Наши сердца разобьются этой зимой

Мне было холодно. Мокрая одежда неприятно прилегала к коже, от чего казалось, что на мне её вообще нет. Только мокрый и липкий снег. Потирая замёрзшими руками, я шла домой, напрочь позабыв о школе.

Стало казаться, что больше ничего не имеет значения: школа, оценки, комсомол, ОКОД — всё меркло перед теми трагедиями, свидетелями которых я стала. Моя жизнь кардинально изменилась, и я не представляла, как смогу вернуться к тому спокойствию, что было раньше. Вокруг гибли люди, я потеряла брата, моей лучшей подруге пришлось уехать, чтобы сбежать от мести Ворошиловских, подруга Марата стала жертвой бесчинства, а Вова оказался убийцей. Я прокручивала бесконечные мысли в голове и шла, не разбирая дороги.

Я понимала, что старший Суворов прошёл войну. Наверняка, там ему приходилось убивать. Но он отнял у человека жизнь, когда мог этого не делать. Его жизни ничего не угрожало. Только репутации и авторитета. Но разве можно это противопоставлять человеческой жизни?

Моё сердце ныло за уже покойного Вадима и его вдову, которую я совсем не знала. Её страшный крик до сих пор эхом отдавался у меня в ушах, и глаза увлажнялись от слёз. Я останавливалась посреди дороги, чтобы сделать несколько вздохов и вытереть лицо.

Когда я вновь остановилась, чтобы судорожно вздохнуть и похлопать себя по щекам, приводя в чувство, на моё плечо с хлопком опустилась ладонь. Я вздрогнула, отскочила в сторону и обернулась. Вспыхнувший было испуг тут же погас, и я вздохнула с облегчением.

— Марат, зачем так пугаешь?

Друг выглядел неважно, под стать мне. Под глазами пролегли сине-фиолетовые круги, щёки ввалились, губы потрескались и побелели, а ухо, забинтованное Наташей, торчало из-под шапки. Шмыгнув носом, он огляделся и приблизился. На его лице не было и тени улыбки.

— Рита, мне помощь твоя нужна.

Марат так редко называл меня по имени, обычно предпочитая перевирать фамилию, что я напряглась, приготовившись к новой волне неприятностей и трагедий, которых в последнее время стало слишком много. Больше, чем способен вынести человек.

— Что такое?

Друг понизил голос до шелестящего шёпота и попросил:

— Позвони Айгуль.

— Конечно, — кивнула я. — А что сам, не можешь?

— Её родители не дают мне с ней поговорить, — мрачно произнёс Марат и ударил носком обуви сугроб. — Я пришёл, а её батя мне чуть ухо не оторвал. Не дадут поговорить. А если ты позвонишь и скажешь, что от школы или музыкалки звонишь, то сможешь передать мне трубку. — Он резко схватил меня за руку и крепко сжал. — Пожалуйста, Рит, мне очень надо услышать, что с ней всё хорошо.

Я сжала в ответ его горячую, как от лихорадки, ладонь и осторожно спросила:

— Ты же понимаешь, что с ней не всё в порядке?

Суворов сжал бледные губы, превратившиеся в две высохшие ниточки. Его глаза лихорадочно забегали из стороны в сторону, и он затараторил:

— Она сильно испугалась. Да я б и сам обосрался, увези меня кто-то на тачке хрен знает куда.

— Марат, — остановила я его скороговорку, — я не об этом. Допускаешь ли ты мысль, что с ней... могло случиться что-то нехорошее?

Марат едва заметно содрогнулся всем телом и уставился остекленевшим взглядом на что-то за моей спиной. Его кадык нервно дёрнулся. Когда парень заговорил, его голос заметно дрожал.

— Ничего с ней не случилось, понятно? Не вздумай говорить о своих тупых догадках Турбо.

— Я не дура, — обиделась я. — Ничего и никому не скажу.

Он вдруг вцепился в ткань куртки и с силой меня тряхнул, приблизившись лицом к моему. Его глаза оказались напротив, и в них плескался неподдельный страх. Я съёжилась, но вырываться не стала.

— Рита, — прошипел Марат, — никому и ничего, понятно? С Айгуль всё было и есть хорошо. Она просто очень сильно испугалась. Ты меня поняла?

Я медленно кивнула, и Суворов разжал пальцы. Втянув носом воздух, я отступила, с опаской поглядывая на друга, принявшегося крутиться на месте и потирать руками затылок — так лихорадочно, даже безумной. Словно его разрывало на части, и он не знал, за что хвататься.

— Идём ко мне? — предложила я, махнув ладонью в сторону своего дома. — Сразу позвоним.

— Нет, — покачал головой Марат. — Давай с уличного автомата наберём. Не хочу перед твоей бабкой в таком виде показываться.

Он махнул рукой, указывая на своё раненное ухо. Я кивнула.

— Хорошо, тогда идём.

Ближайший автомат одиноко стоял посреди сугробов между ларьком с видеокассетами и крыльцом аптеки. Марат быстрым движением сунул монетку в отверстие и набрал номер. Дождавшись первого гудка, он всучил мне трубку.

В квартире Айгуль долго никто не подходил к телефону. Я уже повернулась к Суворову и покачала головой, но тут в трубке раздался скрежет и прозвучал грубый мужской голос:

— Слушаю.

— Здравствуйте! — запела я соловьём, сжимая пальцами шнур. — Можно Айгуль к телефону?

— А кто спрашивает? — проявил бдительность отец семейства.

Я принялась вдохновенно врать.

— Меня зовут Маргарита, учусь в одном классе музыкалки вместе с Айгуль. Я свои ноты потеряла, хочу спросить, вдруг тетрадь к Айгуль в портфель попала.

— Хорошо, — недовольно буркнул мужчина. — Сейчас позову.

Я нетерпеливо притоптывала пяткой, а Марат подпрыгивал на месте, согреваясь. Он буравил трубку в моей руке таким напряжённым взглядом, что она должна была начать плавиться. В ухе снова заскрипело и заскрежетало, затем раздался голос девочки.

— Да?

— Айгуль, привет, — затараторила я, глядя на Суворова, который тут же начал меня дёргать за рукав, требуя отдать телефон. — Это Рита. Даю трубку Марату.

Друг с такой силой выдернул трубку, что оцарапал руку ногтями. Я посторонилась, потирая ладонь, а Марат прижался лбом к синей будке и негромко заговорил:

— Айгуленька, привет, это я...

Я поспешила отойти, чтобы не смущать Суворова и не подслушивать разговор, не предназначенный для моих ушей. Остановившись у ларька с видеокассетами на прокат, я сделала вид, что изучаю ассортимент, а сама украдкой подглядывала.

Марат выглядел таким взволнованным и взвинченным, что мне захотелось налить ему целую кастрюлю ромашкового чая со снотворным. Казалось, ещё немного, и он упадёт в обморок от переизбытка чувств. И друг выглядел таким ранимым в этот момент — Айгуль ему была дорога, и он очень сильно переживал за нее. Теперь даже больше, чем вчера, когда её увезли в «Снежинку».

От воспоминаний о кафе и носилках с телом Вадима у меня закружилась голова. Я сделала несколько коротких вдохов и выдохов и принялась читать названия на кассетах, выведенные чёрными буквами от руки. Уголки глаз горели, я вновь оказалась так близка к тому, чтобы зареветь.

Я практически не знала Вадима, но его смерть — это больно. Мысль, что его больше не существует, что теперь он только тело, которое вскоре погребут под толщей промёрзлой земли, уничтожала. Вадима Жёлтого больше нет. Как и моего брата. Как и отца с мачехой. Жизнь неумолимо вычеркивала косой смерти всех, кто был мне дорог и близок. Да, Вадим стал мне дорог, и только после его смерти я это осознала. И даже то, что случилось вчера, не смогло это изменить.

Я бросила быстрый взгляд в сторону Марата. Он пальцем выводил узоры на стенке грязной будки, вытирал ладонь о штаны и снова повторял действия. Младший Суворов тоже был мне близким и дорогим человеком, и вчера ему причинили ужасную боль. И дело даже не в ухе.

Я не понимала, осознал ли Марат, что случилось с Айгуль. Догадался ли он, что девочку не просто напугали. С ней произошло нечто страшное. Кого он пытался убедить в обратном — меня или себя?

Запрокинув голову, Марат выдохнул с явным облегчением, что-то сказал напоследок и опустил трубку на крючок телефонного аппарата. Я тут же поспешила к нему, поймав на себе недовольный взгляд торговца, который ждал, что я принесу денег ему в кассу.

— Ну как она там?

Марат постарался ухмыльнуться, но вышло неубедительно. Одёрнув полы своей куртки, он покачал из стороны в сторону головой, разминая шею, и задрал глаза к небу.

— Порядок. Я её на танцы сегодня позвал.

— Зачем? — вырвалось у меня.

Парень бросил на меня недоумённый взгляд и пожал плечами.

— А чё не так? Надо же развеяться.

— Тебе чуть ухо не отрезали, — напомнила я. — А её строгий отец вряд ли её отпустит.

Губы Марата сжались в тонкую ниточку.

— И чё? Мне до её свихнувшегося папашки нет дела. Чё дома тухнуть? Лучше держаться вместе.

— На дискаче, ага, — фыркнула я, двинувшись в сторону дома.

Марат быстро нагнал меня и поравнялся.

— Не понимаю, чё тебе не нравится. Тебя Турбо не позвал, поэтому бесишься?

Закатив глаза, я отпихнула от себя друга и ускорила шаг. Он и не думал отставать.

— Во-первых, я не бешусь. Во-вторых, позвал. Но я не хочу идти.

— А чё так?

Я замялась. Не хотелось рассказывать о том, как я ходила к логову Дом быта. И своими переживаниями делиться тоже не было желания.

— Голова болит.

— А ты на танцы сходи, и всё пройдёт.

У меня вырвался невесёлый смешок.

— Оригинальный способ лечения, спасибо.

— Ты бабке как объяснила, что у тебя башка пробита? — спросил Марат, спустя минуту молчаливой ходьбы. — Моя мать три часа охала и ахала над моим ухом. Пришлось даже в комнате запереться и стул подставить.

— Бабушка ещё не видела меня, — вздохнула я и поправила чёлку. — Скажу, что на уроке физкультуры упала на гимнастическое снаряжение.

— Ага, — невпопад ответил Марат, тормозя и глядя куда-то в сторону.

Я проследила за его взглядом и увидела во дворе меж двух домов игровое поле. Над высокими бортиками мелькали головы парней — Универсам играл в футбол. Они радостно заулюлюкали и притихли, когда к хоккейной коробке подошла вытянутая фигура в коричневой дублёнке. Вова.

Марат поморщился и потянулся, чтобы почесать шею под затылком.

— Я пойду, а то ещё по фанере пропишут за опоздание.

Он даже не стал дожидаться моего ответа, как сорвался с места и помчался к своим пацанам. Я застыла в одиночестве посреди улицы и растерянно огляделась. Время было ещё раннее — все или на работе, или на учёбе, — и вокруг стояла гулкая тишина. Издалека урывками доносился треск проезжающих по дороге автомобилей.

Постояв ещё минуту, я тоже двинулась в сторону коробки, решив повидаться с Валерой. Он, конечно, тут же спросит, почему я не в школе, но у меня уже припасена отговорка.

Вблизи хоккейной коробки я оказалась в тот момент, когда Вова, шумно выдохнув, громко произнёс:

— Я на вас смотрю — вы не готовы! Сборище дрыщей. Один удар, и вы свалитесь, как куча сена!

Пацаны обиженно загудели, но Вова вскинул руку, пресекая всеобщий бубнёж.

— Ладно, с Дом бытом разобрались. А как насчёт остальных, а? Если Ворошиловские снова на нас попрут? Что делать тогда будем? По очереди в реанимации лежать? Нет, так не пойдёт.

— Так мы же с ними, вроде, всё порешали, — высказался Зима, привычно картавя. — У нас же теперь перемирие, не?

В руке он держал тлеющую сигарету, и дым от неё шёл прямо в лицо Лампы. Мальчишка поморщился, громко чихнул и тут же получил подзатыльник от Турбо, который сурово сказал:

— Не перебивай старших.

Скорлупа захихикала, но тут же примолкла, когда Валера, не оглядываясь, вскинул в воздух сжатый кулак.

Я притаилась под тенью снежных деревьев и спряталась за ствол. Не знаю, к чему такая скрытность, но мне не хотелось выдавать своего присутствия. У пацанов явно был общий сбор, и обсуждали они серьёзную тему. Не при свидетелях, ведь я не заметила ни одной девчонки. К счастью. Меньше всего мне хотелось в столь ужасное утро видеть противное лицо Маши.

Вова нервным движением поправил волосы и ответил на вопрос Зимы:

— Перемирие, как ты и сам знаешь, вещь ненадёжная. Не стоит верить Ворошиловским. Они в любой момент могут захотеть нас нагнуть просто потому, что им скучно. Мы должны защищать нашу улицу и тех, кто на ней живёт. Если проявим слабость, с нами случится то же, что и с Домом бытом.

Я не сумела сдержать тихого, наполненного злобой смешка. И чего же именно Вова боится? Снова упасть на колени с извинениями или того, что Шрам его застрелит, безоружного, как сам Суворов сделал это с Жёлтым.

Я была твёрдо уверена, что в «Снежинке» не было огнестрельного оружия, ведь тогда Вова не вернулся бы в качалку живым и невредимым.

Вова заставил всех парней бегать. Нарезать круги по периметру хоккейной коробки и напевать «Седую ночь». Бегуны запели сбивчиво, нестройным хором, совершенно не попадая в ноты и ритм.

— Будете отставать, — крикнул Вова, — получит весь возраст!

Угроза подействовала. Пацаны стали быстрее работать ногами. Зима возглавлял колонну, бодро преодолевая метр за метром, а замыкающим стал Турбо, который то и дело подталкивал запыхавшихся отстающих в спину. Я невольно им залюбовалась. Он снял шапку и забросил её на ворота, куртка с нашивкой кленового листа на спине была расстёгнута, и из-под неё выглядывал чёрный тонкий свитер с вышивкой у горла.

Тёмные вьющиеся волосы парня раскачивались в такт движениям, лицо было совершенно серьёзным, как у спортсмена, готовящегося к Олимпийскому забегу. Бежал он налегке, будто едва касался ногами льда, покрытого снегом. Он даже не поскальзывался, пока остальные с трудом держались на разъезжавшихся ногах.

Я прижалась щекой к шершавой и холодной поверхности дерева, неотрывно за ним наблюдая. Валера был слишком красив в любом виде. В голове невольно всплыло воспоминание об одной из ночи, когда парень пробрался в мою комнату, а потом попросил меня раздеться, раздевшись и сам. К щекам прилил жар. Валера красив в любой одежде и даже без неё.

Пробежка закончилась минут через десять, когда пацаны готовы были плеваться своими лёгкими. Их лица раскраснелись, и только Турбо и Зима выглядели так, словно ничуть не устали, хотя я видела, как высоко поднимаются их плечи от шумного дыхания. А Вова так и стоял у ворот, неотрывно наблюдая за тренировкой. Сам он присоединяться не спешил, как и подавать пример.

Несмотря на падающий с неба снег и завывающий ветер, я продолжала стоять и наблюдать за ребятами. Домой мне не хотелось, ведь тогда придётся врать бабушке о том, почему я не в школе. Да и Тамила Анваровна, если она ещё не ушла, точно устроит мне допрос с пристрастием.

— Отжимания на кулаках! — заорал Вова, когда последний из ребятни присоединился к группе и прислонился плечом к товарищу, дыша ртом и стирая пот с красного, как помидор, лица.

Никто не стал жаловаться, все беспрекословно упали на лёд в несколько рядов и стали отжиматься под зычный счёт Суворова. Тот ходил между рядами, скрестив руки за спиной, и носком ботинка приподнимал корпус тех, кто слишком низко опускал бёдра, делая очередной подход.

Валера отжимался, глядя перед собой. Его порозовевшие губы были плотно сжаты, на бледных щеках стал появляться румянец. Мне было тяжело смотреть на то, как лёд крошится в снег под его кулаками. Представила, как это больно, и невольно потёрла костяшки своих рук.

Когда закончились отжимания, в ход пошли турники. Парни выбрались из коробки и, слегка повеселев, понеслись к спортивной площадке. Валера выходил последним, видимо, не хотел, чтобы кто-то из младших сбежал с тренировки. Я заметила Андрея Васильева, который шёл в числе последних и отряхивал штаны от снега. Он тоже увидел меня, мельком бросив взгляд по сторонам, и взмахнул рукой. Я хотела было юркнуть в сторону, но не успела — Валера тоже меня заметил.

Подтолкнув Васильева к остальным, Валера проследил за удаляющимися спинами и бегом направился в мою сторону. Тихо вздохнув, я вышла из-за дерева — глупо было и дальше прятаться, меня нашли.

Я стала топтаться на месте, ожидая парня, и чуть не упала, когда он, приблизившись, схватил меня за локоть и потянул обратно за дерево. Я прижалась спиной к стволу, а Валера навис сверху, удерживая вес руками над моей головой.

— Ты почему не в школе? — спросил Туркин, кажется, совсем не злясь на это.

Я решила выдать правду вперемешку с капелькой лжи. Вроде и не соврала, но и ничего лишнего не сказала.

— Решила прогулять, — с улыбкой ответила я и протянула вперёд руку, чтобы отряхнуть хлопья снега, налипшие на ткань свитера. — Увидела, что у вас тут подготовка к Олимпийским играм, и решила посмотреть.

— Вова тренирует пацанов, — пояснил Валера, шмыгая носом. — Не хочет больше лажать в замесах. Наша улица должна быть самой сильной. А тебе не стоит прогуливать школу так часто, если не хочешь проблем с учителями и ПДН. Если на тебя настучат, то инспекторы не слезут. Им нравится доёбываться до подростков.

Валера поморщился, а я тихо рассмеялась.

— Мне просто не хотелось идти в школу, — вполне честно сказала я, а затем ещё тише добавила, почувствовав лёгкий холодок, пробежавший по спине. — Да и с Ромой сталкиваться не хочется. Хотя, это не помогло.

— То есть? — Брови парня сошлись на переносице, и он прищурился, опасно сверкнув глазами.

Я поняла, что последние слова были лишними, но не знала, как теперь выкручиваться. Замявшись на пару мгновений, я призналась:

— Встретила его на улице недалеко от Дома быта. Он, вроде, ничего не делал — не трогал меня, не толкал, — но я всё равно перепугалась. Хотела уйти, а Захаров пошёл за мной. Чтобы оторваться от него, мне пришлось перебежать дорогу в неположенном месте.

Туркин стиснул зубы с такой силой, что я услышала, как они заскрипели. На раскрасневшемся от холода и спорта лице заиграли желваки, а острый кадык на шее несколько раз дёрнулся. Шумно втянув носом воздух, он провёл языком по нижней губе и выругался:

— Вот же ублюдок. Я пущу его на корм рыбам. Ты знаешь, где он живёт?

Я покачала головой.

— Знаю только, что со своим дядей — майором Байбаковым.

Валера отвёл бешеный взгляд в сторону и о чём-то задумался. Затем медленно, почти цедя, произнёс:

— Ладно, это узнать не так сложно. Осталось понять, как грохнуть эту ментовскую тварь, не привлекая внимания.

— Сомневаюсь, что можно убить племянника милиционера, не привлекая внимания, — нервно усмехнулась я и потянулась, чтобы взять Валеру за руку, оторвав ладонь от дерева. — Не надо его убивать. Просто... — Я запнулась, пожевала губу и сказала: — Просто поговори с ним. Жёстко, но так, чтобы он понял.

— Горбатого могила исправит, — зло выпалил Туркин и прикрыл веки, впиваясь зубами в нижнюю губу.

Я видела, сколько усилий он тратил, чтобы не взорваться. Мне не стоило всего рассказывать, но я хотела, чтобы Валера меня защитил. Не хочу возвращаться домой вечерам в потёмках и напугаться до ужаса от тёмной фигуры Захарова, караулящего меня у подъезда. Я была ужасно впечатлительной.

— И всё же, — с трудом улыбнулась я, — просто поговори с ним. Ну... можешь ещё ударить его пару раз. Чтобы подкрепить свои слова неопровержимым аргументом.

Валера резко распахнул глаза и уставился на меня в крайнем изумлении. Даже злые морщинки на его лице разгладились. Он прижал холодную ладонь к моему лбу и задумчиво заметил:

— Температуры нет. — Хмыкнув, он спустил руку ниже и прижал к моей щеке. Я с готовностью к ней прильнула. — Вот уж не думал, что услышу от тебя просьбу кого-то отпиздить.

Я негромко рассмеялась, скрывая за смехом нервное напряжение, и пожала плечами.

— Мне не нравится, что вы все свои вопросы решаете кулаками, но тут не могу не признать — Рома иначе не понимает. Да, ты уже бил его пару раз, но, возможно, с третьего удара кулаком он осознает, во что вляпался.

Валера кивнул.

— Хорошо, всё сделаю по высшему разряду. Пригоню пару пацанов, чтобы этот урод точно обосрался.

Выдохнув, я прижалась к нему, обняв руками за талию с твёрдым, как камень, прессом, и с удовольствием вздохнула аромат его одежды. Валера обнял меня в ответ и опустил подбородок на мою макушку.

— А что ты делала в районе Дома быта? — вдруг спросил он, и я только чудом не вздрогнула от неожиданности.

— Там парк красивый, люблю иногда в нём гулять, — ответила я, постаравшись придать своему голосу невозмутимость.

— Погуляешь как-нибудь со мной?

Валера отстранил меня за плечи и заглянул в глаза. На его лице не осталось и намёка на злобу, что была минуту назад — Туркин отходил так же быстро, как и заводился.

— Появишься на территории Домбытовских? — улыбнувшись, я покачала головой. — Не думаю, что они тебе обрадуются. Особенно после вчерашнего.

Красивое, но побитое лицо парня украсила радостная ухмылка.

— А нет больше Дом быта.

На этот раз я всё же вздрогнула, не ожидая услышать подобные слова. Мотнув головой, я осторожно спросила:

— И что это значит?

— Вован так сказал, — пояснил Туркин. — Жёлтого грохнули, а его банда сразу по другим группировкам разбежалась, как крысы.

Невольно в голове всплыла картина, как Коневич мокрой тряпкой стирает название группировки Вадима на доске в подвале ОКОДа. От этой мысли меня прошибло током, и ладони, несмотря на ветер, покрылись липким потом. Валера это заметил и с удивлением поднёс мою руку к своему лицу.

— Ты чего вспотела сразу?

— Вова убил Жёлтого, да? — сипло спросила я, проигнорировав его слова.

Валера невнятно хмыкнул.

— Этого он не сказал. Но, если это не разборки Домбытовских с Ворошиловскими, то, скорее всего, да.

Я с трудом сглотнула. В горле стало сухо, как и во рту. Вдруг отчаянно зачесались запястья, и я с трудом сдержалась, чтобы не выдернуть свою руку из пальцев парня и не начать скоблить по коже ногтями.

Почему Валера так беспечен? Неужели его не беспокоит тот факт, что авторитет их группировки способен на убийство. И я сейчас не про войну.

Словно прочитав мои мысли, Туркин прищурился и сказал:

— Рит, ты пойми, идёт война. Если мы хотим защитить свою улицу от врагов, необходимо действовать радикально.

В ответ я лишь кивнула, хотя была не согласна с его словами. Они вторили словам Вовы, и меня это удивляло. Валера не стеснялся при мне то и дело высказывать недовольство лидерством Суворова, но при этом повторял за ним, как верный солдат.

И глупо было называть дурацкую делёжку территории одного города с настоящей войной. Я не застала Великую Отечественную войну, но знала обо всех её ужасах со слов бабушки. Хотя говорила она о ней редко, и в те моменты её лицо покрывалось морщинами горя.

В тот самый год начала войны ей было всего двадцать два года, она собиралась замуж за соседского мальчишку и работала на заводе — красила алюминиевые кружки. Все молодые парни — её родные, братья, друзья, бывшие одноклассники — ушли на фронт. Как и её жених. Никто не вернулся с поля боя живым. А её завод стал производить пули для войны. Над Казанью летали самолёты фашистов, окна домой заклеивали всем, что возможно, чтобы город не был виден издалека. Люди голодали.

Рабочих рук не хватало, и за станки вставали дети. Бабушкина младшая сестра Надя работала на заводе в десять лет. Она умерла в третий год войны от язвы желудка. Так молодая Полина Филипповна осталась единственным живым ребёнком своих родителей — единственная из шестерых детей.

Мы с Мишей, когда были совсем маленькими, часто просили бабушку рассказать о том времени, но она отворачивалась к окну и тихо шептала: «Я постоянно молюсь об одном — хоть бы не было войны».

Поэтому мне было дико слышать подобные слова от Валеры. Но я молчала. Он всё равно со мной не согласится. Для них всё происходящее и есть самая настоящая война, в масштабах небольшого города. Разубеждать его в этом бесполезно.

— Мне не хочется сегодня идти на танцы, — сказала я, желая сменить тему.

Туркин склонил голову к плечу и вопросительно вскинул брови.

— Почему? Я думал, мы вчера всё порешали.

Я потупила глаза и стала вырисовывать носком сапога узоры на снегу.

— Да, но...

Валера резко опустил ладони на мои щёки и вынудил посмотреть на него, не дав договорить. На лбу парня пролегла глубокая морщинка. Он внимательно смотрел на меня, а я слышала шум крови в ушах. Он будто раздевал меня догола, желая понять, о чём я думаю.

— Рит, пожалуйста, я хочу пойти с тобой на дискач. В последнее время произошло столько всего, что я хочу хотя бы один вечер потанцевать со своей девчонкой и ни о чём не думать. Понимаешь?

Потанцевать с моей девчонкой.

На этих словах во мне что-то надломилось. Я сдалась и кивнула на выдохе. Раз Валера хочет один вечер, полный музыки, танцев и беззаботной молодости, то я пойду. Ради него.

Лицо парня озарилось радостной улыбкой. Он наклонился, чтобы поцеловать меня, крепко сжимая пальцами щёки, но вздрогнул всем телом и ударился носом о мой лоб, когда со стороны раздался громкий и недовольный голос Вовы.

— Турбо, ты, блять, совсем охренел?

Мы с Валерой одновременно повернулись на крик, и парень потёр пальцами переносицу, поморщившись.

— Чё надо, Адидас?

Вова застыл в трёх метрах от дерева, под которым мы стояли, и развёл руки в стороны.

— Тебе что, особое приглашение надо? — Он качнул головой по направлению турников, где под громкое улюлюканье подтягивались пацаны. — Или считаешь, что ты в отличной форме и не нуждаешься в тренировках?

Раздражённо выдохнув, Валера закатил глаза и потёр ладонями лицо. Мне казалось, ещё чуть-чуть, и он начнёт швырять в авторитета снежками, только бы тот оставил его в покое. Но Валера вскинул руку и попросил:

— Две минуты, Вов.

— Две секунды, — отрезал Суворов и перевёл взгляд на меня. — А ты, Малая, шуруй-ка домой.

Я собиралась отстоять своё право делать то, что хочу, долгими гляделками с Вовой, но поняла, что не могу на него смотреть, и отвернулась. Вид Вовы внезапно вызвал у меня отвращение. Я снова вспомнила носилки с чёрным мешком и Соню, рыдающую на руках майора Байбакова.

— Увидимся вечером, — быстро проговорил Валера и, наклонившись, оставил лёгкий поцелуй на моих губах. — В семь у твоего подъезда, да?

Я кивнула и слабо улыбнулась. Парень щёлкнул меня по носу и подтолкнул по направлению моего дома, а сам быстрым шагом подошёл к Вове, который по-прежнему стоял на месте и недовольно смотрел на него. Хлопнув друга по плечу, Валера сказал:

— Ну ты, Вован, даёшь. Обломал мне романтик.

Они развернулись на пятках и пошли к остальным парням, но я всё равно слышала, о чём они говорят.

— Она малолетка, Турбо, — процедил Вова. — Только посмей сделать с ней что-нибудь, за что я раскрошу тебе ебало.

— Слышь, папаш, — окрысился Валера, — давай мы без тебя как-нибудь разберёмся. Завязывай не в своё дело лезть.

— Я заботился о ней ещё тогда, когда ты даже не знал о её существовании.

— Молодец. А теперь отвали.

Постояв ещё минуту и проводив спины парней задумчивым взглядом, я втянула носом свежий холодный воздух и, сунув руки в карманы, побрела домой.

***

Валера не обманул. Я вышла из дома без пяти семь, а парень уже ждал меня, сидя на спинке скамьи, забравшись с ногами на сиденье, накрытое пушистым белым снегом. Уже стемнело, но лицо Валеры освещал крошечный огонёк от тлеющей сигареты.

Услышав хлопок двери, парень поднял голову и улыбнулся, зажав сигарету зубами. Поправив куртку, которую сумела отыскать на антресоли — она была мне мала, — я вынула из кармана варежки и натянула их.

— Отпадно выглядишь, — сделал мне комплимент Валера, и я скептично хмыкнула.

Я не стала наряжаться и краситься — только умылась, расчесала волосы и натянула чёрный сарафан поверх белой водолазки. Последний — и единственный — поход в ДК с Универсамовскими доказал, что нет смысла наряжаться по такому поводу. Или снова начнётся драка, или... тоже начнётся драка.

— Ты тоже ничего, — улыбнулась я, когда парень соскочил со скамьи и одёрнул полы куртки. Идём?

Валера кивнул, взял меня за руку в варежке, и мы быстрым шагом двинулись прочь от моего дома.

— У меня для тебя кое-что есть, — заговорщицки сказал Валера, морщась от дыма, попадающего в глаза, нырнул свободной рукой в карман куртки и протянул мне шоколадку «Алёнку».

Моё настроение немного улучшилось. Поблагодарив заботливого парня, я высвободила вторую руку и, сняв варежки, развернула обёртку. Втянув носом аромат молочного шоколада, я прикрыла глаза и с удовольствием откусила от плитки приличный кусок. Валера присвистнул, и я бросила ему вопросительный взгляд.

— Прям так и будешь есть?

— Почему нет? — пожала я плечами и тут сделала второй укус.

Валера улыбнулся и потянул меня дальше по дороге. Когда мы приблизились к освещённому уличным светом входу во дворец культуры, вся «Алёнка» была уничтожена. Скомкав обёртку, я выкинула мусор в урну, я повернулась к парню и качнула головой в сторону здания.

— Идём?

— Погоди, — остановил меня Валера и повернул к себе за плечи. — Ты перемазалась в шоколаде.

Я хотела было вытереть рот рукавом куртки, но парень меня опередил — его большой палец скользнул по моим губам, слегка надавливая. Отстранившись, он взглянул на свой палец, на котором остались разводы от шоколада, и облизнул его. К моему лицу прилил жар смущения, а Валера кивнул.

— Вкусно.

Не знаю, почему я так смутилась. Этот жест был таким обыденным, словно Валера всё время так делает, но у меня в груди заискрились бенгальские огни. Я неотрывно следила за тем, как парень ещё раз облизнул палец, собирая сладкие остатки, и шумно сглотнула. Почему он так хорош, даже когда делает самые обычные вещи? Например, дышит.

Мы миновали курящих у входа парней и стайку девчонок, которые крутились друг перед другом, хвастаясь нарядами и причёсками. Может, всё же стоило приодеться?

Я мельком взглянула на своё отражение в заляпанном зеркале у лестницы перед тем, как снять куртку. В сравнении с теми девчонками я выглядела ужасно. Краем глаза я заметила, что Валера смотрит на меня, и глаза парня, тёмные в слабом освещении, блестели. Он выглядел восхищённым.

Я обернулась, протягивая куртку, и к Валере вернулась привычная усмешка. Блеск в глазах спрятался, затаился где-то в глубине его души. Я всегда была в себе уверена, замухрышкой себя не считала, но не думала, что увижу во взгляде кого-то такое восхищение. Пусть Валера его и спрятал. Смутился, наверное.

— Как думаешь, закончится ли у моей верхней одежды полоса неудач? — с тихим смешком спросила я, когда Валера протянул мне номерок и взял за руку. — У меня больше нет вещей. Эта куртка и та мала.

Валера криво усмехнулся и притянул меня за руку, чтобы оставить поцелуй на волосах.

— Обещаю, что порву любого, кто позарится на твою куртку.

Я широко улыбнулась и прижалась к боку парня. На танцпол нам пришлось пробираться почти что с боем — сегодня в ДК пришло невероятно много народу. Больше, чем в тот раз.

Мои пальцы с такой силой вцепились в ладонь Туркина, что ему пришлось похлопать меня по запястью, чтобы я не впивалась ногтями ему в кожу. А я боялась, что толпа нас разъединит. Боялась оказаться в чужом кругу.

Универсамовские почти в полном сборе уже были здесь. Я заметила Вову, рядом с которым танцевала... Наташа. Та самая медсестра, что зашивала мне лоб, а Марату ухо. Без своей белой формы она оказалась ещё моложе, чем я думала. Её миловидное лицо украсила широкая улыбка. И каждый раз, как Вова поворачивался к ней и что-то говорит, она заливисто хохотала, запрокинув голову и обнажив ряд ровных белых зубов.

Хлопнув парня — я не запомнила его имя, но он был вместе с Зимой в участке — по плечу, Валера втиснул меня в круг и широко улыбнулся, глядя на меня сверху вниз. Я не смогла сдержаться и тоже ему улыбнулась. Наши пальцы переплелись, и мы стали танцевать.

Я двигалась неуклюже, пытаясь подстроиться под движения парней, но не успевала выпрыгивать в такт музыке. Как и Наташа. Но она не расстраивалась из-за этого, а двигала руками и ногами, как хотела. Наши взгляды пересеклись, и она помахала мне рукой. Я улыбнулась и ответила ей тем же.

Песни сменяли одна другую, и чем дольше я танцевала в кругу ребят, тем легче становилось на душе. Не хватало только Миши и Диляры. Я ужасно скучала по брату и подруге, но с Дилей, хотя бы, у нас был шанс ещё встретиться. Главное, дождаться её звонка.

Обернувшись, я окинула взглядом просторный зал с колоннами и скользнула по незнакомым лицам парней и девчонок, по волосам которых танцевали цветные лучи. Но, как моё настроение начало подниматься, так быстро же и упало — я заметила Машу и её подруг, быстрыми шагами минуя танцующих.

Мэри нарядилась, как на показ моды. Она надела зелёное платье с рукавами, юбку которого точно обрезали — уж слишком короткой она была — волосы были собраны наверх и начёсаны, чтобы придать объём, а на лице буйно цвёл яркий макияж их алых румян, синих теней и жирно намазанного блеска для губ.

Ладонь Валеры опустилась мне на спину, и я обернулась к нему. Он улыбнулся и наклонился к моему уху.

— Ты о чём задумалась?

— Да так! — крикнула я, чтобы перебить громкую музыку. — Ты Марата не видел? Он вообще придёт?

Валера вытянул шею и огляделся поверх голов. Вытянув трубочкой губы, он покачал головой и пожал плечами.

— Не вижу... А, нет, — он ткнул пальцем в сторону входа, — вон, идёт. С девчонкой.

Я снова обернулась. И правда, Марат шёл прямо за Машей и её подругами, приобняв Айгуль за плечи. Сегодня она выглядела лучше, чем вчера, но её щёки раскраснелись, а волосы растрепались, словно Айгуль очень быстро бежала. Возможно, так и есть — сбежала из дома на танцы.

Мэри прошла мимо и махнула хвостом прямо перед моим лицом. Я подавила желание схватить её за волосы и опрокинуть на землю и закатила глаза, повернувшись к ней спиной. Не позволю этой дряни ещё больше портить мне настроение. Я и так не в духе.

Ребята подошли к нам, и Валера поманил Марата за собой. Младший Суворов приветственно кивнул мне и посеменил за старшим, а я подхватила Айгуль под руку и поставила в круг, улыбнувшись девочке.

Айгуль внешне сохраняла спокойствие, но её глаза лихорадочно бегали по лицам танцующих, и в них плескался страх. Я решила, что её надо успокоить, и предложила:

— Сходишь со мной в туалет? У меня лицо вспотело.

Мне показалось, что Айгуль выдохнула с облегчением. Она кивнула и, сжав мою руку, огляделась. Мы двигались вдоль стен, у которых стояли те, кто предпочитали болтать, а не танцевать. Я спросила у первой встречной девочки, где туалет, и она ткнула в сторону неприметной двери, частично скрывавшейся за красной бархатной занавесью.

Проталкиваясь к туалету, я отметила про себя, что сегодня на танцах нет милиционеров. Они не знали о сборище или после прошлого раза решили больше не связываться с группировками?

В туалете было тихо и пусто, и пахло лучше, чем в подвале Универсама, хотя на полу были лужи, а кран в раковине натужно скрипел, с трудом закрываясь. Я сполоснула руки, вымыла лицо, аккуратно поправила пластырь на лбу и бросила взгляд на Айгуль, отражающуюся в зеркале. Она застыла у стены, скрестив руки перед собой, и, казалось, отсутствовала. Её взгляд, обращённый в пол, был пустым.

— Ты как? — осторожно спросила я, стряхивая воду с рук.

— Нормально, — равнодушно ответила девочка, не поднимая головы.

— Это хорошо, — кивнула я. — Твои родители написали заявление?

Последние слова я произнесла совсем тихо, на всякий случай, но Айгуль меня услышала. Она принялась заламывать длинные музыкальные пальцы и покачала головой.

— Мама хотела. Даже милиционер приезжал, разговаривал со мной. Но потом приехал отец и...

Айгуль неопределённо взмахнула рукой, но я всё равно ей поняла. В сердце болезненно закололо. Её отец отказался писать заявление, испугался «позора» и всеобщего внимания к своей семье. На родную дочь, кажется, ему плевать. Репутация и слова соседей важнее, чем справедливость по отношению к собственному ребёнку.

— Мне жаль, — прошептала я и подошла к Айгуль. — Правда, мне так жаль, что с тобой это случилось.

Девочка громко шмыгнула и поспешила провести рукой под носом. Я сжала её хрупкое плечо, и Айгуль подняла на меня покрасневшие глаза. Её губы тронула лёгкая улыбка, такая неестественная, что мне показалось, будто кто-то разом вывернул мне все пальцы.

— Всё же хорошо, — продолжала она улыбаться, и по её щеке покатилась одинокая слеза. — Ничего же не произошло? Да...

Не выдержав, я протянула вперёд руки и прижала Айгуль к себе. Она вздрогнула, осталась стоять неподвижно, но, когда я дотронулась до её волос, поглаживая, он громко всхлипнула и прижалась ко мне, скрестив руки на лопатках.

— Тихо-тихо, — негромко говорила я, поглаживая её по спине с острыми выпирающими лопатками. — Всё будет хорошо, Айгуль. Всё и правда будет хорошо. Это не конец света.

Она шмыгнула носом и кивнула, будто ждала от меня этих слов. Подтверждения.

Я не размыкала объятий, пока Айгуль не успокоилась и не делала это первым. Она утёрла лицо рукавом кофты и яростно зачесала и без того красные глаза.

— Хорошо, что в зале темно, — улыбнулась я, глядя на девочку. — Никто не обратит внимания на твои опухшие глаза и мой расшибленный лоб.

— Нам двоим по жизни очень везёт, — грустно хмыкнула Айгуль, но её губы дрогнули в слабой улыбке.

Дверь туалета распахнулась, и в туалет вошла группа девчонок во главе с Машей. Она оборвала речь на полуслове и бросила на нас с Айгуль недовольный взгляд. Словно возмущалась, что мы посмели воспользоваться общественной уборной. Я подтолкнула Айгуль к двери и равнодушно бросила на выходе:

— Не переживай, Маш, я не собираюсь подслушивать твой трёп. Меня же Валера ждёт.

Она испепелила меня таким яростным, полным ненависти взглядом, что я должна была рассыпаться в прах. Но я только улыбнулась и, взмахнув волосами, вышла из туалета, громко хлопнув за собой дверью. Выкуси.

Мы с Айгуль, прижавшись друг к другу, вернулись в круг в тот самый момент, как ведущий объявил медленный танец. Я стала озираться в поисках Валеры и коротко взвизгнула от неожиданности, когда меня резко схватили за талию. Моего носа коснулся знакомый аромат барбарисок и табака, и я расслабилась, улыбнувшись. Усмехнувшись на ухо, Валера клюнул меня в щёку и, схватив за руку, развернул. Я врезалась грудью в него и схватилась за ткань свитера.

— Где была? — спросил он, увлекая меня в сторону, чтобы нас не сбили проходящие парни, которым не достались партнёрши.

— Ходила умыть лицо, — ответила я и указала на мокрую чёлку. — Здесь жарко.

— Да, — кивнул парень, бросая взгляд поверх моей головы, — это из-за меня.

— Что? — не поняла я.

Губы Валеры изогнулись в потрясающей ухмылке.

— Я слишком горяч и повышаю температуру везде, куда прихожу.

Закатив глаза, я рассмеялась и ударила парня кулаком по плечу. Валера заохал-заахал и принялся потирать «ушибленное» место. Я уткнулась ему в грудь носом и покачала головой, бодая. Его тело вибрировало от смеха, а руки опустились ниже — со спины на талию, крепко стискивая пальцы.

Наконец заиграла музыка. По первым нотам я узнала прекрасно-трагичную песню группы Наутилус Помпилиус. Парочки вокруг нас медленно закачались, переминаясь с ноги на ногу. Я подняла голову и увидела, что Валера неотрывно смотрит на меня. На его губах блуждала едва заметная улыбка.

Мы стали качаться, вращаясь вокруг своей оси. Широкие ладони парня блуждали по моей спине, мягко поглаживая и очерчивая изгибающиеся линии. Потянувшись на цыпочках, я обвила Валеру за шею. Он покорно склонился ниже, и я прижалась подбородком к его плечу.

— Я хочу быть с тобой, — негромко подпевал песне Валера. Его ладони скрестились на моих лопатках, и он прижался щекой к моему виску. — Я так хочу быть с тобой.

В моём теле распускались яркие солнечные цветы. Мне казалось, что это не слова песни, а желание, обращённое ко мне лично. Валера хочет быть со мной.

Тепло его кожи укутывало меня тёплым одеялом, и я разомлела, обмякнув в руках Валера. Растеклась сливочным маслом, забытым на кухонном столе. Прикрыв веки, я всем телом прижималась к своему мальчику с зелёными глазами и так горько сожалела, что не могу стать с ним ещё ближе. Забраться к нему под кожу, под рёбра и свернуться калачиком у самого сердца. Там, где надёжно и безопасно. Там, где звучит моя самая любимая музыка. Ритм его сильного и верного сердца.

Мы больше не раскачивались, а стояли на месте, обнимаясь. Я ощутила мягкий поцелую на шее под волосами и чуть не рухнула на ватных ногах. Мои пальцы сами сжали ткань его свитера на спине. Мой пульс участился, дыхание стало тяжёлым, а в голове кипела кровь.

Песня закончилась слишком быстро, разрушив прекрасное мгновение, которое должно было длиться вечность. Вместо неё заиграла «Не забывай» группы Комбинация. Я отказалась разжимать хватку на шее Валеры и жарко зашептала ему на ухо, боясь, что не успею сказать то, что рвалось изнутри.

— Я тоже хочу быть с тобой, Валер. Всегда.

Валера мягко отвёл голову назад, и я столкнулась с его нежным взглядом, очерчивающим черты моего лица. Наклонившись, он поцеловал меня в нос, а затем потёрся кончиком своего носа о мою щёку.

— Так и будет, Тилькина Маргарита Вячеславовна. — В его глазах блеснул игривый огонёк. — Ещё не рановато звать тебя Туркиной Маргаритой? Мне кажется, так даже лучше звучит.

Я глупо захихикала и, разжав пальцы, накрыла лицо ладонями. От этого парня в моём не желудке, а во всём теле порхали бабочки. Рядом с ним все невзгоды уходили прочь. И как я могла его за это не любить?

— Турбо. — В наш маленький мир вторгся чужой женский голос, и я резко помрачнела, увидев Машу, которая схватила моего парня за плечо. — Давай отойдём. Разговор есть.

— А щас вот прям срочно? — недовольно спросил парень, по-прежнему не отпуская меня. И я крепко вцепилась в него, чтобы Маша видела.

И она увидела. Её взгляд скользнул между нами, и губы сжались в тонкую ниточку.

— Это по поводу твоего вчерашнего вопроса.

Я не поняла, о чём она говорит, но зато Валера понял. Его брови сошлись на переносице, глаза сузились до щёлок. Он кивнул Маше и перевёл взгляд на меня.

— Отойду на пять минут. Не скучай, ладно?

Он оставил быстрый поцелуй на моей щеке, а я даже не успела ответить ему тем же — так быстро он ушёл, подхватив Машу за локоть. Я проводила взглядами их спины, пока они не скрылись в толпе, и в моей душе зашевелилось неприятно чувство. Смесь ревности и тревоги. Что за такие дела и вопросы у Валеры с подругой Универсама?

Мой взгляд скользнул вдоль стены, и я заметила притаившегося в тени Лампу. Мальчику, казалось, было грустно, поэтому я решила к нему подойти, чтобы следующие пять минут не снедать себя мыслями о причине срочного разговора Валеры и Маши.

— Чего тут один скучаешь? — спросила я, приблизившись к Лампе. Он вскинул на меня свои по-детски искренние глазёнки и пожал плечами. — Танцевать не пойдёшь?

— А толку, — вдруг удручённо буркнул Лампа и обиженно насупился. — Щас опять медляк объявят, а мне снова танцевать не с кем.

Я с трудом сдержала смех. Так вот оно что, мальчик просто расстроился, что для него не нашлось партнёрши. Протянув руку, я потрепала Лампу по мягкому, пухлому плечу.

— Не расстраивайся ты так. Хочешь, следующий медляк я потанцую с тобой?

Лампа вдруг густо покраснел и потупил взгляд, ёрзая спиной по стене.

— Да нет... — неуверенно протянул он и тут же умолк.

Я улыбнулась.

— Понимаю, может, я не та партнёрша, которую бы ты хотел пригласить на танец, но, если что, я к твоим услугам.

Лампа смутился ещё сильнее, превратившись в милый пухлый томат. Я хотела было ещё что-то добавить, но осеклась — мой взгляд устремился к входу и наткнулся на шевелюру огненно-рыжих волос.

— Какого... — начала было я, но не договорила.

— Это же эта, — медленно проговорил Лампа, отлипая от стены, — из Ворошиловских которая. С Шрамом ходит.

— Да, — процедила я, кивнув. — Это она.

— Что она тут забыла? — искренне удивился мальчик и задел меня локтём. — Если сюда придут Ворошилы, тут такое начнётся. Лучше тебе сразу делать ноги.

Я покачала головой и вскинула ладонь, продолжая неотрывно следить за Надей. Она равнодушным взглядом разглядывала лица присутствующих, оставшись стоять в проходе. Не на танцы пришла — ищет кого-то.

— Подожди здесь, — бросила я Лампе. — Сейчас вернусь.

Я быстрым шагом двинулась к Таганской и боковым зрением заметила, что мальчик не послушался, а последовал за мной, гордо расправив плечи и вскинув подбородок.

Надя заметила ещё издалека, и её накрашенные блеском губы изогнулись в хищной усмешке. Мои пальцы сжались в кулак.

— Ты что тут делаешь? — спросила я в лоб, когда приблизилась к Таганской и оттеснила её с прохода. — Пришла танцы испортить?

— Нет, — рассмеялась Надя и взмахнула волосами, завитыми в мелкие кудряшки. — Проходила мимо, услышала музыку. Дай, думаю, загляну.

— Уходи, — велела я. — Тебе, как и твоей шайке тут никто рад не будет.

— Шайке? — Надя захлопала густо накрашенными ресницами. — Но я не вижу здесь никого из Универсама!

— Слышь, — возмутился Лампа, шагнув вперёд, но я удержала его за кофту, — выражения выбирай.

— А, — Таганская приложила ладонь к груди и покачала головой, — так неудобно получилось. Один всё-таки здесь!

— Завязывай, — приказала я, обрывая её противный смех. — И говори, зачем пришла.

Всякое веселье исчезло с лица девушки Шрама. Она подбоченилась и покосилась на Лампу, который стоял почти что в боевой стойке, готовый броситься на Надю по первому свистку.

— Лампа, — попросила я мальчика, и он с трудом оторвал от Таганской полный ненависти взгляд, — дай нам минуту, пожалуйста.

— Нет, — покачал головой он. — Турбо не простит мне, если я оставлю тебя с... — Он окинул Надю полным презрения взглядом, и та закатила глаза. — С этой.

В последнем слове было столько отвращения, что на лице Таганской промелькнула обида. Её задели слова Лампы, но она быстро справилась со своими чувствами и снова нацепила маску стервы.

— Лампа, — заговорила я уже вкрадчивей, — не переживай за меня, ладно? Мы просто поговорим. Если что-то пойдёт не так, я тебе махну, хорошо?

Мальчик замялся, не зная, как поступить, но, в конце концов, кивнул и отошёл в сторону. Я скрестила руки на груди и выжидательно уставилась на Таганскую.

— На самом деле, — Надя тяжело вздохнула и поправила браслет на своём запястье, изображая скорбную мину, — я пришла выразить тебе соболезнования.

Мои брови удивлённо поползли вверх.

— Что?

— Соболезнования, — повторила она и ещё раз горестно вздохнула, покачав головой. — Такая молодая, а уже...

— Так, — я вскинула руку, останавливая Таганскую. — Я ничего не понимаю. По какому поводу ты решила выразить мне соболезнования?

Большие глаза Нади удивлённо расширились, на этот раз, кажется, искренне. Она дёрнула уголком рта.

— Как это «по какому»? Смерть Диляры уже не считается за трагедию или как?

Я резко отшатнулась, будто Надя залепила мне смачную пощёчину. Под лопатками закололо, а в груди что-то ёкнуло.

— Ты что такое говоришь? — Мой голос сорвался на хрип. — Совсем из ума выжила? Живого человека мёртвым объявлять.

Мгновения удивления прошли, и Надя громко расхохоталась, захлопав ладонями по своим коленям.

— Так ты ничего не знаешь! — заливалась она смехом — её лицо в этот момент выглядело до ужаса уродливым. — Бедняжка Риточка, ей никто не сказал!

Я собрала себя в руки и холодно произнесла:

— Таганская, в твою косметику что, мышьяк добавляют? Угомонись и проваливай, я не собираюсь слушать твой бред о смерти Дили.

Надя выпрямилась, расправила плечи и кончиком пальцем провела под глазами, убирая выступившие от смеха слёзы. Вздохнув, он покачала головой.

— Это не бред, Тилькина. Зубровина и правда мертва. Сдохла, как крыса пришибленная. В прочем, почему «как»? Она и была крысой.

Мои ногти вонзились в кожу на ладонях. Больше всего я хотела прямо сейчас хватить Таганскую за космы и от души приложить носом о стену, но сдержалась, медленно выдохнув.

— Я знаю, что Диляра жива, — спокойным голосом ответила я. — Знаю, где она сейчас, так что не надо вешать мне лапшу на уши. Неужели думала, что я поверю в это?

— Знаешь, где она? — ухмыльнулась Надя. — И где же?

Я постаралась ничем не выдать свои истинные эмоции. Под ложечкой болезненно засосало. Я не знала, где сейчас находятся Диляра и её семья, но поняла, что Шрам послал Надю на разведку. Они выбрали оригинальный способ выудить из меня правду — шокировать и ждать, что я расколюсь, поддавшись эмоциям.

— Ага, сейчас, — нарочито громко фыркнула я. — Так я тебе и сказала. Давай, Надь, гуляй отсюда, пока тебя не узнали. Сама же знаешь, как вас, Ворошиловских, не любят. Особенно подстилок.

Надя никак не отреагировала на последние мои слова. Она покачала головой и бросила мне почти жалостливый взгляд.

— Нихрена ты не знаешь, Тилькина. Зато я знаю, в какой яме лежит твоя крыса-подружка и её папашка с беременной мачехой.

Слова, которые собрались вырваться из моего рта потоком ругательств, застряли вязким комом в горле, и я осеклась, поперхнувшись воздухом. Я прижала ладонь к рёбрам и выдавила из себя:

— Я тебе не верю. Турбо сказал мне, что пёс твоего Шрама облажался и не узнал, на какой станции вышли Диля с семьёй. Не пытайся узнать их местонахождения. Я даже под пытками не скажу.

— Конечно, не скажешь, — весело хмыкнула Таганская. — Ты же не знаешь. Зато я видела фотографию, которую привезли Шраму. И на ней хорошо видно лицо твоей подружки, лежащей в яме. А во лбу, — она ткнула пальцем себе в лоб, точно в центр, — отверстие от пули. От чего папашка с мачехой сдохли, не скажу, не увидела. Наверное, пара выстрелов в живот. Забавно получилось. Стрелял в троих, а сдохло четверо. Зато по справедливости.

Мой желудок свернулся от резко вспыхнувшей рези. Кровь отлила от моего лица, а лоб покрылся испариной. Надя видела, какой эффект на меня производят её слова, и не думала останавливаться.

— Странно, что тебе не сказали, что Диляра мертва. Ведь твой Турбо, усатик и картавый приходили на нашу базу. И Шрам им всё популярно объяснил.

— Лжёшь, — прошептала я, чувствуя, как земля качается под ногами. — Валера не стал бы мне врать...

Надя снова расхохоталась — на это раз гадко, зло, мстительно.

— Три ха-ха! Напиздел тебе твой Валерка, наплёл с три короба, а ты, дура, и рада поверить!

Я застыла, схватившись за живот, и жадно ловила ртом воздух, не в силах надышаться. В висках отчаянно барабанил оглушительный пульс.

— Не может быть... — шептала я, словно умалишённая. — Нет, этого не может быть... Диля, она...

— Да сдохла она, — раздражённо выпалила Таганская, и я вздрогнула всем телом. — Померла, отбросила коньки, сыграла в ящик — какие обороты ещё подобрать, чтобы до тебя дошло?

Я в отчаянии мотала головой, отказываясь слышать то, что она говорит. Но её противный голос въедливо сочился в ушные раковины, и мои глаза налились слезами.

— А ты чё тут забыла, морковь обосраная? — раздался у меня над ухом голос, растягивающие букву «р». — Давно пизды не получали? Так мы щас организуем. У пацанов как раз кулаки после тренировки чешутся.

Я медленно повернулась к Зиме, а Надя примирительно вскинула перед собой раскрытые ладони.

— Расслабься, Лысик. Я одна пришла. Не надо бунт поднимать, уже ухожу.

Таганская хмыкнула почти у меня над самым ухом, но я не обернулась, чтобы увидеть, как она уходит. Я молча смотрела на Зиму, стиснув дрожащие губы. Если я сейчас открою рот, могу разреветься.

Бледные брови Зимы медленно поползли вверх.

— Ты чего на меня так смотришь? — Усмехнувшись, он провёл ладонью по лысой голове. — Чё, волосня выпала?

— Моя подруга, — просипела я, не моргая, — Диляра... Она мертва?

Усмешка застыла на лице парня гримасой, а затем сползла, как краска по стеклу. И без того бледная кожа стала цвета бумажного листа. Его глаза лихорадочно забегали из стороны в сторону, а я схватила его за грудки, сжав пальцами ткань спортивной кофты, и грубо тряхнула.

— Отвечай, Вахит.

— Слушай, Рит, — медленно проговорил Зима, попытавшись разжать мои пальцы, но они одеревенели и отказывались разгибаться, — поговори с Турбо об этом. Я вообще не при делах.

— Вахит, — повторила я, прошелестев, — ответь. Сейчас.

Лицо парня исказила гримаса вины. Он взглянул на меня исподлобья, и я всё поняла. Всё.

Всё поняла.

Мои пальцы с трудом разжались, отпуская кофту парня, и я медленно отвернулась, уронив руки по бокам.

— Рит, — попытался остановить меня Зима, когда я сделала первый короткий шаг, и схватил за локоть, — стой. Там это... всё сложно, понимаешь?

Я выдернула руку и с трудом доковыляла до колонны. Прижавшись лбом к прохладной поверхности, я судорожно вздохнула и поняла, что ничего не вижу — глаза застелила мутная пелена. Моргнула, и по щеке покатились первые слёзы. Мне не хватало воздуха.

Валера стоял на противоположной стороне зала. Скрестив руки на груди, он с хмурым выражением на лице слушал Машу. Пошатнувшись, я попыталась дойти до них, но мне помешали девочки — они двигались по кругу, положив руки на талию предыдущей, и отплясывали под музыку. Грубо разорвав цепочку из рук, я шатающимся пьяным шагом приблизилась к Туркину. Казалось, что я вот-вот упаду в обморок.

Громкая музыка и подпевающие голоса оглушали, пульс стучал даже в висках. Я пошатнулась и вцепилась в плечо парня. Валера вздрогнул, уставившись на меня. Его ладонь опустилась мне на спину, придерживая.

— Ты чего? — удивлённо спросил он, убирая с лица мои волосы.

Я в отчаянии помотала головой, не в силах выдавить и слово. Мне страшно было спрашивать, страшно было даже озвучивать этот вопрос вслух.

Диля. Моя Диляра.

— Мы вообще-то разговариваем, — раздражённый голос Мэри вторгся в моё помутнённое сознание, и я уставилась на неё так, словно впервые увидела.

— Ничего, — остановил её Валера. — Скажи Рите то, что только что рассказала мне.

Я ничего не понимала. Что рассказать? Что ещё я должна сейчас услышать?

Маша недовольно поджала губы, но, скрестив руки на груди, кивнула.

— Я говорила с парнем, он из Дом быта, но сегодня пришился к Разъездовским. Он рассказал, что случилось вчера в "Снежинке".

Я растерянно заморгала.

— Какой парень? — удалось просипеть мне, и я схватилась за горло, чувствуя, как его раздирают невидимые когти.

Маша вскинула глаза и указала пальцем на балкон второго этажа. Я медленно повернулась и увидела группу молодых парней. Они стояли, прислонившись к перилам, щелкали семечки и смотрели за танцами девочек. Я узнала одного из них — тот самый, кто пытался вытащить меня из машины, а затем получил по лицу от Вадима, когда отказался дать мне куртку.

Словно почувствовав, что на него смотря, парень опустил голову и уставился в нашу сторону. Мгновение, и он вскинул ладонь, чтобы помахать мне. Желчь из желудка уже достигла горла. Я с трудом проглотила вязкую горькую слюну и повернулась к Маше.

— Что же он рассказал?

Подруга Универсама брезгливо поморщилась и бросила взгляд через моё плечо.

— Айгуль, девчонка Марата, приняла троих вчера. Вот, почему она была такой потрёпанной.

Моё дыхание сбилось, под лопатками опять зачесалось, словно под кожей ползали мерзкие черви. Втянув носом воздух, я процедила:

— Это неправда.

— Да? — Маша вскинула брови и провела пальцами по волосам, собранным в хвост, а затем дотронулась до розовой резинки. — А ты что, была там? Всё видела? Или, может, сама принимала участие в оргии?

— Мэри, — перебил её Туркин, шумно раздув ноздри, — завязывай. Не надо так с ней разговаривать.

— Ладно. — Маша закатила глаза и снова посмотрела на меня. — Вот он там был. И всё слышал. Ну, и видел, полагаю. Когда Адидас пришёл за Айгуль, ему пришлось с неё троих снять. А она сразу давай рыдать, мол, не хотела я, напали на меня! — Она злорадно усмехнулась и повернулась к Валере. — Хороша сказка, да? Не хотела, но трахнулась. Давайте теперь пожалеем её, какая несчастная.

— Но это неправда! — воскликнула я, и Валера надавил ладонью мне на спину, вынуждая замолчать. Но я молчать не собиралась. Вместо этого я толкнула Машу в грудь, и она отшатнулась, вскидывая руки, чтобы удержать равновесие. — Это ложь, очевидно же! Из-за Вовы распался Дом быта, они ему мстят через младшего брата! Это что, разве не очевидно?

Маша уставилась на меня, как на дурочку, и я снова метнулась вперёд, намереваясь залепить ей затрещину. Как она может так говорить про Айгуль? Их там не было, но они верят словам какого-то парня, который, скорее всего, не присутствовал в "Снежинке" в момент стрельбы. Валера перехватил меня поперёк талии, а маша, коротко взвизгнув, отпрянула, когда моя ладонь с растопыренными пальцами схватила воздух у её лица.

— Мэри, — гаркнул Валера, прижимая меня спиной к своей груди, — иди. Я тебя понял. Поговорим позже.

Глаза девушки блеснули опасным огнём. Она медленно кивнула и двинулась прочь, показав мне напоследок язык. Я снова дёрнулась, но Туркин меня удержал, впившись пальцами в живот.

— Уймись. Маша тебе ничего не сделала, она только передала слова бывшего Домбытовского.

— Да? — зло выпалила я, продолжая пытаться разжать хватку парня. — И сразу поверила? Да посмотри же ты на Айгуль! Разве она похоже на ту, кто ляжет с тремя мужиками? Ей Марат нравится!

— Девчонки часто треплют языком. — Валера наконец отпустил меня, и я отшатнулась от него и принялась выплёвывать пряди волос, попавшие в рот. — Ищут защиту. Сначала ей Маратик приглянулся, затем она увидела возможность получить защиту под крылом Домбытовских. Тоже вариант, но хуёвый. Если Марат продолжит с ней ходить, его придётся отшить. Он станет помазком, и тогда с ним даже чушпаны здороваться перестанут.

Я не верила своим ушам. Несмотря на духоту в зале, мне стало зябко. Я обняла себя за плечи и сжалась, сильно сгорбившись. Всё происходящее походило на дурной сон. На ночной кошмар, который должен прекратиться сию же секунду. Я обернулась, уставившись на лица танцующих в поисках Айгуль.

Девочка стояла, прислонившись спиной к стене, раскрасневшись после танцев. Она вежливо улыбалась, слушая незнакомую мне девочку, которая держала в руке бутылку лимонада.

Тут моё внимание привлекла Маша. Она быстрым шагом пересекала танцевальный зал, подходя то к одной девчонке, то к группке других. Что-то говорила им, и их лица удивлённо вытягивались, а затем кривились в отвращении. Выслушав Машу, девчонки оглядывались на стену, у которой стояла Айгуль, и о чём-то яростно шептались. А Маша двигалась дальше.

Нет. Нет, только не это.

Я сделала один большой шаг, намереваясь остановить её, но Валера оказался быстрее — он схватил меня за локоть, а когда я попыталась вывернуться, перехватил поперёк талии. Мои ступни оторвались от пола, и я взвизгнула.

— Немедленно меня отпусти! — заорала я, брыкаясь. — Надо её остановить!

Но Туркин крепко держал меня, мешая вздохнуть, а я барахталась, как выброшенная на берег рыба, из последних сил пытаясь спасти.

Маша приблизилась к той самой девочке, с которой болтала Айгуль, и наклонилась к её уху, прикрыв рот ладонью. Девушка вздрогнула, скривилась и, что-то сказав, вылила лимонад под ноги Айгуль.

— Отпусти! — завизжала я и взмахнула рукой. Мой кулак попал по щеке Валеры, и он зашипел от боли. Но рук так и не разжал.

Меня охватила слепая ярость. Я хотела убивать. И Машу, и того парня на балконе, и Колика.

Туркин поволок меня в сторону, а я зарыдала, пытаясь вырваться. Я не хотела, чтобы он меня трогал, куда-то отводил. Я хотела побежать к растерянно застывшей у стены Айгуль и закрыть её собой от осуждающих и полных отвращения взглядов. Она вдруг стала такой маленькой, совсем крошечной, будто сжалась под давлением всех этих людей, которым хватило пары слов Маши, чтобы поверить. Поверить в то, что Айгуль — шлюха.

Валера втолкнул меня в женский туалет. Перед зеркалом стояли две девочки, и их заливистый смех резко оборвался, когда они увидели нас. Валера зло рявкнул:

— Кыш отсюда.

Девчонок не пришлось просить дважды; они быстро проскочили мимо нас, и Туркин захлопнул за ними дверь. Музыка резко стихла, и нас накрыла гулкая тишина. Я тяжело дышала, глядя на преграждающего мне путь Валеру.

— Выпусти, — хрипло сказала я.

— Ты никуда не пойдёшь, пока не успокоишься, — спокойным голосом ответил парень и качнул головой в сторону раковины. — Умой лицо холодной водой, ты не в себе. Вся красная, щас удар хватит.

Вот только это я хотела его ударить. Ударить своего мальчика с зелёными глазами.

— Я должна увести оттуда Айгуль, — процедила я и сделала шаг к двери. — Пока они её там не сожрали. Она ни в чём не виновата, она жертва преступления.

Валера шагнул в сторону, преграждая мне путь, и двинулся навстречу, вскинув перед собой руки. Я метнулась в другую сторону, попыталась обойти его, но он схватил меня и оттолкнул. Я врезалась поясницей в раковину и схватилась за мокрый бортик.

— Если мне не изменяет память, — спокойствие исчезло из голоса Туркина, — то ты сказала, что с ней всё нормально. Просто испугалась. Выходит, что, ты снова мне напиздела?

Моя голова взорвалась. Я схватила пустую мыльницу на раковине и запустила её в парня. Он увернулся прежде, чем она попала бы ему в голову.

— Я напиздела?! — заорала я так, что голос сорвался на визг. — Я?! А ты?! — Я ткнула в него пальцем, чувствуя, как горячая кровь кипела в висках, сводя с ума. — Что ты сделал! Ты мне соврал! Сказал, что Ворошиловские не нашли Диляру!

Свирепое выражение на лице парня сменилось удивлённым. Словно он не ожидал, что я смогу узнать правду. Моё сердце пошло трещинами.

— Рит, я... — попытался он что-то сказать, но осёкся. В его взгляде промелькнуло чувство сожаления, а из моих глаз градом покатились слёзы.

— Ты знал, что они убили мою лучшую подругу! — воскликнула я, накрыв лицо руками. — Знал, но сказал, что она спаслась! Ты должен был пойти в милицию и сказать им правду, чтобы они арестовали Шрама! А ты!.. — Я захлебнулась рыданиями и затряслась всем телом.

Каждая моя кость, казалось, раскалывается на кусочки вместе с черепом. Накрыв ладонью рот, я взвыла и отшатнулась к стене, прижавшись щекой к холодной плитке. Я не могла смотреть на человека, которого люблю. Который меня предал. Который так меня обманул.

— Рита, я всего лишь хотел тебя защитить. Ты уже потеряла брата, я не хотел, чтобы ты ещё и о подруге горевала. Я всё сделал правильно. Тебе нельзя говорить правду, ты реагируешь на всё истерично.

Слова Валеры ворвались в мою голову, словно автоматная очередь. Я резко обернулась, увидела его в шаге от меня и, замахнувшись, влепила парню пощёчину.

— Истерично?! Я истеричка, да?! — завизжала я так, что окна в деревянных ставнях задребезжали. — А ты урод! Лживый урод, Туркин! Мне противно на тебя смотреть!

Резкий удар Валеры по лицу опрокинул меня на землю. Я приземлилась на мокрый плиточный пол, и перед глазами всё потемнело. Щека вспыхнула болью, словно моя кость сломалась от удара. Я раскинула в стороны руки, пытаясь нащупать опору и сесть. В ушах звучал мерзкий писк, как из сломанного телевизора.

— Блять, Рита, — услышала я испуганный голос парня. Его тёплая ладонь коснулась моего лица, и перед глазами являлся проблеск света. — Я не хотел, блять... Ты вывела меня из себя своими словами... Я не хотел тебя бить...

Слова Туркина долетали до меня как из-под толщи воды. Челюсть свело судорогой — я попыталась разжать зубы, но, кажется, ничего не получилось. Лицо было мокрым — то ли от воды на полу, то ли от моих слёз.

Раздался пронзительный скрежет крана, и в раковину хлынула вода. Её шум становился то тише, то громче, и я громко ахнула, когда Валера плеснул мне в лицо порцию ледяной воды. Я открыла рот, жадно глотая воздух. Боль в лице слегка притупилась.

Я приподняла горящие веки и увидела сидящего передо мной Валеру. Он выглядел не на шутку перепуганным, а его руки придерживали меня за спину, чтобы я не упала назад. До меня медленно доходило, что только что случилось.

Валера ударил меня. Ударил по лицу.

Истерика заколотила моё тело с новой силой. Я оттолкнула его руки, перевернулась и упала на колени. Отползла к стене, чтобы быть подальше от парня.

— Рит, — тихо позвал меня Валера, а я вся сжалась, роняя крупные слёзы на пол. — Рит, пожалуйста...

Приблизившись на карачках к двери, я потянулась наверх и схватилась за ручку, чтобы подняться. Обернуться не смогла, только бросила сдавленно через плечо:

— Не подходи ко мне. Больше никогда. Никогда больше меня не трогай.

Я не запомнила, как выбежала из танцевального зала, расталкивая мерзких людей, глумившихся над Айгуль. Не запомнила, как забрала свою куртку из гардероба. Не запомнила, как пробежала километр или два, желая как можно дальше убраться от дома культуры и тех, кто в нём оставался. Мне казалось, что я повсюду слышала голоса. Смеющиеся, злобные, ядовитые. Меня качало из стороны в сторону. Я прижимала к груди куртку, так и не остановившись, чтобы её надеть.

Мои ноги сами несли меня по тёмным переулкам, и я не разбирала дороги. Щека яростно пульсировала от боли, по лицу катились слёзы, из носа бежали сопли. Я шмыгала и плакала, прижимая холодную ладонь к опухшей щеке. Но даже эта боль не была такой сильной, как боль разлетевшегося на части сердца.

Кончики пальцев подрагивали от холода, ноги подкашивались. Я падала и вставала, а потом снова падала. Мои колготки промокли от луж, сапоги наполнились снегом, холод пробирал до костей. Хотелось найти укромное место и, свернувшись там калачиком, тихо умереть.

В ушах звучали только мои всхлипывания и стук разбитого сердца, поэтому я не услышала шагов за спиной. Чья-то ладонь опустилась на моё плечо, останавливая. Я испугалась, что это Валера меня нагнал, но, когда обернулась, увидела перед собой незнакомого парня.

Тень от чёрной кепки частично скрывала его лицо, в зубах он сжимал почти догоревшую сигарету. Я испуганно сжалась, прижимая к груди куртку. Губы незнакомца хищно изогнулись, и я не успела вскинуть руки перед собой, чтобы защититься.

Его ладонь ударила меня по второй щеке. Вскрикнув, я пошатнулась, уронила куртку, а мои ноги подкосились. Моё тело рухнуло в снег, совсем чистый, недавно выпавший. Голова кружилась, руки сковало холодом, а лицо онемело от боли. Я с трудом открыла глаза и увидела парня, возвышавшегося надо мной. Он схватился за пряжку ремня на своих брюках, расстёгивая, и с хриплым смешком сказал:

— Привет для Турбо от Ворошиловских.