Пока я тебе нравлюсь, продолжай быть со мной
Последний экзамен был сдан в начале января, когда часы показывали одиннадцать утра. Джисон отмучился первым и со спокойной душой отправился восвояси — за красивые глазки, умение подать себя и харизму ему не могли поставить незачет. Снег прилипал к ресницам, и ладони порядком замерзали, но Хенджину было достаточно увидеть Феликса рядом с машиной, чтобы забыть обо всем этом и раствориться в тепле прелестных веснушек и аккуратных губ.
— Подвезешь до метро?
— Да хоть до дома, — Феликс улыбнулся, впустив мороз и Хенджина в салон дорогого автомобиля. Грозный водитель средних лет встретил внимательным взглядом и завел машину.
— Приедешь сегодня ко мне?
— Блин, я думал, что устрою себе спа-день и буду смотреть сериалы всю ночь, — пусть парень и говорил расстроенным тоном, в глазах у него не сверкало разочарованием. Приходилось перешептываться. — Собираешься знакомить меня с мамой?
— Мама на ночной смене будет, познакомитесь завтра. Хочу оставить тебя у себя на ночь.
— С чего бы мне оставаться у тебя на ночь?
Хенджин, заметив легкий блеск чего-то хитрого во взгляде, посмеялся в кулак. Они не собирались переходить на новый уровень так рано и уж тем более не говорили об этом ни разу — Хенджин всего лишь хотел, чтобы Феликс привык к его квартире. Когда машина остановилась у метро, он сказал:
— А у тебя нет выбора, — и скрылся за углом. Дорогущая BMW черного цвета уехала секундой позже.
К свиданию особо не нужно было готовиться, но вот уборка заняла кучу времени. Хенджин перемыл полы во всей квартире (и даже в маминой комнате), запустил стирку, потому что грязных вещей накопилось неприлично много, избавил чайник от накипи и сменил постельное белье на самое презентабельное из трех комплектов — постель украшали белые звезды на темно-синем фоне. Символично. Мама смотрела на все это с приятным удивлением, забравшись с ногами на стул, пока ее сын оттирал пятна чая от линолеума. Она, видимо, совсем не нервничала.
Встреча с Ли произошла в девять вечера в метро. Он был укутан в большой шарф, на плече болталась сумка с домашней одеждой, а глаза выражали полнейшее непонимание, когда они не поднялись на улицу, а поехали дальше — в самый конец ветки. Надо было поймать автобус, держащий путь в ближайшую область, где звездному небу не будут мешать огни столицы, и найти подходящий дом с более или менее чистой крышей.
— По-моему, это ты собираешься меня растлить. Знаешь, я, вообще-то, не готовился ни к чему, кроме знакомства с твоей мамой, — Ли докормил бездомного кота пакетиком с едой из ближайшего супермаркета и поднялся на ноги, вытирая ладони влажной салфеткой. Местность пригорода разительно отличалась от Сеула.
— Да, сейчас мы пойдем на эту крышу, — Хван указал на пятиэтажный дом и взялся за чужую ладонь. — А потом твое тело никто не найдет.
— Звучит заманчиво. Идиот.
Пробраться на крышу не составило труда, разгрузить забитый рюкзак — тоже. Парень разложил на кровле старый ненужный плед, найденный в шкафу во время уборки. В запотевшем контейнере лежали яичные роллы и четыре поджаренные сосиски — Хван никогда не расскажет, как тяжело далась готовка по первому рецепту из интернета, — а из термоса вновь валил горячий густой пар. На этот раз вместо какао был малиновый чай. Ли осмотрел все это с глупой улыбкой, хмыкнул своим мыслям и все-таки выдал что-то вроде: «Ладно, это довольно мило», потому что это действительно было мило.
— Вкусные роллы, ты сам готовил? — Феликс отложил деревянные палочки на крышку контейнера и принял в руки термос.
— Ага, первый раз.
— У тебя талант.
Хенджин посмеялся.
— Правда нравится?
Феликс, жуя сосиску с предложенным покупным кетчупом, зажмурился и кивнул, и Хенджин почти упал в обморок от радости. Джисон оказался прав: он переживает по пустякам. Хенджин, если честно, переживает о многом, если это связано с Феликсом, но Феликс всегда улыбчивый и радостный на их свиданиях, даже несмотря на то, что они довольно простые и, может, даже дурацкие.
Маленькие ладони покраснели, Феликс зябко поежился от ветра и накинул шарф на голову как косынку, и Хенджин достал из правого кармана черные перчатки, чтобы натянуть их на окоченевшие конечности парня.
— Все, теперь они твои. Они новые, я, вообще, себе купил.
— У меня есть перчатки, я просто не ношу их, — Феликс взглянул на ладони — перчатки оказались великоваты, — и его пробило на смешок. — У тебя такие огромные руки.
— А разве это плохо?
— Нет, это хорошо.
В итоге Феликсу пришлось согревать ладони Хенджина, потому что у того не было еще одной пары перчаток. Прилипая, снежинки таяли на щеках и застревали в ресницах. Было холодно, но терпимо, потому что Хенджин попросил Феликса позаботиться о себе и одеться потеплее. Феликс устремил восхищенный взгляд вперед. В небе сверкали бесчисленные звезды, окружающие одинокий полумесяц. В этом пригороде ничего не мешало их увидеть, а тишина, порой прерываемая отдаленным лаем собак, добавляла свиданию немного интимности. Хенджин опустил Феликса на плед, и теперь они вдвоем с открытыми ртами любовались небом и все еще грели руки в кармане хенджиновой куртки. Иногда щелкала камера телефона.
— Это реально круто.
— Я рад, что тебе нравится. Больше не хочешь есть?
— А ты взял еще что-то с собой? — Ли зевнул, глянув вправо, и загорелся счастьем при виде двух кексов с карамельной прослойкой. — Там как раз чай остался.
На некоторое время Хвану показалось, что этот парень совершенно такой же, как и он: небогатый студент, живущий где-нибудь неподалеку в похожей квартире. Сейчас у Ли будто не было всей этой дорогой одежды, кучи денег на банковском счете и айфона последней модели. Хван не смог сдержать себя и поэтому поцеловал его с прытью и со вкусом — так, что в губах отозвалось болью и Ли зажмурился, но не отстранился.
Часом позже в квартире на шестом этаже загорелся свет. Хенджин заботливо поставил чужие ботинки на тряпочку рядом со своими, чтобы грязный снег не испачкал чистые полы, и помог Феликсу избавиться от верхней одежды. В нос ударил запах хлорки, средства для мытья полов — Феликс с трепетом осознал, что к его приходу подготовились — и женских духов. Феликс влез в тапочки, окинул скромную кухню взглядом и сказал:
— Тут довольно уютно.
Хотя Хенджин не разделял его мнения. Но это приятно отпечаталось в памяти. Ванная тоже была крохотной, в стаканчике на раковине стояли две зубные щетки, а на батарее, висящей над стиральной машинкой, сушились вещи из стирки. Феликс остался переодеваться в ванной, потом застенчиво передал уличную одежду Хенджину и сел за стол, принимаясь рыться в сумке.
— Я купил торт.
— Зачем?
— Ну, как... Для знакомства с твоей мамой. Я же не мог прийти с пустыми руками, — прозрачная квадратная упаковка опустилась на скатерть, и парень почесал затылок. — Не знаю, что нравится твоей маме, поэтому взял шоколадный.
— Ты такой... — Хенджин замолчал, вскинув руки, и вздохнул. — Хочу плакать.
Феликс хихикнул и поднялся со стула, ладонь запуталась в вишневых волосах, оттянула пряди, и Хенджин встретил мягкие губы в поцелуе. Феликс привычно пах чистотой, своим дорогим парфюмом со сладковатыми нотами чего-то ягодного и хлопком, когда Хенджин уткнулся носом в его плечо и положил ладони на спину. И, если честно, он бы отдал все, чтобы часами обнимать Феликса посреди своей кухни и ни о чем не думать. Не думать ни о работе, ни о квитанциях об оплате услуг жкх — не думать вообще.
Первой в коротком рум-туре стала мамина комната. Теплый свет озарил двуспальную кровать, заправленную пледом в клетку, и деревянный шкаф в углу. В маминой комнате всегда стоял аромат ее цветочных духов и зеленого чая. Из-под штор по ногам дул морозный ветер — мама имела привычку оставлять окна открытыми, — поэтому Хван прикрыл форточку и, оглядев сжавшегося Ли, спросил:
— Холодно?
— Ага.
— Отопление у нас не очень здесь, но мы с мамой стараемся не унывать, — они вернулись на кухню, где Хван залил пакетики с зеленым чаем кипятком и нашел в холодильнике рисовые пирожные с клубникой. Затем наконец и в его комнате загорелся свет. — Ну что?
— Крутое белье, — Ли присел на край кровати и переделал хвост. В большом красном свитере и темно-зеленых штанах он вписывался сюда как нельзя кстати. Казалось, что и комната эта принадлежит ему. Хван сел рядом, оставив чай и пирожные на деревянной тумбе, где хранил всю свою одежду. — Все равно классно, даже несмотря на то, что я к такому не привык. У меня все какое-то скучное, одинокое. Тут по-другому.
— Потому что пространство маленькое.
— Нет, Хенджин, — Феликс уперся ладонью в матрас и оставил поцелуй на хенджиновой шее. От прикосновения теплых губ кожа покрылась мурашками. — Потому что тут есть жизнь. А у меня все пусто, мне не нравится жить одному. Но и с родителями тоже не нравилось, они не знали о личных границах и постоянно врывались в комнату без стука. А если бы... Я не знаю, а если бы я там дрочил?
Хенджин прыснул от смеха, пока расправлял кровать. Прозрачная кружка с чаем уместилась в феликсовых руках, во рту пережевывалось клубничное пирожное. Старый телевизор зашумел на включении.
— Для этого существуют дверные замки.
— Вот у тебя нет замка.
— Потому что я не дрочу, когда моя мама дома, Феликс. Ну, ладно, может быть, когда она спит, но я всегда проверяю, точно ли она спит.
— Нет, давай без подробностей. Я не хочу об этом знать.
— Ты врешь, — Хван потянул парня к себе, когда тот после нескольких глотков оставил кружку на полу, и ткнул пальцем в горячую щеку. — Ты хочешь знать, ты краснеешь.
— Заткнись, — отозвавшись ударом в плечо, Ли упал горящим лицом в подушку и отчаянно простонал. — Не заставляй меня думать об этом.
— Но ты первый начал.
— Замолчи.
Когда чай закончился и в пластиковой коробочке из-под пирожных опустела половина ячеек, Хван помыл и убрал посуду на место, потом он покопался в холодильнике и положил на отдельную полку продукты, из которых собирался приготовить маме завтрак. После ночной смены Хван Суджин наверняка найдет в себе силы только на душ и сон, а еду на работу она не покупает: либо ест в столовой, либо берет обед с собой. В их семье экономическая идиллия.
Феликс периодически зевал, переключая каналы на большом сером пульте, обернутом полиэтиленом. На улице шумела метель, Хенджин завороженно смотрел в окно, сидя на коленях и упираясь локтями в подоконник. Он думал о многом: например, о том, как тихо было в квартире и как приятно в комнате пахло Феликсом. Феликсу, кажется, понравилось здесь — в глазах не было ни намека на отвращение или разочарование, этот парень просто находился рядом и вел себя как обычно.
— Правда тут нравится?
— А почему не должно? — остановившись на канале, крутящем старые фильмы, Феликс убрал пульт и с разрешения перекинул подушку на другую сторону кровати — оттуда было удобно смотреть телевизор. Он взглянул на Хенджина. — Это совершенно обычная квартира. Я бы понимал твои переживания, если бы здесь бегали тараканы... — наступила пауза. — У вас же их нет, да?
— Эй, ты за кого нас принимаешь? — Хенджин свел брови к переносице с наигранной обидой и покачал головой. Он, конечно, знал, что это просто шутка. — Я рад, что тебе нравится здесь, — прислонив вторую подушку к стене, Хенджин уселся рядом и обхватил колени руками. В голову пришло недавнее событие, и он решил поделиться этим. — Знаешь, что мне сказала мама, когда я собирался в ресторан? Я рассказал ей, что ты намного богаче и мне стыдно звать тебя сюда, а она предложила все-таки пригласить тебя к нам.
— И? — Феликс недоверчиво покосился на парня. — Я знаю эту историю. Это же не все.
— Да. Она сказала, что если тебе здесь не понравится, то ты — не мой человек.
— О, вот как? И что, я прошел проверку?
— Прошел.
С чужих уст сорвался смех — уголки хенджиновых губ рефлекторно поднялись. Все неприятные мысли касательно квартиры исчезли. Хенджин оглядел свою комнату и понял: она обыкновенная. Тетради, книги и худо-бедно работающий ночник на тумбе, рюкзак на полу рядом с кроватью, бежевые узорные обои — все это было и у других людей. Ничего ужасного он не находил в том, что условия его жизни отличались от чужих. Пусть Феликс и живет в той квартире с высокими потолками на двадцатом этаже, но если Хенджин действительно привлекает его, то с обстоятельствами придется мириться. Но стыд за отсутствие денег Хенджина оставит в покое не так скоро.
***
— Ты знаешь, что ты правда очень привлекательный? — сказал Хван, когда они лежали в кровати, готовясь ко сну. На часах было полвторого, глаза слипались, а тело расслаблялось после горячего душа. На телевизоре начался комедийный детектив. — Я бы повесил твою фотку напротив кровати, чтобы любоваться.
— Ты что, дурак? — Ли нахмурился, Хван навис над ним, придавленный двумя слоями одеял, и улыбнулся. Ну прям как улыбается дурак. Влажные пряди вишневых волос почти коснулись веснушчатых щек.
— Ну а что? Ты правда очень красивый. Может быть, я не веду себя так, словно влюблен по уши, и не особо показываю это, но... Да, — умолкнув, Хван уложил голову обратно на подушку и неловко поджал губы. Кровать скрипнула, и он отодвинулся к стене, хотя места и в самом деле было мало.
Ли, вообще, испытывал много противоречивых чувств с непривычки слышать о себе что-то приятное. Иногда ему и вовсе не верилось, что все комплименты, нашептанные на ухо во время объятий или произнесенные между поцелуями, — это правда. Намного проще было находить в себе каждый день по новому изъяну, переживать о мнении других людей и бояться не соответствовать общепринятым нормам.
Родители часто сравнивали его с другими детьми, и Феликс уставал слышать о том, что ребенок какой-то там уважаемой женщины занял первое место в музыкальном конкурсе или делал удивительные успехи в учебе. А Феликсу учеба давалась с трудом, но он не был в этом виноват. В этом в принципе никто не был виноват — так устроен мозг, может быть, у Феликса нет таланта в учебе, но он обязательно раскроет в себе талант к чему-нибудь другому.
В детстве Феликс искренне считал родителей взрослыми людьми, считал также, что они хотят для своего ребенка лучшего, потому и просят его стремиться к большему, но, повзрослев, Феликс убедился в обратном. Они всего лишь переживали за свою репутацию, за свои нереализованные мечты — они оказались совершенно такими же, каким стал их сын: зависимыми от чужого мнения.
— Каждый раз, когда я смотрю в зеркало и говорю: «Я себя люблю», я начинаю плакать.
— Что?
— И сейчас, когда я помылся, я посмотрел на себя и подумал: «А если я ему не понравлюсь таким? Может, мне стоило уложить волосы по-другому? А он почувствует отвращение, когда я перед ним разденусь?». И так всегда, — Феликс хмыкнул и, когда Хенджин приподнялся на локте, смотря на него слишком озадаченно, пожал плечами. Хенджин оказался в той же позе — устроился сверху, упершись руками в кровать. Пришлось отвернуть лицо, но его тут же дернули за подбородок обратно.
— Почему ты думаешь, что я почувствую отвращение, когда увижу тебя голым?
Феликс ответа не нашел, только продолжил смотреть с какой-то тягучей тоской — глаза остекленели. Ладони устроились на лопатках, стиснув растянутый черный свитшот, он прижался щекой к плечу и глянул в окно, в которое крупными хлопьями бился снег. Грудь неприятно сдавливало, потому что говорить об этом так прямо было трудно — а Феликсу раньше и вовсе не доводилось рассказывать о своих проблемах, его бы не поняли.
— Когда ты говоришь, что я делаю что-то хорошо, что мне идет тот костюм и что я классно пахну, я все запоминаю. Я думаю: «Вау, неужели ты заметил, как я старался понравиться тебе? Ты заметил, что я целый час намыливал себя всеми возможными средствами только для того, чтобы ты сказал мне об этом?».
— А сейчас ты стараешься понравиться мне? — Хенджин обнял в ответ и попытался, кажется, касаться совсем осторожно. Его кожа пахла приятно, да и сам Хенджин был приятным. Хенджин обратил на него, такого несуразного и глупого, внимание — вот что цепляло.
— А сейчас я устал.
— И ты мне нравишься уставшим. Ты не должен делать все это для меня, ты должен делать это для себя. Если хочешь уложить волосы, то укладывай. Хочешь накрасить ресницы — накрась. Но не для меня, потому что мне все равно, как ты выглядишь. Для меня ты всегда выглядишь хорошо, почему ты не понимаешь этого?
— Не знаю, — Феликс поерзал — стало жарко — и сложил брови домиком, сглатывая. — Ты думаешь, что я правда буду нравиться тебе с грязной головой, вот с этими ужасными мешками под глазами утром?
— Я не думаю, я знаю.
— Ты даже не видел меня таким.
— Но видел же, просто ты забил на это. Тебе было все равно, как ты выглядишь, а я тогда посмотрел на тебя и подумал, что если не переключусь на что-то другое, то просто повалю тебя на кровать, — хихикнув, Хван прислонился губами к левой щеке и прикрыл глаза. Стук чужого сердца стал чересчур быстрым, просто бешеным. — Я очень хотел тебя.
— Что?
— А что не так? Разве хотеть человека, с которым я в отношениях, не нормально?
Ли похлопал глазами и раскрыл рот, словно собрался что-то сказать, но потом передумал. Щеки вспыхнули румянцем, волосы вдруг показались мешающими — пришлось зачесать их назад, — а вес тела сверху почудился излишне тяжелым.
— Ты хотел... В плане...
— В сексуальном, конечно. Я же могу испытывать это, несмотря на то, что мы встречаемся не так долго.
Хван был смущен совсем немного. Но вот Ли внезапно почувствовал себя оголенным и открытым, хотя ему всего лишь признались в обычном желании. Он не думал о таком, запрещал себе подобные мысли, пусть Хван всегда выглядел сексуально, а взгляд невольно притягивался к его великолепному профилю, к его рукам, занятым писаниной конспектов, да и в принципе к телу. Ли вздохнул, медленно поднял взгляд и подумал: «Боже мой» — на него смотрели с влюбленной улыбкой. Губы коснулись чужих губ.
В хенджиновых глазах читалось удивление, в феликсовых стояли непрошеные слезы. Внутренности скрутило от приятных слов и горячих рук под свитером. Феликс вдруг расстроился из-за того, что не подготовился, потому что прямо сейчас он был согласен отдаться Хенджину без всякой на то причины — просто потому, что Хенджин сказал ему такие вещи прямо и честно.
— Какой ты шустрый, — Хенджин посмеялся в поцелуй и прислонил ладонь к теплой шее, отстраняясь. Хотелось потянуться вперед, за ним, за его губами. — Ты что, возбудился?
— Да.
— Из-за чего?
— Откуда я знаю? — Феликс и сам ощутил собственное возбуждение — тело по-прежнему давило сверху, и было пока не понятно, приятно это или нет. Парень заметил язык, скользнувший по нижней губе, и вымученно выдохнул. Воздуха определенно не хватало.
— И что мы будем с этим делать?
А какие варианты вообще у них были? Потерпеть и подождать, пока все само собой пройдет? Одному уйти в душ, а другому остаться в комнате? В конце концов... Попробовать справиться с этим вместе? Феликс не знал, что было правильнее, но последний вариант будоражил, будто подталкивал выбрать именно его, чтобы узнать друг друга чуть лучше, открыть для себя что-то новое. В голове возникли неприличные картинки, Феликс уставился в одну точку. Хенджин покашлял в кулак и не сдвинулся с места.
— Я не буду тебе ничего предлагать, если ты не хочешь.
— Хочу.
— Чего?
— Попробовать. Не секс, но... Не знаю, что-нибудь.
Хенджин устремил на него внимательный взгляд, а после, спустя десяток секунд, хрипло рассмеялся и зарылся носом в шею. Низ снова сдавило, и Феликс неосознанно дернулся навстречу, а в комнате стало удушающе жарко. Захотелось открыть окно, пусть и погода за ним была ужасная.
— Ты тоже возбужден.
— Я знаю, это из-за тебя. Я же сказал...
— Хенджин, просто замолчи, сделай уже хоть что-нибудь, — закрыв глаза, Феликс зажмурился. Сердце тяжело дало по ребрам. — Только не смотри, пожалуйста.
И Ли потянул большую теплую ладонь вниз — казалось, что он сделал что-то страшное, когда решился на это. Верхнее одеяло, более толстое и тяжелое, скатилось по спине Хвана, и он несдержанно выдохнул, когда наконец коснулся плоти. Ладони обхватили шею, губы дотронулись до губ. Ли испытал острую нужду снять с себя низ и с намеком приподнял бедра, и ему помогли. Хван смотрел прямо в его глаза, пока пальцы тянули резинку, и все еще продолжал смотреть, когда штаны и белье бесформенной кучкой упали на чистый линолеум.
— Ты ведь тоже хочешь, да?
Хван приложился своим лбом ко лбу Ли и, потершись носом, зачем-то прошептал:
— А ты хочешь трогать меня?
Ответ был очевиден по одной только реакции. Феликс прикрыл глаза и кивнул, затем вновь услышал шорох одежды и дыхание с остатками мятной пасты рядом с щекой. Руки затряслись как перед экзаменом. Но ему так сильно хотелось потрогать Хенджина, разрешить потрогать себя — просто-напросто довериться, — что отступать было некуда. Стоило быть чуточку смелее.
— Я не смотрю.
— Спасибо.
Он тоже коснулся и поймал теплые губы в поцелуе — стало приятно, это смутило до дрожи в пальцах и жара в щеках. Крупная ладонь осторожно погладила, сделала движение вверх-вниз и слабо сжала головку, пачкаясь в смазке. Хенджину не было противно — ему никогда не было противно, если речь шла о Феликсе. От духоты и возбужденного тела под собой захотелось скинуть последнее одеяло и открыть окно, чтобы снегопад ворвался в комнату морозом и отпечатался на их коже, но Хенджин не мог, он ведь пообещал, что не будет смотреть.
— Почему ты такой? — он прислонился к теплому виску, следом тихо простонав от ощущения маленьких пальцев на себе. Они касались боязливо и осторожно, словно никогда этого не делали, но тем не менее Хенджина периодически охватывали приливы удовольствия. И, наверное, даже не из-за того, что его трогали, а из-за того, что это делал Феликс. — Почему ты постоянно заставляешь меня хотеть тебя?
— Хенджин... Перестань.
— Не могу, ты мне так нравишься. Ты... Ох.
Феликс невольно улыбнулся сдавленному стону и застонал сам — моментально забыл, о чем они говорили до этого и из-за чего было так страшно и стыдно. Поцелуи рассыпались по лицу. Последнее одеяло все-таки сползло, но никто не позволил себе опустить взгляд. Хенджин немного погодя зажмурился и сказал:
— Как-то сухо.
И Феликс почему-то просто приоткрыл рот, впуская внутрь два длинных пальца, и пробежался по ним языком. Хенджиновы глаза загорелись вспышкой вожделения, и у Феликса от этого крупно закололо в животе, поэтому он заработал языком усерднее, чтобы поскорее снова почувствовать эту ладонь на себе. В очередной раз Феликс смутился, захотел спрятать лицо в ладонях, но этот удивленно-восхищенный взгляд, направленный на губы, вынудил его запихнуть всю боязнь поглубже и наконец расслабиться.
— Какой же ты, блять, я даже не знаю, — сказал Хенджин с придыханием. Мягкие губы выпустили пальцы, он потянул их на законное место, холодком коснулся длины и скользнул ниже. Низкий стон Феликса отбился эхом от тонких стен, а второй заглушился поцелуем.
Феликс следил за этим с восторгом: Хенджин и вправду выглядел невероятно, когда источниками света были только луна и телевизор на слабой громкости. Рука беспорядочно бродила туда-сюда, Феликс дышал урывками между поцелуями, пытался прижаться ближе и потерпеть еще немного. Но не хватило выдержки. Он весь сжался, когда Хенджин устроился поудобнее на его бедрах — кожа к коже, — и вцепился ногтями в заднюю часть шеи. Губами — в чужие, приоткрытые и блестящие. Хенджин едва услышал собственное имя шепотом.
— Все? — мягко произнесли на ухо. Феликс снова зашептал в прострации:
— Нет, ты... Ты еще, — и взялся крепче, вынудив парня сдавленно выдохнуть. На лбу выскочила испарина. Рядом прозвучал протяжный стон, и Феликс отчего-то начал улыбаться.
На грудь опустилась чужая голова. Ли нащупал на полу рядом с тумбой свою сумку, а внутри — пачку влажных салфеток. Он не попросил Хвана помочь, не стал помогать сам. Никто по-прежнему не смотрел вниз. Усталость тут же напомнила о себе.
— Давай сюда, — Хван забрал из рук салфетку, поднялся с кровати и без всякого стеснения нагнулся за одеждой.
— Красивая родинка, — Ли усмехнулся и, получив свои вещи, услышал игривое:
— Спасибо.
Потом наступила жуткая и липкая тишина. Свет загорелся в ванной, вода зашумела. Нужно было что-нибудь срочно сказать, но Ли продолжал поглядывать в сторону закрытой двери, пока допивал воду из стакана, и ощущал себя непонятно. Одновременно хорошо и плохо. Спальня после них проветривалась, и холод бежал по ногам. Хван закончил со своими делами и подошел к столу.
— Чего ты?
— Не знаю.
Потому что Ли действительно не знал, что чувствовал по этому поводу, и он желал обнимать как можно крепче, молчать целую вечность. Глаза защипало. Хван притянул парня к себе и принялся убаюкивать его, большими теплыми ладонями проскальзывая по лопаткам, но не забираясь под одежду.
— Пойдем спать, а то времени уже много.
— Конечно.
Окно закрыли, постельное белье поправили, и Ли улегся на край кровати, а затем его осторожно укрыли одеялом. Хван отвернулся к стене, но взял небольшую ладонь в свою и положил себе на грудь — и сердце там билось мерно. В конце концов Ли даже не заметил, как успокоился и уснул, прислонившись носом к вишневому затылку. Наверное, ничего не стоило говорить.
***
В утренней тишине хлопнула входная дверь. Женщина заметила новую пару обуви на полочке и верхнюю одежду на крючке, когда устало стянула с себя лишнее. В ванной висело чужое белье, а в стаканчике появилась третья зубная щетка голубого цвета. Суджин улыбнулась и заглянула в комнату сына, оттолкнув приоткрытую дверь. Единственное, что пришло в голову, это удивленное «Ого», когда она увидела привлекательного парня, спящего в обнимку с сыном. Дверь тихонько закрылась.
Феликс проснулся, когда часы показали половину двенадцатого. Чужая рука, забравшись под свитер, обнимала за левый бок, и Феликс перевел взгляд на Хенджина, лежащего на соседней подушке. На секунду он вспомнил, чем они занимались ночью, и мысленно охнул, ощутив свое сердцебиение особенно быстрым. За окном красовался слабый снегопад и светило солнце, сквозь потрепанные серые шторки пробравшееся в комнату. Феликс погладил родинку под глазом парня костяшкой указательного пальца и улыбнулся — Хенджин отмахнулся от него и продолжил спать.
Было понятно, что мама Хенджина уже давно вернулась с работы: Феликс отдаленно ощущал аромат ее духов, и он очень боялся выходить из комнаты без Хенджина, потому что так была возможность, что он встретит его маму и между ними завяжется неловкий разговор. Не хотелось краснеть и выглядеть плохо перед ней.
— Вставай, — Ли похлопал парня по щеке и принялся расчесывать пряди выцветшего вишневого. Два одеяла чуть придавливали своим весом и теплом, плюсом к этому шло такое же теплое тело Хвана. — Давай, малыш. Я хочу в туалет.
— Малыш? — Хван отозвался хрипловатым низким голосом и открыл глаза. — Надеюсь, это прозвище никак не связано со вчерашним.
— Не такой уж ты и малыш, чтобы я это как-то связывал, — Ли посмеялся, кровать скрипнула, когда Хван принял сидячее положение и уткнулся лицом в ладони. — Я тебя уже так называл, но ты был пьяным и ничего не запомнил.
От поцелуя пришлось отбиться со словами «Мы не чистили зубы, отстань», и тогда они наконец-то поднялись с кровати и вышли из комнаты. Дверь в спальню мамы Хенджина была приоткрыта, в прихожей на тумбочке лежала бордовая сумочка, а на полке стояли женские ботинки с невысоким каблуком. Феликс упорхнул в туалет, потом отправился в ванную вслед за Хенджином, чтобы умыться и почистить зубы. Он ощущал себя неловко, пока разглядывал парня через зеркало, и гадал, думает ли он о том, что они делали ночью. Но Хенджин лишь дочистил зубы и мягко поцеловал Феликса в губы, приподняв двумя пальцами подбородок. Затем улыбнулся и потрепал по блондинистой макушке, прошептав:
— Ты выглядишь невероятно.
Хотя из них двоих действительно невероятным был только Хенджин — сонный, с мокрым от воды лицом, с мятным дыханием и в домашней одежде. Феликс почти расплакался от мысли о том, что такой человек достался именно ему, поэтому он любовно прижался к Хенджину со спины, когда тот вытаскивал упаковку чая из полки, и потерся щекой о плечо.
— А тебе разве не нужно сегодня на работу?
— Не, я взял отгул.
— Зачем?
Уголок губ Хвана плавно скользнул вверх, он, не оборачиваясь, пожал плечами и слишком буднично (так, словно и в самом деле говорил об этом постоянно) ответил:
— Хотел провести день с тобой и с мамой.
Ли почувствовал, как тихое «с тобой» кольнуло прямо в сердце, и поднял голову к потолку, чтобы слезы не попросились наружу. На кухне запахло зеленым чаем с мелиссой, на столешницу легли продукты: пачка риса, овощи, грибы в синей пластиковой упаковке и специи. Ли принялся помогать с завтраком нарезкой овощей и так сильно втянулся в готовку, что даже не услышал скрипа двери справа.
— Доброе утро... Нет, добрый день, мам, — Хван усмехнулся, смотря на высокую женщину в розовой пижаме. — Уже полпервого.
Ли не знал, как себя вести и что говорить. Он расширил глаза от шока, чуть не порезал палец и, отложив нож, глубоко поклонился, прошептав приветствие. Мама его парня улыбнулась и поклонилась тоже, а затем удалилась в ванную, чтобы привести себя в порядок и переодеться.
— Ох, какой позор... — парень прислонил ладонь к лицу, и на лбу отпечаталось пятно крови. Все-таки порезался. Пришлось промыть рану под водой, обработать перекисью и обмотать пластырем — к ножу Ли больше не подпускали, поэтому он стоял рядом и кусал губы.
— Мама хорошая, не переживай так, ты ей уже понравился.
Мама Хенджина, Хван Суджин, оказалась приятной и милой женщиной. Хенджин был ее полной копией: одинаковый разрез глаз, родинка под одним из них, улыбка и, пожалуй, даже длина пальцев. Феликс заметил и это, хотя искренне старался не смущать женщину своим заинтересованным взглядом. Они позавтракали рисом с жареными яйцами и грибами и потом открыли торт — все это время Феликс наблюдал за Суджин с восхищенной улыбкой. Суджин выглядела божественно, она больше походила на подругу Хенджина, но точно не являлась его мамой.
— Даже не думай доставать этот альбом, — Хенджин ткнул в женщину пальцем, когда она поднялась из-за стола. Суджин с ироничным «Ха» все-таки отправилась в комнату. Позже на столе появился большой синий альбом с детскими фотографиями. — Мам, не показывай Феликсу это... Я там голый и страшный.
— Как будто Феликс не видел тебя голым и страшным.
На секунду Феликсу почудилось, что в этой квартире были камеры видеонаблюдения, и он смущенно опустил голову. Ночью он ведь и вправду видел Хенджина голым — да, почти в кромешной тьме, но это не помешало разглядеть забавную родинку на левой ягодице и кое-что еще, о чем стало стыдно просто думать. Парень прочистил горло и решил разрядить обстановку:
— Вообще-то, ты тут не такой уж и страшный. Но твоя прическа... — взгляд приклеился к фотографии, где трехлетний Хенджин, растрепанный и испачканный шоколадным мороженым, сидит голой задницей на полу рядом с кроватью. Такие смешные фотографии, кажется, были у всех детей.
— Он выкрал у меня ножницы и попытался отрезать себе челку, — Суджин посмеялась самым великолепным смехом из всех на свете и перевернула страницу толстого альбома.
И Феликс не знал, что Хенджин может краснеть так сильно и что его голос бывает истерично-высоким. Час прошел незаметно. Феликсу понравилось разглядывать детские фотографии и смеяться практически с каждой, еще больше понравилось то, что Суджин относилась к нему так хорошо, будто он был здесь частым гостем и знал Хенджина с пеленок. Хотя дела обстояли совершенно иначе.
Женщина решила впервые за долгое время немного прогуляться в одиночестве — сказала, что давно не выходила просто подышать воздухом, но Феликс отчего-то понял, что она хотела оставить их одних. Они и вправду не могли быть вдвоем так часто, но сейчас наступили каникулы и время наконец-то появилось. И Феликс соврет, если скажет, что не желает видеться с Хенджином чаще. Он действительно желает этого, очень-очень сильно желает смотреть на Хенджина, слушать его голос, целовать мягкие губы и всего лишь находиться рядом.
В итоге они остались вдвоем — сидели друг напротив друга за столом. Феликс поежился от холода и прикрыл форточку, потом постоял немного около столешницы и почесал затылок.
— Я... Мне понравилось.
— Что понравилось?
— То, что было ночью.
Хван перевел взгляд на пустую кружку и потрепал ниточку от чайного пакетика. Губы растянулись в подобие улыбки, а щеки, кажется, подрумянились.
— Мне тоже.
— Ты был первым, Хенджин. У меня никого не было. Вообще, — глубокий вдох заставил успокоиться совсем немного, вечно холодные ладони Ли все равно почему-то казались липкими. Он отошел в сторону спальни и остановился — захотел, чтобы Хван отправился следом. — Я боюсь, что мне будет тяжело в плане самооценки и прочего. Ты же понимаешь... Я так сильно хочу, чтобы тебе было хорошо рядом со мной, что не могу перестать думать об этом.
— Мне хорошо рядом с тобой, — теплая ладонь Хвана приятно обожгла ледяную кожу, когда они сели на заправленную кровать и прислонились к стене. Солнце светило уже не так ярко, как несколько часов назад. — Это будет трудно, я понимаю. У тебя всегда есть возможность закончить все это.
— Но я не хочу. Ты мне нравишься, мне нравится быть с тобой, я просто боюсь, что могу испортить все своими проблемами.
— Посмотри на меня, — Хван коснулся подбородка двумя пальцами, ладонь погладила веснушчатую щеку и вернулась на свое место. Ком, застрявший в горле, заставил Ли сглотнуть. — Пока я тебе нравлюсь, продолжай быть со мной. Я тоже о многом переживаю, но стараюсь быть проще.
Ли подумал, что не заслужил всего этого. Он не достоин такого чудесного человека, который терпит его заморочки. Любой другой бы уже давно сбежал. Но Хван не любой другой. Он — великолепный парень, наверное, самый добрый и хороший из всех, кого Ли встречал на своем пути. Возможно, в будущем все успеет поменяться и им станет сложнее. Может, они разойдутся и не смогут быть вместе, но сейчас не стоило думать об этом.
Феликс опустил взгляд, улыбнулся тому, какой маленькой выглядит его ладонь на фоне хенджиновой, и переплел их пальцы. Слезы продолжили наворачиваться на глаза, но уже по другой причине. Хенджин посмотрел на него, заламывая брови, и сжал ладонь крепче. Потом придвинулся ближе и оставил поцелуй на плече, вжался подбородком, как кот, хозяин которого был не в настроении. Феликс посмеялся с такого сравнения и шмыгнул носом.
— Твоя мама прекрасная.
— И ты ей понравился.
— Я очень этому рад.
Губы прижались к шее, неторопливо переместились на линию челюсти и позже встретились с чужими. Хенджин вновь оставил ладонь на щеке, и Феликс устроил свою сверху, зашептав бесконечные благодарности, пока его крепко-крепко обнимали.
— Так тебя правда никто не трогал так, как я?
— Никогда, — смена темы позабавила Феликса, и его, кажется, отпустило.
— И меня тоже.
— Ты врешь.
Но Хенджин продолжил улыбаться, беспорядочно путать ладонь в волосах и поглядывать на губы Феликса. Не врал. Он действительно не врал.
— Я всю жизнь просидел за учебой, мне было некогда, да и вообще я редко влюблялся так сильно. Но сейчас просто не могу отвести от тебя взгляд. Я счастлив, что это было с тобой. Возможно, мы немножко поторопились, но я не жалею ни о чем.
— И я не жалею, — с опозданием ответил Феликс, кивнув. Захотелось вновь дотронуться до милой родинки под глазом, и он решил не сдерживать себя. — Когда-нибудь мы сделаем все это при свете, но пока мне тяжело. Я не обещаю, но постараюсь. Ты заставляешь меня чувствовать себя лучше.
— Это чудесно.
— Ты чудесный, Хенджин, — Феликс усмехнулся, пару раз моргнул, чтобы позже вытереть застрявшие в ресницах слезинки, и утянул Хенджина в объятия.