Наши сердца разобьются этой зимой

Густая темнота окутала весь мир, а ледяной воздух проникал под кожу, сковывая рассыпающиеся на осколки кости неподъёмными цепями. Звуки вокруг стихли, в ушах стучал только пульс и шуршал гравий под головой. Это и есть смерть? Пустота, темнота и одиночество?

Что-то коснулось моего лица, и я дёрнулась, попытавшись открыть глаза. Но веки не слушались, а темнота не рассеивалась.

— Рита, — прозвучал мужской голос, будто из-под воды. — Рита, очнись.

Из горла вырвался хрип, и меня подтолкнули, переворачивая на спину. Моя голова безвольно мотнулась в сторону, руки упали на землю. Я попыталась сгрести в кулаки мелкие камушки, но пальцы не слушались. Всё тело отказывалось мне подчиняться.

— Рита, — уже громче повторил всё тот же голос, встряхивая меня за плечи.

Сухие треснутые губы завибрировали от стона.

— Кто это? — прошелестела я, с трудом ворочая распухшим языком. — Где я?.. Я умерла?

Над ухом прозвучал ехидный и до боли знакомый смешок.

— Пока нет, но никогда не поздно наверстать упущенное.

В голове, над шейными позвонками, громко щёлкнуло, и меня осенило. Зима. Со мной говорит Зима, это его картавый голос пытался привести меня в чувство.

— Зима, — хрипло выдохнула я, — я не могу открыть глаза... Я ничего не вижу...

— Правильно. У тебя всё лицо в крови перемазано, — сказал парень и помог сесть.

Ледяной комок снега врезался мне в лоб и заёрзал по глазам, щекам, носу. Я попыталась отбросить руки парня, сопротивлялась, но кисти и пальцы не слушались. Моё тело тряпичной куклой придерживали за спину и смывали снегом кровь.

Холодная вода потекла по лицу, и мои веки дрогнули, приоткрываясь. Я тут же об этом пожалела. Перед глазами поплыл полумрак, смутные очертания чьих-то фигур и кроны голых деревьев, усыпанных снегом. К горлу подступила раздирающая тошнота, и я с силой стиснула зубы. Нижняя губа натянулась от напряжения и лопнула — в рот потекла струйка крови.

Несколько бесконечных минут Зима очищал моё лицо, а я, сидя на земле, пыталась вспомнить, что произошло.

Лесопилка, пустая заснеженная дорога, красная волга с зажжёнными фарами... Высокая фигура Вадима, возвышающаяся над Вовой, стоящим на коленях. Вопль Марата, полный боли...

— Марат! — неожиданно громким голосом выкрикнула я и резко открыла глаза, да так широко, что запёкшаяся в уголках кровь больно натянула кожу. — Марат!

— Жив Маратик, жив он, — попытался успокоить меня Зима, но я оттолкнула его руку и, упав на колени, поползла туда, где плавали и раздваивались две фигуры.

Марат лежал на земле, держась за голову, а Вова, стоя на коленях, прижимал у окровавленному уху брата грязную тряпку, отдалённо смахивающую на носовой платок. Мелкие камушки впились в ладонь, но я всё равно доползла до Суворовых и тронула друга за плечо.

— Марат, ты как?

Суворов поднял на меня залитое кровью и слезами лицо и процедил:

— Так же хуёво, как и ты. На тебя без слёз не взглянешь.

Вова сделал неловкое движение рукой, и Марат взвыл сквозь зубы, рухнув набок.

Горячие капли потекли по моему лицу, голову сдавило тисками, но я всё равно нашла в себе силы пошутить:

— У меня хотя бы все уши на месте.

— Завидую, — прошипел Марат, и Вова, подхватив брата под локоть, помог ему подняться.

— Рита. — Авторитет Универсама протянул мне раскрытую ладонь, перепачканную грязью и бурыми пятнами. — Идём, не сиди на земле.

Я попыталась подняться, но ноги не слушались — остатки сил ушли на то, чтобы добраться до Марата.

— Зима! — громким голосом позвал Вова Вахита и поморщился, схватившись за рёбра. — Помоги Рите.

Быстрым шагом Зима подошёл к нам и без слов поднял меня на ноги. Моя рука повисла на его плече, а в горле застрял плотный ком. Голова сильно болела, и я не понимала, почему.

— Вахит, — прошептала я, с трудом переставляя ноги, — почему у меня лицо в крови? И почему я очнулась на земле?

— Не помнишь? — Я покачала головой. — Ты приложилась башкой о бетонный блок. У тебя на лбу рассечение.

— А-а, — только и смогла протянуть я и схватилась за виски.

Идти было невыносимо трудно — я чувствовала себя Сизифом, раз за разом закатывающим камень в гору. Только теперь камнем было моё тело. Сколько бы шагов я ни делала, свалка не заканчивалась, а заснеженные ели на горизонте всё отдалялись и отдалялись. Меня засасывало в бездну, а боль в голове только усиливалась.

Покачнувшись, я притормозила и жестом попросила Зиму остановиться. На языке появился отвратительный кислый привкус майонезных салатов, щедро приправленных вишнёвой наливкой. Моя рука крепче сжала ладонь парня, и я с трудом проглотила подступившую к горлу горькую желчь. Голова раскалывалась на части, перед глазами небо и земля менялись местами, образы и силуэты ковылявших впереди Вовы и Марата расплывались.

Зима слегка встряхнул меня за плечи.

— Щас блеванёшь, да?

Я только и смогла кивнуть, как желудок совершил отвратительный кульбит, и меня согнуло пополам.

— Сотряс, — вынес неутешительный вердикт парень. — У меня он тоже будет, когда Турбо увидит твою башку.

Он придерживал за талию и собирал в кулак растрёпанные и перемазанные в грязи и крови волосы, пока меня нещадно полоскало, и раздирало горло.

— Отведи меня домой, — прохрипела я, вытирая рот рукавом чужой куртки. — Не веди к Валере.

— Вован всё равно ему расскажет. Лучше, пусть Турбо увидит тебя такой, но живой, чем узнает с чужих слов. Он скор на расправу.

— Домбытовские не виноваты, — сипло сказала я, с трудом разогнув спину. — Я же сама упала. Сама виновата.

— Боюсь, Турбо будет так насрать, въебали тебе по башке или ты сама шмякнулась, — проворчал Зима и повернулся ко мне спиной. — Залезай.

— Что? — переспросила я. В ушах что-то тоненько жужжало, я с трудом разбирала речь парня.

— Залезай ко мне на спину, — повторил он. — Так донесу.

— Нет, тебе тоже досталось. Ты меня не донесёшь, — покачала я головой и, почувствовав, как земля уплывает из-под ног, схватилась за куртку Зимы, почти повиснув на нём.

— Адидас! — заорал на всю улицу Зима. — Помоги закинуть Ритку мне на спину! Сама не дойдёт.

Я смутно помнила, как меня мешком повесили на спину Зимы, как он шёл, как они с Вовой переговаривались. Но запомнила, как меня усадили на сиденье, а под ногами затарахтел мотор автобуса. Кажется, кроме нас, в столь поздний час не было других пассажиров.

Что-то мокрое и отдающее слабым запахом перекиси опустилось мне на лоб, и я дёрнулась от жжения в ране, ударившись затылком о стекло. Тошнота усиливалась с каждым резким подскоком транспорта на неровной дороге. Любое движение возвращало головокружение, которое отодвигало на задний план боль в ране. Тусклый свет лампочек в автобусе оказался слишком ярким для моих глаз, и приходилось жмуриться, чтобы это жжение прошло.

Водитель высадил нас неподалёку от гаражного кооператива, где прячется база Универсама, и Зима снова посадил меня к себе на спину, а я уже не сопротивлялась. Все мои мысли занимало желание лечь и отключиться. Без снов и пробуждения.

Свежий морозный воздух отрезвил меня на несколько секунд, но, когда мы ввалились в качалку, в нос ударил запах пота, и я уткнулась лицом в спину Зимы.

— Несите аптечку! — рявкнул Вова, затащив Марата в просторное помещение с рингом, и усадил брата на один из стульев. — Обработайте им раны!

— Турбо, — негромко окликнул моего зеленоглазого мальчика Зима, — возьми Ритку.

Тёплые ладони бережно подхватили меня на руки, и я ткнулась носом в голую взмокшую грудь Валеры. Моё тело вернулось в вертикальное положение, и я очутилась на стуле, поддерживаемая с двух сторон руками Туркина. Его пальцы убрали с мокрого лица волосы, и я тихо застонала, поморщившись — несколько прядей прилипли к запёкшейся ране на лбу.

Ощутив несколько лёгких похлопываний по щекам, я с трудом открыла глаза. Валера сидел напротив меня, опираясь на одно колено, и с тревогой во взгляде осматривал моё лицо. Я попыталась улыбнуться, но вышло ужасно — губы скривила судорога.

— Ей в больницу надо, — сказал Валера, оглядываясь на Вову, который, схватив чугунный чайник, пил воду прямо из носика.

— Да? — огрызнулся Суворов и сплюнул кровавую слюну на пол. — И чё ты им скажешь? Что Ритку по голове пизданули Домбытовские, потому что она попёрлась с нами на стрелку?

По лицу Валеры пробежала чёрная тень. Стиснув зубы, он совсем тихо переспросил:

— Что они сделали?

Парень медленно поднялся и глубоко вдохнул, стискивая пальцы с разбитыми костяшками в кулаки. Вова не обратил внимания на вопрос и, подойдя к постанывающему от боли Марату, выплеснул на голову брата воду из чайника. Младший Суворов истошно заорал, держась за голову, а на Мэри, сидящую перед ним на корточках с аптечкой в руках, окропило брызгами крови и воды.

До меня медленно, как до танка, доходил смысл услышанного. Вова ошибся: меня никто по голове не бил. Более того, я единственная из всей нашей горе-четвёрки, кому Домбытовские не причинили зла. Я попыталась запротестовать, но мой едва слышный лепет потонул в злом крике Марата:

— Надо вернуться за Айгуль!

Он вскочил, но тут же был грубо усажен Вовой. Тот сил не пожалел — бедный Марат чуть не рухнул на бетонный пол.

— Сиди, — рявкнул авторитет.

— Да надо их размотать нахрен! — почти завизжал Марат, и на его губах запузырилась розоватая слюна. По одежде парня стекала вода — он выглядел нахохлившимся цыплёнком, который чудом сбежал из-под конвейера птицефабрики. — Убить гадов!

Последнее слово сорвалось на истеричный визг. Марат стал хватать руками воздух и взвыл с утроенной силой, когда Вова ударил его ладонью по лицу. Смачная пощёчина по мокрой щеке произвела впечатляющий эффект — пацаны всех возрастов, что стояли вокруг нас, бурно переговаривались между собой, а теперь затихли и притаились. Глядя то на авторитета, то друг на друга. В каждом взгляде читался невысказанный вопрос. Что случилось на свалке?

— Что же ты тогда ничего не сделал? — едко усмехнувшись, спросил Вова, разглядывая сгорбленную фигуру младшего брата. — Чё ты их там всех не поубивал? Ты же, блять, герой хренов!

Вова вскинул руки, изображая театральное ликование, и эмалированная ручка чайника выскользнула из мокрых пальцев. Посудина грохнулась и задребезжала в тишине подвала. Я прижала пальцы к вискам.

— А чё, — вконец впал в истерику Марат, — надо было, как ты, делать? А если бы это фашисты были, перед ними тоже на коленях бы извинялся?!

Нет, я ошиблась. Та тишина, что воцарилась после падения чайника, не шла ни в какое сравнение с тем тягостным молчанием, которое повисло под потолком подвала после слов младшего Суворова. Все уставились сперва на него, затем на Вову. В их глазах промелькнуло удивление, которое быстро сменилось подозрением. Старший Суворов растерялся, а Марат воспользовался этим и вскочил со стула. Но до выхода домчаться он не успел. Вова живо сгрёб его за шиворот и поволок в мою сторону.

Марат, сопротивляясь, упал на соседний стул и взвыл, мотая головой. Вода с его лица брызнула на меня.

— Свяжи его, — приказал Вова Валере. — Если он сбежит, я лично с каждого спрошу!

Обведя гневным взглядом присутствующих, он понёсся в сторону бывшей каморки Кащея, но я успела схватить его за рукав.

— Вова, зачем ты лжёшь? — громко прошептала я, но мои слова потонули в гомоне и хоре перешёптываний.

Брови Суворова сошлись на переносице, а разбитые губы поджались. Глаза опасно засверкали, уставившись на меня.

— Да ты что? — глухо процедил он. — Хочешь сказать, что я — пиздабол? Я видел, как тот хрен толкнул тебя в спину. Поэтому ты и упала головой на бетон.

— Неправда! — взвилась я и подскочила на нетвёрдых ногах. Голова закружилась, тело потянуло к земле, но я устояла и прошипела, словно гадюка, выбравшаяся из-под камня. — Ты не мог ничего видеть. Ты стоял на коленях и извинялся.

Вова резко выдернул руку из моих слабых пальцев и вцепился в плечо, больно сдавив.

— Ты нихрена не видела, не слышала и не знаешь. Не трепи языком, иначе аукнется.

Выпалив это, он толкнул меня, и я упала на стул. Перед глазами завертелась комната и чужие лица. По шее потекли крупные капли пота.

Валера связал руки Марата за спиной и, повернувшись ко мне, процедил:

— Если попытаешься его развязать, я и тебя свяжу, поняла?

В его взгляде и словах не было и намёка на мягкость и нежность. В голосе звенела раскалённая сталь. Я съёжилась и кивнула. Дала понять, что поняла. Да и мне бы не пришло в голову освобождать Марата. Он почти лишился уха, а если сунется в «Снежинку» за Айгуль, то точно лишится второго.

Марат ёрзал на соседнем сиденье, пытаясь выпутаться, освободить руки, но не мог развязать узел на запястьях. Быстро выдохшись, он уронил голову на грудь и громко засопел, ругаясь под нос.

Вскинув руку, Валера поманил Мэри, которая стояла в стороне, прижимая к груди аптечку. Девушка повиновалась и мгновенно очутилась рядом, слишком близко к Туркину и его обнажённому торсу. Я крепко стиснула зубы и тут же пожалела об этом — больно. Всё моё лицо будто превратилось в один большой синяк.

— Обработай им раны, — уже спокойнее попросил Валера и зарылся ладонью в шевелюру.

Мэри подобострастно закивала и принялась за ухо Марата, а Туркин присел на корточки передо мной и сжал ладонью коленку, всю перемазанную в грязи. Я невольно посмотрела на свои руки, одежду — я вся грязная.

— Я тебе чё сказал делать? — вдруг вкрадчиво и тихо спросил Туркин. — С салатами, тортом и с сиденьем дома?

— Помню, — пристыжено буркнула я. — Прости, я не могла...

— Что не могла? — перебил меня Валера. — Не могла сделать так, как я говорю? Тебе вообще срать на мои слова?

— Нет-нет! — покачала я головой, чувствуя, как лицо становится одного цвета с раной на лбу — таким же кроваво-багряным. — Но не могла же я отпустить Марата одного...

— Почему? — вскинул брови парень. — Он не твой младший брат, с хрена ли ты его пасёшь? Тебя вообще не заботит то, что ты рискуешь потерять моё доверие? Или оно тебе в принципе не нужно? Тебе на меня насрать?

Мне вновь захотелось зарыдать белугой. Ну не понимает Валера, не может меня понять! Я не могла остаться в стороне, но как объяснить «почему»? Ему не понравится любой ответ. Расскажу правду — Туркин взбесится из-за моего дружеского знакомства с авторитетом группировки, члены которой напали на него, салон, украли видик, а потом чуть не лишили Марата уха. Совру, но скажу, что я дорожу его доверием — он взбесится ещё сильнее. Дорожу, но предаю. Как мне быть?

От лихорадочных мыслей стало совсем тяжко. Я упёрлась ладонью в плечо парня, уронила голову на грудь и тяжело задышала. Не помню, чтобы когда-то чувствовала себя так же плохо физически.

Валера обвил пальцами моё запястье и приподнял голову за подбородок.

— Тебя тошнит? — спросил он. — Ведро принести?

— Нет, лучше выведи меня на улицу, — попросила я. — Здесь воняет потом и кровью, мне дурно. И голова кружится, свет глаза режет.

Валера кивнул, поднялся и велел Мэри, которая только закончила забинтовывать голову Марату:

— Замотай Рите лоб.

Мэри снова кивнула, а когда Туркин отвернулся и пошёл к рингу за одеждой, скривилась, глядя на меня.

— Я тоже от тебя не в восторге, — сказала я и скорчила такое же неприязненное лицо, как у подруги Универсама.

Проигнорировав мои слова, Маша встала рядом и жестом запрокинула мне голову. Слишком грубо, но я стерпела. Будь я сейчас здорова и полна сил, мы с ней уже бы катались на полу и колотили друг друга до кровавых соплей. Сейчас я слабый противник, даже бесполезный.

Плеснув перекись на огромный комок серо-белой ваты, девчонка резко прижала руку к моему лбу. Я зажмурилась и прикусила губу. Из глаз потоком брызнули слёзы, и я почувствовала, как в ране пузырится пена. Голову будто сжали раскалёнными тисками. Словно с меня пытались снять скальп. Непередаваемые ощущения на грани обморока.

Закончив грубыми движениями обрабатывать рану, Мэри туго замотала мою голову бинтами и щёлкнула ножницами над волосами. Я покосилась на Марата, он взглянул на меня. Мне не удалось сдержать усмешку — мы теперь раненные близнецы. Оба мокрые, грязные, в крови и с бинтами на голове. И смех, и плачь.

Я уже решила, что Мэри, закончив обрабатывать рану, молча отойдёт, но она вдруг наклонилась ко мне и злорадно прошептала на ухо:

— Закончилась твоя сладкая жизнь, Тилькина. Турбо не прощает тех, кто его предаёт.

Огромный камень упал в желудок, но я постаралась не измениться в лице.

— Не понимаю, о чём ты, — ровным голосом сказала я и, несмотря на тупую боль в голове, выпрямилась. — Да, я ослушалась Валеры, но это не предательство.

— Дура! — вдруг громко рассмеялась Маша. — Для него это одно и то же. А что начнётся, когда я расскажу ему о том, что владелец той самой красной волги — Жёлтый из Дом быта! Будешь радоваться, если он просто тебя прогонит, как грязную крысу. А может и в расход пустить. Если ты понимаешь, о чём я.

— Не понимаю, — по-прежнему спокойно ответила я. — Тебе бы самомнения поубавить, Маш. Ты не Валера, не надо за него решать и говорить, о чём он подумает и что сделает. Тебе что сказали сделать? Обработать раны? Молодец, отличная работа, а теперь сгинь, подруга Универсама.

Челюсть Маши напряглась, глаза опасно прищурились.

— Ты не считаешь меня соперницей, а зря. Я могу и испорчу тебе всю жизнь.

Я усмехнулась ей в лицо и прошипела:

— Меня толпой избили Ворошиловские девки, а потом я в одиночку расправилась с Таганской, подстилкой Шрама. С тобой мне справиться, как щёлкнуть пальцами. Это ты зря считаешь меня неопасной и безвредной. Это я могу и уничтожу всю твою жизнь, Маша.

Не знаю, что в моих словах или во взгляде напугало дрянную девчонку, но она отшатнулась. А я решила, что сейчас же сама всё расскажу Валере. О Жёлтом, его помощи и о том, что случилось на свалке. Хватит молчания, им охотно пользуются другие люди. Неважно, чем закончится мой разговор с Туркиным, но я не позволю всем вокруг выдавать ложь за правду. Хватит, надоело.

Не успела Маша раскрыть рот, чтобы хоть попытаться дать мне достойный ответ, а как мимо быстрым шагом прошёл Вова. Он держал руки в карманах куртки и выглядел слишком решительным. Пугающе решительным. Ему в спину полетели вопросы от Туркина и Зимелетдинова, но авторитет проигнорировал их и молча проскользнул на выход. Почувствовав тревогу, я подскочила со стула, с трудом устояла на ногах и, перебирая руками по стене, поспешила следом.

Вову мне нагнать не удалось, поэтому, выскочив на улицу, я увидела его удаляющуюся спешным шагом спину и крикнула:

— Куда ты идёшь?

— Вернись в качалку, — приказал Вова, не оглядываясь.

— Если ты сейчас же не остановишься, я всё расскажу пацанам! — выбросила я свой единственный козырь.

Суворов резко остановился, медленно повернулся и быстро приблизился ко мне. Я испуганно отступила и чуть не упала — нога поехала на льду, припорошённому снегом. Лицо Вовы было злым, но он не кричал, а тихо процедил:

— Малая, ты себя кем возомнила? Думаешь, если за спиной Турбо стоишь, — тебе всё можно? Я сказал, держи рот закрытым.

— Если хотел, чтобы я молчала, — с вызовом сказала я, — не надо было врать о том, как я поранилась. И куда ты идёшь, в «Снежинку»? Что в кармане?

Я попыталась выдёрнуть руку Вовы, но он оттолкнул меня, и я всё-таки шлёпнулась, больно ударившись копчиком. Карман Суворова вывернулся, и на землю упал револьвер.

Тот самый, из которого Марат выстрелил в воздух, чтобы напугать Кащея и его прихвостней.

Я во все глаза уставилась на оружие, и Вова, выругавшись, тут же его поднял и спрятал в куртке.

— Зачем тебе пистолет? — жалобно пролепетала я. — Ты что задумал?

— Рита, — процедил Суворов, возвышаясь надо мной, — перестань мнить себя самой умной и совать всюду свой нос. Я не обязан перед тобой отчитываться и, тем более, оправдываться. Всё, что я делаю, — ради Универсама и улицы.

— Видеомагнитофон у того человека ты тоже ради Универсама и улицы украл? — просипела я, ощущая в душе крошечный огонёк ненависти. Такой маленький, подобный вспыхнувшей искре.

Но искры порождают пламя.

— Неужели ты поверила? — вдруг зло расхохотался Суворов и сделал вид, что вытирает выступившие на глазах слёзы. — Дура ты, Малая. Поверила, что уроды, пришедшие на разговор всем сбродом, могут говорить правду. И, кстати, — бросил он напоследок перед тем, как развернуться, — мы ещё обсудим тот факт, что Жёлтый тебя знает. А ты явно знаешь его. Думаю, Турбо будет очень любопытно об этом послушать.

— Ты мне угрожаешь? — глупо хлопая ресницами, спросила я.

— Ты первая начала, — процедил Вова, сузив глаза. — А теперь возвращайся в подвал и сиди там с остальными, пока я не вернусь.

— Не делай этого, — умоляюще простонала я, поднимаясь на ноги. — Не делай того, о чём будешь жалеть!

Вова отвернулся, ступил прочь, а затем бросил через плечо:

— Я никогда ни о чём не жалею.

Тихие шаги на снегу растворились в темноте — сгорбленная фигура Вовы скрылась вдали, и я осталась совершенно одна.

Первая снежинка мягко опустилась на кончик носа. Шмыгнув, я вытерла лицо рукавом и огляделась. Тихо, мрачно, безлюдно. Даже из подвала не доносилось ни звука.

Громко скрипнула дверь, чьи-то шаги раздались за моей спиной, и я, стараясь не делать резких движений, медленно повернулась. Валера, сунув руки в карманы куртки, шёл ко мне. Лицо его хмурилось, на лбу пролегли глубокие тревожные морщины. В свете грязного уличного освещения синяк на лице выглядел ещё хуже.

— Почему ты на улицу выбежала? — сразу спросил он, не дав и слова сказать. — Тебя что, правда к батарее привязать, чтоб не рыпалась?

Быстро брошенные слова вынудили меня отступить, как от удара. Старые шрамы на запястье тут же зачесались, и я заскоблила по ним ногтями. Валера это заметил и стушевался.

— Нет, я не имел в виду то, что с тобой мать сделала... — Вскинув руку, он поскрёб пятернёй затылок. — Не то...

— Понимаю, — тихо и осторожно сказала я, усилием воли пряча запястье со шрамами за спину. — Всё хорошо. Прости, что я побежала. Хотела Вову догнать. У него револьвер.

Брови Туркина от недоумения поползли вверх, а уголок рта съехал вниз.

— Револьвер? Ты уверена?

— Да, — кивнула я. — Выпал из кармана прямо передо мной. Я его уже видела — им Марат отпугнул Кащея, когда тот пытался меня... ну... Ты понял.

Валера кивнул и подошёл ближе, опустив тяжёлую ладонь на моё плечо.

— Теперь Вован попугает этих уродов. Чтобы знали, как связываться с Универсамом.

— Но он же хочет их убить! — вспыхнула я, вспомнив решимость на лице Суворова.

Валера глухо рассмеялся и покачал головой.

— Нет, Рита, не станет он их валить. Всего лишь поставит на колени. Кстати, о них. Что имел в виду Марат?

Я тут же прикинулась дурочкой и, коснувшись пальцами перебинтованного лба, пожала плечами.

— Понятия не имею. Ему чуть ухо не отрезали, вот он и мелет чё попало.

— Да? — недоверчиво переспросил Валера. — Уверена? Как сказал Зима, ты отключилась в тот момент, когда Адидасу-младшему ножом ухо пилили. Не помнишь, как себя вёл Вован?

— Ну... — тщательно подбирая слова, протянула я, — думаю, он испугался за брата.

— Да-а, — вкрадчивым голосом сказал Туркин. — А почему Домбытовские не закончили дело? Почему не отрезали до конца?

Меня передёрнуло от этих слов.

— Не знаю, — только и смогла ответить я и немедленно ущипнула себя за ногу. Опять врать приходится. — Я знаю лишь то, что меня никто не толкал и не бил — сама упала лбом на бетонный блок. Более того, моё пальто порвалось, и Жёлтый велел одному из своих дать мне куртку.

Туркин медленным оценивающим взглядом скользнул по моему новому одеянию и недовольно хмыкнул.

— Э-ка добрые какие, ну прямо зайчики-побегайчики на лугу. — Сплюнув себе под ноги, он продолжил уже другим тоном: — Выкладывай, давай.

— Что? — снова, но уже искренне захлопала я ресницами. — Что выкладывать?

— По глазам твоим виноватым понял, что ты очень хочешь мне в чём-то признаться, но очкуешь.

Я не поняла, что означает последнее слово, но решила — вот, тот самый момент для правды. Втянув полную грудь воздуха, я оперлась ладонью на поверхность шершавой и потресканной стены и выложила всё, что стряслось со мной за последнее время.

Валера внимательно слушал меня, не перебивал, не вставлял лишние уточнения. В моей голове даже мельком мысль пронеслась — такой сдержанный, непривычно его таким видеть. Валера даже не пыхтел от злости, когда я рассказала, как мы с Зимой влезли в кабинет Байбакова, чтобы посмотреть дело Захарова.

Когда поток моих чистосердечных признаний исчерпался, я прислонилась к стене плечом и, уже не в силах стоять на ногах от боли в голове и накатывающей волнами тошноты, медленно поползла вниз. Смертельно хотелось спать. Усталость накрыла меня толстым одеялом, прибив к земле.

Неожиданно под коленями оказалась рука Туркина — Валера поднял меня, прижал к своей груди и осторожно посадил на бетонное ограждение. Его ладони придерживали меня за спину, не давая упасть назад, головой на торчащие штыри ржавой арматуры. Он провёл пальцами по лицу, убирая пряди волос, висящие сосульками из-за высохшей крови. Я подставила щеку под его ладонь и преданно заглянула в глаза.

— Ты мне веришь? Ни в чём из случившегося плохого я не хотела. Честно-честно!

— Верю я тебе, верю, — кивнул парень неожиданно участливым голосом. Словно с провинившимся ребёнком говорил. — Ну и наворотила ты делов. Одна история краше другой. У меня такое ощущение, что тебе надоела смирная комсомольская жизнь, и ты решила оторваться за все года сразу.

— Но я же не специально! — заканючила я и ударила пяткой по парапету. — Неприятности сами меня находят!

— Ага, — фыркнул парень, — поэтому ты подговорила Зиму и вломилась в ментовку. Точно в неприятностях дело.

— Я должна была узнать правду, — твёрдым голосом сказала я. — Рома всё время рядом, всё время крутится вокруг меня и предлагает свою помощь, изображает заботу. Теперь-то я понимаю, для чего. Он планировал проделать то же самое и со мной, но просчитался. У меня есть ты.

Губы Туркина тронула едва заметная довольная ухмылка, но он тут же её стёр и посерьёзнел.

— Я с ним разберусь, — твёрдым голосом пообещал парень. — Это не твоя проблема.

— А как именно ты собрался с ним разобраться? — вкрадчиво поинтересовалась я. — Надеюсь, в газетах после этого не появится новость о том, что племянник майора совершил самоубийство, выпав из окна?

Валера на мгновение задрал глаза к небу, будто задумался.

— А идея-то неплохая...

— Не надо, — тут же перебила его я. — Даже не думай.

Хмыкнув, Туркин покосился на меня и вскинул брови.

— Ты щас мною что, командуешь?

— Нет-нет, я не командую, а прошу не делать глупостей, из-за которых и ты, и весь Универсам окажетесь под ударом. Мне уже понятно, что за фрукт майор Байбаков. Не давай ему поводов прищучить тебя и запереть за решёткой. А может, до уголовного дела и не дойдёт — пристрелит тебя за оказание сопротивления.

— И опять ты лучше всех всё знаешь и понимаешь, — шумно вздохнул парень, почесав подбородок. — Тебе постоянно кажется, что именно ты разрулишь все проблемы, и в итоге все становится только хуже.

Слова Туркина меня действительно задели. Я поджала губы и отвела глаза в сторону. Меня постоянно тычут носом в то, что я создаю проблемы. Вот только какие?

Разборки Универсама и Домбыта вспыхнули из-за того, что первые украли видеомагнитофон у вторых. Рома перевёлся в наш класс из-за того, что случилось в Москве. Во вражду с Ворошиловскими я оказалась втянута из-за Серпа, который убил моего брата, а затем изнасиловал лучшую подругу. С Жёлтым и Цыганом я познакомилась из-за двух, опять же, Ворошиловских, которые меня преследовали. Разве я виновата в том, что всё это произошло со мной? Разве я нарочно во всё это ввязалась?

В конце концов, мой тихий и спокойный мир разрушился из-за Миши, вступившего в группировку, и Валеры по кличке Турбо, который влюбил меня в себя окончательно и бесповоротно. Куда ни глянь — я вынужденный участник ужасающих событий, а не их провокатор. Я всего лишь пытаюсь исправить то, что наворотили другие. Почему тогда меня постоянно в чём-то обвиняют? Будто мне самой нравится такая жизнь.

— Хватит хмуриться, — прервал поток мрачных мыслей Валера и потыкал пальцем меня в лоб. — К тридцатке как бабка будешь выглядеть с этими морщинами.

Я с раздражением оттолкнула его руку и поморщилась. Бинты натянулись, и в ране на лбу защипало.

— Отстань.

— Почему Вова сказал, что это Домбытовские тебя по башке огрели? — спросил, нахмурившись, Валера. — Раз ты сама упала.

— Думаю, — буркнула я, продолжая смотреть мимо парня, — он хотел, чтобы вы яро ненавидели Домбытовских.

— Будто того, что они отметелили наших пацанов, мало. И Марату чуть ухо не отрезали.

— Спроси у него самого, — поморщилась я. — Я не знаю того Вову, который вернулся из Афганистана. Не могу понять, что творится в его голове. Он даже угрожал мне, что расскажет про Жёлтого тебе. О том, что я с ним уже знакома.

— Угрожал? — искренне удивился Валера. — Почему? Нет, поставить меня в известность он был обязан, но зачем тебе угрожать?

«Чтобы я не рассказала о том, как он на коленях извинялся», — чуть было не ляпнула я, но прикусила язык. По тому, что Вова не просил прощения, пока перед ним не встал выбор — младший брат или его личная авторитетность, — я поняла, что это очень и очень серьёзно. Пацаны же не извиняются. А тут ещё и на коленях. Думаю, если парни узнают, Суворова тут же отошьют. Улица не прощает слабости. Даже если слабость — во спасение семьи.

Пацаны никогда не признают своих ошибок и не попросят за них прощения. Вот, что по мне, является настоящей слабостью и низостью. Сильный человек может принять свою неправоту и с достоинством принести извинения. Ему за это не стыдно.

— Рита, — позвал меня Валера, и я поняла, что опять задумалась, — ты меня слышишь?

— Да, — кивнула я и тут же пожала плечами. — Думаю, Вова слишком сильно разозлился, вот и сказал мне это. Не думаю, что он и правда хотел меня напугать. Не стал же он бы врать, чтобы выставить меня в дурном свете.

— Хм, — кивнул Валера. Кажется, мои слова его не особо убедили.

— Ты не злишься на меня за то, что я не рассказала, что на красной волге был авторитет Дома быта? — тихо спросила я, взяв ладонь парня в свои. — Знаю, не стоило это скрывать, но я боялась, что ты неправильно всё поймёшь. Что подумаешь, будто между Вадимом и мной что-то есть. Или что я сливаю им какую-то информацию о вас. Клянусь, ничего подобного.

— Рит, — раздражённо выпалил парень, — если бы я сомневался в твоей верности, то давно послал бы тебя нахер. И не стал связываться. Да, меня охренеть как бесит то, что ты завела знакомство с авторитетом этих ублюдков, но я уже слишком хорошо тебя знаю — ты сделала это, потому что ты какая, какая есть. Раздражает ли это меня? Да пиздец как. Но больше всего меня убивает то, что ты не доверяешь мне настолько, что всё это время молчала и позволяла Мэри ссать мне в уши по поводу этой хуйни. Что про ментёныша молчала. Что пообещала сидеть у Суворовых, а сама поехала с Маратиком на свалку и огребла по башке.

Я молчала, не находя слов. Валера был прав, я и правда считала себя самой умной. Решила, что таким образом делаю лучше — пока молчу, всё хорошо. А в итоге своими же руками запутала этот дурацкий клубок и замоталась в нём сама. Что можно на это сказать? Да ничего. Дура и всё.

— И опять ты молчишь, — процедил Валера. В его голосе зазвенела сталь. — Сколько, блять, можно, Тилькина?

— Я хотела как лучше, — прошептала я, пристыжено уронив голову на грудь. — Я доверю тебе, очень доверяю, но мне казалось, что так правильно. Прости меня, пожалуйста. Я обещаю, что больше не буду тебе врать и утаивать правду.

Сказала и тут же пожалела о своих словах. Я же не могу ему рассказать всю правду, что случилось на свалке. Если Валера узнает это от Зимы или Марата... Или от самих Домбытовских... Он окончательно во мне разочаруется. Что делать?

От этих мыслей слёзы сами хлынули из глаз. Я накрыла лицо руками, пряча вину и стыд от парня. Никогда я ещё не чувствовала такого отвращения к самой себе. Мне было противно от своих поступков, и я ничего не могла поделать. Как мне сказать парню, которого я люблю, всю правду, если это не моя тайна?

Валера сгрёб меня в охапку и прижал к груди, и я затряслась в глухих, сдавленных рыданиях.

— Всё, Тилькина, — проговорил Валера, поглаживая меня по затылку, — не реви. Мы решим всё, только плакать перестань.

— Мне так стыдно перед тобой, — простонала я, захлёбываясь в рыданиях. — Прости меня, Валер, я ужасная девушка. Ты достоин лучшего.

— Прекрати нести эту сопливую херню, — рассердился парень, сильнее сжимая меня в объятиях. — Ты самая лучшая, просто дурная. Я догадывался об этом, но не предполагал, что всё настолько запущено. Ничего, вправим твои мозги на место, будешь дальше башкой думать. Всё, прекрати лить сопли.

— Не могу, — просипела я, шмыгая носом. — Ты теперь перестанешь мне верить!

— Не перестану. Но впредь больше так не делай, ясно? Ты моя девчонка, Рит, но и у моего терпения к твоим выкрутасам есть предел. Ещё одна такая хуевертень, и я буду с тобой по-другому разговаривать.

Валера отстранился, заглядывая в мои заплаканные покрасневшие глаза, и я закивала, вытираясь слёзы.

— Я поняла, больше не буду.

Губы парня тронула лёгкая усмешка.

— И если решишься ещё раз на какую-нибудь тупую хрень, вломиться в ментовку, например, скажи об этом мне, а не Зиме. Так я хотя бы присмотрю за твоей бедовой задницей.

Я кивнула и тут же, спохватившись, замотала головой.

— Нет-нет, я больше ничего творить не буду. Сяду смирно и буду ходить за тобой хвостиком, чтобы никуда не вляпываться.

Протянув руку, Валера погладил большим пальцем по краю повязки на моей голове.

— Хорошо, что ты сделала правильные выводы. А теперь идём, холодно. Так все яйца отморозить можно. Дождёмся Вована в качалке.

Валера помог мне спуститься с парапета на твёрдую землю, и я схватилась за виски.

— Думаю, мне всё же надо в больницу, — просипела я, медленно шагая рядом с парнем, придерживаемся под локоть. — Кажется, у меня сотрясение. Тошнит и голова постоянно кружится.

— Хорошо, — кивнул Туркин. — Адидас вернётся, и отведём вас с Маратиком в травму.

— Он же точно не расстреляет Домбытовских? — тихо спросила я, когда мы стали спускаться по ступеням в подвал. — Вова выглядел очень злым и решительным.

— Почему ты переживаешь за этих ублюдков после того, что они сделали с пацанами? — раздражённо процедил Валера, заводя меня в качалку, наполненную пацанами. Или у меня в глазах начало двоиться, или ребят и правда стало больше.

— Я их не оправдываю, но вы же первые украли у них видик. Не знаю, как у пацанов решаются такие вопросы, но, думаю, принцип «око за око» соблюдается.

— Всё, замолчи, распизделась тут, — оборвал меня Туркин, заводя в каморку, где на диване сидели связанный Марат и Зима с сигаретой в руке. Последний даже не удосужился смыть с лица кровь — курил, прожигая стену пустую взглядом.

Валера усадил меня в продавленное кресло, куда я провалилась, и мои колени оказались на уровне груди, а сам присел на табуретку рядом. Я стала высвобождаться из чужой куртки, а парень опустил локти на колени и уставился на пацанов, сидящих на диване.

— Ну чё, братцы-кролики. Чё там было-то? Ритка отрубилась на ухе Марата, может хоть вы скажете.

— Чё говорить-то? — пожал плечами Зима, продолжая бездумно пялиться в стену и выпускать носом облачко дыма. — Явились всей толпой и отхреначили нас.

Зима картавил сильнее обычного, что выдавало в нём волнение, которое он пытался скрыть за маской равнодушия. Выглядело это жутко — бездушие глаза парня, а вокруг кровавые разводы.

— А подробности будут? — вскинул брови Валера, который, судя по стиснутым в замок пальцам, вознамерился во что бы то ни стало вытрясти из парней правду.

— Я ничё не видел, — буркнул Марат. — Мы с Риткой в тачке сидели, пока не начался замес.

— А я мордой в асфальт лежал, — в тон ему добавил Зима и протянул младшему Суворову сигарету, чтобы затянуться. — Жёлтый бабок потребовал, тачку их бати в залог взял. Это всё.

Глаза Туркина недоверчиво прищурились.

— А чё ты, тогда, Маратик, про извинения на коленях спизданул?

— Не помню, — глухим голосом соврал Марат. — Турбо, ты чё доебался?

Зима пихнул его коленом, и Марат тут же отвернулся, заёрзав на диване.

— За языком своим следи, — процедил Валера. — Я тебе не брат, могу и ухо до конца оторвать.

Марат бросил на Валеру недовольный взгляд, но ничего не сказал, уставившись в пол.

В соседнем помещении грохнула дверь, послышались голоса. Увидев Айгуль, медленно шагающую по залу и придерживаемую с двух сторон руками Суворова, я привстала. Голова в очередной раз отозвалась головокружением, но я, оттолкнувшись от подставленной ладони Валеры, встала в дверном проёме. Айгуль будто уменьшилась в росте, сжалась под курткой Вовы. Волосы её были растрёпанными, спутавшимися, школьное платье измялось, испачкалось в пыли, белый фартук отсутствовал, а под носом запеклось немного крови.

Айгуль ни на кого не смотрела, но когда я подставила ей руки, девочка с тихим всхлипом упала мне на грудь, задрожав всем телом. Я прижала её к себе, испуганными глазами уставившись на Вову. Он выглядел отрешённым, словно его здесь не было. Мой взгляд упал на карман его куртки, висящей на плечах Айгуль, но ничего не нашёл. Куда Вова дел револьвер? Его рука, повисшая вдоль тела, заметно дрожала.

— Айгуль! — крикнул Марат, заёрзав на месте и пытаясь стянуть ремни с запястья.

Я провела девочку в комнатку, придерживая за плечи, и опустила в кресло, где сама сидела несколько секунд назад. Валера поднялся на ноги, уступая пространство. Вова кивнул Зиме.

— Развяжи его.

Как только ремни спали, Марат упал на колени перед Айгуль и осторожно взял её за руки. Девочка тряслась всем телом и ни на кого не смотрела. По её бледному лицу катились одинокие крупные слёзы, и я аккуратным движением провела по её спутанным волосам, убирая назад. Моя собственная боль отступила, сейчас она не имеет значения.

— Чё с ней? — глухо спросил Туркин, глядя на Суворова.

Тот дёрнулся, словно выпав из гипнотического состояния, и покачал головой.

— Напугали девчонку, гниды. Надо к родакам её отвезти.

Я вцепилась в его рукав, останавливая.

— Нельзя вести её домой в таком виде!

— Ну, умой её тогда, — безразлично бросил Вова и, вынудив меня посторониться, прошёл мимо и плюхнулся на диван рядом с Зимой, потирая грязными пальцами веки.

Поджав губы, я сжала плечо Айгуль, и она едва заметно вздрогнула.

— Пойдём в туалет? — тихо спросила я. — Я помогу тебе умыться.

Айгуль ничего не ответила, но с кресла поднялась. Марат вскочил следом, придерживая девочку под локоть. Куртка шлёпнулась на пол, и Айгуль поёжилась, сгорбившись. Я приобняла её за плечи и повела в сторону туалета. Младший Суворов посеменил следом, но я взглядом попросила его оставить нас. Он обижено поджал губы, но кивнул. В его глазах плескалось нешуточное волнение.

Все взгляды в качалке были направлены в нашу сторону. Я заметила стайку появившихся девчонок во главе с Машей. Они перешёптывались, накрыв ладонями рты, и бросали на нас — на Айгуль — косые взгляды. Девочка, казалось, их не заметила, а мне захотелось оскалиться и гавкнуть на них, чтобы те разбежались, как крысы, по углам.

Толкнув бедром дверь, я завела Айгуль в туалет и задвинула разболтанную щеколду. Все звуки стихли, и мы остались вдвоём. Я огляделась и поёжилась, уставившись на пустую стену над грязным унитазом, покрытым мелкой паутиной трещин. В последний и единственный раз я была здесь, когда мне привиделась фигура младшего брата за окном. Видение было таким ярким и отчётливым — я ни на секунду не усомнилась в том, что видела. Теперь же перед моими глазами предстала абсолютно голая и гладкая грязная стена. Никаких окон.

Схватившись за стену рукой, я подняла ногу и каблуком сапога опустила стульчак вместе с крышкой — ни к чему здесь не хотелось прикасаться руками. В маленьком помещении пахло потом, кислятиной и старой мочой. Пацанам и в голову не придёт здесь прибраться, а девчонки, наверное, сюда не заглядывают и предпочитают или терпеть до дома, или бежать за гаражи.

Айгуль без сил прислонилась к стене и попыталась съехать вниз, но я подхватила её и строго сказала:

— Не вздумай сидеть на этом полу. Тут грязно и холодно. Стой на ногах.

— Не могу, — прошептала Айгуль так тихо, что мне сперва показалось, что она ничего не говорила. — Ноги трясутся, не держат.

— Хорошо, — кивнула я и посадила девочку на опущенную крышку унитаза. — Так, надо тебя умыть.

Я настойчиво отгоняла от себя страшные мысли. Внешне Айгуль выглядела потрёпанной, но невредимой. Только немного крови запеклось под носом. Но то, как она выглядела...

Открутив ржавый, плохо поддающийся кран, я зачерпнула в ладонь ледяной воды и вытерла лицо девочки. Айгуль не сопротивлялась, только закрыла глаза, позволив себя умыть. Я стёрла большим пальцем пятно крови и прошлась ладонями по растрёпанным русым волосам. Лицо у девочки было горячим, словно при температуре.

Закрыв воду, я опустилась перед ней на корточки и тихо спросила:

— Как ты, Айгуль?

Она не ответила, но сжала дрожащими пальцами подол платья.

— Что там случилось? — попыталась я ещё раз получить хоть какую-то информацию.

Айгуль покачала головой, и костяшки её пальцем сильно побелели от силы, с которой она сжала ткань платья в кулаках.

— Тебя обидели? — совсем тихо спросила я.

Вдруг Айгуль резко встала, а я едва не шлёпнулась на пол, но сумела удержаться и с трудом поднялась на выпрямленных ногах. Я ждала, что она сейчас расплачется или начнёт кричать на меня за дурацкие вопросы, но вместо этого Айгуль стала стягивать тёплые колготы, задрав платье. Ниже и ниже. Остановившись, она схватилась за подол и задрала его до подбородка. Я увидела на голых бёдрах размазанные следы крови. Она уже застыла, но на бледной коже выглядела так ярко, что я зажмурилась. Бросились в глаза и наливающиеся фиолетовым синяки. Явно от пальцев.

Мой худшие опасения, мысли о которых я усиленно гнала прочь, подтвердились. Айгуль изнасиловали.

— Ты знаешь имя того, кто это сделал? — просипела я, с трудом справившись с желанием расплакаться. Жалость и сочувствие к девочке затопили меня мощной волной.

— Колик, — прошелестела Айгуль бесцветным голосом и натянула колготки обратно. — Ты его видела, он ехал за нами на машине в тот день, когда мы встретились по дороге в школу.

Я тут же вспомнила ту встречу. Мерзкую ухмыляющуюся рожу парня за рулём жигулей салатового цвета. И музыку «Розового вечера», доносящегося из салона автомобиля. Значит, это был Колик, из Дома быта. Я не помню, был ли он в тот самый знаковый день на парковке перед «Снежинкой», но, если был, тогда понятно, почему моё лицо показалось ему знакомым.

Как Вадим мог оставить с таким человеком четырнадцатилетнюю девочку?

— Он мне вазочку с мороженым дал, — вдруг тихо продолжила Айгуль, опустившись обратно на крышку унитаза. — И кино на видеомагнитофоне включил. Это был взрослый фильм.

Тошнота подступила к горлу. Ни одно из тех слов, которым пользуются Марат или Валера, не смогут описать подноготную сущность Колика. Это не человек, это настоящее чудовище. Облизнув пересохшие губы, я прислонилась спиной к стене.

— Неужели никто его не остановил? — едва слышно спросила я. Силы окончательно меня покинули, как и голос. — Почему его никто не остановил?

— Никого не было... Мы были одни.

Я быстро утёрла выступившие на глазах слёзы рукавом платья и отвернулась, чтобы Айгуль не видела моего перекошенного от злости лица.

Ублюдок, дождался, когда в кафе не будет никого из Домбытовских, и сделал это. Надругался над девочкой.

— Не знаю, сколько времени прошло, — прошелестела Айгуль, и я вновь на неё посмотрела. — Кажется, я пролежала на том диване целую вечность. Потом вернулся их главный. Я слышала крики и звуки ударов. А позже пришёл брат Марата.

Холодные ладони вспотели, и я быстро вытерла их о подол платья.

— И что было дальше?

— У него был пистолет.

— У Жёлтого? — глупо переспросила я.

Айгуль медленно покачала головой, уставившись пустым взглядом на пол туалетной каморки.

— У Адидаса. Он застрелил Жёлтого.

Мне показалось, что земля исчезла из-под ног, и я лечу куда-то вниз. Ноги в самом деле подкосились, и я больно ударилась плечом о дверь. Кто-то с той стороны постучался, и я, срывающимся голосом, крикнула:

— Минуту!

Затем повернулась к Айгуль и, прижав ладонь к рёбрам, спросила:

— Застрелил — то есть убил?..

Пожалуйста, Айгуль, скажи, что Вова только ранил Вадима. Ранил, но не убил.

Девочка не услышала моих мысленных просьб и медленно, как сломанный механизм, кивнула, уронив подбородок на грудь. Её плечи затряслись мелкой дрожью. Я провела ребром ладони под носом, вытирая побежавшую на губы воду, и громко шмыгнула. Слёзы сами покатились по лицу.

— Ты видела это своими глазами? — стараясь сохранять спокойствие, уточнила я. — Сама видела, или Вова сказал?

Айгуль громко шмыгнула.

— Видела... Я сидела там, когда всё случилось.

Моя голова пошла кругом, я схватилась за волосы, не обращая внимания на боль во лбу, и шумно втянула носом воздух. В горле засвербело, в носу нещадно щипало, глаза горели, словно в них насыпали перца.

Истерический всхлип застрял в груди, и я изо всех сил ударила себя по лицу, приказывая успокоиться. Нельзя сейчас плакать, нельзя сейчас показывать кому-либо свою злость и печаль. Нельзя.

Не дав себе времени опомниться, я бросилась к Айгуль и схватила её за плечи.

— Слушай меня внимательно, Айгуль. — Девочка запрокинула голову, уставившись на меня полными слёз глазами. По моему лицу катились такие же крупные капли, заливаясь за воротник. — Сейчас мы выйдем отсюда и отведём тебя домой. Расскажешь всё маме, пусть она напишет заявление в милицию. Расскажи, что это был Колик, что он — Домбытовский. Что всё случилось в кафе «Снежинка».

— Я не могу, — жалобно сказала Айгуль. — Это позор...

— Нет, не позор, — уже твёрдым голосом отрезала я. — Ты ни в чём не виновата. Раны в носу и синяки вместе с кровью на ногах подтвердят то, что это было насилие, слышишь? Ты ни в чём не виновата. Не смей так думать. Позор — это шляться по трассе и предлагать своё тело дальнобойщикам. Позор — людей убивать. А ты ничего плохого не сделала. — Встряхнув девочку за плечи, я сурово спросила: — Ты меня поняла?

Айгуль сдавленно промычала нечто похожее на согласие. Подавшись вперёд, я обняла её и прижала к своей груди.

— Всё будет хорошо, милая. Мы со всем справимся, я тебе помогу. Но сейчас не говори никому о том, что случилось. Ты сильно испугалась, как и сказал Вова. Кровь под носом была от того, что ты не хотела отдавать видик, и тебя случайно ударили по лицу. Плакала, потому что хотела уйти, а дверь была заперта. Но они ничего не делали с тобой. Молчи, Айгуль. Говори только с родителями и милиционерами.

Дрожащие ладони девочки обняли меня в ответ, вцепившись в ткань платья. Айгуль горько плакала и отчаянно цеплялась за меня, а я гладила её по волосам и тихо шептала:

— Всё будет хорошо, Айгуль. Колик получит по заслугам. Рано или поздно всем придётся платить по счетам — за всё хорошее, и за всё плохое.

***

Айгуль старалась идти прямо и не хромать, когда мы вышли из туалета. Наши лица были чистыми и сухими, а подолы платьев мокрыми, но вряд ли кто-то обратит на это внимание. Нас уже ждали: Валера, Марат, Зима и Вова, куривший в стороне от остальных и стряхивающий пепел себе под ноги. По его лицу ничего нельзя было понять — он тщательно спрятался за маской. Но я-то знала, что он скрывает.

Мне хотелось от души ударить старшего Суворова за его напускное спокойствие. Вова должен был убить Колика, но не Вадима. Не Вадим изнасиловал Айгуль. Но я знала его мотив — он пытался скрыть ото всех тот факт, что стоял на коленях и просил прощения. Вот только на свалке было слишком много людей. И трое из них стояли прямо сейчас в качалке Универсама.

Я передала Айгуль в руки Марата и схватила Валеру за ладонь, стиснув тёплую кожу своими ледяными пальцами. Туркин вопросительно вскинул брови, а я попыталась улыбнуться.

— Всё хорошо, Айгуль будет в порядке.

Я снова солгала ему. Всё совсем не хорошо, но нельзя было говорить парню о том, что случилось с девочкой. У пацанов свои порядки. Для того чтобы смыть с Айгуль всю грязь, милиция должна посадить Колика. Тогда никто не посмеет обвинить её в порочности.

Не знаю, насколько убедительно прозвучали мои слова, но Туркин кивнул и быстро, пока никто не видит, клюнул меня в макушку, потрепав по плечу.

— Мы отвезём Айгуль домой, — сказал Вова, шмыгая разбитыми носом. Он так и не смыл кровь. — Надо вернуть девчонку родителям, пока они город на уши не подняли.

От его слова Айгуль вся сжалась и втянула голову в плечи. Я незаметно погладила её по спине, и девочка слегка успокоилась, постаралась выпрямиться.

— Рите и Марату нужно в травму, — негромко бросил Валера, глядя на авторитета. — Риту тошнит, надо голову зашить, а у Маратика ухо может к хренам сгнить и отвалиться.

На лице Вовы промелькнуло раздражение, но он тут же поджал губы и задумчиво хмыкнул.

— Есть у меня знакомая, в больнице работает. К ней поедем, чтоб без лишнего шума.

— Надеюсь, эта знакомая не мёртвяков наизнанку выворачивает, — едва слышно буркнул Зима и исчез в каморке.

Пока волга Кирилла Евгеньевича тихо катила по дороге, в салоне царила гнетущая тишина. Никому не хотелось говорить, да и лишними были слова. Айгуль жалась между мной и Маратом, укутавшись в куртку Вовы. Старший Суворов и Валера сидели спереди и курили, молча передавая друг другу тлеющую сигарету. Открытые окна не спасали — запах горького дыма шёл прямо на меня, и я съехала по сиденью вниз, пряча нос в воротнике куртки. Чужой куртки. Сперва украли мою дублёнку в раздевалке ДК, теперь я осталась без пальто, потому что мне его разорвали. Если мои «приключения» не прекратятся, придётся ходить в шали из собачьей шерсти до тех пор, пока снег не растает.

Яркое пятно показалось дальше по дороге, и я невольно на него посмотрела, повернув голову. Из темноты высветились огромные окна с зажжённым внутри помещения светом, и я увидела на полках большие вазоны. Цветочная лавка Вадима.

Судорога накатила внезапно, и я прижала кулак к губам, сдерживая слёзы. Отвернулась к окну и уставилась мутным взглядом на мелькающие мимо дома и фонарные столбы вместе со знаками дорожного движения.

Сама мысль о том, что Вадим мог быть мёртвым, казалась абсурдной. Он такой большой и сильный, умный и жёсткий. Таких пуля не берёт. Должно быть, Айгуль с кем-то его спутала. В её состоянии такое не удивительно. Случись со мной подобное, я бы впала в ступор, а затем забилась в истерике, ничего не видя, ничего не слыша.

Да, должно быть, Вова застрелил кого-то другого. А может, и вовсе никто не умер. Если бы в меня стреляли, я бы притворилась мёртвой, чтобы убийца не стал добивать. Должно быть, Жёлтый именно так и поступил. Однозначно.

Завтра пойду в кафе «Снежинка» и уверюсь в своей правоте. Вова вернулся из Афганистана другим человеком, но это же не значит, что он стал хладнокровным убийцей, способным застрелить человека из-за того, что ему пришлось извиняться на коленях. Да, унизительно, но это нельзя сравнить с лишением человека жизни. На такое идут от отчаяния. Как Диляра. Перед ней стоял выбор: её жизнь и жизнь тех, кого она любит, или жизнь Серпа.

Здравая и внезапно успокоившая меня мысль мгновенно сменилась новой, полной злости на Вову. Зачем он привёл Айгуль в подвал к остальным пацанам? Он же, наверняка, сразу понял, что случилось. Её следовало отвезти домой и передать в руки родителям, а не показывать заплаканную и совершенно раздавленную случившимся девочку группировщикам. Не знаю, как парни, а вот девчонки точно могли что-то заподозрить. Если это так, долго держать мысли при себе они не станут. Особенно Маша. Ей, как я уже поняла, никого не жаль.

Мне срочно необходимо поговорить с Вовой и высказать ему всё, что я думаю о его поступке. Угрожать мне у него уже не получится, я всё рассказала Валере, а вот у меня всё ещё есть козырный туз в рукаве. И Суворов не захочет, чтобы я выбрасывала его на поле боя. Вове придётся сделать всё, чтобы помочь Айгуль и найти Колика. Он теперь ей должен. Если бы не их тупой бизнес на ворованном видеомагнитофоне, Айгуль бы не оказалась наедине с этим ублюдком.

Куда бы я ни поворачивала голову, всюду видела следы прикосновений Вовы. Словно всё, к чему он притрагивался, начало разрушаться, как тщательно выстроенный карточный замок.

Волга медленно притормозила возле одного из подъездов, и гравий тихо прошелестел под колёсами. Воцарилась полная тишина, нарушаемая лишь нашим прерывистым дыханием, затем Суворов сказал:

— Приехали. Марат, отведи девчонку домой.