любимом уголке сада, за россыпью шалфея и лаванды. Там она пряталась с детства. Туда приносила дневник, в котором бережно хранила засушенные лепестки, травы, рисунки и мысли. Там были и записи о её снах — странных, будто живых, где она всегда бежала по мрачным коридорам, звала кого-то по имени, которого не помнила по пробуждению.

Сегодня она не писала. Просто сидела на мраморной скамье и сжимала в пальцах тонкую веточку жасмина. Она не хотела быть чужой женой. Не хотела быть проданной. И не хотела прощаться с отцом. Он был единственным, кто действительно видел в ней душу.

Позже, за ужином, отец подошёл к ней, когда зал опустел. Он положил ладонь ей на плечо.

— Я знаю, дитя моё. Но поверь — это к лучшему. Он сильный, честный, благородный.

— Я не люблю его, отец, — прошептала она, не поднимая взгляда.

— А ты полюби. Или научись уважать. Это почти одно и то же.

Он поцеловал её в висок, а она вцепилась в ткань его рукава, как маленькая девочка.

На следующее утро она отправилась на прогулку одна, чтобы подумать. Словно чувствовала: её путь скоро изменится.

Сад был погружён в тёплый, душный свет полудня. Воздух благоухал жасмином и мокрой землёй — после вчерашней грозы деревья словно выдохнули. Элизабетта шла по гравийной дорожке, держа в руках тонкий томик стихов. На тонком запястье — браслет, который она хранила в коробке под подушкой. Когда-то его носила мать.

— Опять ты в моих вещах, — резко обернулась она.
На пороге ротонды стояла сестра, самодовольно подняв подбородок. В руках — одна из засушенных роз Элизабетты, аккуратно вынутая из гербария.

— Всего лишь цветок. Перестань быть такой драматичной, Эльза, — с усмешкой бросила старшая.

— Это была роза из сада мамы. Ты знала. — Голос Элизабетты дрожал. — Тебе всё мало?

Прежде чем старшая успела ответить, из глубины сада шагнул отец. Его голос прогремел, как раскат грома:

— Хватит.
Он подошёл медленно, но взгляд его был яростным.
— Ты заставила сестру плакать. Ты снова лезешь туда, куда не смеешь. — Он смотрел на старшую дочь, и на лице его впервые за долгое время была не усталость, а гнев.

Та только хмыкнула и удалилась, обиженно стуча каблуками по дорожке.

Он тяжело вздохнул и опустился на скамью у фонтана.
— Иди сюда, Эльза, — сказал тихо.

Она села рядом. Он взял её за руку — его ладонь была грубой, тёплой, пахла табаком и землёй.

— Прости, — произнёс он. — Я всё время занят. Всё один, всё сам. Я хочу... хочу, чтобы ты знала: ты для меня — свет. Такой, как была твоя мать. Ты ведь знаешь, что мы с Владимиром Драконом давно решили — ты станешь женой его сына. Он обещал. Обещал, что примет тебя как дочь.

Элизабетта опустила голову. Птицы щебетали где-то в листве, словно спорили.

— Я помню, как он говорил: «Влад полюбит её, как если бы сама кровь велела». А ты… ты вырастешь, и приведёшь ко мне в дом своих детей, будешь смеяться, как твоя мама, — голос его задрожал. — Я не хочу, чтобы ты уходила. Но я не могу забрать твою судьбу. Я должен исполнить данное слово.

Она молчала. Слёзы подступили к глазам.

— Отец... А если я не хочу?

— А если Влад не захочет? — спросил он, глядя ей в глаза. — Или ты думаешь, я не сомневался? Но... я верю ему. Он сын князя. Он не просто мальчик. Он...

— Он странный. — Она впервые позволила себе усмешку. — Холодный. Убивает без колебаний. Я слышала как сжёг комнату с варварами, как он посадил на кол Баяр. Мне от этого неуютно.

— Он защищает свои земли— значит, он честный и своими методами он надёжный. Поверь, глупым он не будет. А ты — будешь счастлива. Я знаю.

Элизабетта не ответила. Она положила голову отцу на плечо. Слишком много одиночества за последнее время. Слишком много мыслей, которые некуда было выплеснуть.

Мать умерла при шестых родах, рожая младшего братика. Отец постарел, хотя никогда не жаловался. Трое младших братьев остались на ее попечении после замужества самой старшей сестры.  Младшая сестра — как чужая. А теперь — брак, обещание, имя, судьба.

Ей хотелось быть сильной. Но внутри — слишком много боли, слишком много слов, которые она писала по ночам в дневник, хранила между страницами гербария.

Она сжала отцовскую ладонь:
— А если он и правда полюбит меня?

— Тогда ты станешь самой счастливой женщиной. И я не буду бояться за тебя, — прошептал он.

Они сидели в тени раскидистого вяза, откуда открывался вид на старый сад с потемневшими от времени статуями и белыми птицами, что кружили над фонтаном. Элизабетта молчала, склонившись к плечу отца, а он сжимал её тонкую ладонь в своей широкой и грубой руке, как будто пытался удержать ускользающую нить детства.

— Он пообещал мне, Эльза, — тихо сказал отец. — Владимир поклялся, когда ты ещё была совсем крохой. Он говорил: «Я приму её как родную. А мой Влад — он будет рядом. Он будет оберегать её. Я знаю его сердце». Я верил ему. И верю до сих пор. Это была не просто договорённость. Это было братство, честь… судьба.

— Но не моя судьба, — спокойно ответила она, не убирая руки. — Ты видишь меня, но слышишь ли? Я не хочу быть чьей-то обязанностью, отче. Ни Владом, ни даже самим Богом.

Он чуть качнул головой, опустив взгляд на её серьёзные, ясные глаза. Такие же, как у матери. Такая же порода.

— Ты ещё не знаешь его… Ты не знаешь, каким он был мальчишкой. Как смотрел на тебя, тогда когда мы устроили бал в честь рождения Христова, когда ты спала в колыбели. Как трогал твои завитки и говорил: «Она как снег. Только живой».

Элизабетта усмехнулась, горько:

— Он не трогал меня с тех пор. Он — чужак. Он холодный. И я не снег, отец. Я пламя.

Они оба замолчали. Над деревьями пролетела пара птиц, коснувшись крыльями света.

— Ты будешь прекрасной женой, Эльза. Ты рождена из любви. И любовь найдёт тебя, даже если ты отвернёшься от неё. Я увижу, как ты идёшь по саду, а за тобой бегут дети… мальчик с твоими глазами и девочка — с его. Я прожил войну, предательство, смерть, но верю в это. Я молюсь чтобы увидеть детей своей ненаглядной принцессы, прямого отражения своей Элинор.

— Ты видишь во мне маму, — сказала она тихо. — А я всё чаще чувствую только одиночество.

— Она ушла не по своей воле. Бог забрал её. Но ты осталась. Ты моя надежда, моя боль… моя звезда, Эльза.

— А ты мой меч, отче, — сказала она, положив ладонь ему на грудь. — Ты сильный. Но ты не слышишь, когда я кричу без звука.

Он обнял её, крепко, тяжело, как последний раз, и прошептал:

— Тогда кричи громче, моя девочка. И знай — я всё равно останусь на твоей стороне. Даже если ты отвергнешь всё, что я построил.

— Он видел меня? Ну этот твой Влад — Элизабетта вскинула голову, её голос дрогнул, будто между словами проскользнуло нечто большее, чем просто любопытство.

Отец кивнул, сжав её ладонь.

— Ты была крошкой. Совсем младенцем. Я помню, как он подошёл и посмотрел на тебя, серьёзный такой… слишком серьёзный для семилетнего мальчика. А потом вдруг улыбнулся. Сказал, что ты — как солнце, но не ослепляешь.

Эльза опустила взгляд, её ресницы дрожали.

— А потом?

— Потом... всё изменилось, плен турки, смерти близких, — голос его стал глухим. — Владимир, его отец, ещё в детстве, увёз жену и Влада в Лондон. Влад был маленький, без мамы не мог. Здоровье Евросинии было уже ни к чёрту. Я всё просил не рисковать, остаться… Но ты же знаешь Владимира. Он не мог смотреть, как она угасает. Там, в Лондоне, им выделили временное жильё — хороший особняк. Холодный, мрачный… и в ту ночь она умерла. При родах.

— Значит, он потерял мать, когда был всего лишь ребёнком, — прошептала Эльза.

— Да, — отец закрыл глаза. — А потом пришлось расти быстро. Слишком быстро. Его братья — Мирча, всегда был серьёзен, старше на два года, и Раду — тот младше. Но именно Влад принял на себя тяжесть, которую не должен был нести.

— Он знал, что вы выдадите меня за него?

— Тогда нет. Ему было всего четыре. Узнал недавно, когда ему было семнадцать, то ли двадцать, то ли восемнадцать. Но это было до смерти его отца , — тихо сказал отец. — Владимир тогда пообещал. Что твоя рука — за его сыном. Так мы связали наши дома. Не из жадности. А из веры. В старую кровь. В то, что вы вдвоём… сможете стать чем-то большим, чем просто мужем и женой.

— А если я не смогу его полюбить?

Отец взглянул на неё с теплотой:

— Ты уже похожа на мать, Эльза. Такая же гордая. Такая же сильная. Но ты не знаешь, сколько нежности спрятано в тебе. Я не прошу любить — я прошу понять. Познать. А остальное… придёт.

Они сидели, держась за руки, и смотрели, как в небе кружат птицы. В их молчании было больше слов, чем могли бы вместить дневники Эльзы или уставшие глаза её отца. Мечты медленно сплетались с памятью — о той, что ушла, и о той любви, которая, возможно, ещё только начнётся.

Трансильвания. Где-то между горами и лесом. 1449 год.

Колесо повозки заскрипело, кони фыркнули. Караван дворянина Келемена медленно продвигался по узкой тропе среди сосен, направляясь к старому замку рода Басарабов, или как их теперь называли Цепеш. Элизабетта сидела в повозке, задрав ноги на сиденье, с раскрытым гербарием на коленях. Сквозь стекло кареты пробивался луч света, ложившийся на её тетрадь.

Писала быстро и цепко, тонким чернильным пером:
"Золототысячник — цветёт вопреки холоду. Успокаивает сердце. Как и один из присутствующих — хоть и с колом в руке, но умеет глядеть, будто видел тебя раньше..."

Она вздохнула, опустив перо, и, уловив боковым зрением вспышку алого цвета в траве, шепнула:

— Остановите повозку! — вдруг скомандовала она резко.

— Миледи, это... — начала было служанка, но осеклась под её взглядом.

— Там, вон там — волчье лыко. Или это чемерица? Надо проверить. — Элизабетта уже спрыгнула с повозки и нырнула в кустарник, стягивая перчатку.

Путь поворчал, но стоянку позволили. Карета заскрипела на месте, а служанка  тревожно вглядывалась в лес.

Слов не дожидаясь, Элизабетта спрыгнула на мягкую землю. Длинное серое платье зацепилось за куст. Она освободила подол и пошла к зарослям. Тут же рядом показалась её служанка, Магдалена, тихо звавшая её.

— Госпожа, не уходите далеко!

— Молчи, Магдалена. Это может быть последняя находка до Лугожа. Я быстро.

— Госпожа, это совсем не подобает!

— Не подобает — это сидеть как статуя и играть роль будущей жены на заказ. А это наука! — бросает
Элизабетта и шагает в сторону кустов.

Она уже почти добралась до растения, достаёт карандаш, как вдруг лошадь взбрыкивает и встает на дыбы. Из чащи доносится шум. Кто-то пробирается сквозь листву — резко, решительно. В миг, когда Элизабетта поворачивает голову, из леса появляется мужчина в чёрном плаще и кольчужной рубахе. Он резко хватает её за плечи и оттесняет в сторону.

— Осторожно! — голос был резкий, мужской.

Она теряет равновесие, но он подхватывает её и удерживает. Птица — пёстрая, с золотым оперением — взлетает из-за кустов и исчезает. Тишина.

Он стоял между ней и деревьями, в чёрном длинном плаще, сапогах с серебряными пряжками. Лицо загорелое, с лёгкой щетиной. Чёрные волосы до плеч. На груди — эмблема с драконом. Глаза... опасные. Слишком внимательные.

— Вы что творите?! — воскликнула Элизабетта, распрямляясь. — Это была прекрасная возможность для зарисовки!

— Это была прекрасная возможность быть укушенной, — буркнул мужчина.

— Я могла справиться сама.

— С лошадью? Или с птицей, которая могла оказаться волком? Или затоптанной. Вы одна здесь?

— Нет, — её голос потемнел, — я с дюжиной тётушек и ещё четырьмя гусями. Вы всегда нападаете на беззащитных художников? — язвительно поинтересовалась она, стряхивая травинки с рукава.

— Я спас вам жизнь, — хмуро ответил мужчина, не глядя.

— От вдохновения?

— От глупости.

— Ваша грубость придавила бы лису быстрее, чем моя фигура, — прошипела она.

Он впервые посмотрел на неё внимательно. Не просто взгляд — оценивающий, аналитичный. И удивлённый. Не селянка. Говорит дерзко. Руки — ухоженные. Осанка... родовитая.

— Кто вы?

— Художник. Учёная, может быть. Угадаете?

Он усмехнулся.
— У вас есть травы, острый язык и гербарий. Звучит как ведьма.

— Судя по вашему знаку, — она кивнула на серебряный медальон с драконом на его груди, — вы с мечом дружите лучше, чем с манерами.

— А вы — с колючками лучше, чем с благодарностью.

— Я могла бы вас многому научить.

— Например?

— Манерам и этикету.

— Это зависит от того, женщина вы или ведьма, — усмехнулся он и украдкой глянул на её зарисовки.

— Ведьма? — она сощурилась, забирая дневник. — Вам бы стоило бояться за свою бороду, если б я ею была.

— Судя по знаку на обложке, вы с травами дружите. Ведьма, не иначе.

Элизабетта прищуривается:

— Если вы сожжёте меня, убедитесь, что делаете это с манерами.

— Простите. Не смог удержаться. — он смотрит внимательнее. — Вы ведь записываете не просто названия...  — Он поднял руки в притворной капитуляции, но взгляд его оставался цепким. — Хотя... эти записи. Вы понимаете состав трав. И знаете, где искать редкие ядовитые растения. Вы... не похожи на обычную барышню.

— А вы, вижу, умеете читать между строк. Необычно.

— Я изучал. В Константинополе...

Они оба замолкают. Нечто неуловимое проходит между ними. Связь. Признание. Зеркальность.

— Вы правда знаете латинь?

— И арабский. А вы?

— Стараюсь. Пытаюсь.

Она хотела что-то сказать, но на мгновение — взгляд в глаза. Что-то в нём было... знакомое. Как эхо.

Он сделал шаг вперёд, склонившись и взяв с ее рук раскрытую тетрадь. Полистал.

— Тысячелистник. Белладонна. Мандрагора. — Он задержался на одной странице. — Это из трактата Виллана де Луна. Я читал. В Турции.

— Вы... изучали травы?

— Да в монастыре Святого Иоанна. Вы удивлены?

— Ещё как, — прошептала она, поворачиваясь. — У нас одни и те же книги. И, похоже, одни и те же тени...

— Я изучал. Когда был в плену. Тысячи книг. Язык целителей, яды, лекарства. — Он приподнял бровь. — А вы?

— Я… просто люблю учиться. — Она замерла, впервые потеряв почву под ногами.

Он смотрел на неё, как будто узнавал.

Мгновение между ними натянулось, как струна. Она отняла тетрадь, не скрывая ревности.

— А вы кто? — спросила она.

Он медленно поклонился, с издевкой:

— Маньяк. Возможно — душитель. Удушаю женщин вниманием и вопросами.

Из повозки испуганно вылезла Магдалена.

— Миледи?! Всё в порядке?

Элизабетта рассмеялась, взглянув на мужчину через плечо:

— Спокойно, Магдалена. Он пока только шутит.

— На душителя он не похож, — пробормотала Элизабетта, — те больше молчат. А этот — слишком многословен. И не с верёвкой, а с глазами всё осматривает...

— Кто ты, дерзкая девчонка? Служанка? Крестьянка с королевской походкой?

— Я госпожа, — спокойно, с достоинством произнесла Элизабетта. — А это — моя спутница. Запомните нас правильно.

Он смотрел на неё, как будто узнавал.

Мгновение между ними натянулось, как струна.

— А вы кто господин, если без шуток? — парировала Элизабетта. — Придворный с комплексом Бога? Или просто варвар с мечом?

Мужчина задержался в молчании, будто взвешивая. Затем подал ей руку:

— Лишь тот кто ищет покой миледи. И отправляется во дворец.  А куда вы направляетесь?

— На кол. — бросает она с кривой усмешкой.

Служанка сзади, тяжело вздыхая:

— Мы едем в замок Цепешей. Господин Басараб ждёт нашу госпожу.

Он хмыкает.

— Цепеш, говорите? Это прозвище давно превратили в приговор.

Она не ответила.

Он шагнул ближе, вновь без страха, и подал ей руку.

— Вы слегка порвали себе подол. Разрешите?

Она не хотела брать, но... взяла. Сомкнула пальцы. Её ладонь — тонкая, как у ребёнка. Его — тёплая, сильная. И как будто слишком знакомая.

Когда он помог ей подняться, она прошептала:

— Что-то... странное.

Он кивнул медленно.

— Знаю. Словно... мы уже встречались.

Элизабетта уселась в его седло, высоко, как на трон. Он шагнул рядом.

— Я знал, что вы не просто скучающая девица, — сказал он, почти ласково. — Но и не ожидал ведьмы с гербарием и кинжалом в глазах.

Она лишь коротко улыбнулась.

Дальше они ехали верхом на лошади.Он спереди, она сзади, с дерзким взглядом, выпрямившись. Сзади них ехала карета. Он молчал. Потом бросил:

— Что вы записываете?

— Список недостатков встреченного джентльмена. Уже вторая страница. Думаю моему будущему мужу понравится.

— Мужу? Ах, тогда не забудьте указать: подозрительно хорошо знает травы.

— Да. Подозрительно. Ведь если бы вы были рыцарем, вам не до ботаники.

Он задержался в молчании, будто взвешивая. Затем, остановился и повернувшись к ней подал ей руку:

— Владислав третий Дракул Басараб. Но народ предпочитает звать меня иначе. Для других — Цепеш.

Она чуть не выронила тетрадь.

— Цепеш?! Колосажатель? Вы тот самый?

— Вы разочарованы?

— Пока нет. Но у вас ещё есть время.

Он хмыкнул.

— А вы, леди Колючка с ядами и язвами, кто вы?

— Та, кого вы едва не раздавили, а теперь осматриваете, как рыбу на базаре. Больше вам и знать не нужно.

У ворот замка он не помог ей спешиться. Она спрыгнула сама, демонстративно выпрямив спину.

— Вы либо глухи, либо не обучены этикету. Сначала бросаетесь в кусты, потом игнорируете леди. Вы вообще знаете, кто я?

— Пока только то, что вы умеете сердиться и травы различать.

Тут из ворот вышел глашатай, с поклоном:

— Добро пожаловать, госпожа Вильгельмира Элизабетта Келемен, дочь господина Бела Келемена. Как там ваш отец?

Влад застыл. Медленно повернул к ней голову.

Она выдержала паузу, губы дрогнули.

— А вы, оказывается, не только грубый, но и не слишком проницательный.

Он наклонился ближе, почти касаясь её волос:

— Я знал. Просто хотел посмотреть, как далеко вы зайдёте.

Она чуть улыбнулась — впервые.

Магдалена сзади покачала головой и прошептала:

— Всё. Будет беда. Уж больно вы на друг друга смотрите.

И с этого взгляда — началась их история.

Ужин подали в небольшом, уютном зале с резными окнами и высоким потолком, затянутым тяжёлым шелком цвета спелого граната. Пламя свечей дрожало в старинных подсвечниках, отбрасывая золотистые тени на каменные стены. Элизабетта сидела напротив Влада, сохраняя сдержанную осанку, но взгляд её был живым — полным интереса, размышлений и... лёгкого вызова.

— Всё же вы очень искусно готовите атмосферу, — с полуулыбкой сказала она, опуская глаза на аккуратно выложенные овощи. — Даже кабачки тут выглядят подозрительно... элегантно.

Влад усмехнулся, не отрывая от неё взгляда:

— Я польщён, мадемуазель. Надеюсь, они не ранят вашу доверчивую душу?

— Смотря чем их фаршировали, — не осталась в долгу она.

Он мягко рассмеялся. В этом смехе не было показной вежливости — он звучал как лёгкая, неожиданная радость. А потом, будто бы между прочим, сказал:

— Вы очень наблюдательны. И умны. Такие качества редки — особенно в этом веке, где многие боятся даже задуматься о собственных желаниях.

— А вы — даже очень понимающий — чуть прищурилась она, поправляя волосы за ухо. — Вы упоминали Турцию?

— Да, моя юность прошла в Османской империи, — начал он. — Языки, логика, математика, астрономия, медицина… А иногда — и искусство войны. Я учился там. Но больше всего — истории. Истории людей, крови, правлений, предательств. И, конечно, язык. Всегда тянулся к словам.

— Звучит как сказка. — Элизабетта подошла ближе, глаза её блестели от любопытства. — Вам повезло.

Он усмехнулся.

— Повезло? Возможно. Но тогда я мечтал просто быть дома. Зато теперь — могу показать тебе хоть полмира, если захочешь.

Он встал и направился к книжной полке у стены. Провёл пальцами по корешкам и достал один том.

— Вот, к примеру, "Физика Алхазена". Книга написана на арабском. — Он протянул книгу ей. — Я прочёл её наизусть ещё до двадцати.

Элизабетта взяла её аккуратно, словно боялась обжечься. На секунду в её глазах мелькнуло что-то трепетное.

— Вы любите книги, — тихо сказала она. — Почти... физически.

— А разве их можно иначе? — Влад обошёл стол и подошёл ближе. — Я вижу, вы тоже. Вы ведь не из тех, кто читает только аннотации?

— Я всегда хотела учиться, — призналась она, взяв один из томов на древнегреческом. — Отец привозил книги, мама не запрещала читать, но… женщин у нас больше учили молчать, чем мыслить.

— Тогда ты уже делаешь невозможное, — произнёс он с тихим восхищением. — Ты читаешь и понимаешь…

— Я стараюсь, — с улыбкой ответила она. — Хотя иногда мне кажется, что иду против всех.

Влад подошёл к одному из стеллажей, провёл пальцами по корешкам томов на латинице, арабском, старославянском. Заметив, что она что-то прячет под платком на коленях, он мягко спросил:

— Что ты там скрываешь, книжная мышь?

— Это просто… моя тетрадь, — она раскрыла её и показала. — Заметки. Философия. Картинки. Бред. Но мне это помогает… особенно стихи Руми... Его строки успокаивают меня... когда мне...

— Одиноко... — произнёс Влад.

Элизабетта с удивлением посмотрела на него, в ночном свете луны и свечей ее синие глаза казались чем то кристалтным, невинным и притягательно приятным. Её нежные губы расплылись в улыбке.

Удивительно но они оба любили Руми. Их общая страсть к его стихам объединяла их. Такие разные, с разницей в возрасте. Но такие до глубы похожие. В глазах искры, а в груди трепет.

Он взял её тетрадь в руки и пролистал — его глаза блеснули. Он тихо произнёс:

— То что ты пишешь не бред. Словно, мысли, как порывы ветра — неуловимы, если не записать.  Ты удивительная, — сказал Влад.

Он протянул ей один из томов на латыни, и, заметив, как она невольно сдержала вздох, но всё же с интересом начала листать, одобрительно кивнул.

— Ты не боишься? — спросил он.

— Чего? — подняла на него взгляд.

— Что всё это — сложно, непонятно. Многие девушки моего двора просили лишь украшений, платьев и балов. Каталина, например, считала книги скучными. А Илона — упрекала меня, что я трачу время не на неё, а на бесконечные лекции и занятия. — Он пожал плечами. — А ты — другая.

— Я просто... хочу знать. Понимать. — Её голос стал тише. — В моём мире слишком часто от женщин ждут, чтобы они были лишь украшением. Но я хочу быть кем-то большим. — Она опустила взгляд. — Наверное, это глупо.

Влад тихо подошёл ближе. Его ладонь осторожно накрыла её руку, лежащую на книге.

— Нисколько. Это... прекрасно. — Его голос стал почти шёпотом. — Если ты хочешь — я буду с тобой до самого конца. Я стану твоим проводником. Я обещаю.

Он произнёс это не как принц, не как воин, а как человек, поражённый — если не сердцем, то умом точно.

Сзади бесшумно появилась служанка — Магдалена, преданная, как тень. Увидев, как её госпожа смотрит на будущего князя, и как тот с лёгким трепетом держит её ладонь, Магдалена слегка улыбнулась. В её взгляде не было ни ревности, ни страха — только тихое удовлетворение. Она чуть заметно кивнула Элизабетте, и той не нужно было слов, чтобы понять: "Ты можешь доверять. Я рядом, но это — твоё".

Поклонившись, служанка молча вышла, прикрыв за собой дверь. Тишина в комнате будто стала глубже. Только потрескивание свечей, да редкие вдохи.

И она впервые не отмахнулась от этого, не засмеялась. Только слегка улыбнулась, всё ещё ощущая его тепло на своей ладони.

Элизабетта — впервые за вечер — позволила себе мягко улыбнуться. Не кокетливо. Не вымученно. А искренне.

— Спасибо, Влад.

— Нет, благодарю я, — мягко ответил он. — Впервые за долгое время я встретил ту, с кем хочется говорить. Не приказывать. Не покровительствовать. А именно — говорить.

В комнате было только они двое — среди полок с книгами, словно между страницами ещё не написанного романа.

— Хочешь, я научу тебя латыни? — спросил Влад спустя пару минут, переведя дыхание.

— А ты будешь строгим учителем?

— Только если ты — непослушная ученица.

— Тогда у нас будут проблемы. — Она усмехнулась, чуть отводя взгляд.

Он тихо рассмеялся.

— Самые интересные проблемы в моей жизни начинались с таких учениц.

И в этот момент их взгляды снова встретились. Шутка затихла в воздухе, словно оставляя место новому чувству — осторожному, но настойчивому.

И может быть, именно тогда всё и началось по-настоящему. И время остановилось.

***

Миранда вздрогнула, тяжело вдохнув.

Она лежала в своей кровати.
Лоб влажный. Кожа бледная.

Гарри сидел рядом, мрачный, сгорбившийся.
Он держал её ладонь в своей руке, растирая её пальцы.

- Слава богу... Миранда, ты слышишь меня?

Она моргнула. Губы еле шевелились.

- Влад... Милый принц - выдохнула она едва слышно.

- Что?

Она посмотрела на него. И в её взгляде было нечто другое.
Словно пробуждение... не только от сна. А от жизни, прожитой раньше.

Гарри был бледен.
Он сидел рядом, всё ещё обеспокоенно глядя на сестру. Она приподнялась, слабо улыбнувшись, натянула на себя плед.

- Миранда, ты упала в обморок. Я слышал удар, чуть не снес дверь. Ты не отвечала...

Она старалась не смотреть ему в глаза.

- Прости... Я... Наверное, просто переутомилась. Стояла у плиты, потом ванна, пар... Вот и сработало. Всё хорошо.

Она говорила спокойно, даже мягко. Слишком спокойно. Голос - ровный. Лицо - собранное. Только глаза выдавали: она врёт. Себе. Ему. Всем.

Гарри медленно кивнул, не веря ни слову.

- Ты бы сказала, если б что-то случилось?

- Конечно.

- Ты не одна. Я рядом. Мышь, пожалуйста не молчи.

Она сжала его ладонь.
Он - всё, что у неё осталось в этом мире. Именно поэтому она ничего не сказала о Владиславе. Ни о зеркале. Ни о платьях. Ни о голосах из другого времени.

Она отвернулась к окну.
Смотрела в темноту.

| "Кто ты, Влад?
Почему я чувствую тебя, будто ты внутри меня?
И почему я...
...помню то, чего не было?"

***

Влад стоял в тени, у окна, глядя на улицу.
Тусклый свет фонарей отбрасывал слабое свечение на его лицо. Его пальцы дрожали.

Он был одет не в камзол и не в плащ - в чёрную рубашку, открытую на груди.
Грудь поднималась резко, неестественно часто. Его дыхание...
Сбивалось.

На полу - разбитая фарфоровая чашка.
Чай с вербеной, который предлагал библиотекарь, Влад случайно (или нет) выронил.
Капли травяного настоя растекались, как кровь.

Он вцепился в подоконник.

- Элизабетта.

Имя сорвалось с губ, как клятва. Как рана.

Он почувствовал.

Слёзы. Обморок. Вспышки прошлого. Вспышки её.

| Он и не знал, что ещё способен чувствовать так.

- Ты вспомнила... хоть крупицу.

Он зажмурился. Внутри - буря.
Не веками выстроенное спокойствие, а настоящий огонь.
Он рвался к ней.

Но не мог.

| «Слишком рано.»
«Ты снова боишься меня...»

Он провёл пальцами по груди, где когда-то - в другой жизни - она оставила ожерелье.

Внезапно за дверью послышался голос:

- Господин Цепеш, вы в порядке?

Он отвернулся, голос стал ледяным:

- Оставьте меня.

Тотчас тишина.

Он вновь поднял взгляд к окну. Где-то там, среди оконных огней - она. Его принцесса. Его пламя.

- Я найду тебя. И ты вспомнишь. Всё.