Наши сердца разобьются этой зимой

Голова раскалывалась. Лёгкие шлепки по щекам раздражали — я хотела оттолкнуть чужие холодные и липкие руки, но не было сил сопротивляться.

— Тилькина, приди в себя! — приказал суровый женский голос. — Дура, ты зачем на подоконник залезла? Мало тебе черепно-мозговой, решила добить голову окончательно?

Поморщившись, я с трудом подняла веки, чувствуя лёгкое головокружение и тошноту. Мрак перед глазами рассеялся, и я увидела потолок больничной палаты, украшенный следами потопа. Моргнула и перевела мутный взгляд на лицо Надежды, склонившейся надо мной. Медсестра усмехнулась.

— Что, так не хочешь от нас уезжать?

— Что случилось? — просипела я, пытаясь сесть. Меня накренило в сторону, и женщина подставила широкую ладонь под поясницу, придерживая.

Я лежала на полу у окна с приоткрытой форточкой. Проследив за моим взглядом, медсестра громко и раздражённо фыркнула.

— Ты, Тилькина, с подоконника шлёпнулась. Как тебе пришло в голову туда залезть? С твоими-то травмами.

— Я... просто... — Запнувшись, я сомкнула губы в молчаливом протесте.

Медсестра неодобрительно покачала головой и помогла мне встать. Усадив на кровать, она склонилась ближе и покачала пальцем перед лицом.

— Ещё одна такая выходка, и я привяжу тебя к кровати, поняла? — Я кивнула. — Вот и славно. Меня эти бравые парни в погонах уже заколебали, а тут ещё и пациенты чудят. Одна стол опрокинула, другая по окнам лазает. Весну чувствуете, что ли?

— Весну? — недоумённо переспросила я.

— Ага, — кивнула Надежда и указала себе за спину — на циферблат настенных часов. — Завтра последний день зимы. Не знала? А, ну да, — она усмехнулась своим мыслям, — календаря-то у тебя здесь нет. Ладно, лежи, я попозже подойду и принесу капельницу, прокапаем немного. Не нравится мне твой цвет лица.

— А разве лекарства не врачи назначают? — удивилась я, глядя, как медсестра поправляет халат и убирает мелкие кудряшки за уши.

— Верно, — улыбнулась женщина. — Но это обычные витамины. Давай, ложись. Если ещё раз увижу, что ты скачешь по комнате, Тилькина, говорю — привяжу к кровати. Не испытывай моё терпение.

Мне пришлось снова кивнуть, иначе эта женщина не ставила бы меня в покое. Удовлетворившись моей покорностью, она бесшумно вышла из палаты, а я резко выдохнула и сгорбилась. Сжав пальцами подол халата, я посмотрела в окно. Уже совсем стемнело, и стало казаться, что Цыган мне просто приснился.

Чтобы убедиться, что не сошла с ума, я, скинув тапочки, на цыпочках подошла к окну и оперлась руками на подоконник. Всё тот же дворик перед больницей, то же самое раскидистое голове дерево и яркий уличный фонарь, неприятно бьющий в глаза. Опустив взгляд ниже, я шумно выдохнула — на снегу виднелась дорожка из следов, ведущая сначала к стене под моим окном, а затем обратно, на выход. Цыган мне не почудился и не приснился. Он и правда приходил. Для того, чтобы добить меня.

Валера арестован за убийство Жёлтого.

Оттолкнувшись от подоконника, я вернулась к кровати, села на пружинистый матрас и зарылась пальцами во влажные волосы.

Быть такого не может, как в квартире Туркина оказался револьвер? Я же точно знаю, кому он принадлежит и кто из него стрелял. Страшная догадка поразила в самое сердце — это Вова его подставил. Почуял исходящую от Валеры угрозу и решил избавиться от него. Скорее всего, они поговорили, и Валера выложил всё, что знает о событиях на свалке за городом. А Суворов, поняв, что его загнали в угол, выбросил козырную карту. Что теперь делать? Я рассказала майору правду, но что можно сделать против улики?

Мысли били в голове набатом, затылок раскалывался от тупой боли, а руки дрожали от усталости. Откинув одеяло, я забралась на постель с ногами и укрылась до подбородка. Хотелось заснуть, а проснуться в тот день, когда весь кошмар закончится. Валера войдёт в палату со цветами и шоколадкой, а мир перестанет швырять в меня камни из катапульты. Я прошу так мало, но даже этого не получаю. В чём же тогда справедливость?

Рёбра отзывались болью на каждое движение, живот сводило от неприятного давления, но я всё равно перевернулась на бок и поджала колени к груди. Одеяло должно было меня согреть, но я ощущала смертельный холод. Будто уже никогда не смогу больше согреться.

Закрыв глаза, представила, что Валера лежит рядом — обнимает меня со спины, утыкается холодным носом в голую кожу над ключицей. Так он делал, когда оставался в моей комнате, нарушая все мыслимые и немыслимые запреты. Представила его руки, крепко сжимающие мои. На мгновение фантазия стала такой реальной, что я задремала.

Но звук приближающихся шагов выдернул меня из сладкого забвения, и я снова ощутила тот холод, осознав, что Валеры рядом нет.

Надежда вернулась в палату с небольшим пакетом раствора. На её лице красовалась дежурная улыбка, но глаза оставались встревоженными. Кивнув мне, она зафиксировала пакет на капельнице и велела:

— Давай руку.

Я не сопротивлялась и даже не поморщиться, когда жгут плотно затянулся на плече, а острая игла вошла в вену на сгибе локтя. Довольно прищёлкнув языком, медсестра поправила трубку, тянущуюся к моей руке.

— Надежда, можно вас попросить? — тихо спросила я, когда она уже собралась уйти.

— Смотря что или о чём, — ответила женщина, вытирая ладони о рабочую форму.

— Можете попросить одного из этих милиционеров, чтобы он позвал майора Байбакова? Мне нужно с ним поговорить.

Брови медсестры сошлись на переносице — кажется, она уже раздражалась от любого упоминания представителей закона. Помедлив, Надежда кивнула.

— Я передам, но ничего не обещаю. Сама знаешь, майоры — они люди занятые. Тем более, что в городе такая суматоха стоит.

— Вы говорите об аресте группировщиков?

— О них самых. Хорошо, конечно, что их схватили, но, чует моё сердце, добром это всё не кончится.

Я ничего не ответила на её последние слова; женщина ещё раз улыбнулась, совсем не искренне, и вышла в коридор, закрыв за собой дверь. Палата погрузилась в тревожную тишину, стихли даже звуки в коридоре. Я запрокинула голову, уставившись в потолок, и, сама того не заметив, заснула.

***

Выйдя из столовой после очередного невкусного обеда из пресной похлёбки и залежалого хлеба, я увидела идущих по коридору милиционеров и посторонилась, опустив голову. Было страшно на них смотреть — вдруг им хватит всего одного взгляда, чтобы узнать все мои секреты?

От мужчин в форме веяло холодом — они только зашли с улицы и двигались по направлению к лестнице, ведущей на третий этаж. Я вспомнила о том, что этажом выше в палате лежит Захаров, но тут же прогнала эту мысль от себя. Этот парень заботил меня в последнюю очередь. Милиционеры прошагали мимо, не обратив на меня никакого внимания и скрылись в двустворчатых дверях.

— Надежда, — позвала я медсестру, приблизившись к посту.

Женщина сидела на старом скрипучем стуле и писала что-то ручкой в большой амбарной книге. Услышав своё имя, она вскинула голову и вопросительно качнула подбородком.

— Что такое, Тилькина.

— Я уже лучше себя чувствую, когда меня выпишут?

Губы медсестры изогнулись в ехидной усмешке.

— Торопишься на волю? — Тяжело вздохнув, она захлопнула книгу, зажав между страницами ручку, и сложила руки на столе. — Тилькина, не торопи события. Твоя бабушка всё ещё в больнице, а она, насколько мне известно, твой единственный опекун. Не останешься здесь — поедешь в интернат временного содержания.

— Мне уже шестнадцать, — недовольно протянула я. — Могу сама о себе позаботиться.

Насмешливый взгляд медсестры скользнул по моему лицу.

— Ага, я заметила. Но больнице проблемы не нужны. К тому же, — она придвинулась ближе, подперев кулаком подбородок, — задержать тебя здесь — приказ следователя.

— Майора Байбакова? — встрепенулась я. — Вы с ним говорили? Он приходил?

— Так-так, — вскинула женщина руки, — не тараторь. Нет, не видела, и не приходил. Но я передала твою просьбу.

— Спасибо, — с разочарованием в голосе поблагодарила я и, оттолкнувшись руками от стойки, побрела в свою палату.

По коридору шагали посетители, но никто из них не пришёл ко мне. Я снова была одна. Всё утро прошло в тревожном безделье — я торчала у окна, в надежде увидеть там хоть одно знакомое лицо. Хотя бы Цыгана. Но он так и не объявился. Никто не объявился.

Я не знала, кого именно, кроме Валеры, арестовали во время облавы на Ворошиловских. Что за закон подлости, что Универсамовские именно в этот момент тоже были там? И этот револьвер...

После ночи, полной тревожных сновидений, я попыталась рассуждать здраво, но выходило туго. Все мои мысли раз за разом возвращались к одному единственному — к Валере. Я тосковала без него, тело словно переламывалось от мысли, что его не будет рядом. Если он сядет в тюрьму — это будет конец. Оттуда не возвращаются. Человек, переступивший порог колонии, навсегда теряет того, кем был раньше.

Майор всё не появлялся. Возможно, милиционеры даже не сочли нужным передать ему мою просьбу. А может, он получил желаемое и больше не пойдёт со мной на контакт. Я чувствовала себя использованной и злилась до слёз. А беспомощность и вовсе перекручивала кишки в тугой узел. Сидя в своей палате, я была абсолютно бесполезной. Впрочем, окажись я дома, тоже не знала бы, что делать. Что такое маленький человек против огромной системы, пожирающей людей?

Приблизившись к окну, я вновь увидела уже ставшую привычной картину. Снег, люди, снег. Надежда напомнила, что сегодня последний день зимы, но погода говорила об обратном. Зима и холод словно бы навечно поселились в этом городе, а вновь поваливший с неба снег доказывал это. Природа словно вознамерилась похоронить нас под толщей снега и льда.

За моей спиной раздался скрип открывающейся двери, и я с тоской вздохнула — снова уколы и таблетки. На моих полупопиях уже живого места нет, а витамины, которые колят дважды в сутки, настолько болезненные, что я каждый раз сжимаю зубами уголок подушки, только бы не заныть.

— Планируешь побег?

Насмешливый мужской голос прозвучал в тишине палаты так резко и громко, что я едва не упала, отпрыгнув от окна. Майор Байбаков стоял в дверях и смотрел на меня, пока я пыталась справиться с испугом, охватившим всё тело от кончиков пальцев до самой макушки.

— Сказали, ты хотела со мной поговорить, — спокойным голосом сказал он, когда я подошла к кровати и схватилась за металлическое изножье, как за костыль. — Я пришёл. Но кое-кто тоже очень хотел с тобой увидеться.

Мужчина посторонился, и в палату вошёл Марат. Моя душа возликовала, а на глазах выступили слёзы радости. Никогда не думала, что буду так рада видеть Суворова. Я быстрым шагом преодолела расстояние и упала в раскинутые руки друга, обнимая его за шею. Марат покачнулся, но устоял на ногах, заключая меня в крепкие объятия.

— Я так рада, что ты пришёл! — просипела я, утыкаясь лбом в шарф, висевший на шее парня. — У меня столько вопросов!

— У вас десять минут, — предупредил майор, указывая на циферблат настенных часов. — Я и так уже нарушил собственный приказ. Суворов, — Марат обернулся к нему, по-прежнему не выпуская меня, — десять и ни минутой больше.

— Я понял, — зло ответил парень, и мужчина скрылся в коридоре, прикрыв за собой дверь.

— Паршиво выглядишь, Тиль, — без тени улыбки сказал Марат, отстраняясь. — Прям хреново.

От возмущения моё лицо вспыхнуло, и я толкнула парня в грудь.

— Себя-то давно в зеркале видел?

Лицо Марата выглядело ничуть не лучше моего. Под глазом фингал, нос и щёки в ссадинах, левая бровь разбита, кожица на губах лопнула и покрылась корочкой, которую Суворов тут же сгрыз.

— Потрепали малёк, — буркнул Марат и усадил меня на кровать, а сам сел на соседнюю, упираясь локтями в колени.

— Кто? — сглотнув, я выдала самое очевидное предположение. — Ворошиловские?

— Не угадала, подумай ещё, — вдруг как-то нехорошо ухмыльнулся друг и отвёл глаза.

— Марат, — я возмущённо всплеснула руками. — Мы что, в угадайку играем? Ответь же, наконец!

После секундного молчания Марат меня огорошил, выбив почву из-под ног одним только словом:

— Турбо.

Я глупо заморгала, уставившись на парня.

— Ты так пошутил? За что Валера мог так тебя избить?

Марат вцепился зубами в губы, но тут же, поморщившись, зашипел от боли. По его подбородку потекла тонкая струйка крови. Смахнув её рукавом кофты, он шире расставил ноги и подался вперёд.

— Отшили меня, Тилькина. Вот, за что.

— Как отшили? — до меня слишком медленно доходил смысл сказанного. — За что? Почему?

— Потому что Турбо убил Айгуль.

Мне по лицу словно прилетела ещё одна оплеуха. Отшатнувшись, я едва не упала с кровати и вцепилась в металлический поручень изножья.

— Что ты такое говоришь? — Мой голос сорвался от возмущения. Я порывалась вскочить на ноги и дать Марату затрещину. — Айгуль выпрыгнула из окна! Майор мне так сказал!

— Мхм, — с деланным равнодушием кивнул Суворов. — Выпрыгнула. По чей милости?

Я открывала и закрывала рот, не понимая, что выпалить первым: что Марат дурак или что Валера в этом не виноват.

— Не Валера распустил тот слух. Хочешь на ком-то сорваться? Берись за Мэри. Это она ходила по дворцу культуры и каждому в уши заливала эту бредятину.

Челюсть Марата сжалась с такой силой, что под кожей заходили желваки. Он смотрел на меня сурово и без тени привычной насмешки. Наверное, я ещё никогда в жизни не видела друга столь собранным, серьёзным и... сломленным. Он прятал боль, но серые белки глаз выдавали его, как и покрасневшая кожа век. Марат плакал, хоть пацаны и не льют слёзы.

— Ты просто влюблённая дура, Тилькина, — со злостью выпалил Суворов, подскакивая на ноги. — Тебе что угодно скажи, хоть все доказательства приведи, а ты всё равно будешь слышать и слушать только его. А я-то думал, ты умнее. — Проведя пятернёй по коротко стриженным волосам, он прикрыл глаза и уже тише сказал: — Зря я пришёл. Ты на его стороне, а не на моей.

— Так нечестно! — закричала я, тоже подскакивая с кровати. — Ты хочешь, чтобы я выбрала — ты или он! Нельзя, нельзя заставлять выбирать между другом и любимым человеком!

— Он убил Айгуль, — процедил Марат, глядя на меня исподлобья. — Она мертва из-за него.

— Нет! — взорвалась я, окончательно теряя рассудок. Схватив подушку, я швырнула её в парня, но он успел отбить, вскинув руку. — Хочешь найти виноватых? Тогда копай в прошлое, Марат! Чья была идея открыть видеосалон? Вовы! Кто оставил Айгуль в тот вечер в салоне? Ты! Кто изнасиловал Айгуль? Колик! — Я сильно ударила ногой по полу — тапок слетел, а пятку пронзила тупая боль, стремительно прокатившаяся вверх по бедру. — Ты сваливаешь всю вину на Валеру, хотя виноваты все! И Жёлтый, в том числе, потому что оставил её в кафе наедине с этим уродом!

Грудь Марата сильно вздымалась — он смотрел на меня так, словно готов броситься с кулаками. А я бы ответила. Мы смотрели друг на друга раненными волками, боялись сделать первый шаг, но и отступать не хотели.

— Это же ты подбросил Валере револьвер брата, не так ли? — прошептала я, внезапно поражённая догадкой.

Ярость Марата ощущалась кожей — от неё воздух в палате стал густым и наэлектризованным. Словно над нашими головами вот-вот разразится гроза и ударит молнией.

Парень избегал смотреть мне в глаза, но я всё поняла по одной единственной промелькнувшей на его лице эмоции — вины. Внутри всё упало. Ноги перестали держать, и я медленно опустилась на кровать, с трудом сгибая деревянные колени.

— За что? — просипела я, не сдерживая наворачивающиеся слёзы. — За что ты так?

— Менты на хвост Вовы присели, — после недолгого тягостного молчания сказал Марат и тоже плюхнулся на соседнюю койку. Силы покинули разом нас двоих.

За последнее время и так произошло слишком много всего, а сражение с другом высосала последнее. Слёзы покатились по щекам, и я накрыла опухшие глаза ладонями, качая головой.

— Что же ты наделал...

— Я должен был, — словно оправдываясь, глухо сказал Марат. — Везде ориентировки эти сраные висят. Брат в Абхазию хочет уехать. Сбежать.

Говорил он предусмотрительно тихо, и мы одновременно посмотрели на дверь. Хоть та была и закрыта, но я уверена, что Байбаков стоит за ней и подслушивает.

— И Турбо воду начал мутить, — продолжил Марат шелестящим шёпотом. — Ему всё же стуканули, что Вова на коленях перед Домбытовскими извинялся. Сказал, если тот сам не уйдёт, об этом вся улица узнает. Говнюк, «шанс» он, видите ли, дал. Знать бы, какая гнида слила...

Я прикусила кончик языка, тяжело втягивая носом воздух. Гнида, вот кто я. Гни-да.

— А чем ты лучше? — спросила я, уставившись в окно. — Твой брат человека убил, его жена вдовой осталась. Родители сына потеряли. Если ты по понятиям и за справедливость, то это Вова должен был за всё ответить, а не Валера. Пусть ты и злишься на него, но месть не должна застилать глаза.

— А я не понимаю, — зло процедил Марат, — почему ты говоришь так, будто Вован для тебя чужой человек? Неужели Турбо тебе дороже, чем он? Или я...

Последние слова Суворов произнёс с такой обидой в голосе, что я вздрогнула, как от пощёчины и взглянула на него. В его глазах застыли злые слёзы — слёзы моего предательства. И это он не знает, что я и в самом деле предала их семью. Они мне этого никогда не простят.

— Ты что, не понимаешь? — Я громко всхлипнула и накрыла губы холодными мокрыми пальцами. Пот страха и ужаса стекал по спине ручьями. — Я люблю его. Люблю. Подставив его ради брата, ты лишил меня любимого человека.

Поджав губы, Марат выпрямился, расправляя плечи. Словно отгораживался от меня. Его лицо закрылось непроницаемой маской, и он медленно произнёс, чеканя каждое слово:

— Значит, всё справедливо: Турбо забрал у меня Айгуль, и теперь он никогда не будет с тобой.

Мороз пробрал до самых костей. Кровь отлила от лица, а сердце глухо забилось, и каждый его удар становился всё тише и тише. Я медленно поднялась на ноги, утёрла слёзы и указала рукой на дверь.

— Убирайся.

— Что? — Вскинув брови, Марат тоже встал. Нас разделяли полметра, но на самом деле мы были слишком далеко друг от друга. По разные баррикады.

И, наверное, я даже не могла винить парня за сказанные слова. Он защищал свою правду, а я свою. И оба не могли предать того, кого любим. Каждый из нас заведомо проиграл.

— Я сказала, чтобы ты ушёл, — повторила я, стараясь вконец не разрыдаться.

Я так хотела увидеть хоть кого-то из ребят, и теперь мне приходилось выгонять друга, потому что, хоть и понимаю его, но не могу слушать оскорбления в сторону Валеры.

Суворов отступил, и пропасть между нами стала непреодолимой. Я смотрела на его побитое осунувшееся лицо через мутную пелену перед глазами. И не могла больше произнести ни слова.

— Он сядет, Рита, — тихо сказал Марат и провёл ладонью под носом. — Не будь дурой и освободись от этого. Ничего хорошего вас с ним не ждёт. Будешь ходить на зону с передачками?

— Марат, — бесцветным голосом выдавила я, — ты плохо слышишь?

— А ты, видимо, оглохла и ослепла ещё давно. — Губы парня скривились в ехидной усмешке, за которой он прятал тоску и боль. Их выдавали глаза, в которых погас последний луч солнца.

Должно быть мои были такими же. В нас не осталось ничего от тех детей, которыми мы когда-то были.

— Я пойду, — на выдохе сказал Суворов, отступая к двери. Его руки безвольно качались вдоль тела, а ещё десять минут назад они обнимали меня, потому что он был рад видеть.

— Мы ещё увидимся? — спросила я, уставившись в окно, за которым снег медленно оседал на землю. Я не надеялась на положительный ответ, но не могла не спросить.

Скрипнула дверь, но шагов не было слышно. Зато я услышала тихое шмыганье и шорох одежды.

— Конечно увидимся, Тилькина. Мы на одной улице живём.

— Вы закончили? — Голос майора прошёлся наждачкой по моей коже, и я невольно поёжилась. До чего же неприятный человек. И голос у него соответствующий. — Марат, ступай домой. Не надо шляться в такое время по улицам.

— Ага, — раздражённо буркнул Суворов, — как скажете.

Услышав удаляющиеся шаги, я обернулась и пожалела, что сказала Марату уйти. Тоска волной накрыла с головой, и напоминание о том, что Суворов подставил Туркина, никак не помогало взять себя в руки.

Фигура майора застыла на пороге. Он внимательно на меня смотрел сквозь стёкла очков. Словно пытался что-то понять по тому, как я выгляжу. Мои плечи тянуло вниз, и я даже не пыталась выпрямиться — сил не осталось. Желания тоже.

— Итак, — мужчина вошёл в палату и закрыл за собой дверь, — о чём ты так хотела со мной поговорить, что медсестра вытрепала все нервы моим ребятам?

— Вы арестовали Универсамовских.

Я шагнула к окну, когда майор пересёк палату и опустил портфель на пустующую койку, садясь рядом. Мне нужна была дистанция, чтобы сохранять холодный рассудок.

— И не только их, — кивнув, мужчина поправил очки на переносице и открыл портфель, чтобы вынуть какие-то бумаги. Разложив их на коленях, он принялся чиркать в них ручкой, не обращая внимания. Я будто снова оказалась в его кабинете, причём без приглашения. — Так каков предмет разговора?

— Будто вы не догадываетесь, — зло выпалила я, скрестив руки на груди.

— Полагаю, дело в Туркине?

Надо же, какой понятливый. Только издевается надо мной, будто не видит, в каком я состоянии. Или же специально это делает. Чтобы я рассыпалась на части, и он смог снова поковыряться в моей голове, чтобы найти ещё какую-то информацию, необходимую для расследования.

— Вы же знаете, что Валера не убивал Вадима!

Майор тяжело вздохнул и снял очки. Вскинув на меня глаза, он медленно покачал головой.

— Тилькина, в отличие от Суворова, я не идиот. Туркин арестован по делу, но не за убийство Желтухина. Он убил другого человека.

— Что за бред? — вскинулась я и уронила руки вдоль тела. — Никого Валера не убивал, не надо мне лгать!

Взгляд майора вновь обратился к бумагам, лежащим у него на коленях и на кровати рядом.

— Ты же знаешь, кто такой Никита Кащев?

Нахмурившись, я уставилась на мужчину непонимающим взглядом. Куда он клонит?

— Впервые слышу.

— Ну да, — Байбаков усмехнулся, — тебе он известен по кличке Кащей.

От упоминания ненавистного бывшего авторитета Универсама моя щека нервно дёрнулась. Тело заныло от волны отвращения, прокатившегося с головы до пят. Словно ледяной водой облили.

— Ну, знала такого, и что дальше?

— Во-от, — с усмешкой протянул майор, — ключевое слово «знала». В прошедшем времени.

— На что вы намекаете? — Я вскинула подбородок. — Его отшили из группировки, поэтому я его давно не видела. Почему вы сейчас про него заговорили и причём здесь арест Валеры?

— Да при том, Тилькина. — Отложив бумаги в сторону, мужчина поднялся и подошёл ближе. Мне отступать было некуда, поэтому я вжалась поясницей в подоконник. — Никита Кащев или, если тебе удобнее, Кащей несколько дней назад был найден мёртвым в подвале одного жилого дома.

Перед глазами замелькали чёрные мушки. Я пыталась сконцентрироваться на лице майора, но тщетно — оно расплывалось, а пол предательски качался под ногами. С трудом сглотнув, я сорвавшимся голосом спросила:

— И что?

— И то. Во время оперативно-розыскных мероприятий было установлено, что Туркина Валерия Григорьевича видели в этом районе. Более того, его видели заходящим в тот самый подвал. Также у нас есть свидетель, который подтвердил, что Туркин похитил Кащева в целях мести за личный конфликт. А конкретно, — его брови сошлись на переносице, а глаза сузились, пристально глядя на меня, — за нападение на Тилькину Маргариту Вячеславовну. То есть, тебя.

Я боялась даже пошевелиться, а пуль набатом гремел в висках. Нужно было вздохнуть, расправить плечи, но я не могла — только сильнее сгорбилась и потеряла последние запасы воздуха в лёгких. Мне требовался хлёсткий порыв ветра по лицу, но конечности сковало ужасом, и я не могла даже повернуться к окну, чтобы открыть его.

— Валера этого не делал.

Слова сорвались с губ легко. Я действительно верила в то, что говорю, — и никакие слова майора не убедят меня в обратном. Валера не убийца, хоть и говорил о том, что сделает с теми, кто обидит меня. Угрозы не соразмерны действиям, а слова — не доказательства.

— Хочешь сказать, — брови мужчины насмешливо взметнулись ко лбу, — никакого конфликта не было? Разве Кащев не напал на тебя и моего племянника? Рома врёт, и такого не было?

В тишине палаты раздался противный скрежет — я не сразу поняла, что это скрипели мои зубы. Настолько сильно я их сжала.

Опять этот Захаров. Везде он. Куда ни плюнь, везде его очкастая морда покажется.

Втянув воздух приоткрытыми губами, я вскинула подбородок, чтобы без страха посмотреть майору в глаза.

— Такой конфликт был. И, если рассуждать так, как вы, то у Ромы тоже есть причины мстить Кащею. Ему же плечо вывихнули.

Тихий смешок. Тонкие губы майора скривились в усмешке, будто он услышал очень плохой анекдот, который, тем не менее, смог его развеселить.

— Тилькина, у моего племянника нет таких возможностей, как у твоего бандита. Он обычный школьник.

Настала моя очередь насмешливо вскинуть брови. Я улыбнулась, но эта улыбка не имела ничего общего с радостью.

— Тогда как этот «обычный школьник» смог довести девочку до самоубийства?

На лице майора промелькнула растерянность. Впервые за весь разговор он выдал настоящую эмоцию, и маска сурового милиционера треснула под натиском моих слов. Он не ожидал, что я могу знать о той истории. Что кто-то мог об этом знать.

— Кто тебе такое сказал?

— Птичка напела, — солгала я, не собираясь рассказывать, как вломилась посреди ночи в участок в компании Зимы. — И я достаточно узнала вашего племянника, чтобы понять — он способен на зло. Хоть и выглядит безобидным школьником.

На лицо майора легла мрачная тень, и я вновь ощутила неприятный колющий холодок, пробежавший по спине. Я не чувствовала себя в безопасности рядом с этим человеком, и элементарный инстинкт выживания кричал о том, чтобы я держалась от него подальше.

— Вот только мой племянник не способен воткнуть огрызок от консервной банки в шею человека.

Каждое слово — словно пуля в автоматной очереди. Мои глаза расширились, кровь отлила от лица, кончики пальцев онемели и перестали чувствовать шершавую поверхность подоконника, за которую я цеплялась.

— В... шею?

Язык стал походить на кусок сала во рту — я едва могла им шевелить.

— Именно, — кивнул майор, и в его тёмных глазах отразился опасный блеск. — Кащева нашли в подвале уже холодным в луже собственно крови. Туркин держал его там несколько дней без еды и воды, а потом пришёл и добил.

Мозг превратился в кисель, а тело словно провалилось в зябкую трясину. Я пыталась выбраться из неё, но она засасывала только сильнее, стремительно добираясь до шеи. Во рут пересохло, а ладони стали мокрыми и холодными, как у лягушки.

— Этого не может быть... — Я в отчаянии затрясла головой, будто это могло помочь вытрясти из памяти услышанное. — Валера не убивал Кащея, я точно это знаю. Он не способен на это.

Тяжело вздохнув, Байбаков расправил полы шинели и опустился на металлическое изголовье кровати, скрестив на коленях пальцы в замок.

— Подчас те, кому мы больше всего доверяем и кого, как нам кажется, знаем, могут приподними неожиданности. Твоя подруга, Диляра Зубровина, убила человека. Задушила подушкой. Могла ли ты когда-то подумать, что она способна решиться на такое? — Не дожидаясь моего ответа, майор покачал головой. — Конечно же нет. А от её рук погиб один человек, хоть мне его совсем и не жаль. Не стоит обманывать себя, Рита. Те, кто нам ближе всего, лучше остальных скрывают свои истинные чувства и намерения. А мы им верим, потому что не хотим признавать, что позволили монстрам проникнуть в нашу жизнь. — Его палец взметнулся вверх и указал на меня. — Так случилось и с тобой — ты впустила Туркина в свою жизнь, и посмотри, во что она превратилась.

— Не Валера меня избил, — прошипела я, сдерживая подкатившие к глазам слёзы. — Не он убил моего брата. И он не убивал Кащея. Его подставили — точно так же, как Марат подбросил револьвер Вовы в квартиру Туркиных.

Майор отмахнулся от моих слов, как от назойливых мух.

— Про револьвер и говорить нечего. Там отпечатки пальцев только Владимира и самого Марата. Нужно быть идиотом или малолетним идиотом, чтобы решить, что такая подстава прокатит. Но именно это и помогло нам в итоге накрыть сразу две группировки. Однако с Кащевым всё иначе. На двери того подвала есть отпечатки Туркина — его пальчики остались в нашей базе, когда он с товарищем ограбили табачный ларёк и попались. — Майор вскинул руки, загибая пальцы. — Состав преступления есть, мотив у подозреваемого есть, улики и свидетели тоже есть. Дело раскрыто, Тилькина, и только ты не можешь раскрыть глаза. Хотя, понимаю, это сейчас трудно, тебе же их подбили.

— Хватит, — пресекла я его едкую насмешку. Голос дрожал, но говорила я твёрдо. — Вам кажется, что вы самый умный, можете меня учить и поучать, но придержите свою хватку для племянника, пока он ещё кого к смерти не подтолкнул.

Резко подавшись вперёд, майор грубо сгрёб меня за запястье, и я тихо вскрикнула от неожиданности. Холодные, почти ледяные пальцы впились в кожу и больно стиснули руку, поднимая её выше. Склонившись к моему лицу, мужчина прошипел:

— Ещё раз заикнёшься об этом...

— И что будет? — выпалила я ему в лицо, чувствуя, как от злости краснеют щёки под синяками. — Посадите? Так не за что.

Мы буравили друг друга тяжёлыми взглядами, и от силы его хвата моё запястье немело, а рука горела. Но я не собиралась ни плакать от боли, ни умолять отпустить. Пусть даже мне руку сломает, а я от своего не отступлю. Ни за что не приму ложь о том, что Валера убил Кащея.

Майор сдался первым. Он отступил и отбросил мою руку. Кровь прилила к запястью, и я прижалась поясницей ко подоконнику, растирая покрывшуюся холодными мурашками кожу. Подхватив бумаги, мужчина сунул документы в портфель и взвизгнул молнией. Я смотрела тяжёлым взглядом ему в спину.

— Почему вы запретили звонки из больницы?

Тишина в палате стояла угнетающая, поэтому звук моего голоса заставил Байбакова вздрогнуть, бросая на меня взгляд через плечо.

— Меры предосторожности. В городе сейчас неспокойно.

— Это я уже слышала. К чему эти меры? Вы и так наставили в больнице часовых, этого мало? Да и зачем? Вы же сами сказали, что арестовали Универсам и Ворошиловских.

— Арестовал, — медленно кивнул мужчина, одёргивая рукава шинели. — Но не всех. Мало ли, кто сюда сунется: Универсамовские, чтобы украсть тебя, Ворошиловские, чтобы добить.

Поджав губы, я наблюдала за нервными движениями Байбакова. Он старался сохранять внешнее спокойствие, но я видела, как суетливо дёргаются его пальцы. Подхватив портфель, он обернулся ко мне и нацепил на нос очки. Стёкла блеснули, отражая свет, и губы майора скривились в подобии улыбки.

— Твоя мать спросила, когда она может прийти, навестить тебя.

Резкая смена темы сбила меня с толку. Я провела пальцами по растрёпанным волосам, пытаясь собраться с мыслями. Ведь о Розе я думала в самую последнюю очередь.

— Ну, пусть завтра приходит.

— Правильное решение, — оскал майора стал шире. Придвинув очки ближе к глазам, он откланялся: — Мне пора идти, оформлять твоих дружков.

Я проводила его удаляющуюся фигуру тяжёлым взглядом. Дверь тихо затворилась, шаги стихли. Майор ушёл, но давящая могильная плита никуда не делась. Подогнув свинцовые ноги, я медленно сползла на пол и обняла колени, уткнувшись в них подбородком. Глаза сами собой закрылись, а мрачная тишина обрушилась сверху.

***

Должно быть, я просидела под окном несколько часов. В одной позе и без движения. Моё тело превратилось в холодный мрамор, кровь остыла и перестала циркулировать, а сердце притаилось под рёбрами, издавая едва слышный размеренный стук. Руки не поднимались, ноги не разгибались, голова весила целую тонну. Стоило подняться и лечь на кровать, согреться и поспать, но я не могла. Не было ни сил, ни желания.

Я так хотела увидеть Валеру, снова его обнять, что без него не видела смысла двигаться с места. Лучше превращусь в статую. Холодную и безжизненную. Потому что именно так я себя и ощущала.

В палате было тихо. Как и во всей больнице. Я не слышала ни привычных шагов по коридору, ни голосов медсестёр, и возню других пациентов за стеной. Жизнь вокруг будто вымерла под стать мне. С улицы тоже не доносилось ни звука. Единственное, что я слышала — мерное тиканье настенных часов. Или мне только казалось, что я их слышу. Как быстро двигалась секундная стрелка, как минуты текли друг за другом, как часовая стрелка с грохотом сдвигалась наверх, отнимая ещё один час из моей уже бессмысленной жизни.

Над головой раздался тихий стук. Я сперва не обратила на него внимание — померещилось, — но, когда звук повторился, моя голова с трудом приподнялась, громко щёлкнув позвонками на шее. Я вздрогнула и схватилась за затылок, простреленный резкой боли, но она тут же стихла. Мои глаза поднялись к окну, но с пола ничего не было видно.

Ещё один удар, на этот раз по окну.

Сердце в груди глупой птичкой встрепенулось, расправив крохотные крылышки. От надежды. Но спустя мгновение спина покрылась липким потом страха — под окном мог быть кто угодно. Кто-то, кто желает мне зла.

Поднялась я не с первой попытки, почти вслепую шаря по полу взмокшими от волнения ладонями. Уже стемнело — я с трудом различала стрелки на часах. Половина двенадцатого. Ещё немного, и наступит весна. Может, хоть она принесёт что-нибудь хорошее? Что-то, похожее на надежду.

Вцепившись пальцами в подоконник, я с трудом разогнула сгорбленную спину, и тело отозвалось неистовым сопротивлением. Кровь бурным потоком хлынула к задеревеневшим ногам, и в щиколотки вонзилась тысяча невидимых игл. Снаружи было светлее, чем в палате — всё из-за свежевыпавшего снега. Я осторожно подтянулась на руках, чтобы посмотреть вниз, но никого не увидела. Только одинокую цепочку следов на белой простыне. Нахмурившись, я подтянулась сильнее, закинула колено на подоконник и забралась с ногами.

Деревянные пальцы с трудом повернули защёлку, распахивая форточку, и в лицо мне ударил свежий порыв зимнего воздуха. Набрав его полный рот, я судорожно сглотнула пересохшим горлом.

— Рита! — раздался тихий шёпот откуда-то снизу.

Я вытянулась на цыпочках и увидела... Валеру. Он стоял под окном палаты, держа в руках ком снега, и смотрел наверх. Мозг отказывался верить глазам, а сердце болезненно сжалось в груди перед тем, как сделать сумасшедший кувырок. От радости и облегчения я едва не потеряла сознание.

— Валера! — громко зашептала я, высунув наружу руку. — Я здесь!

— Открой окно, чтобы я мог залезть!

Мой взгляд скользнул по деревянной раме, забитой ватой.

— Не могу, оно заклеено!

— Так отдери! — скомандовал Туркин.

У меня было столько вопросов, но все они застряли в горле. Сперва я обниму этого парня, крепко-крепко, а потом уже обо всём спрошу. Обломки ногтей зацарапали по окну, отдирая вату вместе со скотчем и бросая на пол. Меня не волновало, как я объясню это медсёстрам и врачу — самое главное, впустить Валеру.

Окно поддалось с трудом — дёрнув ручку на себя, я едва не рухнула на пол, но сумела удержаться, повиснув на раме. Створка распахнулась, и я впечаталась спиной в стену. Окинув, я на дрожащих ногах опустилась на четверинки. Валера всё ещё стоял под окном и ждал.

— Готово, — хрипло выдохнула я, чувствуя, как от усталости трясутся руки и губы.

— Отойди от окна.

Я послушно сползла с подоконника на пол, проигнорировав валяющиеся тапки, и отошла к кровати. Снаружи послышался скрежет водосточной трубы и глухой удар о стену. Секунда, две, три, и вот в открытом окне показалась голова парня. Он вцепился в край подоконника, пытаясь подтянуться, но, кажется, он оставил все силы, карабкаясь по стене на второй этаж. Я бросилась к нему и схватила за рукав куртки, помогая забраться в палату.

Тяжело выдохнув, Валера рухнул животом на подоконник и втянул следом ноги. От холода моя кожа покрылась крупными мурашками, и я поёжилась, обнимая себя за плечи. Спрыгнув на пол, Валера притворил за собой створку и повернулся ко мне. Я расплакалась. Слёзы градом потекли по лицу, а ноги сами понесли меня вперёд. Наплевав на рёбра, я врезалась в парня и крепко обняла его за талию, уткнувшись сломанным носом ему в грудь.

— Валерочка, ты пришёл!

— Тише, Рита, — прошептал на ухо парень, накрывая меня своими большими и сильными руками. — Никто не должен узнать, что я тут. У нас мало времени.

Я почти не слышала, что он говорит — запыхавшийся голос достигал моего слуха как сквозь толщу воды. Я обнимала любимого человека и лила слёзы ему на грудь, а мои руки судорожно бегали по его спине, стремясь обхватить его полностью. Схватить и никуда больше от себя не отпускать.

— Малыш, — нежный шёпот ласкал уши горячим дыханием, и я сильнее прижалась к парню, — я тоже по тебе пиздец как скучал. Но надо идти.

В затылке щёлкнула тревожная кнопка, и я медленно отстранилась, роняя руки вдоль тела.

— И-идти? — заикаясь, переспросила я. — К-куда идти?

— Рита, — Валера бережно обхватил моё лицо обеими руками и пригнулся ниже, чтобы коротко поцеловать, — нам с тобой надо валить из города.

Сознание, покинувшее мою голову с приходом Валеры, стало медленно возвращаться на место. Я в ужасе прошептала:

— Ты что, сбежал из тюрьмы?

Губы парня скривились в болезненной усмешке.

— Ну, туда я ещё не успел попасть. Но если останусь, точно узнаю, какого там.

— Я н-не п-понимаю, — мой голос задрожал, и я затряслась всем телом, не в силах собрать хаотично разбегающиеся мысли воедино. — Майор сказал, что тебя арестовали...

— Так и было, — кивнул Валера. — Марат, сука, меня подставил, чтобы его брательник смог сбежать. Пацаны помогли вырубить двоих ментов, и я сбежал.

— Зачем?!

Я сама не ожидала, что взвизгну, поражённая глупостью подобного поступка, но Валера вовремя накрыл мои губы ладонью.

— Тише, Рита, в больнице дохера ментов. Если не хочешь, чтобы они меня повязали прямо здесь, не ори.

Дотронувшись влажными пальцами до запястья, я отвела ладонь парня от своего лица.

— Тебя обвиняют в убийстве Кащея. Почему?

Ноздри парня широко раздулись от резко вспыхнувшей злости. Глаза опасно прищурились.

— Это всё Морж. Он должен был просто приглядеть за Кащеем, а он его прирезал, я хрен знает, зачем. Хотел съебаться из города, а его схватили за жопу. Вот он и свалил всё на меня. Мол, я грохнул бывшего авторитета, а он увидел трупак и от страха хотел удрать, чтобы его, как свидетеля, не убрал. Уёбок. — Последнее слово Валера практически выплюнул и с силой скрипнул зубами.

Окажись этот самый Морж прямо сейчас перед ним, Валера бы раздавил ему голову голыми руками.

От услышанного голова закружилась с новой силой. Отступив на несколько шагов, я схватилась за лицо, пытаясь остудить его жар. На лбу выступили бисеринки пота. Валера остался стоять, напряжённо наблюдая за мной, а я не знала, что ему сказать. Впервые оказалась в подобной ситуации и выхода никакого не видела.

Вцепившись зубами в нижнюю губу, я вскинула на парня глаза и тихо спросила:

— Что будем делать?

— Я же сказал, — также тихо ответил Валера. — Надо валить. Из города. Я не собираюсь сидеть за убийство, которого не делал.

— Зачем ты вообще похитил Кащея?

— Ну, — Валера жевал щёку, не глядя на меня, — формально: не я его похитил.

— Но по твоей указке.

И в ответ тишина. Не знаю, почему Валера молчал — стыдился смотреть мне в глаза или злился за то, что я сказала. Тяжело вздохнув, он опустился на кровать и сцепил пальцы в замок.

— Рита, мне нельзя ни в тюрягу, ни оставаться здесь. Город маленький, меня каждая собака знает. — Наконец, он поднял на меня свои зелёные глаза, обрамлённые густыми ресницами. — Давай уедем.

— Но моя бабушка... — пролепетала я, чувствуя, как в носу опять и в который раз защипало от подступающих слёз. — Я не могу её бросить, не сейчас.

— Она всё ещё в реанимации? — Я медленно кивнула. — Тогда ты ничем сейчас не можешь помочь. О ней позаботятся врачи. А когда мы найдём безопасное место, то сможешь позвонить и узнать о её состоянии.

— Но я не могу вот так всё бросить! — всплеснула я руками, находясь в шаге от того, чтобы впасть в истерику. Всё разом навалилось, и я не знала, сколько ещё смогу держаться, чтобы не тронуться умом.

А может я уже сошла с ума?

— Ещё недавно ты была готова пойти на это. — Валера поднялся, и пружины кровати жалобно всхлипнули. А затем и я. Приблизившись, он оторвал мои руки от лица и прижал к своей груди. — Скажи честно, кроме бабушки, разве в этом городе осталось хоть что-то, что тебе важно? Оглянись, Рита.

Я машинально повиновалась, но вокруг была только палата, погружённая в ночной полумрак. Над ухом прозвучал тихий смешок, и я вздрогнула, чувствуя, как заалели щёки. Дура.

— Ну не буквально же, малыш. Так что, осталось?

— Но как же твои парни? — затараторила я громким шёпотом, загибая пальцы. — Зима, Лампа, Вова, Марат...

— При мне, — лицо Валеры скривилось, будто от зубной боли, — больше никогда не упоминай имя этого предателя. Адидас-младший подставил меня. Видимо, я очень плохо разбираюсь в людях.

Во мне вспыхнула потребность защитить друга, хоть и боль от его поступка, горит в груди синим пламенем.

— Я тоже предала и его, и Вову.

— Нет, — покачал головой парень и поднял мои руки, чтобы медленно и по очереди поцеловать каждый палец. — Ты сделала это ради других людей.

— У каждого своя мотивация, — возразила я. — Марат сделал это ради брата. И... — Я тяжело сглотнула, понимая, как трудно теперь произнести её имя. — И Айгуль.

— Она сама вышла в окно, — жёстко отрезал Валера. — У неё хотя бы хватило на это мужества. А Маратик — жалкий кусок дерьма.

Я тяжело вздохнула, понимая, что спорить нет никакого смысла. Как и времени. Валера тоже это знал, поэтому сказал:

— Рита, без тебя я никуда не уеду. Или мы валим из этого города вместе, или мне проще сразу сдаться ментам.

— Валера, — жалобно протянула я, глядя ему в глаза, — я не могу...

— Можешь. Я хочу быть с тобой всегда, Рит. Но, если меня посадят, то выйду я уже лет под сорок. А я не готов быть столько времени вдали от тебя.

— Как и я! — не задумываясь, выпалила я. — Но, Валер... — Понизив шёпот, я продолжила почти беззвучно: — Мне страшно, Валер...

Ещё совсем недавно я действительно сказала, что готова, хоть сейчас, уехать. Лгать не лгала, но теперь, когда эта идея превратилась в железную решимость в глазах парня, я струхнула. Жизни, которую я знала, у меня больше нет, но в глубине души я хотела попытаться вернуть хотя бы жалкую её часть.

Но Туркин прав — кроме бабушки, меня здесь ничего не держит. Рано или поздно Марат с Вовой узнают правду о моём поступке, если Валера не сбежит, то окажется за решёткой, если бабушка умрёт, меня отправят в детдом. Я оказалась в западне, и стены этой маленькой комнаты стремительно приближались, чтобы раздавить меня, если я не выйду из неё. И если я останусь, рано или поздно Ворошиловские меня добьют. Это лишь вопрос времени.

Тяжело вздохнув, я прикрыла веки, досчитала до пяти и, открыв глаза, тихо спросила:

— Мы уезжаем прямо сейчас?

В глазах Валеры вспыхнул свет, отдалённо похожий на радость. Он сам не хотел уезжать, оставлять улицу и увозить меня, но он тоже понимал, что выбора нет. Побег — значит свобода.

— Да, нужно найти тебе одежду. — Его взгляд скользнул к моим босым ступням. — Не пойдёшь же ты так по морозу и снегу.

— Но мою одежду забрали в участок, как улику.

Парень задумчиво пожевал губы, глядя куда-то поверх моей головы. Его руки по-прежнему держали мои, так крепко, будто он боялся, что я передумаю в последний момент. Но я уже решилась и не оставлю его, даже если небеса разверзнутся и обрушатся на больницу.

— Не знаешь, сестринская или ординаторская далеко от твоей палаты?

Я нахмурилась, пытаясь вспомнить.

— Кажется, они в соседнем коридоре. За медицинским постом.

— Хм, — ответил Валера, продолжая буравить взглядом стену. — Проблема.

Отпустив мои руки, он быстрым шагом пересёк палату и оказался возле двери. Я поспешила за ним, шлёпая босыми ступнями по холодному полу, так быстро остывшему из-за открытого окна.

— Подожди! — зашипела я, хватая парня за рукав. — Не выходи! На этажах милиционеры дежурят.

Ехидная усмешка скривила губы Валеры.

— Не волнуйся, солнце моё. Они меня даже не успеют унюхать. Жди здесь и будь готова. Не знаю, когда менты прочухают, что я свалил.

На мгновение в палате повисла выжидающая тишина. Валера склонил голову к двери и стал прислушиваться, а я вцепилась зубами в кончики пальцев, потому что ногтей не осталось, чтобы сгрызать их от нервов. Кивнув себе, Валера опустил ладонь на ручку, но я остановила его, схватив за плечо.

— Кто-то идёт.

Из коридора доносились едва слышные звуки шагов, словно кто-то крался по нему в тапочках. Резко развернувшись, Валера подтолкнул меня к кровати, и я мгновенно забралась под одеяло, накрывшись им до подбородка. Сам Туркин прижался к стене возле дверного косяка. Шаги зазвучали совсем близко и затихали у самой двери.

Я перестала дышать. Кто-то точно стоял за дверью моей палаты — или прислушивался, или раздумывал, стоит ли заходить.

Пожалуйста, кто бы то ни был, пройди мимо. Никто не должен найти здесь Валеру, сбежавшего из-под ареста.

Дверная ручка медленно опустилась под давлением с той стороны. Я в ужасе уставилась на парня, притаившегося в тени у стены. Его практически не было видно, но он всё равно вскинул указательный палец и прижал к губам. Я кивнула, сглатывая горькую слюну. Закрыв глаза, слегка повернула голову набок и притворилась спящей.

Лицом я была обращена к двери, поэтому сквозь прикрытые веки увидела полоску тусклого света, скользнувшего по моему лицу. Я умоляла своё тело не каменеть от ужаса и дышать как можно тише и размереннее. Но сердце в груди грохотало с такой силой, что неизвестный ночной гость точно должен был его услышать.

Петли скрипнули, свет исчез. Я слышала шумное дыхание, но не понимала, кому оно принадлежит. Тихие шаги прозвучали совсем рядом с моей кроватью, а затем я услышала:

— Рита.

Шелестящий шёпот раздался над моей головой, но я только сильнее зажмурилась.

— Рита, проснись.

Холодная ладонь дотронулась до моего плеча под одеялом, и я не смогла скрыть дрожь, прокатившуюся по телу от неожиданности. Мои глаза распахнулись, и я едва не заорала. Надо мной, склонившись, стоял Захаров Рома. Но испугалась я не его самого, а того, как он выглядел: его голова была перемотана белоснежными бинтами с прорезями для ушей, а лицо пересекала повязка. Она прикрывала левый глаз. Второй, чёрный как ночь, пристально смотрел на меня, не моргая. Чудом подавив крик, я вжалась спиной в матрас и приподняла голову, чтобы сесть и оказаться от парня как можно дальше.

— Рома?

Мой голос больше походил на мышиный писк, но я не могла справиться с шоком от внешнего вида одноклассника, хотя сама выглядела не лучше.

— Хорошо, что ты проснулась.

Разбитые губы Ромы растянулись в зловещей ухмылке. Или мне так показалось. Я не могла перестать пялиться на его раненный глаз, и он машинально почесал бровь и задел повязку.

— Что ты тут делаешь?

— Дядя сказал мне, что ты тут лежишь. — Рома махнул ладонью, указывая комнату. — Как немного пришёл в себя, решил проведать.

— Это лучше делать днём, а не прокрадываться ко мне ночью, — ответила я, и на этот раз мой голос прозвучал увереннее. Подтянув одеяло выше, я качнула подбородком в сторону двери. — Спасибо, что навестил, но я хочу спать.

Захаров не переставал улыбаться, глядя на меня, и его лицо стало походить на застывшую маску. Страшную и пугающую. Мурашки ужаса без конца бегали по коже, и мысль, что Валера, который по-прежнему прячется в тени, не даст Роме мне навредить, всё равно не успокаивала. Я ощущала исходящую от Захарова опасность, и это было нечто большее, чем паранойя.

— Прости, если напугал. Я и сам боюсь подходить к зеркалу. — Он усмехнулся. — Нехило меня отделали, да?

Мой взгляд машинально метнулся к тени, где прятался Валера, и я с трудом кивнула, вновь посмотрев на Рому.

— Сожалею, что с тобой такое приключилось.

— Ну, — он вдруг тоненько хихикнул, словно мы подружки, обсуждающие какую-то забавную сплетню, — тебе тоже досталось. Слышал, тот лысый из Универсама убил твоего обидчика.

— Верно.

— Что-то ты сегодня немногословна, Рита. — Рома разочарованно вздохнул и покачал головой. — Обычно более разговорчива.

— Ты разбудил меня в двенадцать ночи, — зло рявкнула я, вцепившись пальцами в одеяло. — Нет у меня сейчас желания болтать.

Захаров резко обернулся на часы, и я в испуге села, уронив одеяло на ноги. Только не поворачивайся к двери! Но Рома только хмыкнул и снова повернулся ко мне.

— До двенадцати ещё восемь минут. Кстати, — он нахмурился и покосился одним здоровым глазом на окно, — почему створка нараспашку? Тебе жарко, что ли?

— Ага, — ляпнула я. Меня обдало жаром, и я совсем не чувствовала холода в палате. Наоборот, по спине ручьями стекал пот. — Решила проветрить. Люблю, когда тело в тепле, а голова в холоде.

— Понятно, — хмыкнув, качнул головой Рома и схватился за затылок, поморщившись. — Блин, как голова болит. Даже обезболивающие не помогают.

Я промолчала, поджав губы, и сама ощутила, как к вискам подкрадывается режущая боль.

— Знаешь, Рита, я удивлён, на самом деле, — задумчиво произнёс Захаров и, подвинув край одеяла, опустился на кровать рядом. Я поёрзала, отодвигаясь к противоположной стороне. Это не укрылось от внимания парня. — Что, боишься меня?

— Нет, — покачала я головой. — Даю тебе понять, что время для посещений давно закончилось.

— Ну за что ты так? — Рома взмахнул ресницами и опустил взгляд на свою пижаму в синюю полоску. — Я несколько дней провалялся в палате в полном одиночестве. Кроме медсестёр и врачей даже поговорить не с кем. Уважь одноклассника, пожалуйста.

Меня пугало то, что я не могла понять, что ему от меня нужно. Зачем он пришёл? Чего ему от меня нужно?

Наше с Валерой время тикало, а Захаров отнимал его, сам того не осознавая. Или же он что-то почувствовал, поэтому пришёл?

— Так чем ты удивлён? — вскинув подбородок, спросила я в надежде, что Рома выскажется и уберётся прочь.

— Что ты так легко отделалась.

Я глупо моргнула и повела плечами.

— Что значит «легко»? По-твоему, я в порядке?

— Нет-нет! — театрально воскликнул Рома, вскинув руки. А затем продолжил, понизив голос до свистящего шёпота: — Просто я Волкодаву дал больше указаний, а он облажался и сдох, понимаешь?

Меня словно ударили по лицу тем самым ремнём, и кровь отлила от щёк. Похолодевшие пальцы скрючились от судороги, и я тихо переспросила:

— Что?..

Тяжело вздохнув, Захаров закатил глаз и облокотился на руку, упирающуюся в матрас рядом с моей ногой.

— Понимаешь, Волкодав должен был тебя трахнуть. А потом рассказать всем о том, что ты грязная шлюха, которая даёт всем, кто захочет. Но он облажался и помер. Я очень этим огорчён.

В голове стояла гудящая тишина. Я молча смотрела на Захарова, забыв, как дышать. Спина стала ледяной, пот по ней больше не стекал, а всё тело сковало цепями, мешая двигаться.

— Ну что ты уставилась на меня? — Рома протянул ладонь и звонко щёлкнул пальцами перед носом. Я вздрогнула, выныривая из оцепенения, и крепче сжала край одеяла.

— Ты сказал тому парню напасть на меня?

На лице Захарова появилась торжествующая улыбка.

— Точно! Ты врубилась, славно. Ради этого я даже пришился к Ворошилам — всё ради тебя.

Голова кружилась, как на безумной карусели. К горлу подступила тошнота.

— Да что я тебе сделала, что ты... — начала было я, но осеклась, вспомнив личное дело Захарова.

Мне ничего делать не нужно было. Рома больной. Больной на всю голову психопат.

— Чего умолкла? — продолжал веселиться парень. — Не понимаешь, что ты мне сделала? Не буду вдаваться в подробности, но скажу так: терпеть не могу, когда не получаю то, чего хочу. А ещё не люблю, когда пренебрегают моей добротой. — Вмиг посерьёзнев, он сокрушённо покачал головой. — Я столько всего для тебя сделал, Рита, а ты отвергла меня.

— И что, — процедила я, подгибая ноги в коленях и обхватывая их руками, — это повод меня насиловать?

— Насиловать? — Рома ударил ладонью себя по груди и принял оскорблённый вид. — Что ты такое говоришь? Я всего лишь хотел доказать всем и тебе самой, что ты самая обычная шлюха с дыркой между ног. Строишь из себя правильную комсомолку, а на деле — дрянь, как твоя мамашка. Мы же повторяем путь своих родителей — я стану высокопоставленным человеком, а ты будешь рожать от собутыльников и раздвигать ноги за бутылку. Если, конечно, тебя не прирежут в каком-нибудь притоне.

Всё, что говорил Рома, тонуло в пустоте. Я следила за тем, как шевелятся его губы, и ничего не понимала. Моё сознание всё глубже и глубже погружалось в зыбкую трясину. Я больше не чувствовала своего тела и едва дышала.

— Но ты могла бы изменить свою судьбу, — опять покачал головой Захаров, и я уставилась на повязку, пересекающую лицо парня.

Я могла бы сейчас выдавить ему второй глаз. Око за око.

— Что ты имеешь в виду? — сухо спросила я, потирая кончики пальцев, которые внезапно вспыхнули огнём, призывая закончить дело Валеры. Валера... Он же всё сейчас слышит, но Рома ещё жив.

— Была бы ты умной девушкой, то приняла бы мои ухаживания. А ты выбрала какого-то пацана с улицы. Что, так жалко бездомных животных? Или ты уродилась такой дурой?

— Зато я не психопатка, заказывающая людей. И не доводящая их до самоубийства.

Рома каркающе захохотал, и этот звук резанул по ушам. Волоски на руках встали дыбом, и я невольно поёжилась, отворачивая лицо от чудовища, сидящего на краю моей постели. Захаров давно перестал быть человеком, если вообще родился им.

— Я вовсе не психопат. — Он демонстративно провёл пальцем под здоровым глазом, стирая невидимые слёзы. — Я всего лишь проучил тебя. Ну, и ту девчонку. Полагаю, ты уже знаешь, как её звали?

— Алла, — прошептала я, уставившись на приоткрытую створку окна.

— Точно. Сдохла и сдохла. Жаль, что я не заставил её валяться у меня в ногах и умолять о снисхождении. Что смотришь на окно? Планируешь повторить за ней?

Дёрнув щекой, я оскалилась и повернулась к парню.

— Я тебе такой радости не доставлю.

— Жаль, — фыркнул Рома. — Я бы посмотрел.

— Что же скажет твой дядюшка-майор, узнав о том, что это ты заказчик?

— Ха, да ничего. Думаешь, он тебе поверит, а не родному племяннику? — Захаров вскинул ладонь, чтобы зачесать назад волосы, но его рука коснулась бинтов. — Сука, постоянно забываю об этой дурацкой повязке... О чём я говорил? Ах, да. Твоё слово против моего — тут всё однозначно.

Резко откинув с себя одеяло, я поднялась на ноги, ступив босыми ногами на ледяной пол. Одёрнув задравшуюся сорочку, я отступила к окну и повернулась к Захарову, который тоже встал, лениво потянувшись. Он по-прежнему не видел Валеру, как и я не видела лица Туркина. Его скрывала темнота.

— Да ты просто трус, Захаров, — зло выпалила я, ткнув пальцем в Захарова. — Решил разобраться со мной с помощью другого человека? — Надрывный смешок сорвался с губ сам собой, а на глазах выступили ненавистные слёзы. — Как же жалко. Ты жалкий, Рома. Давай, попробуй разделаться со мной сейчас. Попытайся закончить начатое, и я выбью тебе второй глаз, ублюдок.

Губы Захарова поджались в тонкую полоску, а длинные пальцы сжались в кулаки. Его ноздри шумно раздувались, а я злорадно ухмылялась, глядя ему в глаза. Точнее, в один единственный.

— А знаешь, что ещё я сделаю? — медленно продолжила я и покрепче ухватилась за штатив для капельницы. — Я проломлю твою больную голову и выкину из окна.

— Проломишь голову? — гадко усмехнулся Захаров, и я крепче сжала пальцы на металлическом штативе. — Как твоему братику?

Сердце больно ёкнуло от упоминания Миши, и я громко скрипнула зубами, с ненавистью глядя на Захарова. Каждая рана, каждый перелом, каждый вырванный клок волос — его рук дело. И сейчас он поплатится за это.

— Мой брат был хорошим человеком и умер невинным ребёнком, — спокойным голосом ответила я, сдерживая рвущийся наружу крик. — А ты сдохнешь как тварь последняя.

Рома громко заржал, сгибаясь пополам.

— Ой, не могу! Я сдохну? — Смех резко оборвался, и парень медленно двинулся в мою сторону, огибая кровать. Тень Валеры бесшумно последовала за ним, и в проблеске лунного света от окна я увидела его чёрные глаза, сверлящие затылок Захарова. — Нет, Рита. Я-то, как раз, буду жить и процветать. А вот ты больше никогда не будешь в безопасности, это я тебе обещаю. Ты будешь каждый день просыпаться с желанием умереть, а когда этот день настанет, обещаю, я поплачу над твоей могилкой.

Рома остановился прямо передо мной, а за ним выросла мрачная фигура Туркина. Словно вторая тень. Улыбнувшись, я посмотрела в лицо Захарова и подмигнула.

— А я над твоей плакать не буду.

Бровь Захарова взметнулась к повязке, а книга про трёх мушкетёров, зажатая в руке Валеры, с громким треском ударила парня по голове.

Я отскочила и прижалась спиной к стене, а Рома, будто тряпичный, рухнул на пол. Громко простонав, он схватился за ухо и перевернулся на спину, морщась. Отбросив мою книгу в сторону, Валера тяжёлой поступью приблизился к Захарову, и тогда я увидела настоящий ужас в лице одноклассника. Он прижал рука к голове и простонал:

— Нет, не надо! Мой дядя!..

Договорить он не успел — нога Туркина, обутая в кроссовку, с размахну приземлилась на лицо парня, и послышался мерзкий хлюпающий хруст. Рома взвыл и закашлялся, захлёбываясь кровью. Я в испуге обернулась на закрытую дверь и бросилась вперёд, хватая Валеру за руку.

— Валер, надо уходить. Сюда в любой момент могут прийти на шум. Уходим. Ты слышишь?

Но Валера не слышал. Его лицо исказила гримаса ярости — вены на лбу и шее вздулись, глаза налились кровью, зрачки расширились, а из-под верхней губы в оскале выглядывали зубы. Стряхнув мою ладонь, он наклонился, схватил залитого кровью Захарова за грудки и поднял.

— Ты сдохнешь, тварь, — заорал он и с нечеловеческой силой швырнул обмякшего от ужаса и боли Рому в сторону.

Парень отлетел к кровати, попытался ухватиться за что-нибудь, но его ноги разъехались в разные стороны, и шея ударилась об изножье кровати. Послышался леденящий кровь хруст, и Захаров безвольной куклой съехал на пол. Я ждала, что он закричит или заплачет, но он не издавал ни звука. Всё, что я слышала, это бешеное дыхание Валеры и мужские голоса в коридоре.

Захаров лежал ничком, раскинув в стороны руки, а его глаз невидящим взглядом уставился в потолок. Кровь из разбитого носа красными ручьями стекала по бледным щекам, и белая повязка на голове окрашивалась в багряный.

Я не могла пошевелиться. Валера тоже стоял без движения.

— В конце коридора! — заорал густой бас за дверью. — Живо!

Я медленно повернулась к своему мальчику с зелёными глазами.

— Валера, — произнесла я, и мой голос надломился от боли, — беги.

Туркин отшатнулся, сделал несколько шагов, глядя на тело мёртвого Захарова, и его руки безвольно болтались вдоль тела.

Дверь резко распахнулась, вылетев из петель, и Туркин сорвался с места. Он метнулся к окну, а двое милиционеров бросились за ним. Я перегородила им путь, раскинув в стороны руки. Меня отшвырнули с дороги, словно куклу, и я упала, больно ударившись коленями. Зубы громко клацнули, и меня оглушили безумные крики.

Палата заполонялась людьми, громкими и злыми. Кто-то что-то крикнул, указав на окно, и выбежал из комнаты. Под потолком вспыхнула люстра, и я зажмурилась, не в силах стерпеть режущую боль в глазах.

— Через окно сбежал! Передай по рации! Восточная сторона! Ловите ублюдка!

Пол подо мной качался, и меня раскачивало вместе с ним. Приоткрыв веки, я увидела врачей в белых халатах, склонившихся над телом Захарова. Они проверяли пульс. Над ними, тяжело дыша, возвышался растрёпанный майор Байбаков. Его очки валялись на полу, раздавленные чьими-то ногами. Возможно, даже его собственными. Рома не двигался, и врач, убрав руку, покачал головой, подняв глаза на Байбакова.

Ноги были ватными — я попыталась подняться, но снова упала. В ушах грохотал пульс и гремели голоса. Байбаков что-то мне кричал. Или на меня кричал. А я видела только циферблат настенных часов. Шесть секунд до весны.

Пять.

Ладонь майора влепила мне хлёсткую затрещину, и из носа на ночнушку брызнула кровь.

Четыре.

Под окном кричал десяток разозлённых мужских голосов.

Три.

Майор толкнул меня, и я, не сопротивляясь, рухнула на пол. Голова со звоном ударилась затылком. Перед глазами заплясали чёрные пятна, но я по-прежнему видела секундную стрелку.

Два.

Выстрел. Выстрел. Выстрел. Животный крик, полный боли.

Один.

И тишина. Голоса стихли, мир замер, и только секундная стрелка продолжила свой путь.

Полночь. Наступила весна.

***

И снова я оказалась на том озере — белом и пустынном, без края и конца. И снова я слышала стук из-подо льда. Но в этот раз это была не Диляра.

Меня звал Валера.