О благоухающей тьме и змее рассвета

С чувством глубоко выполненного (пусть вовсе и не им) долга, лениво нежась на солнышке (как та змея на камне) всё в том же кресле-качалке (дай ему в руки лист да перо, легко бы сошёл за поэта серебрённого века), Тэхён, довольно глядя на девственно чистый задний двор (интересно, а «задний двор» Перелесника тоже того... девственный?) — такой чистый, что хоть прямо с земли ешь (но он, конечно, этого делать не станет), всё никак не мог нарадоваться результату своего тяжёлого труда! Ну он хозяин, ну он титан! Побрызгай он сейчас вокруг себя святой водой — и, гляди, ангелы бы тут же слетелись, заиграли на лирах и запели (да так звонко, что даже соседская ворона голос потеряла бы от зависти) гимн ему, как величайшему управителю хлама и судьбы. И ведь это, по совести говоря, ещё малая часть того, чего он поистине достоин! Да, он — один на миллион, он — бриллиант среди навоза! Люди (да и нечисть тоже) при встрече ему «Осанна» кричать должны! Пресвятой Перун, до чего же он превосходен! Совершенное совершенство. Второго такого, как он, в этом мире уже никогда не будет! И да — это неоспоримый факт, аксиома! До чего же повезло челяди, знакомой с ним!

Блаженно прикрыв глаза, Тэхён, во всю наслаждаясь тишиной (ну и самолюбованием, разумеется, тоже, куда же без этого?), стоически старался не думать ни про недалёкого ума правнука, ни про всякие там любопытные травки, способные дать ему живое тело. Нет, сейчас не до этих тревожных мыслей. Сейчас — тишина, благодать и сладкое послевкусие удачи. А душа его тем временем пела! Прямо как овца весной, впервые выскочившая на выпас — с горки, да по зелёному! Столько лет этот хлам тут валялся, врастая в землю, будто сам Карпатский лес дал на него корни, а теперь — хоп! — и нету. Пропал, как бывший Маруськи после взятия кредита. И главное — не его руками (а это, между прочим, особая форма искусства — чтобы и сделано было, и не тобой). Убрать такую гору мусора и не заплатить ни копейки?! Да это же почти как выиграть в лотерею, не покупая билет. Невозможное — возможно, ёпта! Особенно если ты дух с хваткой одесского цыгана (да, общение с Перелесником и двумя одинаковыми на лицо придурками бесследно не прошло) и фантазией гуцульского волхва.

И он ведь не просто от хлама избавился — он ещё и заработал на этом! Перелесник, сияющий от радости, как юркая мавка, заманившая на болото очередного парубка, уже бодро потащил весь цветмет в ближайшую приёмку. И совсем скоро, если духи добрые не устанут от его авантюр, он принесёт не меньше тысячи гривен — прямо в фонд его личного благополучия. А за эти деньги и краску можно будет взять для облезлого подоконника, и на операцию «Тихая мышь — мёртвая мышь» бюджет выдать. Может, даже на забор (тот, что двухметровый) ещё отложить удастся. Словом-то, жизнь определённо налаживается. Главное — не мешать счастью происходить. Ну или хотя бы не мешать Перелеснику работать на его благо. Пусть влюблённый принц отважно покоряет понравившуюся ему принцессу, а факт того, что перед ним и не принцесса вовсе, а хитрющий дракон, всегда можно скрыть. Это же во благо, да!

Довольно кивнув — себе, судьбе и общему положению дел, — Тэхён с резвостью юного арабского жеребца (коим, безусловно, и являлся, пусть и в чуть более прозрачной комплектации) вскочил на ноги. Он уже собрался было совершить дневной променад (в народе попросту говоря, обход личных владений, а вдруг, мало ли, ещё какая работёнка для Перелесника найдётся), как вдруг прямо у него под ногами мелькнуло нечто. Не просто мелькнуло — проскочило! Да ещё и хвостом зацепило! Той самой мышиной плетью по духовному телу — фу, гадость какая! Поморщившись от столь неприятного чувства, он, невольно выплюнув несколько отборных матов (хорошо, что этого никто не слышал!), словно голодный (злопамятный) кот бросился за грызуньей. В этот раз та от него не уйдёт, в этот раз победа будет за ним! Только так и никак иначе!

Собравшись с духом и вдохновением, словно гуцул перед ярмарочной дракой, Тэхён сорвался с места, едва хвостатое чудовище вновь возникло перед его взором. О, кабы у него было тело — земля бы дрожала, а куры у соседей перестали бы нестись от ужаса! Столько мочи в нём было! Он бросился за мышью с таким пылом, словно за ней скрывался ключ от его будущей телесной оболочки и бессмертия впридачу. Он скакал по двору, как петух без головы, выруливая между ящиками, прыгая через коряги и тараня воздух грудью, полупрозрачной, но по-прежнему полной решимости. На кону его честь и имя, он не может проиграть!

— Стой, ты, порождение преисподней! — проорал он не своим голосом.

Но мышь... Ах, мышь! Маленькая, наглая, быстрая, как слух о соседской неверности. Промелькнула сквозь него, как плохая мысль сквозь совесть, и юркнула под бочку. Он в бочку — она уже в заборе. Он в забор — она в траве. И каждый раз, как казалось, что всё, вот-вот — лапки её дрожат, она прижалась к земле, готова сдаться, — мышь, зараза, выдавала какой-то финт ушами и снова ускользала, будто родилась в сапогах одного небезызвестного рыжего кота. Наконец, добежав до груды старых ведер, Тэхён, сам не поняв как, споткнулся не то об собственную злость, не то об воздух, затем запутался в собственной гордости и, сделав кульбит, достойный драматической оперы, с душераздирающим «Фрас би тя морив» рухнул прямо под ноги Перелеснику. Прекрасно просто... хуже быть просто не может! Или всё-таки может? А?

— Ты шо, азы левитации познаёшь? — удивлённо подняв бровь, спросил Чонгук с видом человека, которому на ладонь только что села сама победа.

А на ладони у того действительно сидела... она. Мышь. Та самая. Вся целая, довольная, даже хвостом слегка вертела, как будто дразнила. Вид у неё был совершенно нахальный, как у Юнги, собирающего дань по селу. И вот как тут не начать ругаться матом? Йо! Щоб цю мишу кляту лихо взуло в валянки з борщівських мух, а душа її сто років в черзі до мольфара стояла — та ще й без талончика!

— Ага, хочу как ты летать над лугом, — сквозь зубы процедил Тэхён. — Держи эту дрянь покрепче! Сбежит — хана тебе!

— Раз у тебя такие тёрки с мышами, — задумчиво протянул Перелесник. — Может, кота заведёшь, га?

— На кой мне кот? — поднимаясь на ноги, простонал Тэхён. — В этом доме за самовлюблённость отвечаю я. Конкуренты мне ни к чему.

— Слушай, я вот о чём подумал, — нараспев протянул Чонгук, нежно поглаживая мышь по голове. — А вдруг это не просто мышь, а знак!

— Какой такой ещё знак? — нахмурился Тэхён. — Эта паскуда второй раз мне уже весёлую жизнь устраивает! Не удивлюсь, если она по ночам мне на ухо дышит.

— Так-то она тебя помечает! — со знанием дела проговорил Чонгук. — Ты не понимаешь! Вдруг это не просто мышь, а твой новый тотем. Хранитель. Заступник. Великий Грызун Неизвестного.

Лишь чудом не подавившись воздухом от абсурдности суждений Перелесника, Тэхён хмуро посмотрел на того, как на душевнобольного (хотя, если уж быть честным, почему именно как?). На миг он даже забыл, что зол, — настолько ошарашило его это интеллектуальное землетрясение. Брови сами собой взлетели так высоко, что духи предков наверху дружно закатили глаза и пошли пить настойку от головной боли. Это не просто диагноз — это уже клиника. Всё, спасать поздно. Тут не то что лоботомия — тут экзорцист с бензопилой нужен. И то не факт, что поможет.

— Ты это серьёзно? Мышь. Как тотем? А где хоть лось, ну или филин? — сквозь зубы процедил Тэхён. — Нормальные у людей духи бывают... А не это!

— А шо тебе, лось тут по грядкам бегать будет? — фыркнул Перелесник. — Мышь — символ гибкости, выживаемости и кулинарной хитрости. Она знает все тропы: подземные, надземные и холодильные. Она малой есть, да удалой. Сила в скромности! А ты шо думал, перерождение только через орла приходит? Нет, детка, тут всё честно: кому-то ястреб, а тебе — Соломия.

— Соломия? — не поверил своим ушам Тэхён, посмотрев на Перелесника так красноречиво, будто тот только что сплясал гопака на могиле здравого смысла. — Ты ей имя дал?

— А как ты хотел? Безымянный тотем — это ж как форшмак без гренок: вроде есть, а радости никакой. Вы, кстати, даже чем-то похожи.

Он и мышь чем-то похожи? Сильное заявление. Тут даже обидится будет мало. Второй раз за день словив культурный шок (они точно жители одной и той же страны?), Тэхён обречённо (как свинья перед пасхой) перевёл взгляд с Перелесника на мышь и надрывно выдохнул. П-а-п-а-н-д-о-с. Мышь на это, будто понимая, что её звание закрепляется на века, чинно перебралась на плечо Перелесника и села, глядя на него сверху вниз. Так, словно хотела сказать: «Поклоняйся, дух недоделанный. Отныне я твоя хозяйка». Так его даже Чимин не оскорблял!

— Унеси-ка ты этот хвостатый тотем куда подальше отсюда, — потерев переносицу, проговорил Тэхён. — Иначе я за себя не отвечаю.

— Ладно, — нехотя согласился Чонгук. — Живёт тут неподалёку крыса одна... Пойду подселение к ней сделаю.

Крыса? Живёт неподалёку? Перелесник же сейчас не про Маруську говорит? Хотя... С того станется. Может, всё-таки стоит проконтролировать, куда тот свою Соломию пристроит? А то лишний стресс Маруське ни к чему. На её декольте, между прочим, весь его досуг строится — эстетика, тактильность, моральная опора в минуты отчаяния. Такая драгоценность — как церковная икона: не трогай грязными руками и не выставляй под чужой глаз. Это всё для него одного!

Вот получит он наконец тело — нормальное, с руками, губами и остальными необходимыми атрибутами, — так оторвётся, что и сам Перун в небесах побагровеет от стыда! О, как он укроет её в объятиях, как завернёт в свою плащ-палатку страсти и будет шептать ей на ухо всякие нежности, да так, что у неё сама коса развяжется! А грудь её, как два пухлых пирожка из печи — горячие, пышные, с корочкой! — будет греть ему душу, руки и, если повезёт, кое-что ещё. Ох, мечты-мечты, мечты! Где там его правнук потерялся? Сколько можно по лесу лазить?

Так, стоп! По лесу? Чёрт Блуда подери! Походу-таки взял тот в оборот его единственный шанс на живое тело! Ох, Юнги! Щоб тебе качка на Йордан хрестила, а черти в вышиванках на весілля в пекло водили! Щоб тобі кулеша підгоріла, а коза в хату насрала — отак ти мене зрозумів, як я тебе простив! Не для того он все эти годы, как проклятый годами, между мирами болтался, чтоб какая-то нечисть с пером в носу и дымом в голове ему весь план переломала. Не бывать этому! Так не пойдёт! За родственника и двор он стреляет в упор. А за тело — так и вовсе с косой пойдёт, как старая Смерть на ярмарку: с размахом, с песнями и с понятной личной выгодой. В груди резко защемило — не сердце, конечно, а что-то вроде фантомной боли: будто бы оно там есть, жмётся и тревожится. Его же мальчик, его кровинка, блудный маленький зайчик сейчас где-то среди деревьев, а может — уже в лапах Блуда! Нужно спасать! Причём срочно!

Молниеносно сменив приоритеты (ну подумаешь, мышь — не гремучая змея, Маруська не такая уж и хрупкая, не развалится), Тэхён завертел головой, лихорадочно ища хоть какое-то (желательно древнее, желательно с кровавой историей) оружие. Что там помогает от тварей лесных? Присесть на дорожку? Перекреститься? Помолиться? Плюнуть трижды через левое плечо и при этом не вывихнуть шею? Он готов на всё. Хоть сейчас в паломничество по святым местам и капищам (по тем, что поблизости, разумеется, далеко он не ходок). Так, есть мысль! Как там его покойная кикимора постоянно говорила перед тем, как выйти из дома? А, вспомнил! Только бы его сейчас никто не услышал!

— Не сам я иду, — пробормотал он, перекатывая слова, как мантру. — Иисус Христос (Прости, Перуне, ничего личного!) впереди, Божья Матерь позади, я — посередке. Что им — то и мне!

Пресвятые Карпаты! До чего же всё это глупо звучит! Ладно, не суть. Вдруг всё же сработает (кикимора же не каждый раз сутками в лесу блуждала, бывало, и возвращалась без происшествий, нечасто, конечно, но всё же!). Авось, Блуд испугается и сам сгинет куда подальше. Хотя... Если честно, надежда хрупкая, как тонкий лёд весной. На крайний случай есть ещё Юнки. Вот уж кто-кто, а Болотник знает, где искать своего братца. Они же вроде как родня не разлей вода. А если и не разлей вода, то хотя бы в одной трясине мокли. С него, пожалуй, и стоит начать поиски.

Сделав максимально глубокий вдох — такой, чтобы аж сквозняком в ушах засвистело, — Тэхён медленно, почти торжественно выпустил воздух и двинулся в сторону леса. Почему медленно? Всё просто: стратегическая пауза. Тактичное замедление. Надо же дать Перелеснику шанс его догнать (хотя озвучивать он это, разумеется, не станет — слишком много чести для петуха огненного). Вдвоем всё же как-то поспокойнее будет. Перелесник он хоть и надоедливый до одури, но, как оказалось, при этом весьма полезный! Пальцы у того проворны, как степные лисы. Такой и в кусты пролезет, и по дереву, как по лестнице, пройдется. А это именно то, что сейчас нужно. А то он с походами так-то на «вы». Он, вообще-то, к тому привык, чтоб не он куда-то, а к нему — с поклоном и подношением. Но в этот раз, увы, что-то пошло не так!

— Тэхён, ты куда собрался? — ожидаемо послышалось за спиной голосом Перелесника. Лёгок как на помине!

— Что-то Чимина долго нет, хочу проверить, жив ли он ещё, — как можно более скучающим голосом проговорил Тэхён. Нет, ну а что? Не истинные же свои намерения озвучивать. Он же любящий прадедушка! Такой любящий, что аж самому смешно!

— Ты же совсем недавно его укрпочтой в Сеул отправить хотел, — нахмурился Чонгук, наконец догоняя Тэхёна. — С чего такая забота?

— Никогда не поздно налаживать семейные связи.

— Сделаю вид, шо поверил тебе, — прыснул Перелесник. — Ты, я, горы, животные неподалёку пасутся. Тебе это ничего не напоминает?

Ничего ли это ему не напоминает? Хм. Ситуация, конечно, деликатная: два одиноких мужика, один — покойник с амбициями, другой — лесной лукавец, шагают вглубь дремучего леса, как подростки в пубертат. Тихо, почти интимно. Птицы поют, ветки шепчут, мхи под ногами стелются — романтика, хочешь не хочешь! Да просто «Горбатая гора made in Карпати»! А ведь всё сходится: гора есть? Есть! Два подозрительно свободных от женщин мужика имеются? Имеются? Атмосфера располагает к сближению? Более чем! Пидермоты там, один пидермот тут. Только те ковбоями были, а они — абсурдная пародия на Чипа и Дейла. Если бы он мог, то сейчас бы выпил с горя! Самогонки. Прямо с горла!

— Разве что какой-то ужастик про хижину в лесу, — от греха подальше отмахнулся Тэхён. Ну их, этих голубей! С голубым поведёшься — дурного наберёшься.

— Это ты на свой дом намекаешь? — гиеной заржал Перелесник. — И это место стороной обходит сельский люд, и суеверные твердят: «Там призраки живут».

— Как остроумно.

— Жрать охота, — пнув камень себе под нос, пробубнил Перелесник. — Грибочков бы сейчас, тушёных в сметане... Или вареников! Хочу, как казак Чуб, сидеть перед миской, а чтоб вареники сами в рот летели!

— О, — невольно замедлившись, протянул Тэхён. Ох! И зачем он себе это всё представил! Теперь же хрен забудет. На языке уже, словно наяву, вкус той самой сметанки, а перед глазами — вареник с картошкой, горячий, пухлый... — Будешь себя хорошо вести, при мне есть разрешу. Обожаю смотреть, как едят люди!

— Это что, фетиш у тебя такой? — приподнял бровь Перелесник.

— Можно сказать и так.

Фетиш... Экое мудрёное словечко нынче выдумали! А в его времена (да когда Перун молнии метал, а Велес скотину по лугам гонял), там всем не до выдумок было. Там если кому вздумалось глядеть, как другой хлеб жуёт да слюну глотает — того сразу к волхвам везли. Глядишь, отваром из мухоморов угостят, дымом осиновым окурят — может, и отпустит. Не было тогда ни «фетишей», ни «практик осознанного глодания репы». Был у тебя интерес — держи в себе, а то ведь бабка селафильская сглазит, или, хуже, ведьма почует, сгребёт за шиворот и на шабаш потащит. Там, может, и вылечат. Или наоборот — вкус к зрелищам навсегда отобьют. А теперь, гляди: хочешь — еду смотри, хочешь — пень обнимай, хоть с лешим в танцы иди — лишь бы закон не нарушал и на священной козе не катался без спросу. Удобно, конечно... слишком удобно. Прям как будто сам Сварог эту вольницу придумал, чтоб потом веселей порядок наводить было. Хм... а тут есть о чём подумать на досуге!

Заметив, наконец, развилку, ведущую к болоту Юнки, Тэхён уже собрался было ступить на узкую, юркую тропинку, как вдруг из-за кустов донеслось громогласное, противное, с шепелявыми нотками:

— Юнки, а давай утопим его. Утопим, а потом тело Тэхёну подбросим.

— Я за, — спокойно ответил второй голос.

От неожиданности Тэхён аж застыл как вкопанный. О... бывает же! Его правнучек, оказывается, умудрился отличиться по всем фронтам. И Блуда довёл, и Болотника в бешенство вогнал. Ладно бы ещё Блуд — тот вспыльчив, как кот на хреновине. Но Юнки! Он же не нечисть, а само болотное спокойствие, как омут без дна. И чтоб он — и вдруг «я за»? Это ж надо было ещё постараться! Такими талантами даже его покойная кикимора похвастаться не могла. Вот же божья роса на голову. И что теперь делать? Сразу выскочить и влезть в ссору, размахивая воображаемой иконой с ликом здравого смысла? Или немного повременить, посмотреть, чем закончится? Хм... ответ очевиден. Для него так точно.

Согнувшись в три погибели, будто старый берёзовый корень, Тэхён осторожно подкрался к кустам клюквы и, усевшись на корточки, приготовился ждать. Чего — он сам не знал. Может, пока Перелесник подтянется и тоже спрячется рядом? А тот уже — как верная лисичка — устроился под кустом, подвывая от азарта. Оперативно. Хотя чего ещё можно от того ждать? Выцепив взглядом изрядно потрёпанного внука, которого, как оказалось, ещё не утопили (но явно пытались), он почти решился вылезти из кустов, как тот оперативно дал дёру. Недалеко, конечно. До его кустов. Резко затормозив аккурат напротив него, тот с прищуром оглядев невольных зрителей его предполагаемой кончины, даже выругаться не успел, как Перелесник, ткнув пальцем в мухомор, проговорил:

— Я тут слышал про споры грибов. Надеюсь, они помирились.

— Да, было бы хорошо, — на автомате кивнул Тэхён. Споры грибов? Что? Как вообще репродуктивная система грибов могла повздорить? Это ж каким местом думать надо, чтобы до такого додуматься? — Ох и клюквы в этом году уродило, — сменил он тему, скользнув взглядом по багровым ягодам. — Пора уже и запасы на зиму делать.

— Какие в жопу запасы? — сквозь зубы процедил Чимин. — Ты же призрак!

— Так любимому правнуку, — не растерялся Тэхён. Да и что ещё он мог ответить? Не для Перелесника ему же запасы делать. — Вдруг простудишься.

— О, как запел, соловей недоделанный, — повысил голос Перелесник. — Так той чудо-травки хочется, а, Тэхён? Чимин, не ведись!

Это он-то соловей недоделанный? Да он самый певчий соловей из всех певчих соловьёв. Маруська подтвердит — у неё при его пении и грудь поднимается чаще, чем дыхание после бега. И вообще, что за претензии? Что плохого в том, чтобы принять на душу немного целебного отвара? Полезно же для души — чтоб чище мысли, да мягче нрав. А для тела так вообще — эликсир! В прямом смысле этого слова!

— Причём тут травка? — встал в полный рост Тэхён. — Я налаживаю семейные связи. А ты мне мешаешь.

— Мешаю? — не на шутку возмутился Перелесник. Вот же впечатлительный. — Ты сам меня сюда притащил!

— Ой всё! — закатил глаза Тэхён. Да, это не совсем по-мужски, зато работает исправно. — Пошли, Чимин-и, я пришел тебя подстраховать. Мало ли, Юнги в гневе — тот ещё геморрой.

— Подстраховать он пришёл, как же! — показательно обойдя Чимина и лишь чудом не зацепив того плечом, прошипел Чонгук, взяв курс на Блуда и Болотника. — Юнги, Юнки, и шо, как вы имеете своё здоровье?

— Ой как оно нас имеет! — помрачнел Юнки. — Зайдёшь? У меня там биточки из тюлечки и икорка из синеньких.

— Из синеньких? — пустил слюну Чонгук. — Конечно иду!

Вот опять эти непонятные, нелогичные словесные обороты! И Перелесник ещё смеет называть этот ужас диалектом! Вот как тут не завестись и не начать очередной языковой конфликт? Ну никак же!

— Ну, на том и порешили, — мысленно приказав себе успокоится, как можно спокойнее проговорил Тэхён, от греха подальше приобнимая внука за плечи. — В гости напрашиваться не будем, да и к себе не позовём.

— Почему же? Зачем отказывать себе в удовольствии? — опасно оскалился Юнги. — Давайте ходить к друг другу в гости: вы к нам на именины, а мы к вам на похороны!

— Отличная идея! — поддержал брата Юнки.

— А най би вас шляк наглий трафив, — не смог промолчать Тэхён. — Может вернётесь к себе? Чёрное море там, черноморская сарделька? На кой вам сдались горы?

— О чём ты вообще? — вставил свои «пять копеек» Чонгук. — Мы истинные сыновья Карпат!

— Из истинных здесь только папка Юнги и Юнки, — со знанием дела выплюнул Тэхён. Ну по фактам же!

— Идиоты, — посмотрев на небо, с ноткой обречённости выдохнул Чимин. — Меня окружают одни идиоты!

— Что-то не нравится, — фыркнул Чонгук, — чемодан, вокзал, Сеул!

— Какой Сеул? — тут же всполошился Тэхён. — Рано ещё в Сеул!

С нескрываемой надеждой на светлое будущее наблюдая за тем, как Чимин уносит ноги подальше от болота и его обитателей (тот, конечно, орлом не был, но от нечисти удирал быстро), Тэхён одновременно чувствовал и облегчение, и некое беспокойство. Всё-таки, если так и дальше пойдёт, его правнука на тот свет отправят раньше, чем тот успеет сварить хотя бы пробную порцию отвара. А без отвара — никакого тебе тела, никакой Маруськи, никакого счастья на старость веков! Так не годится. Нужно что-то думать. Думать и заодно составлять план «Б». Мало ли.

— Как по мне, в самый раз, — прохрипел Перелесник. — Целее будет.

— Вот же, — скривился Юнги, недовольно глядя вслед Чимину. — Такой красивый и такой суицидально настроенный.

— Это у него с детства, — зачем-то пробасил Тэхён. — Я несколько лет назад ему на голову вазон с геранью скинуть хотел, но Юнки не дал.

— Зря это он, конечно, — задумчиво прыснул Юнги. — А может и нет.

— Поживём — увидим, — хитро улыбнулся Юнки, явно делая только ему понятные выводы. Хм...

Махнув рукой на филиал Одессы в Дземброне, Тэхён вальяжно развернулся к лесу передом, а к идиотам задом и привычно медленно побрёл обратно домой. Хватит на сегодня с него «приключений». Пора брать правнука в оборот. И он уже даже знает, как это сделать.