Глава 7. Контроль
Я заснула ближе к утру. В голове стояла каша. Первое, что почувствовала после пробуждения – боль. Ноющая, тягучая, словно кто-то медленно ворочал нож внутри снова и снова.
Это был не сон.
Конечности затекли, я не чувствовала их вовсе. Попыталась дёрнуть руками, но только сейчас осознала: нахожусь в кольце чужих рук. Они сомкнулись на мне, как стальная проволока.
Я с трудом повернула голову. Было страшно думать – сам Рован переложил меня ночью или нет? Он мирно спал, прижимая меня к своей груди. Лицо не выражало ни тревоги, ни напряжения. Тело – неподвижное, но не скованное. Я беспомощно прикрыла глаза, понимая, что вырваться не получится.
Солнечные лучи только начали пробиваться сквозь плотно задернутые шторы, погружая спальню в кремовые, персиковые оттенки. Я лежала на груди Рована, считая удары его сердца. Когда свет добрался до макушки, пряди волос стали переливаться чистым серебром.
Я не могла назвать Рована неприятным физически. Более того, многие сочли бы его внешность выразительной. Неординарной. Такие, как Рован, выделяются из толпы, запоминаются случайным взглядам. Я затуманено наблюдала за линией губ, прямым носом, россыпью родинок вдоль висков.
Но стоило вспомнить, что его руки – те самые, залитые кровью – впились в меня кольцом, как к горлу подступила тошнота.
Словно почувствовав, что я смотрю, Рован открыл глаза.
Сердце пропустило пару ударов. Некоторое время мы молча смотрели друг на друга. Я затаила дыхание, не зная, чего ожидать.
– Доброе утро, – прохрипел он.
Я ничего не ответила, попыталась отстраниться – и, к моему удивлению, Рован позволил, размыкая объятия. На секунду его лицо изменилось: из расслабленного стало напряжённым, отчуждённым.
Рован стал молча развязывать верёвки на моих руках, больше не проронив ни слова. Я с облегчением притянула к груди раскрасневшиеся, онемевшие запястья.
Он вдруг наклонился. Тяжёлые руки скользнули под моё тело – уверенно, без лишних движений. Я вздрогнула, но не сопротивлялась.
Рован поднял меня, будто я была чем-то хрупким, что может разбиться от одного неверного шага. В груди всё сжалось, пока он нёс меня сквозь залитую светом спальню – в сторону ванной. Я не знала, что страшнее: молчание или то, как легко Рован обращался с моим телом, словно оно уже принадлежало ему.
– Я могу сама ходить, не стоит, – несмело прошептала, когда Рован осторожно опустил меня возле эмалированной ванны. Я облокотилась на стену.
– Знаю. Но так проще и быстрее, – он коснулся воротника моей рубашки и стал медленно расстёгивать её. Я отпрянула, но спина ударилась о раковину. Руки сами собой сжались на груди, но он лишь усмехнулся. – Кроме того, это причинит тебе боль.
От страха я не могла произнести ни слова. В горле стоял ком. Рубашка бесшумно упала на плитку. Я инстинктивно постаралась закрыть наготу руками.
Нет... нет, пожалуйста... только не это...
Окинув меня тяжёлым взглядом, Рован зацепился пальцами под край перевязки на моей ноге. Его прикосновение было неожиданно осторожным – почти медицинским.
– Не бойся. Я сниму это перед водой, – пробормотал Рован, разматывая бинт.
Рана под ним была жутковато-красной, с торчащими сгустками крови. Он осмотрел её, затем провёл большим пальцем по краю – не больно, но достаточно, чтобы я втянула воздух.
– Заживает. Но нужно следить, чтобы не загноилась.
После этого Рован невозмутимо наклонился, открыл вентиль с горячей водой, и по бледным стенам ванны забила пенящаяся струя.
Одним движением он сгреб с себя футболку и расправил плечи. Затем расстегнул кожаный ремень и снял брюки. Одежду бросил в стопку возле табуретки. Я не отрывала глаз, пытаясь понять, есть ли у Рована особые приметы: шрамы, родинки, татуировки – всё, что можно запомнить. А они были.
Литое, мускулистое тело украшали узорчатые полоски шрамов. Они тянулись вдоль плеч, полностью покрывая руки и грудь. Кто-то сказал бы, что его тело было изуродовано. Страшно обезображено. Но между линий бледных изгибов было нечто странно притягательное. Эта жуткая, неестественная красота была настолько извращённой, неправильной, что по коже проползла дорожка липкого пота.
Рован выключил воду, когда ванна наполнилась, и поманил меня к себе.
Я стремительно отвела взгляд в белоснежную плитку у его босых ног. Судорожно вспомнила, что некоторых убийц заводит, когда на них смотрят слишком открыто. Я не хотела сделать своё положение ещё хуже.
– Если попытаешься сбежать – только усугубишь своё положение. Давай, Виви, – Рован взял меня за плечо и подтянул к ванне. – Уж поверь, я легко могу любить тебя и без ног, и без рук.
Я застыла от ужаса. Что он собирался со мной сделать? От Рована можно было ожидать всё что угодно. Первая мысль, что изнасилует меня. Вторая – утопит.
Но он просто взял меня на руки и аккуратно опустил в воду, а затем залез сам.
Вода оказалась тёплой, даже слегка горячей. Рован вальяжно раскинулся на другом конце ванной, а я боялась даже вздохнуть. Лишь плотнее сжала бёдра, ссутулилась, прикрыла грудь руками.
– Не слишком горячая? – спустя время поинтересовался он.
Я тут же отрицательно мотнула головой, не поднимая головы.
Рован кивнул, достал с краешка ванны бутылочку и вылил на ладонь немного пенящегося содержимого.
– Подойди-ка сюда.
Слова были сказаны тоном, не терпящим возражений. Я моментально съёжилась. Пересилив страх, осторожно пододвинулась к нему. Зубы стучали от ужаса.
– Повернись спиной.
Вдоль позвоночника пробежал холодок. Не дождавшись ответа, Рован тяжело вздохнул, аккуратно взял меня за плечи и развернул спиной к себе.
Я вжалась в себя, будто от удара, когда он коснулся моих волос, начал массировать корни. Мне оставалось лишь беспомощно искать глазами хоть что-то, что могло бы помочь в целях самообороны. Зубные щётки, пластиковые баночки, мыло... ничего не подходило.
– Если бы не ты, Виви, я бы не убил тех двоих, – горячий шепот коснулся моей шеи.
Я нервно сглотнула, пытаясь побороть дрожь в коленях. Рован говорил спокойно, почти ласково. Но я понимала – это стандартная тактика: обесценить, изолировать, внушить вину. Но знание не спасает, когда ты сидишь в ванне с убийцей.
– Я не просила никого убивать, – тихо отозвалась, тут же ругая себя за то, что вообще встряла в этот бесполезный диалог.
Его руки медленно опустились с моей головы на шею, затем на плечи. Рован осторожно касался меня подушечками пальцев, скользя вверх-вниз. Движения были плавными, почти успокаивающими. Но от каждого прикосновения меня бросало в ужас.
– Нет, Виви. Не позвони ты в полицию – ничего бы этого не произошло, – бросил он, мягко ополаскивая мои волосы водой.
Я прикусила губу, внутри всё скручивалось в тугой, ледяной узел.
– Сейчас ты боишься... – донёсся хриплый шёпот прямо у моей шеи. Словно в подтверждение, по коже прошёл табун мурашек. – Но ты не знаешь, как тебе повезло. Разве я плохо отношусь к тебе? Может, ударил? – пальцы Рована переместились на мои ключицы. – Разве за всё это время я сделал тебе что-то плохое?
– Помимо того, что удерживаешь здесь силой, отрезал палец и связал?
Он усмехнулся, касаясь моего позвоночника. От каждого прикосновения Рована хотелось спрятаться, исчезнуть.
– Знаешь, что делал Тед Банди со своими жертвами? Ломал девушкам шеи просто потому, что ему нравился хруст. А однажды вообще пришёл на похороны своей жертвы – просто чтобы посмотреть, как рыдают её родные. А Джеффри Дамер? – голос Рована стал тише, почти задушевным, будто он рассказывал сказку. – Он просверливал им дыры в черепах и заливал внутрь кипящую кислоту. А ещё варил части тел на кухне, пока соседи думали, что тот просто готовит ужин.
Рован властно схватил меня за подбородок, вынуждая повернуться к нему.
– Я мог бы прибить твои веки к столу. Мог бы вставить под ногти иголки. Или разрезать внутренности на части. Но я не делаю этого. Потому что я – не они.
Голос стал почти ласковым.
– Я даю тебе чистую одежду, ночлег и свежую еду. Перевязываю рану. Даже книги предлагаю, – он отпустил меня, блуждая стеклянными зрачками по краям ванны. – Разве это не заслуживает благодарности?
Вопрос прозвучал риторически, с лёгкой тенью насмешки. Поборов панику, я легонько коснулась предплечья Рована. Нужно играть. Заставить его поверить. Сжав зубы, прошептала:
– И я благодарна за это. Правда, – опустила голову, пытаясь найти нужные слова. – Ты ведь хороший человек, Рован. Совсем другой... не такой, как другие. Но мне тяжело тут... Я... была бы ещё сильнее благодарна, отпусти ты меня домой...
Рован резко повернулся ко мне. Некоторое время мы молча смотрели друг на друга, а затем он медленно произнёс:
– Достаточно лжи. Тебя это не красит. Единственное, за что ты была бы благодарна, Виви, – это за то, чтобы меня посадили на электрический стул как можно скорее.
Рован вышел из ванны. Я молча наблюдала, как капли воды стекали по обнажённому телу. Он подал мне руку, помогая подняться.
– Ты постоянно думаешь о побеге. Но что, если сбежав от меня, ты вдруг осознаешь, что мир, к которому ты так стремишься, вовсе не такой уж и дружелюбный?
Рован окинул меня насмешливым взглядом. Хоть его глаза не опускались ниже моего лица, я как можно быстрее притянула к себе махровое полотенце.
– Возьми пока мою рубашку. Завтра съезжу в город и куплю тебе пару вещей.
Рован планировал моё похищение заранее. Еды и бытовых приборов было достаточно, но одежды – нет. Не специально ли он оттягивал с последним? Хотел видеть меня в своей одежде? Или чтобы я чувствовала унижение, стыд?
– Никто не должен жить взаперти. Это не жизнь, – я быстро натянула на влажные плечи мягкую ткань. – Человеку, как и любому другому существу, нужна свобода.
Рован быстро надел брюки, провозившись с ремнём.
– Как забавно ты говоришь о том, чего не существует, – он снисходительно улыбнулся. – Думаешь, выйдешь на так называемую «свободу» и обретёшь счастье?
Рован подошёл вплотную, не оставляя воздуха между нами. Его руки сомкнулись на пуговицах моей рубашки, не спеша застёгивая её.
– Для всех ты мертва. А люди, как ни странно, не любят, когда покойники оживают.
Говорить с ним было страшно. Но ещё сильнее я боялась гнетущего молчания.
– Что ты имеешь в виду?
Рован подцепил край одежды, вынуждая меня приблизиться.
– Ты ведь не глупая девочка, Виви. Сама рассуди: как будут смотреть на тебя родственники погибших? Их близкие умерли, а ты – выжила. Допустим, сбежала. И вот ходишь, ешь, пьёшь, пока их родные гниют в земле.
Он мягко заправил прядь мокрых волос мне за ухо.
– Знаешь, что они будут о тебе думать? Когда люди, к которым ты так стремишься попасть, обнаружат, что на тебе нет следов насилия... В лучшем случае ты прославишься в газетах как шлюха убийцы. А в худшем – станешь чуть ли не сообщницей. Поверь, у меня достаточно опыта, чтобы знать, о чём говорю.
Я сделала шаг назад – и тут же вздрогнула, упершись лопатками в ледяную стену.
– Это неправда.
Но Рован продолжил, будто не слышал:
– Люди будут перешёптываться за твоей спиной, ненавидеть, презирать. Ведь разве можно назвать жертвой ту, что осталась без единого синяка, м?
Я заставила себя смотреть ему в глаза. Даже если страшно. Это было как смотреть в лицо самой смерти. Нет – хуже. Рован был гораздо страшнее.
– Ты отрезал мне палец.
Он подмял меня под себя, окинув потемневшими глазами снизу вверх.
– Но этого недостаточно, – пальцы властно сжали мой подбородок.
Дыхание сбилось. Не знаю, сколько времени прошло между нами, но очень скоро Рован отпустил меня. Его мышцы напряглись, грудь тяжело вздымалась – будто боролся с чем-то внутри себя.
Я заметила, как Рован отвернулся, словно на миг потеряв интерес. И всё же в этом молчании было что-то тревожное, как затишье перед бурей.
– Хочу обработать тебе рану. Присядь.
Чтобы не разозлить его ещё больше, я быстро опустилась на маленькую табуретку в углу.
Рован достал аптечку и аккуратно разложил бинты, мазь с антибиотиком и флакон с прозрачной жидкостью, от которой сразу потянуло резким медицинским запахом. Он опустился на колени, взял мою раненую ногу в руки. Она сильно распухла и покраснела.
Рован пролил немного жидкости на рану. Я вцепилась пальцами в край табуретки, сжала зубы, чтобы не закричать. Боль вспыхнула, будто в рану вонзили раскалённое лезвие. Глаза защипало от накативших слёз, но я сдержалась
– Потерпи немного, маленькая моя, – пробормотал он, наблюдая, как кожа вокруг раны багровеет. – Это предотвратит заражение.
Я кивнула, не в силах говорить. Он нанёс мазь, затем бережно начал бинтовать. Движения были точными, как у человека, делавшего это сотни раз.
– Откуда ты умеешь всё это? – спросила я, стараясь хоть как-то отвлечься от боли.
– Обо мне было некому позаботиться, Виви. Пришлось научиться, чтобы не умереть раньше времени.
Губы Рована тронула тень улыбки, но в глазах не было ни капли веселья.
– Мне жаль, что тебе пришлось через это пройти, – осторожно сказала я.
– Жалость – бесполезное чувство, – он резко затянул бинт. – Она не лечит раны. Не помогает и не решает проблемы.
– Но она показывает, что ты не один.
Рован замер. Его пальцы слегка ослабили хватку.
– Я и так не один. Теперь у меня есть ты.
От этих слов внутри всё похолодело.
– Ты же понимаешь, что я не выбирала быть здесь.
– А разве кто-то вообще делает что-то по своей воле? – Рован закончил перевязку, задумчиво проводя тыльной стороной ладони по моей лодыжке. – Люди рождаются, потому что их родители так решили. Умирают – потому что жизнь так устроена. Никто не спрашивает, хочешь ты этого или нет.
– Это не одно и то же.
– Нет? – он наклонился ближе. – Думаешь, если бы у тебя был выбор, ты бы выбрала меня?
Я не ответила.
– Вот видишь, – Рован усмехнулся. – Но это неважно. Теперь ты здесь. И я позабочусь о тебе.
Он выпрямился и убрал аптечку.
– Пойдём, я приготовлю нам чего-нибудь поесть.
Я осталась сидеть в полной тишине, глядя на перевязанную ногу. Нужно было заслужить доверие Рована. И тогда у меня появится шанс на побег.
Но тут мои мысли внезапно прервал звук сирен. Я вскочила, не обращая внимания на адское жжение, и как могла доковыляла до окна, перекрытого решёткой.
Сердце загрохотало в грудной клетке.
Сквозь тёмные хвои виднелась небольшая полицейская машина. Сирены на её крыше мигали яркими красками. Я сощурилась и вцепилась пальцами в шершавую ткань штор. Это был мой шанс. Меня спасут! Я выберусь отсюда!
От адреналина не сразу услышала, как пол позади заскрипел под тяжестью чужих шагов. Рука Рована легла мне на рот, вторая – сжала шею. Я попыталась закричать, но воздух выбился из лёгких. Хватка сдавила горло, словно капкан.
– Издашь хотя бы один звук – и пребывание здесь станет для тебя настоящим адом.