О благоухающей тьме и змее рассвета

Чувствуя себя этаким Усиком из потустороннего мира, второй раз подряд ловко победившим (жаль только не отправившим в нокаут) наглого недо-Фьюри-Перелесника, Тэхён устало глядя на небо, то и дело довольно щурился на рассвет, словно голодная кошка на сметану (только вот кошка теплая, а он, бедняга, холодный, как погреб у бабки Маруськи). Сидел он на всё той же скамейке, слегка прозрачно просвечивая сквозь неё, как забытое воспоминание, которое, несмотря на свою эфемерность, не покидало страниц памяти (ни чужих, ни своих). Розовый рассвет медленно разливался по небу, как малиновое варенье по белой скатерти (эх, детство...). Облака расползались лениво, будто кто-то разорвал подушку и не стал убирать перья (вот бы курицы ужаснулись от этого зрелища!). Каждый мазок цвета — как поцелуй солнца сквозь сон: нежный, чуть неуверенный, но жадный до света (прямо как Перелесник до его тела). Тишина вокруг почти завораживала (и как ещё петухи не запели?). Даже сад застыл, будто держа дыхание, дабы не спугнуть это утро. Вот просто и-д-и-л-и-я!

Манерно скосив взгляд себе под ноги, Тэхён, стоически игнорируя внезапный шум с улицы (уж не Юнги ли, скотыняка такая, вышел на охоту?), скучающе (словно принцесса в башне в ожидании, пока дракон дожрёт очередного принца) принялся внимательно рассматривать всю «прелесть» своего (год уже как) нестриженного газона, покрытого невесомым водным покрывалом. Природа этим утром явно постаралась на славу! Утренняя роса легла на траву, словно шёпот неба, застывший в каплях света. Каждая травинка будто примерила на себя жемчужину — крохотную, хрупкую, как дыхание феи. Роса переливалась, играя на солнце всеми оттенками хрустального серебра, словно земля украшалась драгоценностями перед важным приёмом у самого солнца. Ветер едва касался поля, и капли дрожали, как сердце влюблённого перед признанием. Природа замирала в утреннем благоговении, а роса — как след ночного поцелуя на лбу земли — исчезала с первым тёплым взглядом солнца. До чего же прекрасно и трепетно! Если рай действительно существует, то выглядит он точно так же!

Совершенно бессовестно наслаждаясь трепетно любимым одиночеством (вот прям как вареник в сметане нежась), Тэхён только было хотел вернуться в дом (негоже пропускать воскресный радиоспектакль), как вдруг заметил расслабленного Перелесника, вновь зачем-то взявшего курс на его дом (похоже, пора ставить двухметровый забор по всему периметру своих владений). Вот что за (очень матерное слово, которое он, разумеется, вслух не произнесёт, воспитание же)... Ничему жизнь огненного дуралея не учит! Это же как если бы «Титанику» дали второй шанс на жизнь, а он опять на полном ходу ринулся в объятия айсберга — да ещё и с букетом! Ну вот где здесь логика? Это как выгонять призрака из дома ладанкой, а потом обижаться, что он вернулся — но уже с подушкой, тапочками и претензией на квадратные метры (вот чем-то даже на Чимина похоже, хм...).

Неужто душа этого «плейбоя» так жаждет продолжения истории про мышь (на второй акт подобных «приключений» он явно не готов и не факт, что когда-то будет)? Или, не дай боги, приснился тому он в неглиже — и с тех пор не даёт покоя, как заноза в мягком месте? А может, Перелесник того... мазохист? Кто знает, может, тому по нраву быть отвергнутым, отруганным и облитым святой водой из той самой церковной лужи на краю села. Ой-ё, ну к такому повороту жизнь его точно не готовила! Да и смерть, честно сказать, тоже — она, бедная, наверняка была уверена, что с его любовными похождениями давно покончено. Всё, мол, отмучился, отгулял, в призрачный режим перешёл. Ан нет! Разменял энный десяток, а молодняк его, глядишь, снова на (голубые) подвиги тянет. Даже как расплата за все грехи — это слишком! Жить бы себе сейчас, как приличный дух: тихо, чинно, никого не трогать... ан нет! С такими гостями он невольно чувствовал себя не призраком, а домовым на пенсии: вроде и дом его, а личная жизнь — сплошное общежитие с элементами чёрного юмора.

Кое-как совладав с нарастающим (словно снежная лавина) раздражением и хмуро зыркнув на Перелесника (чёрт того дери), шагающего к нему с такой грацией, будто его обучала однорукая балерина в темноте, да ещё и под градусом, — Тэхён едва не застонал. А тот ещё и крыльями своими эфемерными махал, как будто пробку искал в бутылке с прошлогодним узваром, — ну просто балет «Щелкунчик и срыв резьбы». Беззвучно выругавшись себе под нос, Тэхён вздохнул так, что аж паутина под крышей затрепетала, как занавес перед неудачным спектаклем. И, словно старый дед (не то чтобы он им был, но иногда смерть берёт своё, особенно когда вокруг такая цирковая труппа) прищурился, так будто пытался разглядеть мелкий шрифт на коммунальной квитанции или правду в политике, и пробубнил себе под нос:

— Не частная территория, а проходной двор какой-то!

Нехотя встав на ноги, вернее, медленно, театрально всплывая с лавки, как знатный пар из вареников — ароматный, важный, но бесплотный (только вместо кастрюли у него посмертная печаль, а вместо приправы — лёгкое раздражение вперемешку с сарказмом), Тэхён с видом обиженного ребёнка поправил невидимую жилетку, подоткнул несуществующий край плаща и надменно посмотрел в сторону Перелесника, будто тот — просроченная сметана на полке ближайшего магазина: вроде бы и молочное, а уже не радует. Солнце уже всходило вовсю, заливая двор светом так щедро, словно маслом горячую баношницу на гуцульском завтраке. Где-то вдалеке залаяла собака (или это был сосед, который вновь выговаривал местному священнику жалобы на Блуда и рост цен на «услуги» того?), высоко в небе каркнула ворона, явно выразив «всеобщее» неодобрение ситуацией.

И только он собрался вслух «продекламировать» стихи про вечность, ряску и потерянный смысл существования в компании капустного духа и слегка заплесневелого романтизма, как Перелесник, лениво облокотившись руками на его забор, склонился с видом победителя петушиных боёв и, выждав паузу, словно актёр в сериале без бюджета, выдал с томной наглостью:

— Ох, Тэхён, скажи-ка, а не русалка ли ты? Я влюбился в тебя, как матрос в порт!

— Русалка?! — хмыкнул Тэхён, скрестив руки, словно собирался заблокировать не только Перелесника, но и Wi-Fi в радиусе трёх сёл. — Та я тобі не з річки, я з гір!

— Тогда, может, ты с Привоза сбежал? Такой свежий, такой аппетитный... — протянул Чонгук, растягивая гласные, как кошка мартом. — Я бы тебя в баночку закатал, чтоб никто не тронул!

— Та я тобі не помідор, аби в банці сидіти, ґаздо! — фыркнул Тэхён, сделав шаг вбок. Пресвятой Перун! Если бы он мог, умер бы сейчас повторно. Как говорится: ерунду творит Перелесник, а стыдно ему.

— Ладно, попробуем иначе, — театрально вздохнул Чонгук, потирая переносицу, как если бы пытался заставить себя думать быстрее. — Такое яблочко, как ты, мне ещё не попадалось. Сейчас надкушу — и всю жизнь не отпущу.

— Надкусиш — та й зуба зломиш! Я ж не яблучко, а шипшина, — гордо выпятил грудь Тэхён. Нет, ну а что? Шиповник ему всяко больше яблока будет.

— Как с тобой сложно! — простонал Чонгук, закатив глаза так, что те почти ушли в рассвет. — Окей, давай по классике: твоей маме зять не нужен?

— Та мамці вже й не треба — вона ж в пеклі на пенсії! — выпалил Тэхён раньше, чем успел осознать сказанное. Хотя... не солгал же, и на том спасибо. — А ти, дивлюсь, теж шукаєш, де тепліше примоститись, га?

— Ты непроницаем, — покачал головой Чонгук, выглядя в этот момент как тугоплавкий туман: плотный, настойчивый и абсолютно потерянный в своём же романтизме.

— Перун всесильний, та за шо мені така кара? — вымученно простонал Тэхён и, прикрыв лицо рукой, словно прикрывался от солнца, а не от чужого флирта.

— Я не кара, а божья благодать, — подмигнув Тэхёну, проговорил Чонгук. — Я ж на всё ради тебя готов, а ты...

— Вот прямо-таки на всё? — приподнял бровь Тэхён, нехотя переходя на «одесский диалект». Хорошо, что хоть никто из приличных людей его сейчас не слышит.

— Да, хочешь карасей в ближайшей речке наловлю и тебе принесу? — воскликнул Чонгук, расправляя плечи так, будто уже в руке у него ведро с мокрым уловом.

— И на кой они мне? — устало прищурился Тэхён, словно пытался вспомнить, в каком веке рыба считалась валютой.

— Рыбы — лучшие домашние питомцы, они не просят жрать и умирают молча, — с видом эксперта по домашним животным вещал Перелесник.

— Логично, — задумчиво кивнул Тэхён. — Ещё что?

— Ещё? — на мгновение подвис Чонгук, моргая, как фонарь с почти севшей батарейкой. — Хочешь, я тебе хату с привидениями куплю? Чтобы было с кем в домино по ночам играть! У них, между прочим, опыт, истории интересные, и кофе пить не просят!

— Нет, я — интроверт, — флегматично отрезал Тэхён, глядя в небо, как будто там, на облаках, шёл более интересный разговор.

— Хорошо... — протянул Чонгук, начиная смахивать с воображаемого лба пот страдальца. — Я достану тебе звезду с неба! Настоящую! Положу под подушку — и будешь спать с романтикой!

— Не нужна мне звезда под подушкой, я ж не сплю, — вздохнул призрак с видом старого енота, которого разбудили зимой. — Мне бы, чтоб мыши там не родили — вот это да. Дальше!

— Хочешь — я твоего наглючого внука на экскурсию в Бермудский треугольник отправлю! Без обратного билета. С компасом, который всегда показывает в сторону здравого смысла — чтоб не вернулся.

— Хочу, — охотно кивнул Тэхён, глядя с надеждой на Перелесника. — Только в Сеул.

— Не вопрос! — на глазах оживился Чонгук. — План у тебя есть?

— Нет, ну так не интересно, — закатил глаза Тэхён. — А сам? Без моего плана?

— Так дольше будет.

— Ладно, есть у меня несколько мыслей, — почесал затылок Тэхён. — Ты, кстати, вилами работать умеешь?

— Конечно! — активно закивал Чонгук. — Не Ляжко, конечно, но тоже весьма ловок.

— Идём за дом, — тоном, не терпящим возражений, скомандовал Тэхён. — Мне там мусор убрать нужно.

— Я готов! Всё ради тебя, любовь моя!

Стоически стараясь не выдать (рано ещё) взглядом всё, что он думает про Перелесника и про его «любовь моя» (а думалось, скажем честно, много и по большей части в диапазоне между «о Перун, сгинь» и «хоть бы вилами его не заколоть»), Тэхён, не без удовольствия предвкушая несколько часов лицезрения живого труда под музыку собственного молчаливого неодобрения, походкой от бедра (будто не во дворе, а на подиуме между двумя эпохами) обошёл дом. Старое кресло-качалка встретило его дружелюбным скрипом, таким протяжным и уставшим, как будто хотело сказать: «Та мы тут все через это проходили, хлопче... Садись, наблюдай». И он уселся с достоинством председателя сельсовета, поправил невидимую складку на невидимой вышиванке и, не спеша, указал рукой в сторону хаоса.

— Ото, — протянул он, как дирижёр, которому надоели скрипачи. — Вот твоя сцена, кавалер. Твори!

Перед мигом помрачневшим взором Перелесника (и с чего бы это?) раскинулся поистине величественный пейзаж мусорного апокалипсиса (на ближайшей свалке и то барахла меньше): перекошенные ящики, баночки, в которых уже завелись собственные формы жизни, и железный таз, в котором, по слухам, однажды варили мыло, но с тех пор он почему-то начал пахнуть укропом и одиночеством. Чонгук, как солдат перед боем (ну или как экзорцист перед обрядом изгнания злого духа), оглядел территорию и вздохнул с таким надрывом, что листья на ближайшем дереве колыхнулись, и потянулся к вилам. А Тэхён же на это, прищурившись, разглядывал его, как дачный кот, который ещё не решил — это гость, угроза или просто цирк с фокусником, что сам себя в мусоре нашёл.

Солнце, уже добравшись до своего второго кофе в небесной кафешке, щедро заливало задний двор золотом и пылью. В воздухе витал аромат прошлогодней крапивы, сухой травы и слегка (слегка ли?) тухлой безнадёги. Мусора тут было столько, что уже походу даже местные ежи начали подумывать организовать профсоюз и подать в суд за нарушение природных границ. Где-то посреди горы из проржавевшего таза, сломанного грабля и философски молчаливого велосипеда без седла, Чонгук встал с видом героя народной эпопеи (а хотелось бы BL новеллы) и лишь чудом не дал дёру. Ох, лучше бы он опять Намджуну с сидром помогал. Там хоть ягодок до отвала налопаться можно.

— На всё готов ради меня, говоришь, — буркнул себе под нос Тэхён, устраиваясь поудобнее в кресле-качалке. — Ну-ну.

Засучив рукава и мысленно пожелав себе удачи (шутки что ли, тут столбняк ему грозит на каждом шагу), Чонгук взялся за вилы с таким видом, как будто это был волшебный меч, призванный победить многоглавого мусорного дракона. Любовно окинув взглядом довольного Тэхёна, развалившегося в кресле, как старый дед на кардиограмме, он мечтательно проговорил:

— Всё ради тебя, любовь моя!

— Цветмет складывай в отдельную кучу, — скривился Тэхён. — Сдашь потом и купишь краску для подоконника.

— Конечно! — кивнул Чонгук и тут же нырнул в кучу старых газет, как дельфин в волны, только с меньшей грацией и большим чиханием. — А вот и первая находка в фонд приёмки металлолома! — торжественно вытащил он эмалированный таз с дырой в середине. — Это шляпа для сквозняка, да?

— Это была ванночка для кота. До его попытки стать летучей мышью, — ответил Тэхён с ледяной серьезностью, но в уголке его губ всё же дрогнула ухмылка. Хороший был кот. Мышей ловил знатно. Зря он тогда когтистого до седой шерсти довёл. Ну ссыканул рыжий разок в доме, с кем не бывает?

— Ну... теперь это памятник его мечтам, — глубокомысленно изрёк Перелесник и отнёс таз к груде «ценного», при этом не забывая любовно поглядывать на призрака, будто тот был самой дорогой вещью на этом чердаке жизни.

— Теперь это несколько гривен в фонд покраски моего подоконника.

— И это тоже, — не стал спорить Чонгук. — Так пить охота...

— Могу предложить компот из сухофруктов.

— А ещё что-то есть?

— Узвар.

— Компот из сухофруктов или узвар, — немного нервно прыснул Чонгук. — Тэхён, тебе не кажется, что это какой-то выбор без выбора?

— Не нравится — пей воду из колодца.

— Ну, давай свой узвар, — нехотя согласился Чонгук. Пить воду из колодца ему пока противопоказанно. Из-за непривычки дно напрочь срывает.

— Фрукты в сарае, вода в колодце, — даже в лице не изменившись, проговорил Тэхён. — Печка в доме.

— Ты сейчас серьёзно?

— Абсолютно.

— Ладно, — пнув ногой кучу мусора, выдохнул Чонгук. — Потерплю.

— Как хочешь.

— Если умру, это будет на твоей совести.

— Как-то переживу.

Внутренне ликуя из-за своей небольшой пакости, Тэхён, поёрзав задницей по креслу (и лишь чудом не провалившись сквозь него), удобнее устроился и вновь принялся наслаждаться страданиями Чонгука (и всё-таки как же приятно наблюдать за тем, как кто-то работает). Тот копал. Копал так, будто не просто мусор разгребал, а судьбу пытался перелопатить — доказать, что лучше него в жизни одного конкретного призрака никогда не будет. Ага, как же! Мечтать не вредно! На ближайшие лет десять это место плотно занято Маруськой! А там и её младшая сестра подрастёт. Но сейчас, конечно, не об этом!

Как-то неопределённо подпрыгнув на месте, Перелесник с неким триумфом знатного кладоискателя (прямо-таки Лара Крофт с членом и без сисек) поднял вверх банку, внутри которой было что-то подозрительно весело бурлящее. Не малина ли это, часом? Или это её призрак? Или вообще тень малинового апокалипсиса? Слышал он как-то любопытную историю про одного нерадивого хозяина, оставившего за сараем ведро забродившей малины. Так гусь этого самого нерадивого хозяина вдоволь налакался бражки и потом знатно куролесил. Кипишу, поговаривали, было на два села! Если не больше. Вспомнить бы ещё имя того гуся...

— Гляди, что нашёл! — просиял Перелесник, торжественно поставив перед Тэхёном банку. — Не узвар, конечно, но тоже что-то противное.

— Пей, не стесняйся, — оскалился Тэхён. — Мне не жалко.

— Спасибо, воздержусь.

Жестом приказав Перелеснику вернуться к работе, Тэхён осторожно поднял банку (вот он вообще не удивится, если древние друиды принимали знамения с неба с помощью вот такой же жижи) и, покачав её, только было хотел выдать очередной едкий (или токсичный, как бы сказала Маруська) комментарий, как тишину двора разорвал крик его правнука:

— Прадед! Ты где?

— За домом, — лениво отозвался Тэхён. — Соскучился, внучок?

— Этот что тут делает? — поносом после прокисшего молока, выскочив из-за дома, прорычал Чимин. — Вы же вроде в контрах.

— У нас временное перемирие, — как нечто само собой разумеющееся произнёс Тэхён. Нет, ну а что? Так всё и есть. Эксплуатация чужого труда и установленное ранее перемирие вполне себе могут идти рука об руку. — Вот выживем тебя из дома и опять конфликтовать начнём.

— Ты настолько не уверен в себе? — скривился Чимин.

Не уверен ли Тэхён в себе? Совершенно точно нет! Но правнуку пока рановато об этом знать. Все любят сюрпризы, правда, не все сюрпризы — приятные.

— Я призрак, а он из плоти и крови, — прошептал Тэхён, опуская банку на землю. Мало ли. Ядерный малиновый гриб ему явно ни к чему. — Смекаешь?

— Тоже мне проблема, — фыркнул Чимин. — Смешиваешь три любопытные травки, и астральное тело становится физическим. Причём надолго.

— И ты знаешь, что это за травки? — не поверил своим ушам Тэхён. Его же сейчас разыгрывают, да?

— Естественно, я же травник, — с гордостью произнёс Чимин.

— Слушай, внучок, что ж мы как неродные, — соловьём запел Тэхён. И не просто запел, а ещё и максимально дружелюбную улыбку на лицо нацепил. — Ты садись. Вино будешь? Давай знакомиться ближе. Я вот что подумал, дом у нас большой, всем места хватит. Чего мы ругаемся?

— Даже перелеснику? — явно издеваясь, почувствовав своё превосходство, осведомился Чимин.

— Нет, — отрицательно ответил Тэхён. — Чонгук, а ну вали отсюда. Ты мне больше не интересен.

Всё, баста! Поиграли в дружбу — и довольно. Сейчас у него дела поважнее — великие, трепетные, как первый поцелуй на Ивана Купала под луной и в венке из лопуха. Он вновь может стать человеком! Пресвятой Перун, да если бы у него сейчас билось сердце, оно бы так бухнуло по рёбрам, что полки на чердаке зашатались бы, как старый табурет под его тестем! Вернуться в тело — ощутить вкус вина, а не этот скисший аромат плесени с винограда, которым пропахли все его прозрачные кости. И этого Перелесника... прогнать взашей! Как последнего таракана, так чтоб аж тапком звенело. Жить он хочет. Вновь дышать, смеяться, мёрзнуть и чесаться! И ради этого — пусть так! — он готов стать лучшим прадедом на свете. Даже с вареньем. Даже с зарядкой по утрам и историей про «вот в наше время...». Он справится!

— Вот падла, — явно опешил Чонгук. — Чимин, не вздумай давать ему эти травки. Он же, едва обретя тело, сразу по девкам побежит. И тогда быть беде! Он столько лет за ними в бане подглядывал, аппетит нагулял. Караул просто!

— Ты серьёзно подглядывал за женщинами в бане? — похлеще Перелесника опешил Чимин. — Не стыдно?

— За женщинами — нет, за девушками — да, — не стал оправдываться Тэхён. Да, ему не стыдно! — И вообще, что тут такого? Последние поколения и так погубили все традиции! Никакой отдушины. Вот помню в моей молодости на Ивана Купала такие оргии закатывали! Всё село трахалось в камышах. Девки сами охотно с члена на член скакали и гордились потом, если забеременеть удалось. Это же священное дитё! И не суть, что не ясно, кто отец. А сейчас что? Как те козы через костёр попрыгали, венки по воде пустили, чучело спалили — и всё! Не праздник, а унылое говно.

— Слышь, прадед, это же традиции древних славян, ты тут каким боком? — подвис Чимин. — О какой молодости ты говоришь?

— Ну, возможно, я чуть старше, чем ты думаешь, — проблеял Тэхён. — Всего на несколько столетий.

Может, от греха подальше солгать и наплести правнуку, что он этакий временно прикреплённый дух? Так сказать, по обмену. Мол, сначала он должен был быть в Скандинавии, но что-то пошло не так, и вот — он в Карпатах, в каменной хатке с приветом (пусть и не из Будапешта)! А про славян — ну так это... ещё до разделения языков было! Он же это... базовый прототип фольклора! Или это уже явный перегиб? Да, похоже на то.

— Охренеть, так ты реально ископаемое, — на придыхании выдал Чонгук, аж вилы из рук выпустив. — Даже не хочу знать, сколько тебе лет.

— И правильно! — повысил голос Тэхён. Сколько ему лет? Это совершенно секретная информация! — Я умер в двадцать три. Значит, мне всегда двадцать три. Логично же!

— Я не стану этого комментировать, — изрёк Чимин.

И правильно. Зачем?

— Умница, внучок, — просиял Тэхён, удовлетворённый ответом правнука. — Так что? Прогоним перелесника и по душам под винцо поговорим?

— Не до этого сейчас, — отмахнулся Чимин, мигом нахмурившись. — Ты знаешь, где Блуд найти?

— Юнги? — прищурился Тэхён. А этот тут каким боком? — На кой он тебе?

— Зуб у меня на него.

Зуб? Это какой? Коренной? Или тот, что мудрости?

— Оперативно ты, — потёр переносицу Тэхён. — Один раз из дома вышел и тут же врага себе завёл. Вот ей-Богу, Чонгук беду накликал со своим этим: «Чтоб на тебя Блуд напал»!

— Чего это сразу я? — встал в позу Чонгук. — Нашли крайнего!

— А кто ещё? Все факты на лицо!

— Щаз я тебе сделаю скандал, и будет тебе весело, — упёр руки в бока Чонгук. — Факты у него на лицо.

Ну вот опять двадцать пять... Без демонстрации характера, что, вообще никак?

— Так что? — явно начиная терять терпение, рыкнул Чимин. — Где этот ваш Юнги водится?

— В карстовой пещере, что на том конце леса, — показательно отвернувшись от перелесника, ответил Тэхён.

— Ориентиры какие-то рядом есть?

— Да, висячее болото, — немного подумав, произнёс Тэхён. — Эту пещеру ты ни с чем не перепутаешь, там стены покрыты молочно-белым прозрачным кальцитом и напоминают по форме причудливые сказочные каменные цветы. Красота неописуемая.

— Понял, — скорее себе, чем прадеду, кивнул Чимин. — Я пошёл.

— Ты надолго? — всполошился Тэхён. Какое пошёл? А травы? А человеческое тело?

— Нет, сломаю средний палец вашему Юнги, и сразу домой.

— Хорошо тогда, — неуверенно протянул Тэхён. Сломать палец Юнги? Ну, это дело благое. Пусть правнук идёт. Как говорится: с Богом! — Не задерживайся.

«Не задерживайся», — и это он ещё мягко сказал! Потому что теперь ему же как-то надо на месте усидеть, а это — почти невозможно. Всё внутри зудит, как будто его внутреннего комара в костюме человека зажали в банке с нетерпением. Ему ж до какого-то абсурдного лютого свербежа охота стать человеком! До скрежета в костях, до предынфарктного трепета в несуществующем сердце. Вкусить жизнь, как впервые вкусную сливу — с соком, что течёт по подбородку, и с косточкой, которую некуда девать, но и выбрасывать жалко. Так, ладно, перелесник ему в помощь! Поэтому:

— Чего встал? Мусор сам себя не разберёт.

— Ты же меня прогонял, — насупился перелесник, но вилы с земли всё же поднял.

— Я передумал.

— Ты прямо-таки истинный хозяин своего слова.

— Да, это так, — задумчиво кивнул Тэхён. — Наслаждайся моим обществом, пока можешь.

— Спасибо... что ли.

— Угу.

Потерпеть. Нужно просто немного потерпеть. Нужно просто... до чего же это сложно! Но он справится. Обязан справиться!