#43# Даже ночью...
Видел солнце, утопающее в слезах...
Даже ночью видел солнце, посещающее его во снах...
***
Рэй опустила молча взгляд, скрывая очи за длинными ресницами. Её тонкие пальцы нервно теребили волосы, закручивали пряди, как на бигуди, а сжатые в одну тонкую линию израненные губы, отхлёстанные ветром, выдали её заметное нервничание. Всё-таки Доротея — изумруд разведки, вместе с её братом, рассказала капитану про шатенку, чьи кристальные озёра пронзают хуже стрел, а слова надолго застревают в головушке и вертятся, как карусель, цепляя вопросы и сомнения.
— Почему молчала, Рэй? — её имя с уст капитана прозвучало равнодушно. Пугающе равнодушно. Холодок пробежал по спине, пронзая даже позвоночник. Возможно, Леви внутри кипел, но скрывал это под маской холодного спокойствия, из-за которого плечи крылатой немного приподнялись, а голова сжалась между ними в провальной попытке спрятаться. Вместе с плечами приподнялись и бестии, пугливо, а здоровое крыло плотнее прижалось к спине, словно могло с ней слиться и потом вовсе испариться вместе с девушкой.
— Прости... — выдавила та еле слышно, впиваясь клычком в мягкую кожу. Для Леви с губ сорвалось слово тише шелеста лесного и потерялось сразу в мрачную бездну.
Тишина.
Где-то закричала птица, где-то тихо пали листья, кружась в своём безмолвном танце.
Хасэгава не умела извиняться, отчего было даже смешно слышать это с её уст. «Прости» звучало как неловкое движение рукой, как неловкое чириканье птицы в клетке или как кинутое в темноте, чтобы поскорее испариться, и забылось слово. Аккерман сомнительно вскинул смоляную бровь вверх на секунду.
Чего ему эти извинения нужны? Выражение лица ничего не показывало — Леви бесстрастно стоял перед ней и ждал ответа.
Терпеливо ждал ответа, которого не последовало из-за застрявшего в горле кома и решившихся вдруг перемешаться в голове в кашу слова.
Тишина давила. За окном свистел ветер — в комнате же царила теплота и чувство находящегося рядом хищника. Хотелось сжаться в подушку и забыться, утонуть в ней и там же оставаться. Безопасно ли быть вообще рядом с хищным зверем? А кто из них двоих зверь на самом деле и кто является хищником?
Непонятно. Хотя, нет, понятно.
Всё-таки Рэй нашла в себе силу, чтобы поднять золотые зеницы, полные пшеничных полей, и взглянуть из-под длиннющих смоляных ресниц на Аккермана, ни одним мускулом не вздрогнувшего. Он присматривался к ней, как волк, пытающийся понять, угроза ли перед ним, которой следует вцепиться дико в горло и вырвать трахею, или же никак не угрожающая, со сломанным крылом слишком большого размера птица, которую, если тыкнешь раз лапой, упадёт обратно к земле бессильно, прямо под твоей пасти.
Тяжело вздохнув, Леви бесцеремонно сел на краю мягкой кровати у покрытых тёплым одеялом ног девушки, на миг прекратив мучить свои же волосы.
— Успокойся, — закатил глаза мужчина, уперевшись острыми локтями в колени. Ему хотелось убрать её исцарапанные, тонкие пальцы от волос русых и блестящих и сжать их, чтобы та больше не теребила и так измученные пряди и не закручивала их на одной фаланге, за бинтом спрятанные. Это было чудно и быстро. Мужчина ощутил в груди что-то странное, отдалённо напоминающее детское переживание. Это было резко, необычно, пугающе и вызывало недовольство. — Сколько бы ты молчала, не заговори я об этом?
Рэй прикусила губу, а глаза сами отвелись в сторону, утыкаясь на пыль, забытую в углу комнаты. Волосы спадали на изящные руки, а ноги прижались друг к другу и даже инстинктивно немного к груди потянулись. Леви знал, что пальцы её ног впились в одеяло, поджато под ней, и ещё знал, что Хасэгава была зажата в угол им опять. Ей некуда было бежать и не было как от вопросов отвертеться. Лишь протяни руку и схватишь её за хрупкую шею, сможешь сжимать до посинения, до хруста и последнего вздоха. Она настолько близко... Никуда не убежит, никуда не спрячется... И ведь оба понимали — Леви способен положить конец, только протяни руку.
От её ли слов зависит исход сейчас?
— Не знаю... — наконец-то выдавила она смиренно. Крылатая полностью прижала к груди ноги, спрятала красные, заклеенные пластырями локти за ними и еле-еле сжала забинтованные пальцы. А Леви не оторвал долгий взгляд от неё даже после получения ответа.
Она была готова скрыть от него что-то. Почему при осознании этого в груди рычали волки и вопил за окном лес аж в уши? И ведь Рэй видела... Видела, как начало в его тёмных очах озеро кипеть и туман сереть, прикрывая лесную чащу режущей радужки.
— Наклонись ко мне.
И взгляд сразу поменялся у обоих. Тон был приказным, леденящий душу, колючий... Будто в заснеженном поле одинокая рябина своими красными ветками сверкала опасно. Заблестели золотые очи, ставшие ярче под тенями мрачного леса, утихнувшего. Глубокие зрачки потерялись в пчелином мёде, перья распушились, агрессивно вверх поднялись и глядели, словно могли правда пронзить.
А Леви ждал.
Ждал, когда птица наклонится к нему и когда он сможет схватить её за загривок, но она не наклонилась, застыв.
— Наклонись. — разрезал короткую тишину мужчина, приковывая её острыми глазами. Крылья задрожали, а Леви наклонил голову набок. Вороненые волосы плавно упали ему на бровь, прикрывая её и лаская белую кожу, еле касаясь. Он ждал. Так терпеливо ждал, что его терпеливость пронзала до костей тысячами маленькими иголками, блестящими серебром. Не было сил сопротивляться.
Хасэгава медленно подалась, обнажая обратно маковые локти, в пластырях всё. И две секунды не прошло, как тонкие, крепкие пальцы зарылись в волосах и к себе протянули. Реакция подвела ещё раз, но руки впились в предплечье мужчины, как в спасательный круг, который, на самом деле, сейчас вот-вот на дно утащит. И взгляды встретились вновь... Но на этот раз была разница заметна между ними.
Аккерман был до такой степени близок, что горячее дыхание падало на её приоткрытые, пухлые губы, а очи проникали в самые тёмные глубины души, замораживая. На глубокие мешки под глазами падали тени, делая и так острый взгляд ещё устрашающе, будто не было достаточно его ауры, которую чувствуешь за километр, и вой леса, из-за которого подкашиваются не колени, а локти.
Она моргнула, длинные ресницы сомкнув на секунду.
Наконец, Рэй увидела все оттенки его радужки, как положенную перед носом открытую книгу — тот самый режущий серый цвет... Тот самый глубокий синий, в котором задыхаешься только попадая... Там же прятался и тёмный пепел по краям, разбросанный идеально. Он был идеален, а кто он — непонятно. Леви или его слишком уж сковывающие ястребиные глаза?
Пальцы дёрнулись в рассеянном испуге.
Рэй бродила по холоду и щупала толстое туманное одеяло в попытке найти что-то кроме бесконечности, ведущей в никуда.
Бродя, до неё дошло — она потерялась. Потерялась опять же в его оттенках, в липкой паутине, но на этот раз видела всё: яркое серебро, окунутое в морскую солёную воду, густой лес, покрытый толстым слоем дымчатого тумана, лабиринт... Видела, как пепел начинал потрескивать — прыгали повсюду искры холодной облитой агрессии. В горле застрял ком, слова она забыла. Его глаза, как ружья, стреляли свинцовыми пулями и попадали в самые точки, разрывая по пути все нитки и пробивая всё, что попадается. Зрачки утопали вместе с ней в этот серебристый тон, водой перемешан.
— Сколько бы молчала, Рэй? — на секунду показалось, что Леви оскалился. Угрожающе оскалился, предупреждая, что вонзит зубы в горло и разорвёт вены, чтобы те уже по стене стекали вниз. Он сильнее сжал высохшие волосы в своей мозолистой ладони, хмуря угольные брови и, возможно, сам не заметив, приближая лицо девушки ближе к своему и обжигая ей чувствительную кожу.
Губы у него были потресканы, изранены, сухими и хлестаны ветром. Выглядело больно. Хотелось коснуться кончиками пальцев, мягко провести ими по горячим и тонким губам, а потом отстраниться, но она этого не сделала. Аккерман, в очах которого немного буря недоуменно утихла, буркнул:
— И убери руки с плеча, — простым движением мужчина скинул тонкую кисть Хасэгавы в сторону, на плед, кончиком прилизывающий пол. В этом движении Рэй почувствовала даже аккуратность, прикрытую под раздражением. — Они у тебя холодные.
Леви цыкнул недовольно, будто на миг постоянно ледяные руки златоглазки заморозили его злость, кипящую внутри, булькающую, и уставился тем же взглядом, как до этого, на испуганное лицо, на напуганные глаза, зрачки которых расширились сильно, бездна поглощая золото. Осознание, что одно прикосновение так в тупике, толкнуло ещё сильнее, начало раздражать — он даже почувствовал, как в груди что-то шевелилось, кроме бьющегося сердца.
Вместе с его цыканьем, что по комнате разнеслось, по кускам развалилось и пропало, пришёл и глас, и ощущения назад. Несмотря на то, что он держал крепко, зарываясь чуть ли не в каждый русый волосок, чтобы крылатая не вырвалась, не было чувства, что Аккерман хотел особо дёрнуть её, как-то грубо обращаться, несмотря на то, что в его глазах пепел начинал гореть живым огнём.
Всё происходило слишком быстро, в каком-то рассеянном темпе.
— Рэй, — и всё утихло. Даже сердце, показалось, биться перестало. Рука сама отпустила волосы и застыла в воздухе, как замороженная. Леви растерялся, а дымчатые перья, что игриво щекотали бледные щёки, ещё сильнее на это повлияли, как и коснувшиеся крепкой спины руки, которых крылатая решила друг на друга класть и не дотрагиваться до кожи мужчины, явно не любящего их холод. Всё её тело прилипло к его, и Аккерман почувствовал сердцебиение. Оно так било по его грудной клетке, что в моменте показалось, что сейчас оно просто рёбра сломает и выйдет.
Казалось, что даже слышал, как стук бьётся не только о его груди, но и о деревянных стенах.
Голова капитана немного на бок съехала. Непонятно, что он хотел выразить этим.
Леви тихонько хмыкнул.
Захотелось просто положить на её сердце руку, дабы то успокоилось или хотя бы билось в ладони. Почувствовать, как сильно бьётся птичье сердце и держать его в руках — это было странно, но чем-то взбудораживало и трясло разум.
Брови войны свелись к переносице, а пальцы дрогнули. Прекрасно ощутил мужчина, как на его плечо подбородок девушки упал, и та смиренно расслабилась на секунды две, от чего ещё сильнее заколебался.
«О чём ты, чёрт возьми, думаешь?» — но вместо этого вырвалось:
— Что ты, чёрт возьми, делаешь?
Когда руки успели обнять капитана, а тело податься вперёд и прилипнуть к его подкаченной груди? Рэй в панике застыла. Она уже чувствовала прозрачное ощущение скатившегося со лба пота, как после тяжёлой тренировки, как только этот вопрос, таким недовольным тоном, вылетел из уст брюнета, острый подбородок немного вверх вздёрнувший, давая больше места девушке располагаться или же показывая своё не особое одобрение к данному жесту. В голове опять ветер — слова залегли где-то на дно черепной коробки, а от испуга крыло приподнялось.
Она лишь сейчас почувствовала, насколько же тело Аккермана напряглось и до какой степени он мягкий и тёплый. Леви даже не оттолкнул её или не сопротивлялся внезапному объятию, несмотря на то, что его это явно смутило.
Его смутило, но не впервой так обнимают, хватаясь за каждую его частицу с нескрываемой надеждой. Он для многих был на время чем-то вроде убаюкивающей качели, но на этот раз Рэй не хваталась за него ради надежды — испугалась.
«Глупая...» — с глубоким вздохом в мысли буркнул Леви, понимая, что находится в некотором роде в безысходной ситуации. Испугалась, и сразу же в его объятия — объятия испугавшего её человека спряталась. Прилетала обратно к нему даже когда тот махает ей ружьём перед носом. Аккерман хотел прорычать сквозь сжатые плотно зубы. Ему казалось это неразумным.
«Странная...»
Рэй бегала смущённо да виновато потерянными глазами по толстому одеялу. Леви не был любителем близких прикосновений. Он вовсе не особо был тактильным человеком, от чего становилось ещё неловче, и ёрзать на месте хотелось. Наконец, медленно отстранившись на маленький сантиметр, она проронить хотела:
— Про—
Но не дали — тёплые, широкие ладони нежно упали ей на спину, но сильнее к себе не прижали. Позвоночник внутрь согнулся, прижимавшись ещё сильнее к тёплому телу мужчины, который ожидал такую реакцию на своё прикосновение.
По коже пробежал табун диких мурашек, приятно нервы пощекотавшие. Покрыты пылью пёрышки распушились так сильно, что брюнет почувствовал, как они его пальцы сквозь лёгкую одежду ласкали. Он усмехнулся ей в ухо, покрасневшему. На миг застыло всё — и листья, что за окном колядовали, и ветер, свирепо всё ещё свистевший... Даже горячее болью крыло, которое Рэй игнорировала, пропало. Остался только успокаивающий треск дров в старой печке и Леви.
Леви, обратно не прижавший, не оттолкнувший, хотя было слышно, как он удивился, не приказавший побыстрее отлипнуть — а наоборот. Он просто молча обнял в ответ, дав следующий делать ей самой — отстраниться окончательно или всё-таки остаться в его тёплых объятиях.
Рэй опустила глаза.
— Прости...
Медленно разомкнув пальцы, девушка коснулась боязливо ладонями крепкой спины капитана. Леви наблюдал, каждым нервным окончанием чувствуя её неуклюжую попытку располагаться поудобнее в его руках. Он не позволил себе ничего лишнего — просто обнял, зарываясь снова пальцами в спадающие на спине крылатой русой волной волосы. Они как змеи обвивались вокруг тонких фаланг, только эти змеи были мягкими, запутанными... Почему только сейчас брюнет заметил, насколько мягка её шевелюра, постоянно на ветру развевающаяся? То, как они каждую подушечку щекотали, было даже забавно отчасти.
— Почему ты рассказывать не хотела? — играясь тихо волосами из детского любопытства, спросил Аккерман, кончики рассматривая. Треснули снова дрова в печке, ветер проник и делал бардак на чердаке, свистя, будто смеясь, и только одна Рэй, опустив цвета пшеницы очи, прижалась к нему сильнее, словно это могло бы удержать капитана от своей же злости или возможных раздражений.
— Я не «не хотела» рассказывать... — девушка замычала сквозь зубы, уже полностью на Леви опираясь. Теплота, что липла к телу как пчёлы к мёду, спустила занавесу усталости, ударив резко. Измоталась, и поняла она это только сейчас — в объятиях брюнета, почему-то успокаивающих. — Боялась...
Тихонько пробормотала та, сомкнув кислые очи.
— Чего боялась-то? — смягчив тон насколько это возможно, Аккерман голову еле заметно на бок наклонил, а вместе с ней и волосы на очей упали. Одна его рука с лёгкостью прошлась поверхностно по застреленному крылу, после падения, оказывается, уже сломленному. Ханджи всё-таки хорошо поработала, как обычно, в целом. Крепкий бинт замечательно фиксировал крыло, осталось только, чтобы оно зажило. Леви прищурился. — И тебе бы кончики постричь, а то ходишь лохматая вся и без толку.
Брови Хасэгавы свелись к переносице недовольно, а её челюсть сжалась. Аккерман же, как ни в чём не бывало, насмехаясь, продолжал:
— Если хочешь на куста походить, никто против не будет, — пожал плечами мужчина, легонько голову девушки вместе с ними приподнимая, от чего та искривила кисло губы. — Легче спрятаться со сломанным крылом зато.
— Хорошо умеете поддерживать, капитан, — выплеснула Рэй сарказмом, зеницы цвета солнца приоткрывая немного. Недовольный вздох в шею война ударил как метель, собой в танце его пробежавшихся вдоль позвоночника мурашек завлекая. На секунду Леви показалось, что крылатая над ним смеётся, дыша так горячо прямо ему под ухом, возможно, покрасневшему.
— Ты специально мне в шею дышишь? — губы Хасэгавы дрогнули, а к пылающим щекам прилипли лепестки кровавых маков.
— Кто тебя с теплотой душевной навещал? — Леви резко поменял тему на его интересующую, будто взмахнул рукой и отгонял лишние, мешающие и крутившиеся вокруг навязчиво, как мухи, мысли. Руки придерживал на спине разведчицы, а сам был раздражён. Раздражён тем, что хвост за ними держится, как клещ, и вместе поднимаются синхронно по ступенькам с отрядом какой-то Грейс.
— Агата Грейс... — буркнула Рэй тихонько, съеживаясь.
— М-м-м... Информативно. А если поподробнее?
— Тебе Доротея должна была рассказывать...
— Рэй, — Леви немного отстранился. Его тяжёлая рука упала на плечо девушки, вздрогнувшей неожиданно, и лёгким толчком ту отстранил от себя, чтобы очи их встретились. В её зеницах играло солнце, сверкая даже в кромешной темноте, съедающей каждую частичку света. Возможно, поэтому он и чаще всего в её глазах глядел — там он видел солнце, там он видел свет... На миг его взгляд смягчился. Смягчился, став ярче и живее, но окаменел обратно сразу. Окаменел обратно так, словно никаких утопающих где-то глубоко внутри мыслей не возникало. Он сам топил то, что хотел. Всегда так. — Я хочу от тебя услышать, — пронзал не думая, что заставлял человека хотеть бегать по комнате и собирать воздух, который при таком пристальном взоре не хватал. — Понимаешь? То, что мне рассказала Доротея мутно. Я не хочу тебя пугать, — пальцы Аккермана впились в плечо сильнее, будто сейчас Рэй от него убежит куда-то в лес и правда кустиком станет. Возможно, Хасэгава хотела бы это делать, правда, куда уж ей на роль кустика с этими серыми бестиями быть? Да и как сбежать, когда тебя взглядом приковывают так, что как дышать забываешь и что такое воздух тоже? — Но от тебя сейчас правда многое зависит, как и следующий наш шаг. Мы можем его делать без тебя, правда, далеко не уедем. Ты понимаешь, о чём я? Жизни разведчиков, что сейчас в штабе, твоя и твоей семьи. Я не знаю, кто за нас так ухватился, но я знаю, что ты с этим человеком связана ещё до разведки. Не заставляй меня повторять, что с тобой будет, если пойдёшь против. Поверь мне, не я стану придумывать, кто и где твоё тело похоронит, и не только я буду участвовать.
— Хватит... — Хасэгава опустила глаза, спряча солнце за облаками. — Я всё понимаю... Убери руку...
Леви покорно послушался, глаза не отводя от непонятной ему реакции. Она не была напуганной, не была злой — просто печальна. Огорчена так, что даже он смог себе представить, как горит сейчас в её душе и очей что-то ему непонятное, что она так старательно, как и он, скрывает. Он видел огонь её однажды, он видел, как он пылает в залитыми золотом глазах.
Леви замолк.
Замолк, ожидающим чего-то взглядом наблюдая. Наблюдал он за тем, как от него птица закрывалась снова, ведь его холод, что каждое слово укутывал больно, резало изнутри и спрыскивало осколками льда. Она как цветок — при ушедшем за тучами светом закрывалась в себя от дождливой погоды, внутри, за лепестками, печаль свою оплакивая тихо.
— Я её не знаю... — Рэй чувствовала себя как на открытом поле со связанными крыльями за спиной. Когда к тебе со всех сторон могут прилипнуть, может раздаться выстрел и задрожать земля под ватными ногами, и ты даже ничего не можешь делать — просто смотришь в небо, по тебе не плачущее. Слова давались с трудом, ведь на каждом шагу ей приходилось застревающий кубок в горле развязать. — Оказывается, тут замешаны Хоши и Сэдэо... Они обо мне знали с самого начала по её словам, а в разведке отправили лишь чтобы от «негативных последствий» оградить...
Леви слушал внимательно, не перебивая. Возможно, он даже не дышал, чтобы вздох его горячий до её чувствительного уха, каждое шуршание улавливающее, не дошёл.
— Тут замешаны две стороны, мы лишь третья, ставшая частью одной из первых...
— То есть?
— Хоши и Сэдэо пытались меня от чего-то защитить, между второй стороной создав контракт, в котором было написано, что вторая сторона, сторона Агаты, не имела права вмешиваться до моего первого краха...
— То есть выхода на людях, — Рэй тихонько, как зажатый в угол зверь, которого и не убивают, и не отпускают, смиренно угукнула. Почему-то плачем пели птицы в чаще осенней души, почему-то сжималось всё внутри, пропитывая каждое маленькое чувство и смешивая его с другими.
— Хоши и Сэдэо... — Хасэгава растерялась. С одной стороны ружьё к вискам приставлено, с другой стороны тяжёлые цепи валяются. — Они просто от всех нас хотели избавиться и, не имея силы духа убить, отправили в разведку...
Аккерман замолк полностью, даже внутри. Леви забыл про свист за окном и на чердаке гуляющий, про треск старой кирпичной печки и про то, что они на самом деле находятся в новой деревушке, имитация старой.
Он понял — Хоши и Сэдэо обо всём знают. Они обо всём знают, только следа их нет — пропали. Не так сильно его это напрягало, как-то, как же их разведку, созданную во имя человечества, используют. Стала орудием убийств. Вместо ружья, пыток, вместо ножей, ядов и верёвки — разведка. Они использовали разведку как замену выстрела из пистолета — и руки чисты, и совесть не мучает. Хотелось говорить Эрвину, до чего же всё это дошло.
Мерзко. Было паршиво осознать, что на самом деле есть люди, видящие разведку и их попытки выйти за стенами, к другому миру навстречу, как возможность убить, оставаясь чистым. Просто, не правда ли? Губы Леви хотели дрогнуть в оскале, но вместо этого челюсти друг друга придавили сильно. Ещё чуть-чуть, и точно бы что-то хрустнуло, как веточка.
Отправили своих родных в разведку, а дальше — как повезёт. Не скинули со стены, не задушили каждого по отдельности подушкой, не повесили в своей же спальне, при этом закрывая тщательно окна, не убил сам своими руками, а отправил в разведку, где, за стеной, можно лишь надеяться, что подведёт всё — окружение, лошадь, товарищи, титаны, деревья, погода... Они отправили за стеной, там, где можно положиться только на свои навыки, других разведчиков и частично удачу, при том сами пережили несколько вылазок.
Что же это на самом деле? Желание всем рассказать, что к чему, когда по ту сторону дружно бы все оказались? Умри на самом деле все девять за стеной, пошли бы вслед за ними на следующей вылазке Хоши и Сэдэо? Семейный суицид. И своих отправил, и сам тоже пошёл.
— Они не имели права нас убить, а Агата притронуться. Она говорила, что мы ничем не виноваты. Мы ничем не виноваты, что попали под руку Золотых Стрел... Она тоже под чьим-то руководством... У неё есть свой отряд в полиции... Ещё... Она сказала, что будет на нашей стороне некоторое время...
И Рэй резко замолчала, рассказ обрывая. Аккерман видел, как тяжело ей горькая правда давалась, но она, как мерзкую на вкус таблетку, жевала и проглатывала по кусочку.
«Вот почему рассказывать не хотела.» — желание забыть услышанное, как ножом по венам проходящее, стало импульсом таких ярких эмоций — она просто старалась себя отвлекать разговорами с ними и забыть, утопить всё до последнего. Им промывали мозги с самого начала, приручив к тому, чтобы держаться стаей вместе, даже при возникших разногласиях между друг другом. Приручили к тому, что в мире нет другой опоры, люди лишь серые пятна по улицам, идущие мимо, до них без дела, таким образом создав крепкий до боли коллектив, что друг на друга базировались постоянно.
Другие — серая масса — они в ней палитра цветов.
Вот и весь принцип, по которому двигались дальше. Узнав, что это была лишь иллюзия, созданная не ради благополучия опоры, а ради разрушения, Рэй начала метаться.
— Ясно, — бросил, будто на ветру, Леви и отвёл задумчиво глаза куда-то в сторону, в угол тёплой комнаты, уже никак не согревающей. — Больше ты ничего не знаешь?
Хасэгава покачала головой молча и сама тоже устремила взор вдаль, на окно, за которым бушевали ветры и гуляли беззаботно листья. Хотелось сейчас стать листиком или гнить уже где-то под землю зелёную. В постоянно ярких зеницах помрачнело даже солнце, режущее всегда тучи, а из радужки зеркальной перлы вниз пали печально...
— Рэй, — мужчина на неё не взглянул, дальше в свои мысли утыкаясь и о каждой спотыкаясь. Может быть, Аккерман хотел задать ещё вопрос, может быть, ему правда было что ещё спросить, но не стал — вместо этого вздох вырвался из потяжелевшей груди, а рука плавно обвила девушку за хрупкой шеей и медленно кончиками изящных пальцев в своё же плечо её макушкой уткнула. Он её прикрыл, как маленького, брошенного мёрзнуть в непогоду на улице котёнка. Брюнет мягко, словно боясь сломать уже что-то внутри неё треснувшее, положил руку на мягкие волосы. — Легко не будет, но мы справимся. Главное — не унывай, дурында.
Капитан успокаивать не умел, но на покусанных губах заиграла глупая, совсем не к лицу улыбка, по которой вниз стекали медленно кристаллические слёзы. Они пропитывались в молочного цвета одеяла и исчезали. К горлу подкатил тяжёлый ком, раздавливающий всё и дающий возможность лишь жалкому хрипению вырваться с уст.
— Почему? Скажи мне, Леви, — вцепившись за него как зверь, прорычала сквозь плотно сжатые зубы крылатая. — Почему они так поступили?
А ведь брюнет что ответить не знал... Всё, что он мог делать — так это просто быть рядом, пока она утопает в своём же почерневшем омуте.
— Чем мы им так нагрешили?
— Ничем, — пыльная рубашка прилипла к коже, видимо, тоже в слезах утопая. Аккерман уткнулся носом в мягкие волосы, пахнувшие чем-то странно тёплым, и прошёлся еле-еле, касаясь по ним тонкими губами. Прошёлся, как по тонкому хрусталю, касаясь пылающей огнём молочной кожи. Глядел куда-то вдаль, за пределами всей чаще и полей, и, даже в темноте вечерней, он видел солнце... Даже в темноте вечерней чувствовал тепло, что из груди вырываться пыталось. — Вы случайные жертвы.
О стены молчаливые ударились всхлипы, о стены молчаливые ударились и приглушённые внутренние, хаотичные крики, на визги птиц похожи. Она задыхалась, дрожа как осиновый листик в одиноком лесу на окраине всего. Задыхалась, свои же слёзы глотая и в них же утопая. И Леви ничем не мог помочь, кроме как быть рядом.
Он видел, как солнце утопало. Он видел, как оно потухало.
Прижав сильнее к себе хрупкое тело, никак не сопротивляющееся, мужчина прикрыл уставшие очи, в которых даже серебро потемнело, и оставил, чтобы по комнате бродил лишь тихий плач.
Лишь тихий плач, обладательница которого хваталась за его рубашку, словно угрожая сейчас её разорвать на части, а он, прижавшись к ней сильнее, нежно обнимал, шепча руками: «я рядом».
И ведь из всех он правда рядом.
Дверь оторвалась тихонько, а за ней карие очи, не горящие лукавством, выглянули грустно. Возможно, Ханджи услышала всё или, возможно, ничего. Но ведь она узнает. Узнает и она, и командор, а вместе с ними все. Слёз не осталось, осталась лишь усталость. Сразу с севшей рядом Зое Рэй отрубилась, не сопротивляясь быть унесённой бездной куда-то далеко, за пределами своей фантазии и мыслей — там, где зимний лес убаюкивал вихрями и метелями...
***
— Спит?.. — тихонько прошептала Зое, еле тёмными губами двигая. Возможно, будь другая ситуация, на лице Ханджи улыбка красовалась, но вместо улыбки лишь полны смятения очи от напряжения блестящие. Леви коротко кивнул, наконец, накидывая на птицу шерстяное одеяло. Её бледное лицо в алой краске сильно било, а кожа от ручей блестела, словно кто-то осыпал звёздами путь от лебединой шее, алых губ и щёк к прикрытым очам. Ресницы между собой слиплись.
— Выходи.
Оказавшись на маленькой кухне, с окна которой тусклый свет падал на стол, накрытый сероватой тканью, Зое достала из кармана штанов помятую жизнью бумагу, что мужчина чуть ли при её виде не искривил рожу. Когда Ханджи начала эту «бумагу» на столе расширять, Леви, со скрещенными на груди руками, внимательно наблюдал, как до этого маленькая букашка начала принимать обороты и что-то сильно тянулось с одного конца стола до другого.
— Это план какого-то здания, — и правда — подойдя поближе, Аккерман заглянул на сию чудо, оказывается, ещё так ровно нарисованное чернилами, что пропитались за столько лет в этот папирус, что уже не размажешь никак. — Смотри, — палец очкастой упал на начало, видимо, широкого коридора, идущего за пределами бумаги. — Это вход. Отсюда идёшь вперёд и по сторонам двери, ведущие в какие-то комнаты.
Комнат было много — к обеим стенам длинного коридора были двери, за которыми они скрывались, а от них шли ещё коридоры и снова просторные помещения. Где-то эта многоходовочка принимала обороты в форме резких поворотов без ничего. Просто идёшь вперёд и сворачиваешь, а там наткнёшься на что-то опять.
— Такое здание у нас нигде не существует, — прокомментировал брюнет, всматриваясь в каждую комнатушку, будто сейчас в одну из них зайдёт и увидит, что там находится.
— Не существует, — подтвердила женщина, палец со входа убирая. — Почти такая же карта есть у подземного города.
Аккерман ничего не ответил, глаз от плана не отрывая.
«Подземного города?» — где-то в пыльном альбоме воспоминаний, на какой-то из первых страниц возникло то, о чём говорила учёная, так увлечённо изучающая каждое помещение. Карта, которую никогда не обновляли и всегда оставалась нетронутой, где-то в самом тёмном уголке архива находилась даже в их штабе, среди старых документов про разведчиков и остальных планов и маршрутов каждой их вылазки. Каждая экспедиция, к слову, там же записана и число жертв примерно тоже.
— Только это не город.
— Откуда ты знаешь?
— Именно, что не знаю, — Зое нависла над бумагой угрожающе, взглядом кофейных очей буравила в ней дыру, словно сейчас этот безжизненный листок заговорит, ей богу. — Это похоже на план строения здания, но, как ты и сказал, ни в каком городе, ни в какой дыре такое не найдёшь.
— Правильно, ведь никакая секретная организация не отдаст кому попало свои документы с местоположением в наш архив, — немного промолчав, брюнет следом тут же добавил: — И в чужой тоже.
— Логично. У нас свой архив, у гарнизона и полиции тоже свой, и, вероятно, у них так же, только без спонсирования одной из этих трёх они бы не расширились так.
— Ты ходишь на всякие умные встречи, — переведя взгляд на шатенку, проронил Леви каким-то недосаркастичным тоном. — Кто такая Агата Грейс?
— Грейс? — изогнула бровь женщина недоумённо, чтобы потом опять вернуться к листу, которого аккуратно начала складывать дабы передать командору Эрвину, сейчас находящемуся в столице, вероятнее всего.
— Да. Она руководит всем этим балаганом и, как я понял, одним полицейским отрядом тоже.
— Значит эта «организация» одно русло полиции, — пожала плечами Ханджи, пряча бумажку в кармане своих белых штанов. На этот раз её взгляд пылал уверенностью — на этот раз Леви твёрдо мог сказать, что они немного двигаются с мёртвой точки. Осталось только и отсюда выдвинуться в путь, только куда — неизвестно.
Всё мутно, всё слишком рассеяно. Они ищут что-то, махая руками в густом тумане в неудачной и даже глупой попытке того отгонять. Шарят в слепую — они ещё на самом деле слепые. Аккерман тяжко вздохнул. Каждая его мысль возвращалась к тем двоим, что потерялись — от них остались только документы, подтверждающие, что когда-то они существовали, и вся стая шумных воробьёв, в воспоминаниях которых светловолосый блондин и с вороньими волосами женщина будут крутиться.
К слову, не впервой они теряются.
«Мало ли вернутся...» — пожимал плечами мысленно мужчина, куда-то в мыльное окно глядя задумчиво.
— Должны откопать информацию по этой Агате, но у нас нет возможности.
— И не будет в ближайшее время, — продолжила Ханджи, поправляя очки. Взяв блестящий металлом маленький чайник, женщина продолжила, спокойно жестикулируя свободной рукой. — Хито под прицелом, а это означает, что он ляжет на дно, в стенах будет стоять шум из-за Рэй, а рисковать разведчиками никто из нас не собирается. Твой отряд нужен в городе, мой занимается бумагами и, вероятнее всего, займётся такими названными «поисками человека-птицы», остальные разведчики нужны будут в штабе.
Взяв кружку, женщина из ближайшего ведра наполнила её хладной водой, сразу же в чайник оказавшейся.
— Чай будешь? — спросила Зое, шаря рукой по карману в поиске той пачки спичек, что постоянно в бездонную яму её кожаной куртки терялась. Леви пожал плечами.
— Не откажусь.
— Ещё бы, — даже будь очкастая повёрнута к нему спиной, он всё равно будет видеть её постоянно весёлую улыбку и яркий блеск в глазах, от которых брови сами по себе хмурились. Откуда в ней столько оптимизма? Поставив на плиту чайник и немного понаблюдав увлечённо за ласкающим угольное дно языка пламени, танцующим грациозно, резким поворотом майор, скрестив руки на груди, опёрся о столешницу спиной.
— Сейчас на нашей стороне будут все. Рэй сказала, что её трансформация посреди Митрасы выгодной никому не была, — отодвинув стул немного, мужчина бесцеремонно сел, одну руку на деревянную спинку накинув, как и ногу на ногу. Его ястребиные глаза пронзали всё, что находилось вокруг — полотенце на маленький крючок в стену, вбит старым гвоздём, там же толстые, алые варежки-прихватки. Белоснежный фартук находился на другом крючке неподалёку от первого. Под стеной корзинки накрыты лёгкой простынёй. Обычная, привычная всем маленькая кухня.
«Ничего необычного.» — подметил Леви, пребывая в своих раздумьях.
— Не нравится мне всё это... — тяжело вздохнула Зое, хмуря тонкие брови. — Запутанно.
Аккерман усмехнулся горько.
— Ещё бы.
Вечер медленно отпускал свои занавесы, прикрывая то, что этим днём случилось... И ведь им надо передвигаться дальше, но куда дальше — непонятно, но точно уж не в городе...
***
— Мальца такого, — рука, не отделённая природой высоким ростом солдата, остановилась на его талии, а сам он продолжил, не обращая никакого внимания на напрягшихся в помещении людей, вздрогнувших при их появлении. — Бегающего, будто у него шило в заднице, случаем не видали, господа?
«Плохо думал, даже если преследуют кого-то, то и я вхожу в этот список.» — может быть, сумел бы выкрутиться он, говори бы все «нет», но указавший большой палец хозяина в сторону полки, куда собственно и скрылся, разрушил у того и так хрупкую надежду, что выйти спокойно сможет.
«Это фиаско, братан, однозначно.»
Куда уж хуже, думал Хито, глазами по забитым пылью полками бегая напуганно. Где-то мелькали большим, угольным шрифтом чуть ли не на половину кореша имена авторов, а где-то названия самих книг — толстые, покрытые серым, книги, никем не тронутые, черти знают сколько лет стояли на полке сами, никого не трогая и не беспокоя.
В голове что-то ударило, бурей прокатилось по черепной коробке и таким же образом резко лампочку зажгло.
Тонкие пальцы жадно впились в верхний блок, стоящего прямо перед его носом словаря, и вырвали его с высокого рафта, в тень которого скрывался Миура. Всегда кофейная радужка в темноту бившая сейчас загорелась, как звёзды на небе — блестели точно так же.
Что ему уже терять, кроме своей головы, которую и так чуть ли не прошибали недавно? Правильно — ничего. Пуля мимо пролетела, нож от горла юркнул, а тут ружьё не упадёт?
На носок скользнув забавно на встречу своим двум приключениям, преследующим его навязчиво, Хито, чуть ли не врезавшись рожей в холодную плитку, одной рукой хорошо придерживая рукопись, что вниз тянула, завопил как птица под окном, высоким стрекотом, пронзающим барабанные перепонки.
— Учи элдийский, неудачник!
Кем себя шатен представил — непонятно, но грациозно под солдатами, успевшими лишь одну ногу от пола оторвать, словарь полетел по скользкой плитке и сделал так, чтобы те и правда об элдийском языке шлёпнулись грохотом дружно.
— Дурак! — глухо завопил полицейский, губами и щекой по полу пройдясь вперёд и собирая грязь.
— Я?! Ты серьёзно такой тупой, что не увидел, как в тебя чёртова книга летит?! — придавливая голову своего товарища крепкой рукой, кряхтел молодой парень.
— Темно!
— Зачем слепого взяли, чёрт возьми, в полицию? Как ты вообще экзамен прошёл?
— Волновать тебя не должно, дурила! И слезь с меня, чёрт тебя побери!
Бубнили оба хорошо — да настолько, что библиотекой это уже было сложно называть. Косые взгляды горожан готовы были пожирать их живьём, вцепиться и тащить по грязной плитке, разорвать одежду и размазать горячую кровь по полу.
Встряхиваясь от пыли и поправляя кожаную куртку вместе с армейскими тяжёлыми сапогами, колокольчик над дверью ярко зазвенел, смеясь над ними заливисто. Он объявлял новые догонялки или же продолжения старых.
— Идиот!
От Миуры след простыл опять, за собой оставляя лишь смеющийся серебристый колокол, что качался хаотично. На этот раз он был уверен — придерживая крепко пальцами капюшон, хотевший слететь с его головы из-за сильного ветра, Хито потеряется. Изумрудный плащ за спиной колыхался, а отражение в луже, что тёмные очи шатена уловило, размылось, в грязи утопая. Он стал частью ещё одной гражданской волны, гудящей сильнее, чем воробьи зимой под крышей.
***
— Какая тёплая!.. — как же горели голубизной залитые зеницы Сея, когда тот впивался снова и снова зубами в хорошо жареный кусок мяса, по которому текли слюни. Даже в летнем чистом небе звёзды искрились, как у ребёнка, от чего Екошо ещё сильнее горела желанием пробраться сквозь толпу и схватить одно крылышко хотя бы. Конни, с уверенной до ушей улыбкой, выпрямился и надул грудь гордо, будто голубь.
— А если бы не я, вы мимо бы прошли!
Было видно, насколько же самодовольным чувствовал себя разведчик, раньше всех заметивший прилавок, под маленькой крышей затаившегося, и, ещё главнее, себя чувствовал, когда как Сеиджи в мясо голодными рывками впивался, каждой своей фиброй наслаждаясь вкусом данного искусства.
— Мы не можем сидеть сложа руки! — воскликнул наконец Йегер, нервно по сторонам оглядываясь. Люди мимо проходили, толпы гудели, а каждое их слово было до такой степени размытое, что даже до его уха не долетало, но что мог он сказать точно, так это то, что не весь город увидел Хасэгаву, над Митрасой пролетающей, а только эта сторона, где, на огорчение, было больше народа, чем хотелось бы. Мог шатен поспорить, что яро что-то в сторонке обсуждающие чиновники одеты по деловому крылатое явление комментировали, друг на друга поднимая ноты.
— Ну, мы стоим, — пожал плечами Конни, детскими глазами бегая от начала до конца по хрустящему крылу.
— Скоро будут об этом говорить везде, где только можно... — Армин, в отличие от Эрена, который головой по сторонам метался и вёл себя как шторм до бушевания, стоял спокойно, тщательно прячась за глубоким капюшоном и говоря еле слышным в таком дожде шепотом. У Екошо, до которой какое-то слово да дошло, было чувство, что он вообще сам собой разговаривал или с молчаливой Микасой, что стояла рядышком и более-менее, возможно, смогла бы разобрать, что блондин себе под нос пробормотал в порыве нервничания, хотя вряд ли. Аккерман так дырявила разведчицу своим алым, густым шевелюрой, с плаща спадала кроваво вниз, что той было даже неловко от столь пристального взгляда, который не отпускал.
— Ну, — глотая последний кусок мяса, Конни бросил под лапами дворняги, покорно у его ног ждавшей кости, и та жадно принялась их облизывать и в обе щёки есть. — Зато сейчас от нас никто ничего не скроет.
Спрингер пожал плечами коротко и принялся облизывать жирные пальцы, ребячьими глазами, от удовольствия чуть ли не мурча Микасе под бок. Будь он котом, сейчас точно доволен перевернулся бы на спину и разлёгся в уютненьком месте, когти показывая серому небу.
— Именно, — разгорячился Эрен, чуть ли при резком повороте не врезавшись в проходящего мимо мужчину. — Сейчас никто ничего не скроет.
— Было ожидаемо, что такое произойдёт... — резкий толчок в спину заставил блондина, как струнка, испуганно выпрямиться, в сторону, словно ошпаренный кот, отпрыгнуть и проронить что-то наподобие то ли «простите», то ли «извините» смешанно. Армин удивлённо хлопал глазами, в которых море неспокойно волнами о берег билось.
— Тц, — острыми глазами стрельнув в мужчину, что неподалёку остановился и мерил цыкнувшим, явно не скрывающим брезгливость взглядом, Хикэри высокомерно подбородок выдернула вверх, капюшон, наконец, снимая простым движением тонкой кисти. По плечам катились водопады крови, которых ветер растрёпывал. Некоторые пряди по лицу хлестали, остальные колыхались за спиной, и давали по лицу Сеиджи, что тоже кости на землю только что бросивший какой-то дворняге, сморщился и сделал шаг назад, отмахиваясь от этих ядовитых змей, что к нему тянулись. — Смотрите, широкий очень нашёлся.
Закатывая драматично рубины, согнула ноги в колени, пламя алое и помахала кистями, как веерами.
— «Я несправедливо высокопоставленный ублюдок», — резко руку в бок поставив и тазом изящно взмахнув в левую сторону, на левой же ноге опираясь, Екошо демонстративно хмыкнула. — «Уступите мне дорогу, пожалуйста, ведь если мне лишние килограммы мешают, то они вам тоже должны тогда мешать!»
— Туда его! — кивнул уверенно Спрингер, выпрямляясь насколько это возможно.
Где-то рядышком сидящие на ковре под крышей мужчины, неопрятно одетые, захихикали, где-то женщины скрывали так хотящие вверх юркнуть хитрые уголки губ. Митрасцы, даже если в остальном живут в достатке, прекрасно осведомлены о жадности чиновников и неадекватности некоторых из них, а продавцы особенно знакомы с этими ходячими то палками, то колобками, постоянно как на псин глядевшими сверху.
Улыбки, что мелькали позади разведчицы и играющие в очах простолюдинов, всё ещё в душе напуганы огоньками, в тени на зверей похожи, развязали тот клубок и так видной брезгливости, превращая того в нескрываемое раздражение, на алой бестии лишь одним уголком улыбающейся направлено.
Хикэри получила под бок от Тамуры, явно вздрогнувший в душе от такой сценки неожиданной. Эрен же всем лицом показывал своё удовольствие от такой выраженной реакции получившего заслуженно по своему надутому эго чиновника. Прилетевший на голову капюшон заставил алую лису опешить.
— Надень капюшон, — равнодушным тоном следом добавила Микаса, тут же отстраняясь. — Начнёшь привлекать ненужное внимание.
Арлерт, что до этого как ёж сжимался, кивнул, согласившись. Неестественные волосы их разведчицы в штабе часто привлекали внимание, а тут тем более станут ещё одним ненужным им объектом интереса для и так явно непонимающих горожан, и ведь Хикэри этого понимала.
Понимала свою «аномальность», понимала свою явно неестественную для человека натуру и, возможно, ненормальность в некоторой степени не только характера.
Екошо сжалась в капюшон, подняла напряжённо плечи и скрылась в тени, пряча насколько это возможно там же зеницы всеми яркими оттенками красного, переливающихся. Она затихла. Настолько, что даже атмосфера вокруг от внезапной смены настроения поменялась. Аккерман иногда замечала, как эта самоуверенность давала трещину, насколько же на самом деле Екошо закрытый в себя ребёнок, пытающийся как-то забыть свои внутренние раны и шрамы с помощью окружения и гиперактивности, что иногда напрягала сильно, но брюнетка ничего не говорила, молча радуясь, что она отличается от остальных лишь силой, то есть тем, что людскому глазу не бросается в глаза, если не проявить. У Хика же проблема другая — а это внешность, по которой провожают. Видя эмблему разведки на одежде, уже и не смотрят особенно.
— Мы должны найти капитана Леви! — Йегер не унимался — он был в таком возбуждённом состоянии, что вот-вот начнёт топтаться на месте.
— Он на церемонии, если мы её прервём, то он нам свечки поставит в церковь на здоровье сдует, — Сеиджи нервно рассмеялся. Где-то Спрингер был прав — он им календарь дней, которых должны ещё прожить, вырвет...
— Мы должны держать спокойствие в городе...
Хикэри, потерявшаяся в своих мыслях, уже не слушала. Слова Армина пролетели мимо, и кроме «мы должны держать спокойствие в городе...» ничего до ушей не дошло, всё внимание на разбивающихся каплях акцентируясь. Мысли приходили и уходили, сменяли друг друга и перебивали, чтобы под конец её перебил вцепившийся в неё стальными пальцами мальчуган, чуть ли с ног не сбивший.
— Хикэри! — воробьи, что перед ними разгуливали беззаботно, разлетелись испуганно кто куда успел, трепыхая крыльями. Екошо чертыхнулась, чуть ли не ударив ногой по воздуху или по первому попавшему на пути человеку. — Боже...
Отдышавшись, наконец, Хикэри увидела, кто её так отчаянно заставил в реальность обратно упасть, и смотрел не то со слезами на глазах, не то дождевыми каплями — это был Хито. Растрёпанные тёмные волосы выглядывали за капюшоном, каждый кончик тянулся к небу, от чего казалось, что тот вовсе вышел только что из какой-то передряги. Или не казалось...
Миура чуть ли не на колени упал при виде знакомых лиц в одном месте — а их то было шестеро! Шестеро сильных разведчиков с приёмами и ружьями за спиной... Вот оно — его спасение.
— За мной гонятся!.. — высокая нотка ударила по ушам продавца неподалёку, и кинутый явно любопытный взгляд стал первым звоночком сбавить звук, к чему, конечно, приложив указательный палец к тонким губам и взволнованно до чёртиков упираясь в ниже него паренька, Армин тихонько намекнул.
— Кто? — наконец, Екошо могла вздохнуть спокойно — Микаса от её явно напрягающей персоны взгляд отцепила резко, снимая и напряжение с плеч ненадолго.
— Полицейские!
— Ты что, уже в их яму упал? — добавил Спрингер, голову на бок смешно наклонив по птичьи.
— Если бы! Мне срочно нужно увидеться с майором Ханджи! У меня охренительная информация! — слово «охренительная» и правда охренительно прозвучало для разведчиков, охреневших не хило. Звучало оно... слишком охренительно.
— Так, не паникуй, и ты с ней не скоро увидишься, — Арлерт рассеяно старался понять и улавливать, что происходит, пока Екошо, схватив того за руку, опасливые взгляды по сторонам кинула два раза.
— Мы должны тогда до штаба добраться. — Хик схватила того крепче, сжимая тоненькие, как веточки, пальцы в своей ладони, что шатен аж ойкнул. — Микаса, давай со мной.
— Я не сдвинусь с позиции.
«Сказала, как отрезала...» — недовольно сморщилась девица. Её левый уголок вишнёвой губы вздрагивал, желая вверх подниматься, но вместо этого вырвался лишь прерывистый, короткий вздох вместе с паром. На улице начало холодать — зима в этом году решит навестить их за стенами скорее, чем хотелось бы.
— Тц, Сеиджи?
— Погнали, — надевая капюшон, бросил на ветру парень.
— Я тоже с вами, — следуя за разведчиками, уже взявшими разгон, очи Конни заблестели, но явно не ребяческими мыслями, что обычно вертелись у того на карусели в голове. — В случае чего кто-то из нас оторвётся и сможет быстрей добраться или же хвост сбросит. Не знаю, придумаем.
— Быстрей.
— Ну что, народ? — бегая за ними чуть ли не вприпрыжку весело запел разведчик вдруг. — Погнали! И не бегайте так быстро, я не успеваю!..
***
Ветер хлестал по рукам, лошади, затаив сами дыхание, вместе с хозяевами старательно перебирали ногами и пытались удержаться. Постоянно к ресницам липли назойливо холодные дождевые капли. Рыжая кобыла встряхнула головой и фыркнула устало.
— Тише ты... — Хикэри понимала, что Бэлла, вероятнее всего, не в духе кататься по городу и чувствовать, как собственная грива прилипает к шее, та и самой Екошо не нравилось, как вылезающие алые волосинки при ветре прилипали к плащу потом.
Иногда, головой мотая, Бэлла могла бить копытом недовольно, пока шагала, из-за чего Хик вздыхала, признавая молча, что вся суматоха и напряжение ей не по вкусу тоже, а иногда буланый конь Спрингера бодила головой, от чего конь второго непонимающе косился и размахивался для ответа.
— Эй! Придержи коней, Хикэри! — недовольно бурчал разведчик, постоянно натягивая немного поводья влево, дабы отойти от рыжей бури на несколько шажков. Из-за этого Сеиджи, сжимая зубы, давался сам влево, от чего иногда могли людей, каким-то чудом не заметивших высокие фигуры на скакунов, толкать.
В таких моментах его рысак неуверенно кидал взгляды на своих сородичей, словно говоря, чтобы те вели себя потише.
Лишь сейчас, кстати, Екошо заметила, что его жеребец, имя которого она не помнит, взмахивал на мышастой масти, которую, на самом деле, редко увидишь в конюшне разведки.
— Кстати, — не отрывая взгляд от скакуна, красноглазка, привлекавшая внимание двух разведчиков и одного зажатого между ней и конём мальчугана, продолжила: — А как твою лошадь зовут?
— Сапсан, — Сапсан, к слову, когда своё имя услышал, заинтересованно дёрнул в сторону людей ушко, прислушиваясь внимательно.
Разговоры пролетали мимо, мысли возвращались к увиденному ужасу на старом хирургическом столе в углу сырого помещения. Стеклянные глаза до сих пор плыли в разуме и утопали в самые тёмные уголки черепной коробки, вонзаясь осколками в воспоминания и там же прирастая корнями. Те свисающие вниз локоны... Он чувствовал даже при дожде запах смерти и как она стояла позади него, дыша прямо в шею. Кого он под смертью подразумевал, сам не понял — саму Смерть, ту самую, что изображают в чёрный балахон с острой косой за спиной или же Агату, чуть ли ему сонную артерию не перерезавшую?
Хито сжал губы в тонкую линию.
«Дай Агате чёрный балахон и косу, и отличий даже не найдёшь между Смертью и ней...» — нахмурил брови шатен, прикусывая внутреннюю сторону щеки, от ветра покрасневшая вся.
Лязг, что пощекотал мимолётно игриво перепонки, спустил парня ногами на землю и заставил того впитываться зеницами на людей за спиной, кто куда идущие, но не они. Как кроны деревьев, возвышаясь, из толпы выглядывали солдаты, спрятавшие глаза за капюшоном тёмным. А солдатами ли они вообще были? Их лошади фыркали, ноздри постоянно вздувались, а один скакун вовсе отказывался на пару секунд шевелиться, начиная бить копытами беспокойно.
— Ре-е-е-бят... — больно взгляд Хито поменялся на испуганного взора крольчонка, которого пустят на рагу, и не даром. Дёрнув за плащ Хикэри опасливо, Миура, сглотнув ком в горле, скользкий и тяжёлый, проговорил, спотыкаясь о каждом слове: — К нам гости...
— Гости? — кинутые за плечом взгляды уловили сразу же так называемых шатеном «гостей». — Понятно...
«Хвост...» — Сеиджи прикусил нижнюю губу и слегка на себя кожаные поводья натянул, Сапсана шаг замедлить заставляя. Мышастая лошадь разведчика заинтересованно уши назад отвела, но не прижала, прислушиваясь внимательно. Рыжая кобыла Хикэри же голову подняла и без сомнений взглянула за спиной своей наездницы. Только конь Спрингера голову задрал и присматривался к чему-то только ему понятному и видимому.
— Сеи, смотри на их лошади, — Екошо прищурила алые глаза. Поведение лошади о многом рассказывает, особенно сейчас.
— Вижу. Уставшие и раздражённые.
— Недавно одна вовсе остановилась и начала бить копытами по земле, — следом добавил кареглазый, притихнув.
— Делайте вид, что всё хорошо и что так и должно было быть.
— Ну да... — Конни нервно засмеялся. — А то помянем да свечку поставим...
Ворота были близко, главное — дотянуть до момента, когда окажутся в окружности стены Роза, в которой можно будет ускорить шаг.
***
Ночь опустила свои занавеса быстро, упав на деревню как кортина со сцены, а вместе с ночью ещё две звёздочки заблестели при лунном свете, из окна тихо выглядывающий.
Нереальность. Тело было похоже на пёрышко по лёгкости — конечности не ощущались, но не крылья. Их тяжесть давила на спину и напоминала, что она всё ещё находится в своей физической оболочке — своей физической оболочке, вся в царапинах и пластырях. Физическая оболочка, которую так легко на самом деле разрушить. Мысли плавали перед глазами и улетали за горизонтом молчаливой триадой птиц. Даже лунный свет, падающий на её кровать, был неестественным для затуманенного разума, игнорирующего и тепло, и холод — любой сигнал и фактор.
В горле сушило, словно песок засыпали в нём и заставили глотать насильно. Хотелось пить. Жажда чуть ли не рычать сквозь зубы и клацать клыками не принудила. Лёгким взмахом пьяной руки Рэй откинула с ног одеяло. Было тяжело осознавать и понимать, что это — реальность, а ещё тяжелее приходилось понять, что это на самом деле реальность, и не только её.
Холодный пол ощущался ледяным озером посреди дикого леса — Хасэгава тонула так же, но непонятно — изнутри или снаружи. После недавнего сна, что повторился, хотелось и правда захлебнуться водой и утонуть. Неважно как, но утонуть и чувствовать, как вода проникает в каждую частичку тела и смешивается с кровью, по венам течёт.
Шаг был похож на прыжок, в котором падение нескончаемое. Хасэгава открыла дверь, что с лёгкостью подалась ей. Она вышла в коридор, за которым в несколько метров следовал поворот, темнее мрака и бездны. Рука упала на стену...
Под подушками текло дерево, успокаивающе. В моменте крылатая даже ощутила этот запах леса, что успел уже пропитаться в доме Браусов навечно.
«Всё, что в лесу — становится его частью. Принадлежит лесу и его хозяину», — голова закружилась.
Где-то вдалеке ухнула сова, где-то как только птица с ветки оторвалась, посыпались редкие листья, на которых тут же наступили лесные обитатели. Пальцы охватили угол, за которым осторожно Рэй завернула.
Откуда-то падал тёплый свет на пол, из какой-то комнаты... С каждым шагом и приближением к нему девушка чувствовала некое спасение, что затупилось, как только выглянули звериные очи за стеной в помещение.
Кухня.
Простая кухня... Накрыт белой простынёй стол... Металлический чайник на столешнице своим привычным блеском в глазах бросался, а рядом корзина с яблоками казалась искусством мрачной ночи. Она раньше такие корзины с фруктами рисовала у себя дома — прекрасно помнит, как Хаяси ставил ей натюрморт и давал лист бумаги, да следом же простой, хорошо заточенный острым ножом карандаш, и она рисовала. Рисовала каждую линию, делала разные штриховки, чтобы придать объём рисунку, чтобы оживить то, что мёртвое...
Рядышком открытая упаковка чая в полной тишине стояла, а на ней, большими буквами красовалась надпись «Чёрный чай».
— Долго там стоять будешь? — холодный голос вернул её ногами на землю, над которой сейчас где-то вдалеке птица пролетела.
Рэй растерялась.
Посреди кухни, повёрнутый к ней спиной на деревянном стуле, сидел мужчина, на вороних волосах которого лунный свет падал и словно гладил каждый волосинок и сдувал каждую пыль с его сероватой рубашки. Он поднял руку — изящные пальцы плавали по воздуху, манили... Они аккуратно схватили за края маленькую кружку и подняли, к тонким губам преподнеся.
Не услышав ответа и шороха к нему, Леви меланхолично повернул голову и кинул за плечом взгляд — ожидающий, холодный, проницательный... В серых очах не было того тумана или грозы, что могла раньше проявиться, когда та перед ним появлялась, а было простое меланхоличное и спокойное состояние, в котором, вероятнее всего, лишь ночью Аккерман находится, либо сейчас крылатая просто уловила момент.
— Ждёшь особое приглашение? — с насмешкой проговорил брюнет, усмехнувшись горько, словно собственные слова ему не были по душе. На секунду Хасэгаве показалось, что уголок губ капитана дрогнул вверх лукаво, а в зеницах что-то заблестело непонятное. Она хлопнула глазами непонимающе — нет... Он с таким же равнодушным видом, с которым обычно на всех смотрел, и на неё глядел... Бесстрастное выражение лица помрачнело благодаря игре света. Просто померещилось...
Наконец, невысокая фигура показалась из-за угла боязливо. Она волочила за собой сероватые крылья, подметая пол хвостом... Босые ноги, из-под длинной юбки выглядывающие, посинели — было чувство, что вены скоро лопнут. Как встала с кровати, так и пошла — в свитере, разрез которого Зое пришила, чтобы свитер не распался, и юбке — оба были помяты, но это не так сильно смутило, как босые ноги и посиневшие уже даже ногти. Леви нахмурился, пока та начала теребить пальцы рук и постукивать по костяшкам.
— Для тебя пол с подогревом или что? — мужчина повернулся к ней боком и накинул ногу на ногу, на которых были мягкие тапочки, важно, кружку на подоконнике не забыв обратно поставить аккуратно. Леви был похож сильно на загадку ночного мрака... Или на ворона. Да... Рэй наклонила голову на бок, всматриваясь в его туманом покрытые глаза. На ворона. Тот самый ворон, который ошивается у могил или сидит у кого-то на плече, готовясь вонзить клюв в шею и вырвать позвоночник, как червяка из оплаканной дождём земли.
В его руках находилась газета, а рядом, на колене — книга. Та самая книга с меховой обложкой, которую она нашла в Подземном городе.
— Ты прочёл её? — не отрывая золотистые глаза от раритета, спросила Хасэгава, сделав аккуратно шаг вперёд, будто сейчас пол провалится под её весом и оба упадут в бездонную яму. Он сам на книгу взглянул задумчиво и, может быть, недоуменно. Книжка молчала, терпеливо ожидая, когда её откроют. Старый мех был идеально прилизанный, ведь в руках Леви всё должно быть идеально.
— Нет, — Аккерман вздохнул, опустив газету ниже, над скрещенными ногами. Рэй, в отличие от меховой обложки, была вся взъерошенная, словно по её русым волосам прошёлся вихрь. В залитых кислотой глазах же странное волнение не утопало и активно выплёскивалось наружу, обжигая края радужки. Этот поникший вид был странным для неё, а ещё страннее было то, что она словно хотела расплакаться.
Хотела перед ним расплакаться, но сама не понимала от чего. В душе творился хаос — волнение, паника, страх, любопытство, напряжение — всё это туманило и впихивалось в одном сердце, бьющемся с птичьей скоростью. А ведь Леви уже почувствовал, как бьётся птичье сердце. Она теребила дрожащие руки, игралась с покрасневшими пальцами — в моменте казалось, что Хасэгава себе фалангу вырвет, настолько сильно она тянула.
— Хочешь, можем прочесть сейчас, и не трожь пальцы. Вырвешь такими темпами, а сшить обратно будет больно и не сто процентов эффективно, — Вдруг задумавшись, Аккерман понял — на часах бил полтретьего ночи, а она на ногах перед ним стоит и смотрит вся поникшая, не в своей тарелке.
«Странно», — возможно, Аккерман бы присмотрелся ещё, не пойми он, что напрягает и так непонимающую явно ни черта крылатую, что то и дело смотрела то на стены, то в окно на лес, то ещё куда-то.
— Возьми стул и сядь рядом.
Наконец, Леви отвернулся. Газета оказалась красиво сложена и поставлена на стол, а меховая книга в его крепкие руки, ожидающие, когда же крылатая сядет рядом и они смогут открыть первые, написанные чернилами страницы. Негромким хлопком деревянный стул приземлился рядом, а на нём и сама Рэй, которой пришлось сесть боком из-за хвоста, что перекинула девушка за краем стула и крыльев. Одно крыло клыкастой пришлось на спинку стула бросить, а второго оставила просто так болтаться. Сама она, как и он, накинула ногу на ногу, скрещивая их.
— Почему проснулась? — на миг показалось, что мешки под глазами Хасэгавы сильнее почернели. Руки её начали дрожать, будто их кожаным хлыстом били, а зрачки съела та разрушающая изнутри кислота. Наконец, она вспомнила и поморщилась болезненно.
— Кошмар... — девичья рука зарылась в тонкие волосы и сжала их, сильнее путая. — Люди горели в огне...
Она помнит.
Помнит, как языки пламени лизали уже почерневший потолок, вот-вот готовый рухнуть, как те охватывали в свои объятия живых людей, сдирая с них медленно и болезненно кожу острой бритвой, каждую царапину делая самостоятельно... Кожа спадала вниз, в огонь чернея, как клочки бумаги, выброшенные на пол. Помнит, как из-под этой шкуры живое мясо алым горело, и кровь, не успевая стягиваться вниз, стекала по подбородку и щекам, оставляя рубиновые дорожки.
— Живьем горели... — Леви напрягся.
Рэй собирала по кусочкам картину и воссоздавала её пошагово, болезненно объединяя каждый осколок. Губы медленно плавились, оголяя белые зубы, что друг от друга оторвались в немом крике. Одежда полыхала, словно фитиль...
— Они как муравьи бегали... — белые халаты были поглощены настоящей катастрофой. Глаза выпадали из орбит, волос уже и не было вовсе, на руках лишь голые кости, по местам обгорелое мясо...
— Рэй, — Аккерман притих, наблюдая сочувствующе.
На самом деле Рэй — беззащитная. Она беззащитная птица, заперта в клетке и собственном теле, в собственные мысли. Просто комок перьев, что сейчас, только дай возможность, в углу комнаты сожмётся и за крыльями своими спрячется. Но вместо этого пряталась за волосами. Она была настолько пугливой, что Аккерману приходилось затаить дыхание, дабы то не дошло как-то до её чувствительного уха.
Возможно, только снаружи, вне клетки, в небе — там для неё безопасно, но не достигнут ли там пули?..
В конце концов, брюнет, не выдержав, разрушил тишину одним вздохом.
— Дай руку, — Хасэгава замешкалась. Заметил мужчина, как пальцы, которых так тщательно она теребила, сейчас согнулись и застыли в немом вопросе, что так и не смел с дрогнувших на миг алых губ вырваться. Направив свой взор на книгу, Леви без всяких лишних слов протянул сам уже раскрытую ладонь и терпеливо стал ждать, выглядывая за угольными волосами на зоркие глаза, падающие.
Луна за окном игралась лукаво тенями, превращая их в какой-то без слов спектакль, в котором на стены плясали и устраивали незаметную драму Тени. Да, те самые Тени, что создавали из простой тени листы ужаса ночи и кошмара, разорванного на части силуэта или тварь с гнилыми, острыми зубами, что впивались и пробивали сердце насквозь.
Ветер снова начал вводить свои хороводы.
На крепкую ладонь, наконец, как пёрышко лёгкое, упала девичья рука, холоднее на самом деле, чем гуляющий по улице вихрь, что резко опустил и так замученные листья на воле.
Наконец, книга оказалась открытой, и узрела лунный отблеск на своих потрёпанных жизнью страницах.
«Я увидел его!..» — буквы были кривыми, написаны торопливо, словно кому-то не хватало времени или воздуха. — «Море!.. Оно огромное, безграничное! Это то самое бесконечность, про которую все твердили и говорили! Оно такое... Синие!.. Я видел, как утопали лучи солнца в этой бескрайней воде, что за горизонтом пропадала такой же морской гладью. Я выглядывал за камня, словно это могло меня спасти от титанов. А ведь эти твари бродят позади меня и заставляют землю содрогнуться... Тогда я рассмеялся. Представляете себе? Я вышел за стенами и из-под земли! Сейчас пишу всё это, находясь в Утопии, но помню каждую мелочь, словно нахожусь там, на берегу, и волны касаются моих ног...»
Текст иногда расплывался, слова дальше вовсе стали пропадать, что Леви и Рэй приходилось прищуривать глаза и чесать затылки, дабы понять, что до них донести хотят.
«Окунув руку, я ощутил прохладу. Это чертовски приятное чувство и волни...льное. Каждый раз, поднимая го...о... волны старались уносить меня куда-то за пределами зем... под водой — там, где находится... знают что и где свет не проникает. Голова кружилась, но даже это головокружение приносило неописанную эй...орию и детскую радость. Я словно вернулся в детство — оттуда, откуда меня вытащ...и эти мерзкие твари, дом разда...в...е.»
Глаза обоих упали на уголок страницы, где более мелко и разборчиво автор продолжал свои мысли.
«Вода была кристальной, была похожа на драгоценный камень... Всё-таки, я осмелился подойти поближе и, наконец, погрузиться по колено в ней. С каждым шагом я уходил всё глубже. Штаны прилипли к ногам, как влажные листы бумаги.»
«Почему в голове что-то щёлкнуло и, наклонившись, решил сделать глоток...»
Рэй поморщилась, от чего Аккерман усмехнулся.
«Она солёная!..»
— Солёная вода? — Хасэгава настолько по птичьи голову набок наклонила, что мужчина хмыкнул, подсчитав это в некоторой степени даже забавным. Её перья распушились от непонимания.
— А-а-а, — саркастично протянул капитан, изображая удивление, которое даже не играло у него на лице или в тоне. Острые очи перевёл на крылатую, чьи радужки в бездне утопали. — Это тебя смутило, а тот факт, что мы читаем запрещённую книгу — нет?
Рэй коротко хлопнула длинными ресницами, тонкие брови нахмурив вдруг.
— Ты выше по званию, чем я, и говоришь, что это меня должно смущать? — Леви усмехнулся. Всё-таки её и правда быстро отвлечь от чего-то и переключить внимание на другое. Без комментариев, под светом подглядывающей из окна луны, продолжили читать на самом деле раритет, попавший в их руки.
«Она солёная! Тьфу! Неприятная на вкус, если честно... Я поморщился тогда, словно уже привык к морю, и вода просто случайно попала в рот... Будто сотый раз видел эту бескрайность... Песок под ногами ощущался чем-то невероятным — он так успокаивал... Не описать словами...»
«Прогуливаясь по берегу, под ногами попала вот эта молютка...»
Под текстом было изображение всем привычной звезды, но со сглаженными углами и странными пупырышками. Нарисовано чернилами, немного криво, немного косо — но доходчиво.
«Я взял её на руки и, чёрт возьми, она живая! Эта звезда живая! Она двигалась еле-еле, но она живая! Такая странная... Скользкая и тёмного оттенка, а эти пупырышки... Бр-р-р-р-р-р-р... Жуть. Всё-таки я поставил её обратно откуда и взял собственно, не желая больше беспокоить это создание.»
«От берега тянулась после песка зелень, возвышался гигантский лес далеко, и там же лошади фыркали, выглядывая из-за кустов и толстых стволов, когда я проходил мимо.»
Под этой фразой была опять нарисованная картина, на этот раз на них смотрела лошадь, а позади неё темнотой облит находился гигантский лес, которого сложно не узнать тем, кто проводил дни в нём и выживали там же.
«Когда их увидел, то в голову ударило сразу — это лошади разведкорпуса и, вероятнее всего, лошади либо павших, либо раненных разведчиков. Интересно, сейчас проводят ли разведчики вылазку и находятся в данный момент в этом лесу или нет? Никогда не понимал, как они выживали... Я сбежал из той коробки подземной, и мне тут помогают, а они справляются сами... Что правда, у них и УПМ есть, и лошади, еды там... А у меня только ноги и молчаливого товарища, но ведь всё равно им тяжелее... Не представляю, (и представить не хочу) какого это потерять товарищей, с которыми ты работал плечо о плече и проводил хорошо время...»
В груди что-то ёкнуло... Будто пнули под рёбрами сапогом и попали в сердце, снова заставляя синяк сгущаться и напоминать, что он там есть, и просто ждёт, пока его тронут.
«В гигантском лесу мы не зашли — обошли его стороной аккуратно и просто выдвинулись дальше в путь. Я пытался своему молчаливому путнику задавать вопросы — он их игнорировал. Я лишь пожал плечами — он вышел из того же ада, что и я... Почему-то мысль потерялась. Я не помню, что хотел писать дальше...»
«В целом — хмыкнул я, — неважно. Когда разгуливали по песочному берегу, я споткнулся о чём-то твёрдом. Опустив глаза, я заметил это — он называл её ракушкой. Наконец, впервые заговорил.»
Так называемая «ракушка» имела странную форму — она была вытянутой, с пупырышками и странным рельефом. Была похожа на башню...
«Я немного затупил.»
— Ракушка? — переспросил я тогда, глядя тому в лицо. Он терпеливым взглядом некоторое время смотрел на меня, изучал — его глаза ничего не говорили. На лице давно потухли эмоции. Потом молчаливо взглянул снова на этот блестящий кусок разбитого стекла.
«Ясно. Взглянул я на ракушку тогда озадачено. Ответа больше не даст. Вдруг, слышу плеск воды. Я тогда испугался. Сердце чуть ли не ушло в пятки, пока глаза бегали непонимающе и охвачены страхом. Это был он. В пыльной одежде, прилипающей к телу, он просто нырнул в воду, а брызги, заблестев в свете садившегося солнца, слились обратно с водой. Ему не страшно?.. Чувство, что он не впервой видит это место... Его тёмные волосы прилипли к шее и щекам, а изумрудные глаза заблестели спокойствием мимолётной.»
«Я смотрел на него с открытым ртом и, сам не осознавая, оказался по шее в воде. Она так давила на грудь, что где-то даже начал паниковать от нехватки воздуха в лёгкие. Я нырнул. Чувства были затуплены, и, открыв глаза, очутился покрыт какой-то смутной пеленой, размытой до чёртиков. Я не знал, что под водой всё так размыто на самом деле. Никогда не нырял и не плавал.»
«Обратно голову поднимая, я заметил, что он уже находится на берегу и раздевает верхнюю одежду. Без лишних слов последовал его примеру. Ветер не был холодным, на радость. Мы молчали. Честно сказать, оба размышляли о своём. Море своими волнами вызывало головокружение и усталость, а солнце опускалось всё ниже. Тогда не спросил я, где переночевать мы будем. Это место титаны обходили стороной, топтая траву позади нас. Они даже не смотрели на то, как мы сидели на песке. Кстати, кажется, сейчас лето. Я не знаю, сколько был в заточении там.»
«Где там, тоже сказать не могу. Я не знаю. Я не знаю, как оказался там, где это там, и кто там находился, но кто-то был. Я помню, как меня трогали, помню глухие голоса, но не помню слова, буквы, которых они произносили. Видел темноту, видел мрак без света, ничего не чувствовал в физическом плане и, видимо, даже в моральном. Мне затупили чувства — не было запахов, не видел ничего, всё было слишком размыто и темно, чтобы что-то разобрать, я был как слепой крот, которого затолкали в какую-то нору.»
«Было там холодно? Было там тепло? Я не знаю. Я не помню, я ничего не видел, я ничего не слышал... Там потерял чувство времени. Я помню, как ел. Что-то ел. Меня кормили как собаку. Я ел с пола. Не помню вкуса. Всё, что осталось в воспоминании — это взрыв и пламя, прилизывающее потолок и съедающее людей.»
— У меня был такой сон... — наконец, подала голос крылатая, её зрачок в золотом омуте утопая. Сероватые перья распушили, а массивные крылья вместе с плечами приподнялись. Сильно на воробья зимой распушивалась она.
— Значит, это было воспоминание, — не отрывая туманные глаза от страниц, добавил задумчиво Леви, всё ещё бегая по написанному рукой текста. — Вероятнее всего, действия, описанные сейчас в книге и то, что происходило у тебя во сне, были в одно и то же время. Что ты ещё помнишь?
— Людей в белых халатах... — Рэй задумчиво подняла очи на потолок, будто на нём было что-то написано... — Пожар?.. Хоши и... Сэдэо...
Опустив голову, длинные волосы прикрыли зеницы, а вместе с ними и дрогнувшие на миг тёмные губы.
— Они точно работали только в ювелирном магазине? — Аккерман прекрасно помнил, что Хасэгава ему говорила в Подземном городе. Мужчина задумчиво перевёл глаза куда-то в сторону, на угол. Однажды даже те двое ему об этом упомянули, правда, о других работах даже от разведчиков ничего не было слышно, при том, что о Сэдэо знали много, как им тогда казалось, а если знали о Сэдэо, частично знали и о Хоши, что вела себя равнодушно и спокойно и не откровенничала со всеми подряд.
— Работали ещё в Стохессе поочередно, на какие-то мелкие работы, приносящие более-менее доход... У них не было стабильной работы.
— Пора сказать Эрвину, чтобы в документах входило и место работы, — вздохнул Леви озадаченно, голову подняв над пожелтевшими от времени страницами. — Они снова пропали.
— Снова?..
— Да, — Аккерман поднял глаза, посмотрел на Рэй, которую лунный свет окутал. Он всё ещё держал её хрупкую ладонь, а она всё ещё на него глядела выжидающе, упавшую на глаз русую прядь не смахивая. — Частенько пропадали, а по приходу обратно выговором для них была уборка всего штаба месяца три.
Хасэгава то ли улыбнулась, то ли оскалилась — непонятно. Понятно было то, что она, зарывшись свободной рукой в волосы, снова о своём задумалась, задыхаясь в собственном потоке мыслей. Леви не должен позволять ей этого — не должен даже допустить, чтобы она себя изнутри повесила.
— Мне так надоело всё это, Леви... — Хасэгава сжалась в перьевой клубочек, скрылась за спадающими вниз лянами и тяжело вздохнула, сомкнув очи, но ладонь не убрала. Сероватые крылья за спиной приподнялись, хвост немного раскрылся... Аккерман молча наблюдал за каждым её движением, за каждым пёрышком и волоском, прислушиваясь к каждому сказанному шепотом и дрожащими губами слову. — Погоня... Угрозы... Все эти... Перемены... Куда мы дальше пойдём, Леви?.. Куда нам дальше, если про дома из-под стены знают уже?..
Аккерман загнул кончик листа книги и тихонько закрыл её.
— Там, откуда всё и началось, Рэй.
Хасэгава удивлённо подняла голову, хлопнула длинными, смоляными ресницами, а ответ застрял на языке. Её зрачки расширились, бездна поглотила кислоту, сильнее сверкающую в лунном свете.
— Неужели...
— Да, — не отрывая от неё взгляд, перебил Аккерман. — В разведку.
Крылатая окаменела, слова онемели, речь пропала... Там, откуда всё и началось... Перед её очами сверкали лица разведчиков под ясным, тёплым небом, катились кубарем воспоминания, и солнце гладило по щекам лучами — вот откуда всё и началось.
Я настолько рада что в 04.02.2024 закончила эту главу... Я столько всего позабыла... Это не описать словами как сейчас иду вслепую по сюжетной линии и как стараюсь исправлять всё, крутить и закончить...
~Продолжение следует~