О благоухающей тьме и змее рассвета

По возвращении домой поговорить с правнуком у Тэхёна так и не получилось (поругаться, к слову, тоже). Тот, обидевшись на весь белый свет (с размахом, конечно, малой к делу подошёл, ничего не скажешь), захлопнул перед его носом дверь с таким грохотом (и как только с петель та не сошла?), что даже пауки на стене, качнувшись, призадумались: а не пора ли сворачивать паутину и переезжать куда потише (пора, давно пора)? Картина маслом прямо-таки! Восхождение истерички! Почему именно восхождение? А кто его знает? Главное, что правнуку подходит. Такой экспрессии и у артистов балагана не найдёшь. Личико перекошено, кулаки сжаты, по комнате круги наматывает, голосит. Прямо гремучая смесь обиженного цыплёнка и драматического барда, у которого отобрали гусли.

Сначала, конечно, Тэхён даже подумывал возмутиться (или сказать точнее: закатить грандиозный скандал). Нет, ну в самом деле! Он тут хозяин (дива!), глава рода! Дверью в этих древних стенах хлопать имеет право исключительно он! На чьих костях дом построен — тот и главный! Это нерушимая аксиома, неписаный закон, мировая истина (и так далее, и тому подобное)! Как только его недалёкая кровинка успокоится, он обязательно преподаст тому урок хороших манер. Чтить предков — это святое (особенно таких великих, как он)! Ну а пока пусть «обиженный и оскорблённый» перебесится. Так и быть — он разрешает. Да, вот настолько он великодушный! Всякому вулкану положено извергнуться — главное, чтобы не на него. А то предпосылки как бы есть... И это совсем не радует. Потерять авторитет — секундное действие, а вот восстановить его после... не всем дано.

Кое-как пересилив раздражение и ближе подойдя к двери, Тэхён, словно бравый шпион, прислушался к шуму, доносящемуся из-за двери, и лишь чудом не закатил глаза. У Чимина всё стабильно. Визги, крики, проклёны. И где, спрашивается, тот только таких дрянных слов нахватался? Он, при всей своей вековой разносторонности, так никогда не выражался (пусть иногда и очень хотелось, особенно в сторону Перелесника)! Правнук по ту сторону дверей явно что-то остервенело пинал, громко и с душой кляня Блуда, Юнки и весь болотный коллектив вплоть до седьмого колена, включая, возможно, жабу-четвероюродную тётку. Причём делал это с таким художественным вкусом, что он невольно порадовался: в кого-кого, а в риторике удался парень. Хоть на цитаты разбирай и в блокнот себе на будущее записывай (Перелесник оценит).

— Болотные черти! Да чтоб вы... — ультразвуком донеслось из-за двери. Тэхён даже прищурился: не от гнева — от восхищения. Энергетика-то какая, голосище! Хоть на ярмарку веди — пусть в конкурсе крикунов участвует, первенство Гнилого Луга обеспечено. — Чтоб у вас трясина в постель заползла, и икота болотная всю родню извела! Чтоб у вас бородавки не цвели, а гноились да коростой покрылись! Чтоб вам мох вместо волос, а пиявки вместо подруг! Чтоб у вас из ушей лягушачьи лапы полезли, а язык скрутило, как у утопленника на Троицу!

Ого. Вот это речитатив (Эминем нервно курит в сторонке)! Даже Кикимора его так эмоционально не проклинала. Стены дрожат, мухи с потолка попадают в обморок, а пауки явно окончательно решили съезжать — и желательно за пределы болотной зоны. Вот она, сила Чимина! Вот тебе кореец в Карпатах! Записать, что ли, на диктофон и Блуду отправить? Пусть тоже впечатлится. Авось от бедолаги отстанет. Кому охота с блаженными дело иметь?

Гаденько прыснув себе под нос, Тэхён, уже начиная терять всякий интерес к «спектаклю», устало потёр переносицу и отошёл от двери. По правде сказать, жалости к правнуку он как таковой не испытывал. Предупреждал же: с Блудом шутки плохи. Но кто ж его слушал? Кровинушка его оказалась на собственные грабли падка. Ну что ж, пусть теперь сам и разбирается. Как говорится: девки — для любви, правнуки — для дела. А дело у него важное, даже первостатейное — вернуть себе тело. Пусть не навсегда, пусть хоть на недельку, но с плотью, костями (членом!) и всеми прилагающимися возможностями. Ох! Ради такого и подождать можно, и истерику переждать. Страдает там? Ну и хорошо. Пусть побулькает в собственном соку — ума разуму наберётся.

А он пока мышей по сараю протравит, мало ли. Вдруг Соломия, не доведи Перун, снова вернётся? Нет, в третий раз он этой хвостатой ведьме не проиграет. Ни при каких обстоятельствах! Он, конечно, призрак относительно мирный, но, когда дело касается тела, чести и личного пространства — превращается в торнадо! Ну интроверт он, а не душа компании! Что с него взять (даже анализы в пролёте)? Так что мышьяк по углам, ловушки под полками, амулет под порогом и особый заговор от «всяких хвостатых» — пусть только сунется! Он её встретит как положено. С хлебом, солью... и серебряным ножом. Трепещи, серая! Он обид не прощает! Да, злопамятен. Грешен... И что с того?

Мысленно пожелав паукам удачи и не слишком пыльной эвакуации, Тэхён себе под нос напевая «Червону руту не шукай вечорами», вышел из дома и пританцовывая посеменил в сарай. По пути выцепив взглядом пару особо дерзких сорняков во дворе, он немного замедлился и так вовремя (для себя) вспомнил про Перелесника. Где того, кстати, носит? Всё ещё у Блуда и Болотника пропадает? Может, уже хватит? Сорняки сами себя не вырвут. И не сожгут тоже. И ещё! Петух огненный при нём вареники со сметаной съесть обещал (ну как обещал... Он перед фактом поставил, но сути это не меняет)! Ему это нужно! Он так давно не смотрел, как другие люди едят! Вареники... с картошкой или вишней, запотевшие от жара, утопленные в домашней густой сметане! Какое зрелище может быть прекраснее? Перелесник ест — накалывает на вилку, медленно подносит ко рту, прищуривается, как знаток, и жуёт. Сметана стекает по подбородку, пачкает пальцы, а тот со вкусом слизывает её языком... Пресвятой Перун! Он должен это увидеть. Причём в кратчайшие сроки. Иначе жизнь потеряет всякий смысл!

Нехотя отогнав от себя неожиданно соблазнительный (прости, Маруська!) образ Перелесника (что за «Горбатая корейская гора»?), Тэхён зашёл в сарай и внимательно огляделся по сторонам. М-да... работы непочатый край. Что-то он подзапустил свои владения. Пауки уже и таблички «Сдаётся угол» вывесить успели. И не совестно же! Пора это исправлять. И хотелось бы руками Перелесника. Но сегодня имеем, что имеем. Где там у него мышьяк? Ах да, в специально отведённом для него месте! Кикимора за неделю до своей смерти такое организовала. Опасалась старая, что он это «роскошество» ей в чай подсыпет. Обиделся бы, да были у него похожие мысли...

Вынув из тайника у старой лопаты жестянку с надписью «Отрава!» (никакой оригинальности, даже стыдно как-то), Тэхён многозначительно кивнул сам себе. И понеслось. С видом опытного дезинсектора он высыпал зёрнышки под полки, между брёвен, в трещины пола, под старую кадку и даже на жердочку, где раньше сидел петух-камикадзе. Потом достал мышеловки. Старенькие, добрые, ещё помнящие славные времена УНР, с надёжной пружиной и характерным щелчком, который на слуху у всей здешней нечисти.

— Вот вам, хвостатые, — пробормотал он, расставляя ловушки по углам. — Будете знать, как по ночам шуршать! Соломии, хвостатой ведьме, тоже привет.

Любовно расставив мышеловки, Тэхён так увлёкся этим нехитрым занятием, что не сразу заметил, как сквозь рассохшиеся доски начало пробиваться утреннее солнце. Время — с шорохом, как крыса через щель, убежало. Спохватившись, он глянул в окно и подскочил, как ошпаренный.

— Да чтоб тебя! — выдохнул он и, не теряя ни секунды, рванул к двери.

На дворе уже вовсю распевали птицы, солнце сияло, а возле колодца, раскинув руки и ногами бултыхаясь в луже, истошно матерился его правнук. Что за? Ни на секунду этого дуралея без присмотра оставить нельзя! Вот какого лешего светоч его рода творит? Совсем с ума сошёл? Или... Так стоп! А чего это во дворе так болотной тиной разит? Тэхён аж нос морщить начал — запах стоял тяжёлый, сырой, чужой. Нечистый какой-то. Вокруг его владений и близко такого не водится. Ни пруда, ни топи — сухо, как в пустыне. Выходит... Юнки, чёрт тебя дери! Присмотревшись и, наконец, осознав, что внук реально тонет, а не просто истерит и кривляется — увяз по пояс и дальше уходит, будто кто-то снизу тянет, он, схватившись за голову (если тот сейчас утонет, кто ж ему чудо-отвар варить будет?), выпучил глаза, оглядываясь по сторонам.

Лужа под колодцем становилась всё больше и больше, и правда стала походить на трясину. Причём глубокую. От такого зрелища у него аж холод по спине прошёлся. Ещё не до конца понимая, как он будет вытаскивать взрослого человека (одно дело — ведро, другое — орущий кусок родни), Тэхён резко рванул вперёд. Шаг, второй. А потом... Всё вдруг стихло. Лужа вытекла обратно в землю, птицы умолкли, воздух стал странно звенящим. Правнук просто сидел посреди двора, в луже, не двигаясь, с абсолютно отсутствующим взглядом. Ни звука, ни вздоха. Только дрожащие плечи да пустые, расширенные глаза. Твою ж...

— Ты в порядке? — негромко спросил Тэхён, плюхнувшись на задницу напротив правнука. Хлюпнуло. Он даже не вздрогнул. Да уж, утро выдалось «весёлым». Причём у всей семьи сразу.

— Жить буду, — неопределённо кивнул Чимин, тщетно пытаясь подняться на ноги. Вот один в один новорождённый оленёнок. Конечности дрожат просто идентично: лапы длинные, взгляд пустой, шея как тростинка в ураган. Печальное зрелище.

— Ну Юнки и учудил, — нахмурился Тэхён, вытирая ладонью испачканное колено. — Зуб даю, что идея с лужей была его. Вот же злопамятный чёрт!

— Сотру в порошок, — процедил Чимин, закипая с новой силой. Вот что за темперамент?

— Кого? — не понял Тэхён. Ну или скорее сделал вид, что не понял. Не настолько же его правнучек наглухо отбитый, чтобы после столь грандиозного «купания» вновь к нечисти одесской лезть?

— Обоих! — тоном, не терпящим возражений, прохрипел Чимин. Настолько...

— Может, не нужно? — с надеждой в голосе поинтересовался Тэхён. Где-то там, в глубине души, шевельнулась робкая надежда на разум.

— Нужно, Тэхён, нужно, — протянул Чимин, фонтанируя уверенностью, как неисправный самовар. — Они сами напросились. Даже не старайся, тебе меня не переубедить.

— У тебя, внучок, конечно, должно быть своё мнение по этому поводу! И сейчас прадедуля тебе его расскажет, — как можно более доброжелательно улыбнулся Тэхён, будто и не злился пару секунд назад. — Война с Юнги и Юнки ничем хорошим тебе не сулит. Они сильные противники. Юнги — упёртый, как стадо баранов, а Юнки — весьма отходчивый. Поговори с ним, извинись. Ну ошибся ты, перепутал его с братом. С кем не бывает? Как только конфликт между вами будет исчерпан, он с радостью поможет тебе с Юнги.

— Как у тебя всё просто, — недоверчиво зыркнул на прадеда Чимин, виляя носом, как хорёк на подозрительный запах. — Говоришь так, будто хорошо их семейку знаешь.

— Это действительно так, — не стал отрицать Тэхён, поворошив пальцами глину на земле, будто искал там разум.

— Вы не похожи на друзей.

— Мы... друзья, — загадочно поднял глаза к небу Тэхён. — Но сейчас немного в ссоре.

Немного? Это он, конечно, слегка приуменьшил. Ну как «немного» — лично они так и не поговорили, но его молчание было крайне красноречивым! Особенно если учитывать, что сопровождалось оно мысленными проклятиями, пущенными в потолок, демонстративным игнором и пожеланием: «Чтоб вы оба карпами всплыли!» в открытое окно. Если бы злоба могла материализоваться, Юнги и Юнки уже давно плавали бы в аквариуме. В идеале — у Чонгука на кухне. Так сказать, для наглядности.

— И почему же?

— Они подружились с Чонгуком, — нехотя признался Тэхён, словно вытащил этот ответ из собственной селезёнки. — Я не смог стерпеть такого оскорбления и послал их далеко и надолго.

— Ну ты и фифа, — скривился Чимин. — Максимально осуждаю.

Фифа? Это он-то? Чья бы корова мычала, а Чимина молчала! Правнучек в этом в него пошёл. Обидчивый и мстительный. Только вот у него эти черты благородные и возвышенные — как у трагического героя, несправедливо изгнанного с пьедестала. А у того — грубые и нахальные, как у базарной бабки, которой сдачу дали мятой купюрой. Разница, как говорится, в подаче. Один — драма, второй — фарс.

— Кто бы говорил! — повысил голос Тэхён, сверкнув глазами. — Сам раздул скандал на пустом месте и радуется.

— Я поставлю этих двоих на место!

И где же это место, интересно? В сарае рядом с мышьяком? Или, может, на полочке между «самоуверенностью» и «глупостью»? Хотя стоп... На той полке уже лежит сам Чимин — уютно так улёгся, распластавшись, как недожаренный блин.

— Разве что в твоих мечтах, — пискнул Тэхён, вскакивая с земли, отряхиваясь так, словно с него осыпался не мокрый мох, а чьи-то разбитые надежды. — Вот мой тебе совет, дорогуша: когда заблудишься в лесу, а ты заблудишься — Юнги этой целью лично озадачится, — дождись осени. Птицы полетят на юг — это будет твой шанс спастись. Если, конечно, природа не убьёт тебя раньше.

— Не дождёшься, — выпятил грудь Чимин, словно соловей на пне. — Природа — мой друг! Я вот вчера огромную змею в кустах видел, и та меня не тронула. Смекаешь?

— Естественно. Они же на своих не нападают.

— Ты охренел?

— Правда глаза колет?

— Я тебя сейчас изгоню!

— Не ты меня в дом пускал, не тебе и изгонять!

— Попросишь ты у меня ещё чудо-травки!

— В жопу её себе засунь, — уперев руки в бока, выплюнул Тэхён. — Мне стыдно ходить с тобой по одному лесу!

— Ну так самоустранись!

— Не дождёшься, — тыкнув правнука пальцем в грудь, прошипел Тэхён. — Как бы сказал Чонгук: это ты в Сеуле умница, а тут — еле-еле поц!

— Однажды Чонгук тебя трахнет, как пить дать трахнет, — отчего-то поверив в своё бессмертие, выплюнул Чимин. — И ты будешь стонать, как течная сука. Ой, стой, ты же и есть сука!

Чонгук его что? Пресвятой Перун! Похоже, в этом доме сейчас на одного призрака станет больше! Тэхён даже задёргался — то ли от шока, то ли от выбора, чем именно прибить правнука: лопатой, взглядами или внезапной молнией из чистого неба! Все варианты прекрасны!

— Не бывать этому! — пошёл в отрицание Тэхён, будто отменить мог словами судьбу.

— Никогда не говори «никогда», — задрал голову Чимин, криво усмехнувшись. — Слыхал о таком?

— А знаешь что, делай, что хочешь, — махнул рукой Тэхён, уже на грани. — Когда Юнги и Юнки изведут тебя со свету, я плакать не буду.

— Другого я от тебя и не ждал!

Показательно отвернувшись от правнука, Тэхён, пылая праведным гневом, рвал и метал. Прямо-таки искры из ушей, дым из ноздрей, а внутри — гроза, ураган и мелкий град из оскорблённых чувств. Стыд! Позор! Такого унижения он не испытывал уже давно (Соломия не в счёт!)! Жаль, у него нет ружья!

— Сделаю амулет, — буркнул Чимин себе под нос, заходя в комнату, — от всякой нечисти. И от прадеда в том числе.

У Тэхёна аж бровь дёрнулась от такой наглости. Амулет? От него? В его собственном доме? Да его прах, между прочим, в фундаменте этого жилища замурован! Он тут не просто так витает, он — столп, основа, родовой якорь! Его, понимаешь ли, изгонять вздумали! Вот тебе и благодарность потомков.

— Ты, я погляжу, совсем берегов не видишь! — прошипел он, оборачиваясь и влетая в комнату с таким гневным видом, что даже кадушка с засолкой задрожала. — Амулет он, значит, делать собрался! От меня! Да я, между прочим, этому роду столетиями покой оберегаю! И что взамен? Ладан под носом и защитный круг из соли? — воздел он руки к потолку, вздыхая так трагично, будто снова умирать собрался. — Сделай амулет, сделай! Только смотри сам не изгонись из этого дома! Не тобой началось — не тобой и закончится!

Зловеще зыркнув на правнука, Тэхён, хлопнув шторкой как дверью, растворился в стене, оставив за собой лёгкий запах мха и гордости. Если Чимин хочет войны — он её получит! Причём с прологом, тремя актами и эпилогом на сорока страницах. Никакая чудо-травушка не стоит таких унижений. Его вековая честь попрана, привидение оскорблено, дух рода — втоптан в землю сапогом невежественного потомка. Такое не прощается! Им так точно!

Где там Перелесник? Есть для него одно любопытное дельце...