Глава 19. Жемчужные слёзы
Комната бешено завертелась перед глазами, когда мой затылок со страшным звуком столкнулся с деревянным подлокотником дивана. Резко выдохнув и забыв, как заново набирать кислород в лёгкие, я обмякла всем телом, но руками продолжала защищаться. Хотя бы пытаться.
— Ну и кто ты без своего пацанчика? — глумился Кащей, нависая надо мной и вдавливая в прожжённую обивку дивана всем телом. — Обычная уличная шлюха. И сейчас я это докажу.
— Нет, нет, — захныкала я, пытаясь оттолкнуть мужчину слабыми руками, — не надо!
Кащей ударил по запястью, и костяшки пальцев шмякнулись о деревянную столешницу. Взвыв, я попыталась извернуться, скинуть с себя насильника, но все попытки были тщетны.
Широкий замах, свистнул воздух, и моя голова дёрнулась до хруста шейных позвонков. Зажмурившись и снова открыв глаза, я широко разинула рот, как выброшенная на берег рыба. Воздуха не хватало, лёгкие горели, лицо пылало. Кости со стороны прилетевшей пощёчины Кащея, казалось, были сломаны. Потому что я их не чувствовала.
Осознание поразило, словно гром с многотысячным разрядом молний: это конец. Бороться бессмысленно. Борьба приведёт к ещё большему насилию. Я чувствовала на себе похотливые маслянистые взгляды и слышала слабые протесты Захарова, которого усадили на стул, чтобы он смотрел.
Но не бороться я не могла. Не сражаться. Не биться.
Истошно завизжав, я изогнулась и со всей силы вонзила зубы в раненную ладонь Кащея. Он отвлёкся на то, чтобы попытаться стянуть колготки, и не успел меня остановить — мужчина завопил, с трудом выдёрнув руку из хватки. Во рту остался вкус крови и затхлая вонь от сигарет. Кащей встряхнул кистью, навис надо мной, и я плюнула ему в лицо. Кровавая слюна попала ублюдку в глаз, от чего он зажмурился, а я, оттолкнувшись от старого продавленного дивана, ударила коленом ему промеж ног.
— Сука! — захрипел Кащей. — Я убью тебя, блядина!
Я попыталась вскочить, но один из Кащеевских псов поймал меня и толкнул. Оступившись и уловив тошнотворную закружившуюся перед глазами картинку, я полетела спиной вниз и упала на столик. Две ножки предательски треснули и обломились — стол накренился, и я, нелепо взмахнув руками, рухнула головой вниз.
— Мой дядя — майор милиции! — орал Рома, брыкаясь на руках громилы, которому всё сложнее становилось удерживать хилого с виду пацана. — Немедленно отпустите нас! Вы ещё пожалеете, мотальщики хреновы!
— Кащей, — рявкнул скалоподобный мужик, — давай просто придушим их и отвезём в лес? Голова болит от них.
— Это ты ляжешь под ближайшей сосной.
Комната перестала кружиться, боль в лице и во всём теле отступила — я во все глаза уставилась на стоящего в дверях Марата. В руках он держал револьвер, направив дуло точно в голову громилы.
Мужчины застыли, с опаской глядя на оружие в руках Адидаса-младшего. Переглянувшись с громилой, Кащей нервно хмыкнул. Кажется, он уже протрезвел, а я пьянела от удушающей вони каморки.
— И где ты взял эту пукалку, Маратик?
— Там, где её теперь нет, — рявкнул парень и качнул головой. — Отойди от неё.
Он поочерёдно переводил дуло револьвера с одного группировщика на другого, молча приказывая оставаться на месте. Даже Рома не двигался, держась за повреждённую руку.
— Да пожалуйста, — вдруг усмехнулся Кащей, — мы что, кого-то силой удерживаем? — Обернувшись, он кивнул мне с кривой улыбкой, напоминающей звериный оскал. — Малышка всего-то устала и прилегла. Немного промахнулась, согласен. Но мы-то тут причём?
— Рита, — негромко позвал Марат, — иди сюда.
Судорожно сглотнув, я хотела подняться, но ноги не держали. Рванув вперёд, я прошмыгнула мимо ног Кащея, и тот попытался схватить меня, чтобы заслониться как барьером. Но я оказалась быстрее. Цепкая хватка сомкнулась на моей лодыжке, и над головой грянул выстрел. Я взвизгнула, закрыв голову руками, а ладонь Кащея отпустила мою ногу.
Марат выстрелил в стену над головой Кащея и, казалось, сам испугался того, что сделал. Громила, отпустив Захарова, хотел было броситься на парня, но Суворов резко повернулся к нему и затряс пистолетом.
— Даже не думай, убью!
Вскинув руки, мужчина медленно отступил. На его лице застыла гримаса ненависти. Будь в его силах, он бы согнул револьвер пополам и заставил Марата его сожрать.
Ползком добравшись до друга, я махнула Роме.
— Сматываемся отсюда!
Захаров, бледный, с выступившей на лбу испариной, протиснулся между мужиком и стеной, а тот не стал его останавливать, продолжая держать руки на виду.
— Зря ты так, Маратик, — с угрозой в голосе процедил Кащей, буравя Суворова нехорошим взглядом. — Я твой авторитет. Старший.
— Не авторитет ты больше, — огрызнулся Марат, когда я, схватив Захарова за здоровую руку, вытолкнула из каморки. — Мы тебя отшили. И всю твою шайку шакалов. Сматывайтесь отсюда, потому что скоро вернутся пацаны, и Турбо с Адидасом лично тебя вздёрнут за то, что ты пытался с ней сделать.
— А где же Турбо и Адидас? — ухмыльнулся Кащей, продолжая неотрывно следить за дулом пистолета, направленным в свою голову. — Ворошиловские уже выпотрошили их, как животных. Туда им и дорога, тварям паскудным.
— Тварь паскудная тут только ты, — рявкнул Марат. — Я тебя предупредил.
Из подвала, перепрыгивая через ступени, мы бежали так, как никогда в жизни. Рома едва успевал задирать ноги, потому что я с такой силой толкала его в спину, что парень несколько раз чуть не пропахал землю носом. Марат замыкал нашу маленькую колонну, то и дело оборачиваясь и держа заряженный револьвер у лица.
Холодный ветер горел в лёгких, ноги подкашивались, всё тело било ознобом, но я не собиралась останавливаться, пока не окажусь подальше от этого места. От Кащея и его взгляда, полного ненависти.
Не разбирая дороги, я выскочила из-за угла, и рядом пронзительно взвизгнули тормоза. Капот красной волги слегка задел моё бедро, но я, словно подстреленная, рухнула под колёса.
— Рита! — заорал Марат. — Ты чё, упырь, не видишь, куда едешь?!
— Я в порядке, — залепетала я, пытаясь подняться на ноги. Рядом хлопнула дверь автомобиля. — Всё хорошо.
— Рита? — окликнул меня удивлённый голос.
Запрокинув голову, я уставилась на Вадима Жёлтого. Он выглядел ошарашенным и цеплялся за капот своей машины, словно без этого она покатится и переедет меня своими грязными колёсами.
— Вадим? — глупо хлопнув глазами, спросила я, не веря тому, что вижу. — Что ты тут делаешь?
— Видимо, — криво усмехнулся мужчина, — давлю колёсами школьниц.
— Эй, Тилькина! — Подскочивший Марат дёрнул меня за руки и поставил на ноги. Пистолет он спрятал, и теперь волком смотрел на авторитета Дом быта. — Целая? Башка на месте? — Для верности он хлопнул меня по затылку, и голова качнулась вперёд вместе со всем телом. — На месте, чего не скажешь про мозги. Ты чё на дорогу не смотришь?
Марата потряхивало от выброса адреналина, а я тряслась вместе с ним, ведь он держал меня так крепко, что на руках должны остаться синяки.
— Простите, пожалуйста, — промямлила я тяжёлым языком, чувствуя, как наливается кровью щека, по которой ударил Кащей. Извинялась я сразу перед всеми. — Простите.
— Может, отвести вас в больницу? — спросил Вадим, оглядывая нашу троицу с головы до ног. Рома, смертельно бледный, тут же закивал головой, и мужчина кивнул на машину. — Садитесь.
— Никуда мы не поедем, — ощетинился Марат, оттаскивая меня от тачки. — Ты кто, блять, такой? Тилькина, откуда ты его знаешь?
Сил объяснять что-либо не было. Голова пульсировала, ноги трусились — я всем весом легла на друга, и он, тряхнув меня как мешок, ухватил поудобнее.
— Это Жёлтый, он хороший.
— Откуда будешь, Жёлтый-хороший? — с подозрением спросил Марат, окинув мужчину внимательным, полным обоснованных подозрений, взглядом.
— Дом быта.
Меня удивило, как легко Жёлтый ответил. Авторитету одной группировки незачем отчитываться перед скорлупой другой конторы.
— Вот и вали в свой Дом быта, — рявкнул Суворов. — Идём, Тилькина.
— Но Роме и правда надо в больницу, — тихо выдохнула я, глядя на без сил привалившегося к машине Захарова.
Марат поджал губы, оценивая обстановку. Подумав несколько секунд, он выдал:
— Пусть чушпан едет с ним, а я отведу тебя домой.
Такой расклад не устроил Вадима.
— Я предложил помощь не вам, а Рите.
— Да какого хера тут происходит, — проворчал Марат себе под нос, заводясь ещё сильнее.
— Марат, — взмолилась я, — давай поедем с ним. Я не дойду до дома. Ноги не держат.
Мы долго сражались в гляделки, и Суворов всё же уступил. Он поволок меня к машине и по-хозяйски открыл заднюю дверь.
Когда машина тронулась с места, Марат прижался ко мне и жарко зашептал на ухо:
— Ты откуда с этим хуем знакома? Турбо знает?
— Нет, — прошипела я, — и не вздумай рассказывать. Вадим мне жизнь спас.
— Это всё очень странно выглядит, — зашипел в ответ Суворов. — Очень нехорошо. Если кто-то узнает, будет плохо, ты понимаешь?
— Никто не узнает, — закрыла я тему.
И вспомнила о Мэри. Она знает, и я всё гадала, почему она до сих пор не рассказала об этом Валере. Возможно, мне следовало сделать это самой, пока информация не дошла до Универсамовских в нелицеприятном свете.
Но после сегодняшнего эти мысли отступили прочь. Я до сих пор не верила, что выбралась из подвала Универсама невредимой. И не обесчещенной.
— Рита, — подал голос с водительского сиденья Вадим, когда мы закончили перешёптываться, — ты правда цела? Я тебя не задел?
— Нет-нет, — поспешила уверить его я, украдкой потирая ушибленное бедро. Бывало и хуже. — Я от испуга упала.
— От чего как ошпаренные бежали? — продолжил расспросы мужчина, глядя на меня через зеркало заднего вида. А я как заворожённая следила за тем, как качается ароматизатор ёлочка. — У Универсама проблемы? Я слышал, было побоище с Ворошилами.
Я бросила вопросительный взгляд на Марата, но он только раздражённо отмахнулся и уставился в окно.
— Собаки за нами гнались, — соврала я, чувствуя ложащийся на душу камень. Не люблю врать, а в последнее время приходилось делать это постоянно. Врать, врать, врать. Утаивать правду.
— М, — хмыкнул Вадим, дав понять, что не поверил моим словам.
В больницу Рома зашёл сам, качаясь на слабых ногах. Убедившись, что он дошёл до регистратуры, мы в напряжённой тишине поехали к моему дому. Марату не терпелось что-то сказать, но он упорно молчал, бросая хмурые взгляды на Жёлтого.
Когда машина затормозила у подъезда, Марат первым выскочил из салона и встряхнулся, словно к нему прилип мусор. Я подалась вперёд, опустила ладони на спинку водительского сиденья и тихо сказала:
— Спасибо, Вадим. За всё.
— Не за что, Рита, — усмехнулся мужчина, не глядя на меня. — Приложи что-нибудь холодное к лицу, иначе завтра глаза не откроешь.
Поджав обветренные губы, я кивнула и, ещё раз поблагодарив, выбралась на улицу. Двинулась было к Марату, ждущему у подъезда, но Жёлтый меня окликнул:
— Рита, подойди, пожалуйста.
Ковыляя, я приблизилась к красной волге и наклонилась к открытому окну.
— Да?
— Завязывай со всем этим, — негромко сказал мужчина и кивнул в сторону Марата, неотрывно за нами следящего. — Это не твой мир. Ты должна хорошо учиться, читать книжки и гулять с подружками после уроков. А после школы уехать как можно дальше отсюда. Пока это место тебя не погубило.
— Всё слишком сложно, — сипло ответила я, отводя глаза.
— Нет, — покачал головой Вадим, — всё как раз-таки легко. Ты должна выбрать себя, а не его.
— Его? — недоумённо переспросила я.
— Парня, который втянул тебя во всё это, — пояснил мужчина и, облизнув губы, откинулся на сиденье. — Я понимаю: первая любовь туманит разум. Но поверь, ты заслуживаешь большего, чем улица и связь с мотальщиком.
— Ты же сам один из них, — горько усмехнулась я. — Разве у тебя нет женщины, которую ты любишь?
— Есть, — после секундной заминки ответил Вадим. — Соня.
— Ты сказал Соне, чтобы она ушла от тебя, потому что достойна большего, чем жизнь с мотальщиком?
— Справедливо. — В глазах мужчины вспыхнула искра, когда он заговорил о любимой женщине. — Но я эгоист. Не смогу отказаться от неё, даже если мне отрежут обе руки.
— А она? — улыбнулась я. — Она сможет отказаться от тебя?
— Никогда. Моя жена слишком сумасбродная и сумасшедшая женщина, чтобы принимать верные решения.
— Жена? — вскинула я брови. — Если ты женат, почему не носишь кольцо?
Вадим взглянул на руки и провёл пальцем по месту, где обычно носят обручальное кольцо.
— Хочу, чтобы меньше людей об этом знало. Если враги знают твои слабые места, то могут на них надавить. А ради Сони я и на колени встану.
— Тогда я никому не скажу об этом, — заговорщицки подмигнула я, и Вадим расхохотался.
— Тилькина, харе уже лясы точить! — не выдержал Марат и махнул рукой, чтобы я скорее шла к дому.
— Беги, — улыбнулся Вадим. — И подумай о моих словах.
— Обязательно, — кивнула я, хотя мы оба знали, что я приму самое верное и самое плохое решение.
Как и Вадим, я не откажусь от Валеры, даже, если мне отрежут обе руки и вырвут сердце.
Сдав назад, волга тронулась и покатилась прочь со двора, а я подошла к нетерпеливо подпрыгивающему на месте Марату. Бросив на меня недовольный взгляд, он выпалил:
— Тилькина, тебе мало приключений на жопу? Хочешь проблем с Турбо?
— Я просто говорила с человеком, — отрезала я, приблизившись к железной двери подъезда. — Не придумывай себе ничего.
— Ничего я не придумываю, а предупреждаю. Увидит кто — пиздец будет.
— Маша видела, — глухо буркнула я, поднявшись на третий этаж. — Угрожала рассказать всё Валере, но до сих пор не сделала этого.
— Поздравляю, Тилькина, — закатил глаза Марат, оперевшись спиной на стену рядом с моей дверью, пока я хлопала по карманам в поисках ключей. — Она точно скажет. Выждет удобного момента, чтобы уничтожить тебя.
— Что за... — нахмурилась я, пропустив предупреждение Суворова мимо ушей.
— Чё?
— Я портфель в подвале оставила, — выдохнула я, запрокинув голову. — Там же и ключи от дома.
— Ну и дура, — хмыкнул парень и нажал на дверной звонок.
— Бабушка не откроет. Она почти не встаёт с кровати, — выдохнула я, оглянувшись на лестничный пролёт.
От мысли, чтобы вернуться в тот подвал и вновь столкнуться с Кащеем, мороз по спине побежал. Марат продолжал жать на звонок, и, к моему удивлению, раздался скрежет замка. Дверь приоткрылась, и на лестничную площадку выглянула бабушка.
— Маргошенька? — едва слышно прошелестела она, глядя на меня. Марат, оторвавшись от кнопки, заглянул в квартиру, и взгляд бабушки с трудом сфокусировался на нём. — Маратка? А чего вы звоните? Маргошенька, ты без ключей ушла в школу?
— Ага, — соврала я от неожиданности. Да и что было говорить? «Бабушка, меня чуть не изнасиловал отшитый авторитет уличной группировки, и я сбежала оттуда, позабыв на полу портфель»?
Мне стоило большого труда сдержать вздох удивления — бабушка поднялась с постели и вышла из комнаты Миши, чтобы открыть дверь. Мне казалось, этого больше никогда не случится. Что в один день я зайду в комнату брата, а она будет лежать там и не дышать. Смерть от горя.
Но вот, она стояла в дверях, ставшая совсем тоненькой от пережитого. Бледная кожа стала совсем тонкой, просвечивала каждая венка, глаза выцвели, а лицо осунулось. Халат, раньше вплотную обтягивавший маленькую, но пухленькую старушку, теперь свободно висел на поникших плечах.
В носу защипало, а глаза подёрнула мутная пелена — я с трудом сдержалась, чтобы не припасть к бабушкиной груди и не зарыдать, как маленькая девочка.
— Ну, заходите, — бесцветным голосом проговорила бабушка, пропуская нас в квартиру. — Вы голодные?
— Нет, — покачала я головой, снимая пальто. В горло кусок не полезет.
Но у Марата произошедшее только пробудило зверский аппетит.
— А я буду! — воскликнул он с воодушевлением, скидывая на половик кроссовки и стряхивая ошмётки снега, которые тут же стали таять в лужу.
— Маргоша, накормишь Маратку? Свежие щи на плите, — прошелестела бабушка, не глядя на нас. Касаясь ладонью стены, она прошаркала в гостиную. — Я полежу, пойду. Совсем ноги не держат.
Я смотрела бабушке в спину, ощущая на сердце неподъёмный груз, пока она медленно шла в комнату. Не Мишину — в свою. Скрипнули ставни, и дверь закрылась за ней.
Тяжёлая ладонь опустилась на плечо, и Марат легонько встряхнул меня.
— Не кисни, Тилькина. А то от твоей рожи цветы завянут.
— Я за бабушку переживаю, — прошептала я, глядя на отклеивающиеся обои возле дверного косяка.
Марат вздохнул, покачал головой и втолкнул меня в кухню.
— Ты как вообще в подвале оказалась? — задал свой первый вопрос Суворов, уплетая щи. — Ещё и в такой сомнительной компашке.
— Вас искала, — пояснила я, нарезая вчерашний хлеб, оставленный Тамилой Анваровной, пока меня не было. — И не нашла. Где вы были?
— Мы пошли устраивать тёмную Ворошилам, — ответил Марат с набитым ртом и, приняв протянутый кусок белого, кивнул вместо «спасибо». — А Вован отправил меня за кастетом домой.
— И что случилось дома? — осторожно спросила я, усаживаясь на табуретку напротив и прижимая ладони к кружке только что заваренного чая. — У тебя, по-моему, на лбу синяк будет.
— А, да так, — отмахнулся парень, — с батей подрались. Точнее, как, — Марат развёл руками, и немного бульона пролилось на стол, — он меня пиздил, я отбивался.
— Из-за шапки? — высказала я предположение.
— Так точно, — кивнул Марат. — Он хотел меня к тётке отправить. В Астраханскую область. А я чё, дебил, сдаваться? И теперь мне надо где-то перекантоваться. К Андрюхе Пальто пойду.
— Можешь и у меня остаться, — предложила я, дунув на горячий чай, чтобы он скорее остыл. — Место есть да и бабушка не думаю, что будет против.
Марат прекратил хлебать суп и с сомнением уставился на меня, поджав губы.
— Да как-то странно это, — протянул он и стал крошить в тарелку хлеб. Белые хлопья оседали на бульоне и тут же окрашивались в оранжевый цвет. — Если Турбо узнает, вряд ли будет довольным.
— Ну, во-первых, — пожала я плечами, — ничего такого в этом нет. А во-вторых, если объясним ситуацию, он всё поймёт.
— Да? — саркастично спросил Марат. — А что ты ему тогда про Дом бытовского не рассказала, а ждёшь, когда Машка родит? Ты умная, Тилькина, только на словах. А на деле — дура дурой.
— Забудь, — фыркнула я, поворачиваясь к парню боком. — Предложение отменяется. Иди к Васильеву. Уж он-то наверняка не дурак дураком.
Было обидно. Легко ему говорить про меня такое, а сам-то что? Украл у завуча нашей школы шапку и ударил её по голове. И кто ещё из нас дурак?
— Да ладно, не дуйся, — махнул ладонью Суворов и вернулся к супу. — Останусь я. Только не вздумай положить меня на коврике у двери. Там дует.
— Ещё чего, ты упустил свой шанс. Иди, гуляй.
— Да не выноси мне мозг. Всё, решено — я остаюсь.
— Расскажи мне, дружок, — вмиг посерьёзнела я, — откуда у тебя пистолет?
Я точно знаю, что Суворов услышал меня, но он сделал вид, что увлечён обедом. Поэтому я вытянула вперёд ногу и толкнула его под столом. Он вскинул на меня возмущённый взгляд, и я пнула его ещё раз.
— Да хватит, бля! — мгновенно вспылил парень, но я выставила вперёд сжатый кулак, велев ему заткнуться и не материться на всю квартиру. Лишь бы бабушка не услышала.
— Колись, давай. Откуда пистолет?
— Это Вовин, — глухо буркнул Марат, уставившись в стену над моей головой. — Он его из Афгана привёз. Как трофей, что ли. Не знаю. Я видел, в какой тайник Вова его запихал, и когда меня отправили за кастетом, прихватил и его. На всякий случай.
Я оцепенела, представив Марата Суворова в центре дерущейся толпы мотальщиков. Он направляет дуло в одного из Ворошиловских и жмёт на курок. Убивает. На месте. До смерти.
Невольно поёжившись, я крепче стиснула пальцы на кружке — так, что они побелели — и совсем тихо спросила:
— Ты был готов убить Кащея?
Марат посмотрел на меня как никогда серьёзно. Напускное ребячество и бахвальство растворилось без следа. Стиснув зубы, он с трудом выдавил:
— Рит, я не знаю. Голова как пьяная была. Я и сам не понял, как выстрелил. Просто знал, что надо сделать хоть что-то.
— А если бы они всё равно напали? — прошелестела я. — Смог бы их застрелить?
— Нет, — вдруг прохрипел он севшим голосом. — В револьвере была всего одна пуля.
Не ожидав такого ответа, я моргнула и нахмурилась.
— Одна?
— Да, — кивнул Марат и уронил подбородок на грудь. — Я не нашёл больше. Открыл барабан, а там одна единственная и была. Так что, если бы Кащей и его псы не остановились, нам было бы очень плохо. Хотя, зная Кащея, мы все предпочли бы умереть.
— Он мне не понравился, как я впервые его увидела, — честно призналась я. — Но они с Валерой так похожи. Внешне. Поэтому я решила, что может он и гад, но бывают люди и похуже. А после сегодняшнего... — Нижняя губа затряслась, и я судорожно вздохнула, силясь справиться с наплывом чувств. — Я всё больше убеждаюсь, что совсем не знаю людей. И мир вокруг.
— Да мир вообще говно, — грустно усмехнулся Марат и отложил ложку в сторону, оставляя на клеёнке оранжевые пятна. — Вот я сейчас о пацанах думаю: где они, что с ними. Блять, батя, — опустив локти на стол, он стал усердно терпеть пальцами виски, а затем водить по коротко стриженой голове, сокрушаясь, — нахер ты мне помешал.
— Хорошо, что тебя там не было, — выпалила я. — Ещё и с пистолетом. Сидел бы ты сейчас за решёткой и писал признательные показания по делу об убийстве.
— Не гони пургу, — пренебрежительно отмахнулся парень. — Максимум бы яйца кому-то отстрелил.
— Ты должен вернуть пистолет, пока Вова не заметил его пропажу.
— Как? — вскинул брови Марат. — Меня батя тут же свяжет и в деревню увезёт, только я порог переступлю. Да и Вовану наверняка не до пистолета сейчас.
Я обречённо вздохнула, решив больше не спорить.
— Надо позвонить ментам, — предложил Марат, отодвигая тарелку от себя. Должно быть, от обсуждения таких неудобных тем у него пропал аппетит. Меня и вовсе стало мутить. — Узнаем, может они кого из наших загребли.
— Не обязательно, — криво усмехнулась я. — Есть человек, который может узнать это сам.
— И давно ты такими связями обзавелась? — Марат с подозрением сощурился, бросив на меня пытливый взгляд. — Ещё и с ментами шляешься?
— Рома Захаров — племянник мента, ведущего дело Миши.
— Правда? Нихуя себе. Но у них же фамилии разные, нет?
— Дурак, что ли? — Из груди вырвался истеричный смешок. — Он же племянник, а не сын. Фамилии не обязательно должны быть одинаковыми.
— Сама дура, — ощетинился Марат и вскочил на ноги. — Тогда у Захарова узнай сама про пацанов. А я в больничку наберу. Может туда кого отвезли.
— Вечером позвоню, — сказала я, водя большими пальцами по ободку кружки. — Рома, небось, сам ещё в больнице.
— Кстати, о нём. — Марат остановился в дверях. — А этот хер чё делал в нашем подвале?
В комнате было душно. Я ворочалась на кровати несколько часов и всё никак не могла заснуть. Форточка стояла настежь открытая, но я не чувствовала прикосновения февральского воздуха к голой коже. Казалось, чем больше проходило времени, тем жарче становилось в комнате. Как в бане.
Оттянув ворот ночнушки, я села на постели и уставилась в полумрак перед собой. Шторы остались незадёрнутыми, и лунный свет от полумесяца лился в комнату жидким серебром. Голова была словно ватная — коснись пальцем лба, и он провалится в мягкое, но такое тяжёлое облако.
Скользнув на кухню, я налила в стакан воды и выпила залпом. Мокрая ночнушка липла к влажному телу, в голове было сухо, аж драло. Отставив стакан, я упёрлась руками в стол и пыталась отдышаться. Неужели отопление включили настолько, что даже открытые окна не справляются?
Марат спал в гостиной. Поджав под себя подушку, он уткнулся лицом в одеяло и накрылся пледом. Из полумрака доносилось его тихое посапывание и глухая бессвязная речь. Казалось, он замёрз. Почему мне тогда жарко? Неужели температура?
Замерев посреди комнаты, я накрыла ладонью лоб. Холодный.
Обмахиваясь рукой, я вернулась в спальню, прикрыла за собой дверь и вздрогнула всем телом, обернувшись к кровати. На ней сидел Валера.
— Что! — Я спохватилась и зажала рот ладонью, чувствуя, как напуганное сердце колотится о рёбра. — Как ты?... — Слова путались между собой, как нити в заевшей игле швейной машинки. — Что ты здесь делаешь?
Парень сидел у изголовья, закинув ноги на постель, и листал какую-то книгу — я не видела название на обложки из-за темноты. Зато отчётливой видела его улыбающееся лицо, украшенное синяками и ссадинами. На шее виднелись синяки от пальцев, словно кто-то пытался его задушить. Он вскинул голову, сконцентрировал на мне взгляд, и улыбка стала шире. Нежной.
— По тебе соскучился. Вот, решил заглянуть на огонёк.
— А как ты сюда попал? — не могла я затихнуть от мучащих меня вопросов.
Вместо ответа Валера кивнул на окно. Я обернулась и увидела приоткрытые створки. Мои брови от удивления стремительно поползли вверх.
— Через окно? Как ты забрался на третий этаж? И как открыл? Там же щеколда!
Устало вздохнув, Валера захлопнул книгу и отложил в сторону. Теперь я смогла разглядеть, что он листал «Заводной апельсин».
— Слишком много вопросов, солнце моё. А я не за ними пришёл.
— А зачем? — тихо спросила я.
— За тобой. К тебе.
Поднявшись с постели, парень бесшумно приблизился ко мне, встал в плотную, и холодная ладонь опустилась на щёку, мягко поглаживая её большим пальцем. Я, словно котёнок, прильнула к ней и крепко зажмурилась. Мне так не хватало Валеры. Хотелось усадить его на кровать, забраться на колени и, обняв за шею, рассказать всё-всё. Выложить как на духу.
— Я так боялась, что ты попал в милицию, — прошептала я и качнулась вперёд, врезавшись лбом в тихо вздымающуюся грудь Валеры. — Или того хуже — в больницу.
— Волнуешься за меня, — усмехнулся парень. — Мне это нравится.
— А мне нет, — с укором произнесла я и шлёпнула парня ладонью по пояснице. — Дурак ты, Валера по кличке Турбо. Вечно заставляешь меня переживать.
— Зато так жить веселее, — хохотнул он. — Отделали мы этих Ворошиловских на славу. Отомстили за Ералаша.
В голове словно лампочка зажглась. Отстранившись, я запрокинула голову, чтобы заглянуть парню в глаза.
— Я узнала, кто именно убил Мишу.
Брови Валеры сошлись на переносице, губы поджались.
— И кто?
— Серп, — выдохнула я. — Тот самый парень, который мою подругу под себя подмял. А ещё! — Правда полилась рекой, и я не могла остановиться, желая наконец облегчить душу и опустошить звенящую голову. — Он её изнасиловал! Взял, как какую-то шлюху! А теперь шантажирует этим! Понимает, что она никуда не денется, потому что тогда все узнают правду и будут считать её грязной!
В полумраке комнаты повисла гулкая тишина. Валера смотрел на меня, не моргая. Затем лёгкая улыбка тронула разбитые губы, и он протянул ладонь, чтобы запустить пальцы в мои волосы.
— А кто она, если не грязная шлюха?
Время застыло, а страшная фраза, сказанная любимым голосом, оттолкнулась от стен, превратившись в незатихающее эхо. Я медленно отступила назад, и ладонь Валеры осталась висеть в воздухе, сжимая пустоту.
— Ч-что? — заикаясь, переспросила я, искренне надеясь, что ослышалась. Что не так всё поняла. — Что ты сказал?
— Не притворяйся, что не расслышала, — ответил парень, закатив глаза, и запрокинул голову к потолку. — В чём я не прав? Какой нормальный пацан теперь с ней свяжется?
— Но... — Я осеклась, когда Валера, словно бы игнорируя моё присутствие, двинулся по комнате и подошёл к окну. Воздух стал ещё жарче, такой раскалённый, что кожу жгло. — Это же не её вина!
— Хочешь сказать, она не сама с ним пошла? — медленно проговорил он, глядя на полумесяц. — Не сама виновата в том, что нахерачилась и ушла с Серпом?
— Откуда ты знаешь? — прошептала я, и не думая, что парень услышит. Но он услышал.
Раздался ядовитый смешок, и плечи Валеры содрогнулись. А в мои воткнулись ледяные иглы ужаса.
— Казань маленькая. Тут все и обо всём знают.
— Ты не прав, — едва не задохнулась я от праведного гнева. Разозлившись вконец, я быстрым шагом пересекла комнату и ударила парня по спине. Он даже не шелохнулся, продолжая пялиться в окно. — Это Серп — жалкая, трусливая и гнусная тварь! Такие могут только пользоваться беззащитностью девочек и забивать до смерти ногами мальчишек!
— Ты тоже была беззащитна, когда пришла ко мне? — раздался вдруг совершенно чужой мужской голос. Он исходил от Валеры, но ему не принадлежал. Прокуренный, низкий, режущий гвоздём по стеклу.
Я медленно отступила, чувствуя, как коченеют ноги от страха. В комнате больше не было жарко, а стало смертельно холодно. Она вся покрылась снегом и корочкой колючего льда. Я ступала по нему босыми ногами и резала тонкую кожу, оставляя на белом полотне кровавые следы. Валера медленно обернулся, и в свете луны я увидела его.
— Кащей...
Ненавистное имя сорвалось с губ и облаком пара повисло в воздухе, создавая странную иллюзию. Он словно передо мной, но и не здесь. Его дымка. Образ. Он не может быть здесь. Не в моём доме. Не в моей комнате.
— На чём же мы остановились? — спросил он, гадко ухмыльнувшись.
Кончиком языка Кащей провёл по нижней губе, и я, широко открыв рот, закричала.
— Рита! Да Рита, блять! Проснись!
Грубый оклик и жёсткая тряска за плечи вырвали меня из липких лап кошмара. Содрогнувшись всем телом, я резко села на постели, и Марат шарахнулся от меня, чтобы не встретиться лбами.
— Вот же бешеная, — просипел он, сотрясая руками. — Ты чё?
— Что? — переспросила я, всё ещё не понимая, где нахожусь.
Оглядевшись, узнала стены родной комнаты: плакаты на стенах, старые изрисованные обои, приоткрытая дверца шкафа, которая никогда больше не закроется из-за сломанных петель, и открытые створки окна. Перед ним никто не стоял — ни Валера, ни Кащей. Мне всё это приснилось. Просто приснилось.
Вскинув руки, я стала грубо тереть ладонями лицо, пытаясь избавиться от остатков дурного сна. Марат же стоял у изножья и смотрел на меня с осуждением, точно это я трясла его за плечи и орала в лицо.
— Ты меня разбудила, — ворчит он.
— А ты меня, — не осталась я в долгу, собирая прилипшие к мокрой шее волосы.
— Так не я же орал во сне. И как ещё бабка твоя не прибежала? Тебя там резали, что ли? Или из комсомола выгнали? — Я бросаю на парня недовольный взгляд, и он тут же вскидывает руки. — Согласен, с комсомолом перегнул. Чё снилось-то?
— Не важно, — отмахнулась я, не желая пересказывать воплощение своего затаившегося кошмара. И не хотелось, чтобы Суворов глядел на меня, как на умалишённую. — Иди спать. Извини, что разбудила.
— Ты в курсе, что ходишь во сне? — с усмешкой поинтересовался парень, присаживаясь на край письменного стола.
— То есть? — не поняла я.
— Я слышал, как ты ходила на кухню выпить воды. Потом, вроде, вырубился. Просыпаюсь и слышу воду. Смотрю, а на кухне горит свет, кран открыт, на столе пустая кружка, а тебя нет. Ещё и окно нараспашку открыла. — Он подошёл к окну и с грохотом закрыл ставни. — На улице дубак, а ты решила проветриться. Совсем больная, что ли?
— У меня бывает такое, — нехотя признала я. — Но редко. В последний раз я ходила во сне лет в двенадцать и почти дошла до продуктового магазина. За мной выбежал Миша и разбудил. К счастью было лето. Но хорошо, что никто не видел меня, разгуливающей босой по улицам и в одной ночнушке.
— Жаль, я этого не видел, — хихикнул Марат. — У меня было бы больше поводов для шуток.
— У тебя их и так предостаточно, — отрезала я и указала на дверь. — А теперь иди. Я спать хочу.
— О, — Марат вскинул указательный палец к лицу, — я именно это же и хотел сказать, когда зашёл! «Защёлкни клюв, я спать хочу».
— Иди, — процедила я, буравя друга тяжёлым взглядом. — Просто иди и сунь себе в рот подушку.
Упав на кровать, я завернулась в одеяло, как гусеница в кокон, и демонстративно отвернулась к стене, давая Марату понять, что больше не буду выслушивать жалобы на прерванный сон, пока он спит в моём доме.
— Слышь, Тилькина, — позвал меня парень, и я закатила глаза, уткнувшись носом в ворс ковра на стене, — а ты чё кассетами разбрасываешься? Больно богатая?
— Что, Сталин тебя подери, ты несёшь? — Перевернувшись на спину, я уставилась на Марата, который, упав животом на столешницу, шарил рукой между столом и стеной. — Нет там ничего. Я вещами не разбрасываюсь.
— Ага, — пропыхтел Марат, — скажи это своему портфелю.
Ответить колкостью я не успела — Суворов вынул руку и продемонстрировал аудиокассету. Вскинув брови, я покачала головой и развела руками.
— Понятия не имею, что это.
— Тут написано «Для Риты Тильки», — сощурившись, прочитал Марат и протянул её мне.
Воздух застрял в горле, а кровь резко хлынула от лица — я вскочила с постели и вырвала кассету из рук оторопевшего Марата, который испуганно округлил глаза и отскочил к стене. Но мне было всё равно, как выглядит со стороны моё поведение. Руки задрожали, пальцы онемели, и я с силой сжала прямоугольник, уставившись на надпись, выведенную знакомым почерком и чёрным маркером.
Кассета, привезённая из Москвы. Кассета от Миши.
Казалось, я забыла, как дышать. Вскинув ладонь, я махнула Марату и сдавленно просипела:
— Принеси из гостиной проигрыватель.
Если Суворов и хотел что-то сказать, то оставил мысли при себе и выполнил просьбу. А я, чувствуя слабость в ногах, медленно опустилась на пол. От линолеума тянуло холодом, но мне было всё равно. Коснувшись кончиками пальцев, я осторожно провела по надписи, боясь её стереть.
Как я могла забыть о ней? Один из последних подарков младшего брата. Как я могла о ней забыть?..
Марат без слов принёс в комнату проигрыватель и плотно затворил за собой дверь. Уложив древний, как наш старый утюг, на колени, я трясущимися руками вставила кассету в приёмник, закрыла и запустила. Марат опустился на пол рядом и, подставив под щёку кулак, стал ждать.
Сперва ничего не происходило. Проигрыватель зашипел, издал странный хрюкающий звук, а затем из динамика полилась тихая музыка. Стоило мне её услышать, как по щекам покатились слёзы.
Так случилось, что расстались с тобой мы давно,
Так случилось, что забыть мне тебя не дано.
Самые светлые, самые светлые дни
В памяти верное, в памяти верное сердце хранит.
— Почему эта песня? — тихо спросил Марат, осторожно дотронувшись до моего плеча. — И почему ты из-за неё ревёшь?
Громко всхлипнув и проглотив катящиеся градом слёзы, я сдавленно ответила:
— Эту кассету Миша из Москвы привёз. Моя любимая песня.
— А, — выпалил Марат и тут же стушевался. — О...
— Я совсем о ней забыла. И даже не знала, что это именно она.
Мы молчали, слушая нежный голос, льющийся из динамика. Я не могла остановить слёзы, беззвучно заливающие щёки, шею и ночнушку на груди. Марат придвинулся ближе, засопел и аккуратно, словно боясь, что я рассыплюсь на части, приобнял меня. Опустив голову на плечо, он стал медленно нас убаюкивать и шептать слова песни.
Без тебя, без твоей любви я, конечно, прожить сумею, Без тебя, без твоей любви от тоски никуда не сбегу,
Без тебя, без твоей любви я не стану теперь слабее,
Без тебя, без твоей любви я счастливым лишь быть не смогу.
Я широким шагом пересекла длинный и пустой школьный коридор. Мне пришлось отпроситься в туалет вслед за Дилярой, вышедшей на минуту ранее. Чтобы у учителя биологии не было причин мне отказать, я поцарапала ногтём перегородку носа и размазала выступившую кровь над губой.
Вытирая успевшую засохнуть кровь, я заглядывала в каждый закуток, на случай, если Диля вышла не в туалет. Так и оказалось.
Заметив знакомую фигуру, я бесшумно подбежала со спины, схватила подругу за плечи и толкнула к окну в небольшом проходе, отделяемый от прямого коридора зарослями неизвестных растений, достающих мне до талии. Диляра испуганно вздрогнула, но тут же выдохнула с облегчением, увидев меня. Подавшись вперёд, она обвила руками мои плечи и прижалась к груди. Я обняла её в ответ, осознавая, как сильно скучаю по прошлому. Когда для того, чтобы поговорить с подругой, не приходилось прятаться от посторонних взглядов. Как резко всё поменялось, и как быстро нам пришлось повзрослеть. Никому этого не хотелось, но нас ни о чём не спросили.
— Я не смогла вчера поговорить с Серпом, — выпалила Диля, отстранившись. — Он и ещё несколько парней из их банды попали в больницу. После драки с Универсамовскими.
— Да, Марат мне сказал, — кивнула я и потёрла пальцами лоб, стараясь разгладить хмурую складку. — Я за Валеру переживаю. Он так и не вышел со мной на связь. Вова, как я поняла, тоже пропал.
— Думаю, они тоже в больнице, — задумчиво произнесла Диляра. — Ну, или в отделении. Даже не знаю, что для них хуже. — Легонько хлопнув себя по лбу, она упёрлась руками в бока и пытливо спросила: — А что с Захаровым, не знаешь? У него рука в бинтах. И почему у тебя лицо опять избитое? Неужели вы с ним подрались?
Я отчего-то виновато прикусила губу и приложила холодную ладонь к припухший щеке.
— Нет, не с ним. На нас напал бывший авторитет Универсама. Рома пытался за меня вступиться, и они чуть не сломали ему руку. Но, как я поняла, он отделался вывихом сустава.
— О, Ленин, — устало выдохнула Диля и накрыла лицо ладонями, — что же это происходит? Марго, как мы — прилежные ученицы, хорошие девочки и комсомолки — умудрились влезть во весь этот кошмар? Я не понимаю.
— Мы сделали свой выбор, — ответила я с горечью, забираясь на подоконник. — Всё происходящее — лишь следствие этого выбора. — Откинувшись спиной на покрытое инеем окно, я тихо закончила, уставившись в стену: — Что бы теперь с нами ни случилось, случится лишь то, что мы сами себе выбрали.
— Я таких выборов не делала, — хмыкнула Диляра и забралась на подоконник рядом. — Но понимаю, о чём ты. Ты говорила мне, как лучше поступить, но я всё равно повела себя эгоистично и ушла из дома. Та злополучная встреча с Серпом — результат моего детского поведения.
— Но знаешь, — задумчиво ответила я, продолжая пялиться на покрытую мелкими трещинами стену, — ты могла встретить его позже. По дороге в школу или к репетитору. Может, в наших судьбах есть события и трагедии, которых мы не можем избежать. Они случатся, так или иначе.
— Как твоя встреча с этим Валерой? — Я кивнула. — Может ты и права. В любом случае, с этим надо что-то делать. Даже, если встреча с Серпом была неизбежна, я не позволю этому стать моим концом.
Повернув голову, я взяла подругу за руку, и она крепко сжала мою ладонь в ответ.
— Я с тобой. Мы всё переживём и не позволим этому сломить нас.
— Никогда, — улыбнулась Диля.
Сжав в последний раз мою руку, она разжала пальцы и спрыгнула на пол. Одёрнув платье, Диляра поправила косу и, подмигнув мне на прощание, пошла прочь. Я же решила подождать пару минут, чтобы никто не увидел нас вместе.
Прижавшись ноющей щекой к холодному стеклу, я смотрела на улицу за окном. Серые дома, хмурые окна, тоскливое небо, затянутое низко висящим облаками — я чувствовала, как они давят на меня, пригвождая плашмя к земле. Хотелось убежать. В открытое поле, где в округе не будет ни одного каменного или кирпичного здания, а небо будет высоким и чистым.
Подумала я и о Валере. Где он сейчас? Ждут ли его проблемы? Или он от них прячется? Всё ли с ним хорошо? Отделался ли он парочкой синяков, как обычно, или же последствия столкновения с Ворошиловскому гораздо серьёзнее? Рой вопросов не давали расправить плечи и вдохнуть полной грудью.
Спрыгнув с подоконника, я отряхнула подол платья и, оставив на окне неровный отпечаток ладони, пошла обратно в класс.
Голоса я услышала издалека, и один из них точно принадлежал Диляре. Стараясь ступать бесшумно, я приблизилась к проходу и всем телом прижалась к стене. Вытянув шею, я осторожно выглянула из-за угла. Там была Диля, а рядом — Таганская. Она пригвоздила мою подругу к стене и нависла над ней, как коршун. Как мясник над тушей, которую сейчас разделает на мелкие кусочки. Диляра была не просто напугана — она была в ужасе. Он читался в её широко раскрытых глазах, которыми она смотрела на Таганскую снизу вверх.
Первым порывом было выйти, схватить Надю за рыжие патлы и как следует оттаскать, вытирая её мордой пыль, скопившуюся в углах школы. Но остановил меня отчаянный взгляд подруги — она заметила меня и незаметно от Ворошиловской махнула рукой, прося не вмешиваться.
Словно почувствовав чужое присутствие, Надя обернулась, точно хищная фурия, но я успела юркнуть в тень.
— Пожалуйста, Надя, — чуть не плача сказала Диля, — не трогай меня.
— Да кто тебя трогает? — расхохоталась Таганская. — Я всего лишь тебя воспитываю. Должен же кто-то это делать, пока Серп в больнице. Знаешь, как говорила моя мать? Ремень бьёт хлёстко, зато уроки усваиваются лучше. А ты, как я вижу, совсем отбилась от рук.
— Но что я сделала?
— Ты такая же безмозглая, как и эта Универсамовская подстилка, — ядовито усмехнулась Надя. — Я же говорила, что у меня всюду есть уши. Думаешь, ваши шушуканья в коридорах никто не увидит? Спешу тебя разочаровать. Где бы ты ни была, я всюду за тобой слежу.
— Марго сама ко мне подошла, — пыталась оправдаться Диляра, всем телом вжимаясь в стену, чтобы оказаться дальше от Таганской, насколько это возможно.
— О, не переживай, с этой белобрысой тварью я ещё разберусь, — рассмеялась Надя и протянула руку, чтобы коснуться пальцами длинной косы Дили. Подруга испугано вздрогнула и закрыла лицо, ожидая удара. Но Надя не спешила с наказанием. — Как думаешь, насколько забавно будет, если она сдохнет так же, как и её братишка?
Лютая ненависть чёрным чудовищем заскреблась в грудной клетке, и я сжала кулаки. Ногти впились в кожу на ладонях, но боли не было. Всё, что я чувствовала — жар в висках, вызванный бешеным пульсом.
— Не надо никого убивать, — тихо взмолилась Диля, и по её бледным щекам покатились крупные, словно жемчуг, слёзы. — Пожалуйста, Надя.
— Ох, — неожиданно смягчилась Таганская и аккуратно стёрла влагу с лица Дили, — ну что же ты плачешь? Неужели ещё не поняла? В этом городе живут хищники и жертвы. И чтобы выжить самому, необходимо рвать врагов зубами. У тебя, конечно, их нет, но потому ты и с Серпом.
— Да, я с Серпом, — медленно повторила Диляра, словно пытаясь напомнить об этом Таганской. — И я ему верна.
— Ещё бы, — пренебрежительно хмыкнула Надя. — Вот только не от большой любви. За пизду свою боишься. Знаешь же, что с тобой сделают, если станешь не нужна Серпу. — Взмахнув рукой, она запрокинула голову и задумчиво договорился: — Хотя, ты и так станешь ненужной, это вопрос времени.
— Надя, — выдохнула Диляра дрожащим голосом, — прошу, я...
Договорить она не смогла. Короткий замах, и Таганская влепила Диле смачную пощёчину. Я вцепилась в угол, чтобы удержать себя, а Диляра даже не шелохнулась. Только голова дёрнулась, но с места моя подруга не сдвинулась. Выстояла. Не первый раз получила по лицу. Подняв глаза на Надю, встряхивающую ладонь, Диляра посмотрела на неё с вызовом. «Ну же, ударь меня ещё раз. Я уже забыла о том, что такое боль».
Но второго удара не последовало. Надя высокомерно хмыкнула и оттолкнула Зубровину от себя.
— Вали, давай. Нечего уроки прогуливать, ты же хорошая девочка.
Диляра бросила последний взгляд сквозь меня, глядя на меня. Я поджала губы и коротко кивнула. Диля кивнула в ответ, а Таганская приняла это за ответ на свои слова.
— Ещё и послушная, когда по морде получишь.
Диляра бесшумной тенью скользнула по коридору к кабинету, а Надя отправилась в противоположную сторону, чеканя каждый шаг звонкими набойками каблуков. Выждав несколько секунд, я вышла из своего укрытия и пошла за ней. Сама не знаю, что хотела сделать, но всё равно пошла.
В предбаннике туалета никого не было — через щель в одной из кабинок, я увидела меховые сапоги Таганской. Осторожно закрыв дверь, я задвинула щеколду и на цыпочках зашла в соседнюю кабинку. Спряталась и затаилась.
Что там Таганская сказала про хищников и жертв? Однако она забыла, что существуют ещё охотники. Люди с ружьями и автоматами. В моей руке нет оружия, но я вышла на охоту.
Раздаётся журчание сливного бочка, шуршание юбки, затем дверь соседней кабинки распахивается. Громкие шаги отскакивают от стен эхом — Надя подходит к раковине, включает воду и наклоняется, чтобы мокрыми ладонями похлопать себя по щекам.
Беззвучно скользнув по полу, я схватила Таганскую за копну рыжих волос, со всей силы дёрнула на себя, и та, коротко взвизгнув, пошатнулась на каблуках, отлетев к стене. Я не дала ей опомниться, понять, что происходит — стиснув кулак, как научил Турбо, я врезала мерзкой дряни по лицу. Раздался хруст, вскрик, колени Таганской подкосились. Она схватилась за подоконник и рухнула на пол, пытаясь удержать брызнувшую из носа кровь. Подойдя ближе, я от души пнула Надю в живот, и она упала лицом на пол, задыхаясь.
— Ч-что т-ты, — судорожно втягивая воздух, пыталась сказать она, но громко охнула, держась за живот. — Я... Блять, б-больно...
— Да ты что? — вскинула я брови, присаживаясь на корточки рядом. — Больно? Я же всего лишь тебя воспитываю. Кулак бьёт больно, зато уроки усваиваются лучше.
— Ты пожалеешь, — просипела Надя окровавленными губами. — Ты не понимаешь, что наделала.
— О, — усмехнувшись, покачала я головой, — как раз-таки понимаю. Я ставлю на место одну одуревшую от власти шлюху. — Схватив за рыжие волосы на затылке, я потянула голову Нади, чтобы она посмотрела мне в глаза. В её блестели слёзы. — Если ты ещё раз хоть пальцем трогаешь Дилю, клянусь, я...
— Что? — выпалила Таганская и оскалилась, демонстрируя окрашенные алым зубы. — Что ты сделаешь? Убьёшь меня? Ты не сможешь, ты слабачка. Как и твоя сопливая подружка. Как и твой мёртвый братишка.
Кровавая пелена накрыла мир вокруг. В груди заклокотала ярость, челюсть свело от того, как сильно я стиснула зубы — резко выдохнув, я схватила бусы из жемчуга, висящие на шее Нади. Леска оказалась прочной и впилась в кожу, из-за чего Надя нелепо дёрнулась и оторвалась от пола. Сжав перекатывающиеся в пальцах бусы, я закрутила леску так, что шея Таганской оказалась в удушающей схватке.
Выпучив глаза, Надя схватила меня за руку и приоткрыла рот. Мне было всё равно на боль в запястье, куда вонзились длинные ногти рыжей твари — я видела лишь то, как красивые бусы врезаются в длинную тонкую шею, и Таганская задыхается. Сдавленный хрип — лучшая музыка на свете. Надя стала отчаянно брыкаться, пытаясь оттолкнуть меня, но, вскинув ногу, я опустила туфлю на упавшие на пол дрожащие пальцы. Крик вышел хриплым, глухим, из разбитого носа снова брызнула кровь, угодив на моё платье.
Склонившись ниже, я процедила ей в лицо, растягивая слова и наслаждаясь мучениями своего мучителя:
— Убийца моего брата ещё понесёт своё наказание. Он умрёт — это я тебе клятвенно обещаю. Но ты, — Надя всхлипнула от того, что я перенесла вес на ногу, которой давила на её длинные пальцы, — если я увижу твою рыжую патлатую голову рядом с моей подругой, обещаю — ты будешь молить о смерти. То, что вы сделали со мной и Дилей — покажется тебе детским садом. Ты думала, раз ходишь со Шрамом, то нет на тебя управы?
Крупные слёзы покатились по красным щекам, изливаясь из глаз с лопнувшими капиллярами. Надя перестала бороться, рухнув на спину. Я презрительно хмыкнула и ослабила удавку, позволив Таганской вдохнуть полной грудью.
— Тоже мне, хищница. Так легко сдалась. Ты поняла меня?— Надя не ответила, только её грудь рвано и тяжело вздымалась, а рука шарила по шее, словно пыталась избавиться от того, что её душит. — Поняла, я спрашиваю?
— Д-да, — прошептала Таганская и истерично всхлипнула. В её глазах плескался страх вперемешку с ужасом. — Я тебя поняла.
— Вот и славно, — разжав пальцы, я встряхнула ладонью, разглядывая отметины от длинных ногтей на коже, и отошла, убирая ногу с руки Нади. — Рада, что у нас с тобой такое взаимопонимание. Может, — я едко усмехнулась, а затем и вовсе расхохоталась, — мы даже станем подругами.
Надя ничего не ответила. Тяжело дыша, она села и прислонилась спиной к стене, держась за живот и шею. Я задумчиво посмотрела на бусы, вновь повисшие на её груди. Слишком красивые для такого уродливого душой человека.
— Они тебе не подходят, — рявкнула я, внезапно разозлившись. Я опустилась на корточки, и Таганская резко вскинула руки, защищая лицо. Схватив бусы, я с такой силы дёрнула на себя, что леска со свистящим звуком лопнула, и крупные жемчужины тихо грохоча, покатились по полу школьного туалета. — Так-то лучше.
Надя дрожала и закрывалась от меня, но я больше не обращала на неё внимание. Враг повержен, застрелен в упор в голову. Отчего-то я знала, что она не станет мне мстить, побоится ответного удара.
Когда я покидала туалет, Надя продолжала жаться к стене и тихо всхлипывать, а вслед за мной по полу катились розовые жемчужины, похожие на застывшие крупные слёзы.
Лучшая благодарность и мотивация для автора — лайки, подписка и отзывы читателей! Не жадничайте, отсыпьте словечек! Вам не сложно, а мне приятно! 💙