О благоухающей тьме и змее рассвета

Понимая, что еда уже буквально подступает к глазам (да и не только к ним), а в животе уютно разлилась банушная нега (щедро политая борщом и приправленная котлетной нирваной), Тэхён лениво отодвинул тарелку и сытно зевнул. Язык его слегка прилип к нёбу от переизбытка счастья, а мысли растеклись по голове медленно и вальяжно, как жир по сковороде. Где-то в глубине сознания мягко колыхалась мысль: «А это ведь только начало!». Он чувствовал себя почти святым. Или, на худой конец, котом, только что опустошившим кастрюлю и теперь мечтающим поваляться на солнце. Жизнь в теле ожидаемо оказалась чертовски приятной, но после третьей порции борща не менее чертовски тяжёлой (да, переоценил он немного свои силы, с кем не бывает?). И это хорошо ещё, что у Дуни вина дома не оказалось, а то вообще бы скатился под стол и лежал бы там, как младенец после первого причастия (кагор — сила!).

Повернув голову в сторону нараспашку открытой двери, Тэхён чуть в голос не зашипел (не то от раздражения, не то от умиления, так сразу и не понять как-то). Перелесник был на месте. Конечно же, был. Как памятник весне или воплощённая глупость любви. Сидел прямо на траве, босой, сияющий, будто утренний иней на чертополохе, и собирал одуванчики с таким лицом, словно вручал миру мир. Пучок тот бережно перевязывал травинкой, будто это не сорняки, а амулеты от тоски. Для полной картины не хватало только, чтобы из ближайшего радио нежно зазвучало: «Цілуй мене і ваби, падай зі мною в кульбаби», — и тогда можно было смело звать художника, пусть пишет икону весенней дурки. Романтика, ёпта. Вот как бы слинять по-тихому? Всё-таки призрачное тело было в чём-то удобнее. Там не нужно было ничего придумывать — проскочил сквозь стену и свободен. А тут... Тут плоть, кости, законы физики и тяжёлый борщ в желудке. Не жизнь, а квест. Твою ж...

Кое-как собрав всю свою волю в кулак (и то, скорее, из остатков мужества), Тэхён натянул на лицо что-то отдалённо напоминающее улыбку, подмигнул Дуне (на прощание или в знак солидарности, сам не понял) и обречённо поплёлся на улицу. Ноги еле двигались, как будто каждая по-своему протестовала (отвыкли, видать, на себе шестьдесят кило живого веса носить). Воздух снаружи казался подозрительно свежим, а солнце (опять-таки) слишком ярким (вот как нарочно). И почему, интересно, именно сейчас его начала всерьёз пугать перспектива минета? Не мачете в руках Чонгука, не Маруськина злоба, а именно это. Вот она, взрослая жизнь. Где-то между котлетами, призрачными стенами и одуванчиками случилось самое настоящее прозрение. Если так продолжится и дальше, он сляжет с инфарктом (ещё, возможно, с ожирением). Возраст, чёрт его побери.

— Ну что, Хатико, готов сосать? — уперев руки в бока, громко спросил Тэхён, всеми фибрами своей души надеясь спугнуть Перелесника. — По-братски, так сказать.

— Что-то похожее я уже где-то слышал, — быстро натягивая на ноги шлёпки, проговорил Чонгук. — Всегда готов! Пошли!

— Куда пошли? — подвис Тэхён. Что он там хотел? Смутить Перелесника? Ага, как же! Тут скорее его сейчас смутят. Причём по полной программе.

— К тебе, — как нечто само собой разумеющееся, промолвил Чонгук, поднимаясь на ноги. — Не на улице же мне тебе сосать. Неудобно как-то.

— У меня Чимин дома, — попытался отмазаться Тэхён. Это уже в какой раз за этот день? — Идём к тебе.

— Чимина сейчас, скорее всего, Юнги и Юнки дружно трахают, — прыснул Чонгук, даже не смутившись. Подумаешь, о групповушке речь зашла, что тут такого? — И дома у меня Сокджин. Возможно, ещё Намджун.

— В смысле трахают? — опешил Тэхён. Это как вообще? — С чего ты это взял?

— В лесу их видел. Юнги и Юнки зажали с двух сторон Чимина, лапали его и целовали.

Что Блуд и Болотник делали с его кровинушкой в лесу? Зажимали? Лапали? Целовали?! И Чимин, что, не отбивался, не сопротивлялся, не сыпал угрозами, проклятьями и всей той отборной лексикой, что обычно слетела с его уст при одном только упоминании этих двух недоразумений природы? Да что ж это вообще творится в родных лесах, а? Один сплошной разврат, заквашенный на хвое и дури! Тэхёна аж передёрнуло. У него в голове это никак не укладывалось. Чимин, Юнги и Юнки — они же враждуют! С самой первой встречи! Ходили тут, ругались, как три лешака на одно болото, шипели, как змеи на привязи, чуть было не устроили ритуальное утопление у него во дворе! А теперь — нате вам: поцелуи в сердце леса, вздохи среди ветвей, романтика с привкусом тины!

Это что, Перелесник опять свои чары раскидывает (его одного тому мало стало)? Или, может, голубая луна встала над лесом и вывернула всем мозги наизнанку (голубая луна, голубая, как никто его любила голубая луна)? От ненависти до любви, конечно, один шаг, но кто бы знал, что его родной правнучек сделает этот шаг именно в сторону двух лесных идиотов сомнительной (если не сказать преступной) репутации. Да уж, любят же хорошие мальчики плохих дядей...

— Кажется, этот мир окончательно сошёл с ума, — выдавил из себя Тэхён, стоически стараясь развидеть правнука в объятиях бывших друзей.

— Разве? — прыснул Чонгук. — Юнги и Юнки всегда играли за обе команды, а по Чимину за километр видно, что он гей.

— Нужно было тогда кончить на полотенце, — покачал головой Тэхён. — Такой удар по репутации рода.

— Не драматизируй, — взяв Тэхёна под руку, промурчал Чонгук. — Идём уже, так хочется тебя полапать!

— Кто сказал, что я тебе это позволю?

— Мне сосать тебе без рук?

Лишь чудом удержав в себе целую корзину отборного мата (такого, что даже старый сапожник бы покраснел), Тэхён с каменным лицом показательно проигнорировал цепляющегося за него (как тот клещ за пса) Перелесника и, как опытный солдат, развернулся на каблуке и пошёл строевым шагом в сторону дома, всем своим видом наглядно демонстрируя: занят, недоступен и крайне раздражён. Перелеснику, ожидаемо, на это было плевать. Тот сиял, как лампа в подвале, и упорно шагал за ним, будто верный пёсик, только гораздо более смазливый и подозрительно довольный собой.

Увидев наконец родные стены, Тэхён лихорадочно принялся соображать, как бы ему аккуратно спровадить Чонгука, пока тот не принял его молчание за согласие и не начал откровенно приставать. А то, глядишь, и правда придётся самому вкусить эту самую голубую луну — во всей её недвусмысленной полноте. Жопа Перелесника всё ещё предательски свежа в памяти. Оттого и страшно.

— Баня! — громко воскликнул Тэхён, едва зайдя к себе во двор. — Я ж как помер, ни разу не мылся! Нужно срочно это исправлять! Чонгук, ждать!

Не дав Перелеснику даже рта раскрыть (тот и так уже достаточно наговорил!), Тэхён, выпятив грудь так, словно собирался на бой с огромным драконом, быстро скрылся за дверью бани, будто за последним бастионом здравого смысла. Стянув с себя одежду, ставшую за столетия хуже любого проклятия (терпеть её уже не было ни сил, ни моральных оснований), он одним рывком забрался в деревянный чан, доверху наполненный водой. И только погрузившись туда, с облегчением выдохнув и прикрыв глаза, он вдруг понял одну небольшую, но крайне значимую деталь. Баню-то он не топил. Причём не просто недавно — вообще никогда в этой жизни. Холодно. Чертовски. До дрожи. До «чтобы я ещё раз добровольно воскресал!». Вот что ж ему так не везёт, а?

— Как водичка? — с гаденькой ухмылкой спросил Чонгук, приоткрыв дверь. — Свежо, да?

— То, что нужно, — даже в лице не изменившись, ответил Тэхён.

— Там на заднем дворе Чимин утром ванночку с водой оставил, — стараясь не заржать, проговорил Чонгук. — Может, поплаваешь там?

— Можно и там, — для вида немного подумав, кивнул Тэхён, нехотя вылазя из чана.

Максимально выпрямив спину и вздернув подбородок, Тэхён с видом, будто шествует на приём к самому Перуну, демонстративно проигнорировал как свою наготу, так и Перелесника, зависшего в состоянии восторженного ступора. С таким эпичным выходом в «люди» (да ещё и с ветерком), Тэхён всей своей, хм, душой чувствовал то, что теперь в этих стенах (по мнению соседей, разумеется) «повій» станет как минимум две. Что он там говорил Чимину? «Не ходи там, где тебя знают»? Ну-ну...

Не теряя царственного достоинства, Тэхён взглядом отыскал в углу старую детскую ванночку, которая стояла, прикинувшись невинным тазиком для белья, и, смачно помянув Чонгука «не злым, тихим словом», плюхнулся в неё задницей. Брызги взлетели, как аплодисменты. И пусть ни комфорта, ни горячей воды — зато гордость цела. Почти. Ещё ж не поздно вновь стать прозрачным?

— Потереть тебе спинку? — змеем-искусителем прошипел Перелесник и с ленцой хищника начал расстёгивать пуговицы на своей рубашке. Медленно. Сладко. С таким видом, будто не ткань расстёгивал, а откровения небесные раскрывал.

Тэхён на это вздрогнул. В буквальном смысле. По спине пробежал табун мурашек, спотыкаясь о лопатку. Глаза предательски округлились. Он сидел в ванночке, как перепуганный барсук на привале, и смотрел, как перед ним раздевается существо, у которого даже грудные мышцы сияют похотью и наглостью.

— Ты что, охренел? — хотел было крикнуть он, но вместо этого издал что-то между хлюпом и всхлипом. Дожил...

Перелесник тем временем скинул рубашку — медленно, с разворотом, как будто участвовал в конкурсе на самую чарующую трагедию тела. Затем руки потянулись к штанам. И тут Тэхён понял: ещё секунда — и он утонет. Не в банной воде, нет. В стыде, шоке и необъяснимом, абсолютно возмутительном вожделении. Да когда ж там отвар утратит свою силу? Его тут полным ходом на грех толкают, пора спасаться! Пора... твою ж мать!

— Я... я... — затараторил Тэхён, в панике озираясь по сторонам. Их же сейчас точно никто не видит? — Мне... срочно надо... э-э... подлить кипятку! И соли! Да! Соли! Для очищения!

— Тела или кармы? — приподняв бровь, осведомился Чонгук.

— Всего и сразу!

— Ты дрожишь, — мурлыкнул Чонгук, подмигнув Тэхёну. — Это от холода или от предвкушения?

— От холода! — выпалил Тэхён, выставив руки перед собой, как щит от нравственного падения. — И от... сквозняка! У тебя между рёбрами сквозит! Надень рубашку!

Понимая, какую чушь он сейчас ляпнул, Тэхён поднял глаза на Перелесника и в какой раз за этот день выпал за пределы Вселенной. Петух огненный, совершенно ничего не смущаясь, с характерным неспешным движением взялся за пояс штанов. Щелчок. Ткань соскользнула. Всё. Катастрофа. Возмездие. Конец времён. Перед Тэхёном стояло воплощение лесной пошлости, абсолютно голое, абсолютно довольное и, что особенно бесило, абсолютно уверенное в своей неотразимости.

— Да ты! — Тэхён захлебнулся воздухом, пытаясь не смотреть, но и не смотреть тоже не мог. — Где твои трусы?

— Трусы? Ты хотел снять их лично? — улыбнулся Перелесник, подходя ближе и шлёпнув себя по бедру, как по барабану вуду. — Я готов мыть тебе спинку!

— Слушай, мы посреди двора! — взвизгнул Тэхён, отодвигаясь в ванночке до предела, пока та жалобно не скрипнула, грозясь развалиться вместе с остатками его достоинства. — Прикройся, пока тебя соседи не увидели! Мне здесь ещё жить!

— Пусть смотрят, мне не жалко, — хмыкнул Перелесник. — И ты смотри.

Тэхён и смотрел. Перелесник и впрямь был как живописное проклятие: обнажённый, гибкий, будто сам лес его вырезал из тёплого янтаря и дикого корня. Тело — узорчатое, словно собранное из мха, змеиной грации и полуденного зноя. Кожа переливалась в бликах, будто глина, облизанная дождём, а каждое движение, даже дыхание, отзывалось игривым подтекстом, с которым, кажется, спорил сам воздух.

— Было бы на что смотреть, — нервно хихикнул Тэхён, прикрывая глаза, но, к несчастью, не память. Она уже записала всё в архив. С высокой детализацией.

— А ты не моргай, — усмехнулся Перелесник, — а то пропустишь, как расцветает первоцвет. Или как я намыливаю спину. Где там у тебя мыло?

Тэхёну очень хотелось возмутиться. Возмутиться с размахом, со всей страстью человека, застигнутого в самый неловкий момент. Хотелось заорать, послать Перелесника куда подальше, желательно в чащу, погуще и с комарами. И он даже почти нашёл нужные слова, такие, чтобы и красиво, и с душой, но, как назло, зачем-то повернул голову в сторону... и застыл.

У забора, с охреневшим лицом, достойным иконы святой Недопонимайлы, стояла Маруська. То ли дышала, то ли уже перестала. В руке — веник. В глазах — апокалипсис. Она переводила взгляд с Перелесника, гордо стоящего в своём природном убранстве, на Тэхёна, полуутопленного в детской ванночке, и обратно, как будто пыталась вычислить, кто из них конкретнее сошёл с ума.

— Однако неожиданно, — выдавила она наконец голосом, от которого даже кирпич в стене слегка потрескался.

— Сам в шоке, — выпалил Тэхён раньше, чем успел обдумать сказанное.

— Третьей звать не будем, — сложив руки на груди, цокнул языком Перелесник. — Иди, куда шла.

Не выдержав такого позора (что о нём теперь скажут соседи?), Тэхён, с лицом цвета маковой начинки, выскочил из ванночки так, будто там воду заменили кипятком. Поскальзываясь, цепляясь за всё подряд, он пулей залетел в дом, оставляя за собой мокрый след и слёзы достоинства. Но радоваться было рано — Перелесник, естественно, последовал за ним, ни на шаг не отставая, ни капли не смущаясь, ни грамма не прикрываясь. Прямо как голая весна после затяжной зимы — сияет, пахнет травами и нагло прётся в твой личный уют без приглашения.

— Ты совсем? — захлопнув дверь, зашипел Тэхён, лихорадочно ища, чем бы прикрыться. — Я что, объявление вешал? «Добро пожаловать в раздевалку моей жизни»?

— А я стучался, — пожал плечами Перелесник и сел прямо на табурет, как в рекламе мыла: весь из себя натуральный и бесстыдно красивый. — Ты не услышал.

— Да я теперь вообще ничего слышать не хочу! — простонал Тэхён, прикрываясь руками, занавеской и собственным чувством стыда.

— Хватит разговоров, — резко поднявшись на ноги, проговорил Чонгук. — Переходим к действиям.

— Это каким таким действиям? — похлеще Маруськи охренел Тэхён.

Но Перелесник ему не ответил — ни словом, ни взглядом. Вместо этого, с загадочной ухмылкой на губах, он бесцеремонно взял Тэхёна за руку и, не обращая внимания на возмущённые (и слабые) протесты, потащил в комнату. Двигался, к слову, уверенно, будто точно знал, куда идёт и зачем. И вроде в доме было всего несколько раз, а как хорошо расположение спален запомнил.

Внутри комнаты пахло прошлой жизнью, старым деревом и ещё немного полынью, но романтика, увы, не выбирает антураж. Перелесник толкнул Тэхёна на постель — мягко, но решительно, и он плюхнулся, раскинувшись, как жертва судьбы или хотя бы хорошей пьесы. Не успел он даже собраться с мыслями, как Перелесник опустился на колени прямо у разведённых ног, легко и без тени стеснения, будто именно там ему было положено быть с начала времён.

— Эй, подожди! — сипло выдавил Тэхён, и сам же себя мысленно пнул: за голос, за нерешительность, за то, что ноги не сжались в протесте, а наоборот — дрогнули, как будто знали больше, чем он.

А Перелесник просто смотрел снизу вверх, медленно поднимая руку к бедру Тэхёна, и в его глазах отражались не только отблески огня, но и намерения, от которых у любого, даже бывшего призрака, перехватывало дыхание.

— Я тебя предупреждал, — прошептал Чонгук. — Свои обещания я выполняю всегда.

— Дерзай тогда, — обречённо махнул рукой Тэхён, вырывая из себя разрешение, которое, по сути, у него никто и не спрашивал. Обратной дороги нет. Теперь уж точно. — Хули!

Наконец получив разрешение прикоснуться к нему, Перелесник чуть в ладони от восторга не захлопал. Довольно проведя рукой по худощавому смуглому телу, тот аж облезался. Затем его руки переместились сначала на плоский живот, а затем и на стройные бёдра. Член Тэхёна был ещё не таким твёрдым, как Чонгуку бы этого хотелось, но при этом он рос с каждым вдохом от прикосновения рук. Перелесник потянулся к нему и нежно обхватил. Вздох сорвался с губ, когда плоть мгновенно затвердела и стала больше. Член Тэхёна буквально гипнотизировал Чонгука. Вот что значит: дорвался до желанного.

Явно стараясь сильно не напирать, дабы не спугнуть неожиданно впечатлительного «призрака», тот медленно провёл рукой вверх и вниз по всей длине, после обхватив мошонку. Подмигнув Тэхёну, Чонгук наклонился и неторопливо провёл языком по возбуждённой головке, пробуя её на вкус.

— Возьми его в рот, — не своим голосом проговорил Тэхён.

— Всё? — усмехнулся Чонгук. — Сопротивляться больше не будешь?

Получив от Тэхёна просто убийственный взгляд, Чонгук чисто из гадости выждал несколько секунд, а затем всё же взял член в рот. Тихий, едва уловимый стон, сорвавшийся с чужих губ, вспыхнул в груди Перелесника, как искра в сухом мху — мгновенно, яростно, необратимо. Что-то в этом звуке разбудило в нём первобытное, дикое пламя, и теперь погасить его было бы так же просто, как остановить грозу голыми руками. Член в его руках дёрнулся, когда он взял его глубже. Взял и тут же принялся сосать. Уверенно, горячо, беззастенчиво.

В теле Тэхёна вспыхнуло напряжение — сладкое, тягучее, как удар хмеля в голову. Он не знал, за что схватиться — за простыню, за волосы Перелесника, за себя, чтобы не сорваться в это пьянящее безумие. Всё пылало: бёдра, грудь, затылок. Даже воздух казался раскалённым. Язык Перелесника — как пламя. Движения — как волны, настойчивые, глубокие, будто тот хотел выжечь всё дотла, запомнить вкус, звук, запах. Не просто ласка, а что-то куда большее. И Тэхён окончательно сдался. Его тело выпрямилось в дугу, губы сорвались с проклятием или молитвой, кто ж сразу разберёт? Всё слилось в одном: жар, сила, жадное притяжение. Ни капли нежности, только рвущаяся наружу страсть, дикая и всепоглощающая.

Из последних сил держа своё тело на вытянутых руках, Тэхён в блаженстве закрыл глаза, но тут же в панике распахнул их, почувствовав, как Перелесник, потянув его ниже, прикоснулся пальцами к тугому колечку мышц. Что за фигня? На это он не подписывался. Скосив взгляд на Перелесника, выпустившего его член изо рта, он резко потянул того к себе за волосы и одним уверенным движением подмял под себя, уложив животом на постель.

— Тебе жизнь совсем не дорога, а, нечисть? — сквозь зубы процедил Тэхён, непроизвольно ткнувшись членом тому в задницу.

— Ты чего? — прохрипел Чонгук. — Всё же было нормально.

— Было, — не стал спорить Тэхён. — Пока ты самодеятельностью не занялся. Придётся тебя наказать.

— И как же? — выдавил из себя Перелесник, явно начиная нервничать.

— Око за око.

— А?

— Сейчас покажу, — проговорил Тэхён, а затем, приложив свой палец к губам Перелесника, скомандовал: — Оближи его.

Моментально всё поняв правильно, Чонгук, мысленно взвесив все «за» и «против», втянул палец в рот, точно так же, как делал это чуть раньше с членом. Язык его ловко и влажно закружился вокруг пальца. Он двигал головой вверх и вниз до тех пор, пока Тэхён не вытащил палец из его рта. Прекрасно понимая, что будет дальше, он с волнением принялся ждать своей «нелёгкой» участи.

— Гореть тебе в аду, Чонгук, — покачал головой Тэхён, медленно проникая пальцем внутрь Перелесника. Слишком узко. — Лежи и не двигайся.

Быстро отстранившись от Перелесника, Тэхён провёл по его телу жадным, почти хищным взглядом, задержавшись на упругих, вызывающе округлых ягодицах. Что бы он там ни думал минуту назад, сейчас всё сводилось к одной точке. Не теряя ни секунды, он метнулся к полке, наощупь схватив первую попавшуюся баночку (что с жирной, пахнущей травами мазью) и уже в следующую секунду снова оказался на постели, решительный, как прилив в полнолуние. О крахе своей ориентации он подумает позже. Возможно, даже завтра. Возможно, чуть позже.

— Погнали, — скорее себе, чем Перелеснику, сказал Тэхён, зачерпывая мазь пальцами и, размазав её по сжавшемуся колечку мышц, медленно принялся растягивать того под себя. — Интересное чувство.

— Мы можем поменяться, пока ещё не поздно, — стараясь окончательно расслабиться, прохрипел Перелесник. — Я доставлю тебе кучу удовольствия.

— Доставишь, — не стал спорить Тэхён. — Своей задницей.

— Сильно не привыкай, — задницей насаживаясь на пальцы, проговорил Чонгук. — Я ещё возьму реванш.

— Обязательно, — нараспев протянул Тэхён.

— Хватит уже, — закусив губу, простонал Чонгук. — Я готов.

Тэхёна не нужно было просить дважды. Быстро сев, он уверенно притянул Перелесника к себе, позволяя тому удобно устроиться сверху. Затем, уперевшись головкой своего члена в тугой анус, проговорил:

— Ты, кажется, хотел быть главным в постели? Дерзай, малыш.

— Как ты заботишься о моих желаниях! Я просто покорён.

— Наслаждайся.

Закатив глаза, Чонгук, опираясь руками о плечи Тэхёна, сделал глубокий вздох и на выдохе медленно опустился на того. Сначала лишь до середины, а затем и до конца. До чего же непривычно! Причём для них двоих сразу. Отбросив отросшие волосы со лба, он чуть наклонился вперёд и, поцеловав Тэхёна в губы, прорычал:

— Ну и сука же ты, Тэхён.

— Для тебя это новость?

Это ни для кого не новость, но дальше эту тему им лучше не развивать. Особенно сейчас. Игриво подмигнув непривычно сосредоточенному Чонгуку, Тэхён внимательно принялся наблюдать за тем, как тот плавно двигает бёдрами на его члене. До чего же жизнь странная штука. Ещё утром он хотел присунуть Маруське, а сейчас трахает Перелесника. И ему ведь всё нравится! Зачем только ломался так долго? Попасть в рай ему всё равно давно уже не светит, чего тогда себя удовольствия лишать? Да, так быстро он ещё ни разу не переобувался. Но кто его за это осудит? Точно не Перелесник.

Да и некогда тому, делом важным занят. Плодотворно, причём так, ибо Чонгуку не потребовалось много времени, чтобы понять, как именно нужно двигаться и где именно гладить Тэхёна. Сам же Тэхён, стоически стараясь не думать о том, что трахает мужчину (мало ли сбой какой-то произойдёт), обхватил пальцами соски Перелесника и несильно их сжал, откровенно наслаждаясь дрожью в чужом теле. Картина, между прочим, то, что нужно! Не всякая женщина так горячо выглядеть будет. Любопытное, однако, открытие.

Оргазм наступал слишком быстро. Боясь кончить быстрее Перелесника, Тэхён протиснул руку между их телами и взял в руку чужой возбуждённый член. С каждой новой секундой движения Чонгука становились всё более яростными, будто в нём закипало нечто первобытное. Желание нарастало, накрывая волной, но он всё ещё держал себя в руках — едва, но держал. Зачем? Не ясно. Может, просто хотел подольше поиздеваться над ним? Вполне возможно. Это было вполне себе в его стиле. Вот же... петух (он теперь, кстати, в некотором роде тоже) огненный!

Тэхён был уже на грани, но принципиально отказывался кончать прежде, чем его главная головная боль достигнет кульминации. Он сильнее сжал в ладони чужой член и активнее принялся дрочить, подстраиваясь под ритм того, как Перелесник двигался на нём. К его счастью, это помогло. Всего несколько томительных секунд потребовалось для того, чтобы достигнуть границ. Едва стон вырвался из горла Чонгука, Тэхён схватил его бедра и, сделав всего несколько толчков, кончил. Впервые за несколько столетий! И это было так ярко, что он практически потерял сознание от переизбытка чувств. Бывает же...

— Это было неплохо, — зарывшись пальцами в волосы Перелесника, изрёк Тэхён.

— Это было отлично, — фыркнул Чонгук.

— Сейчас отдышусь и на второй заход пойдём.

— Чур ты снизу!

— Мечтать не вредно.

— Ты даже не представляешь, от чего отказываешься!

— Верю.

— Может хоть разок? — с надеждой в голосе спросил Чонгук, явно начиная понимать, насколько серьёзно он попал.

— Нет.

— Бля...

Негромко прыснув, Тэхён, даже и не думая снимать Чонгука с себя, удобнее устроился на постели и довольно прикрыл глаза. А неплохо так он провёл свой первый день в живом теле. Отпраздновать это, что ли?

— Чонгук, починишь мне розетку? — сам не зная зачем спросил Тэхён.

— А чего сразу я? — нахмурился Чонгук. — Чимина попроси.

— Ему нельзя, его может убить током.

— Ты охренел?

— Кто настойку тогда бодяжить будет?

— Ладно, починю, — нехотя сдался Перелесник. — Мне не сложно.

— Хороший мальчик. Готовь попку, я отдохнул.