Наши сердца разобьются этой зимой

Влюблённые бабочки, взлетевшие было в животе, оказались безжалостно придавлены каменной плитой тревоги.

До моего двора мы шли в тишине: Валера крепко сжимал мою руку и время от времени потирал налитую кровью щёку. Он то и дело дёргал уголком рта, а затем смахивал пальцами проступившие капли крови. Ступив на детскую площадку с железными качелями и занесённой снегом песочницей, Валера наклонился и подобрал в кулак снежок. Сжав, он прислонил его к лицу и тихо вздохнул.

Я украдкой наблюдала за тем, как он старается не подавать виду, что кулак Кащея больно прилетел. В моём сознании сильнее отпечатался именно второй удар. Не потому, что я к нему не была готова, а потому что к этому не был готов Валера. Болезненный тот удар, что наносят без предупреждения. Он же и унизительней, когда не можешь ответить.

Перед подъездом парень остановился, а я успела сделать ещё несколько шагов к железной двери. Но тут ладонь Валеры опустилась на мою талию и мягко развернула. Я очутилась лицом к лицу парня и опёрлась на его грудь руками, чтобы устоять.

— Что с твоим лицом? — с усмешкой поинтересовался парень и, наклонившись, оставил долгий, горячий и влажный поцелуй на щеке. — Серьёзная такая.

— Это ты мне про лицо говоришь? — с грустной улыбкой съехидничала я, позволив парню провести носом от виска к губам. — У самого скоро одна сторона будет пожизненно больше другой.

— Чьими стараниями? — подколол в ответ Валера. — А «пожизненно» — только тюряга. Это же пройдёт. Не в первый раз.

— Я уже извинилась, — надулась я, отстранившись.

Но обидно было не за шутливый упрёк, а за то, что человек, от которого в груди пузырится, и ладошки потеют, пострадал по моей вине.

— Да я шучу. — Пальцы крепче сжались на талии, и только я решила, что парень притянет меня ближе, как Валера встряхнул меня. — Не дуйся, красотка. Мне просто нравится, как ты переживаешь за меня. Это приятно.

— Ах, вот как? — Я толкнула парня, но он даже не покачнулся, а только хрипло рассмеялся мне на ухо. — Больше не буду за тебя переживать. Пусть у тебя хоть всё лицо будет избитым.

— Ты так забавно злишься, — продолжил смеяться Валера, а я снова попыталась его оттолкнуть. — Врёшь, кстати, тоже забавно.

— Ничего я не вру. — Вместе со словами вырвался смешок, потому что пальцы Валеры забрались под полы пальто и принялись щекотать меня за талию. — Прекрати! Я, вообще-то, серьёзно!

— Да, ты такая серьёзная, — парень уткнулся лицом мне в шею, касаясь холодным носом ямки на ключице. — Злая в гневе комсомолка. Догадаться же, авторитету леща дать.

— Он меня разозлил.

— Понимаю, — кивнул Валера, потираясь носом о шею. — Но больше так не делай. Я серьёзно. Кащей хоть и ссыкло, но поднасрать может знатно. И, в конце концов, он авторитет Универсама. А никто не любит, когда его авторитет ставят под сомнения. Даже алкаши и угашенные.

— Он правда наркоман? — спросила я тихо, перестав сопротивляться упрямым ласкам Туркина, и опустила ладони ему на плечи. Парень прижался ближе. — Мне так не показалось.

— А ты много угашенных к своим годам повидала?

— Ни одного, — призналась я.

— Ну вот. — Выдохнув, Валера отстранился, а я поглубже запахнулась в пальто, почувствовав прикосновение холодного ветра к голой коже. — Уже давно слухи об этом ходят. А откуда им взяться на пустом месте? К тому же, — Валера громко хмыкнул, вынимая из кармана куртки пачку дешёвых сигарет, — Адидас вот только рассказывал, что в Афгане есть целые опиумные плантации. Мак выращивают. И Кащея эта тема пиздец как заинтересовала. Он всё спрашивал: что да как, структуру таких плантаций выпытывал, как торгуют и через границу проводят. Подозрительно, не кажется?

— А Вова что?

— Отбрил его. — Валера вынул сигарету и сунул в рот. Похлопав себя по ногам, он вынул спичечный коробок и продолжил: — Сказал, что нечего это говнище у нас тут разводить. Мы же улица, а не наркопритон. Пацаны чистыми должны быть, а не «марафетчиками». Кащей заткнулся, но я вижу, как он втихаря эту тему со своими подсосами обсуждает.

— Кажется, ты недоволен своим авторитетом, — усмехнулась я. — А мне казалось, вы там молитесь друг на друга. Скорлупа на вас, вы на старших.

— Я сам старший, — лукаво улыбнулся Валера и чиркнул спичкой. Яркий огонёк вспыхнул, озарив прищуренные глаза, и лизнул кончик сигареты. — Но у нас никто ни на кого не молится. Уважаем друг друга, вот и всё. Но ты права, алкашей и нариков я не уважаю. Ничего, придёт время и отошьём Кащея. Он портит репутацию Универсама. Так скоро все будут думать, что у нас вся улица по его примеру угашенная.

— А с Ворошиловскими что будет? — робко спросила я, опустив глаза. — Нельзя же простить им убийство Миши. Я точно знаю, что мой брат не стал бы посылать незнакомого человека. Да и если бы послал — как можно за такое убить человека?

— Да, не по понятиям это, — согласился Валера и с шумом выпустил в воздух струйку белого дыма. — Но эти гады не знают, что это такое. Понятия, честь. Но ты не парься, вообще не думай об этом. Мы с пацанами сами всё порешаем.

— А Кащей? — вскинула я брови, взглянув на парня. Он казался спокойным и даже расслабленным, медленно выкуривая сигарету. Его свободная рука опустилась на моё плечо и стала успокаивающе наглаживать, большим пальцем выписывая полукруги.

— А Кащей пойдёт на хуй, — с улыбкой отрезал Валера.

Я задумчиво прикусила губу, глядя на то, как парень улыбается и курит. Никогда не задумывалась о том, как красиво в этот момент он выглядит. Щурит один глаз, чтобы дым не попадал, поджимает губы, выпускает облако сероватого дыма ноздрями. Будь я художницей, написала бы картину. Красивый курильщик Валера по кличке Турбо. Моя личная икона. В церквях такие не стоят.

Вот сигарета догорела до фильтра, и Валера огляделся в поисках урны. Таковой не нашлось, зато была жестянка, полная свежих окурков, оставленных кем-то из соседей. Туда он её и бросил. Я подумала было, что на этом мы разойдёмся, но Валера вынул из пачки ещё одну.

— Не накурился?

— Не-а, — с усмешкой отозвался парень. — Постоишь со мной ещё немного? Вижу же, что не хочешь уходить.

— На самом деле, — тихо ответила я, чертя носком сапога рисунки на снегу, — я спать хочу.

Подняв на парня глаза, я не сумела сдержать лукавой улыбки, которая выдала меня с головой.

— Врушка, — хмыкнул Валера и, протянув руку, прижал меня к своему боку. — Хочешь, я зайду к тебе с ночёвкой? Чтоб не плакала по мне всю ночь.

— Какое непоколебимое самомнение, — фыркнула я, опустив голову парню на грудь. — Ко мне с ночёвкой может прийти только мой муж.

— Бля, — расстроено выдохнул Валера, стряхнув пепел на снег, — тогда придётся жениться на тебе.

— Я бы посмеялась, будь это действительно смешно.

— Но ты улыбаешься.

И правда, стояла и лыбилась, как дура. Влюблённая дура.

— Я не выйду замуж за тебя, Валерий Туркин.

— Ещё как выйдешь, — хмыкнул парень, выдыхая мне в лицо мягкое облачко, разъедающее глаза. — Ты теперь моя на всю жизнь.

— Только не это! — в притворном ужасе выпалила я и изобразила полуобморочное состояние, прижав ладонь ко лбу. — Я отдала своё сердце коммунизму, и там не осталось места для каких-то глупых мальчишек.

Глубокая ямочка украсила лицо Валеры, когда он, сжав сигарету зубами, опустил обе руки мне на талию и прижал вплотную к себе. Наклонившись, он коснулся щекой моих волос и негромко произнёс:

— А для одного ровного Универсамовского пацана найдётся?

Сердце снова ёкнуло и гулко-гулко заколотилось о рёбра, отвечая за меня на столь глупый вопрос. Голос предательски надломился, когда я жалобно протянула:

— Я подумаю.

Мы стояли так некоторое время: Валера уже кинул выкуренную сигарету куда-то в снег и крепко прижимал меня к себе. А я жалась к нему — к такому большому и тёплому. Казалось, что даже стукни в феврале страшные холода, этот парень не замёрзнет. От него исходило невероятное тепло.

Откуда-то сверху понеслись громкие голоса — кто-то из соседей вышел покурить на балкон, попутно выясняя отношения. Я разочарованно выдохнула парню в грудь. Встряли в наш уютный и тихий мирок своей руганью. Пришлось отстраниться, и Валера нехотя выпустил меня из плотного кольца рук.

— Мне пора, — улыбнулась я, глядя на скрытое в темноте лицо парня. — Бабушка будет волноваться.

— Да, — кивнул Валера, но уходить не спешил.

Как и я. Мы стояли друг напротив друга и смотрели, почти не видя лиц. Подавшись порыву, я протянула руку и накрыла ладонью место удара на щеке. Кожа под пальцами была горячей и слегка шершавой от проступающей щетины. Стало интересно, как бы выглядел этот парень с бородой. Ещё более грозным?

— Прости меня, что встряла. Ты прав, иногда мне следует послушаться и закрыть рот. Но я этого не умею.

— Ничего. — Раздался смешок в полумраке. — Я проконтролирую, чтобы твой рот всегда был занят полезным делом.

— Это каким ещё? — удивлённо вскинула я брови.

И Валера продемонстрировал то, что имел ввиду. Наклонился и накрыл своими губами мои. Ноги тут же стали ватными и едва заметно дрогнули. Я вся едва заметно содрогнулась. И как мне раньше жилось без его поцелуев?

Немыслимо.

Я торопливо шагала, боясь опоздать в школу. Это было глупо, учитывая то, что я натворила за два последних дня. Прогуляла уроки, а теперь спешила, опасаясь нового выговора. Мне ещё предстояло узнать о наказании, которое вынесет директриса, стерпеть пытливые и осуждающие взгляды Флюры Габдуловны, но хуже всего было от того, что придётся выслушать нравоучения Коневича. Но лучше их, чем услышать о том, что комсомол не может держать в своих рядах такую как я. Нарушающую правила. А правила в нашем обществе — самое главное. Фундамент. Если он начнёт трескаться, обрушится вся система. А этого никак нельзя допустить.

Пропустив машину на переходе, я свернула по улице, и впереди показалось здание школы с французским уклоном. К её воротам спешили ученики, размахивая портфелями. Свой я тоже сжимала крепко и оглядывалась по сторонам. В последнее время делала это часто: физически ощущала затаившуюся невидимую угрозу и искала в проходах между домами и ларьками врагов. Пацанов с других улиц. Ворошиловских. Но этим утром было спокойно.

Из-за быстрого шага я нагнала какую-то школьницу в ярко-красном платке на голове и с футляром от скрипки в руке. Обогнала и услышала вслед:

— Ты же Рита, да?

Остановившись, я обернулась и вгляделась в лицо девочки. Оно было мне знакомым, но я так сильно переживала из-за школы, что не могла вспомнить, почему мне кажется, что я ее знаю. Ведь она точно меня знает.

Девочка улыбнулась, и меня осенило.

— Айгуль!

Дама сердца Марата. Она ускорилась, нагнала меня, и дальше по дороге мы пошли вместе.

— Давно не виделись, — ляпнула я и тут же задумалась: а где мы должны были видеться?

В школы мы ходим разные, танцев в ДК больше не было, и Марат вряд ли бы потащил Айгуль на сборы. Туда девчонкам вход запрещён.

— Да, — кивнула Айгуль. — Я и Марата давно не видела.

— У него сейчас проблемы, — поспешила я объясниться за Суворова-младшего, понимая, что сам он до этого додумается не скоро. — В школе. И, может ты слышала, Универсам потерял одного из своих пацанов.

— Да, — с грустью вздохнула девочка. — Ужасная история. Я не знала того мальчика. А ты?

Что-то заставило меня помедлить с ответом. Айгуль мне понравилась, но я совсем не хотела по новой слушать слова соболезнования. Наелась ими. Поэтому молча кивнула.

— Вы, наверное, в одном дворе жили, — продолжила Айгуль, не заметив моей заминки. — Не представляю, случись у нас нечто подобное. Страшно.

— Это точно, — вздохнула я и решила сменить тему: — А Марат совсем не объявлялся? Даже не звонил?

— Нет, — раздражённо фыркнула девочка. — Даже носа не показывает. Мог бы и позвонить, действительно. А то «отношения, отношения», а поступки где? Глупые мальчишки, всегда с ними так.

— Прости ему эту выходку, он же не намеренно, — с улыбкой сказала я и легонько толкнула девочку в бок. Айгуль постаралась натянуть ответную улыбку, но было видно — исчезновение Марата даже по таким весомым причинам сильно её задело.

За нашими спинами зашелестели шины, и мы прижались к обочине, чтобы машина свободно проехала, не притормаживая. Но нас не стали обгонять, и, вскинув брови, я оглянулась. Салатового цвета жигули медленно катили по дороге с опущенными стёклами, и оттуда доносились звуки «Розовый вечер». Решив, что водитель хочет что-то спросить, я, сбавив скорость, наклонилась и заглянула в салон.

На водительском месте сидел молодой парень. Я сразу поняла, что он один из них. Группировщик. Чёрная кепка-восьмиклинка прикрывала короткие тёмные волосы, на плечах сидела объёмная кожаная куртка, а на шее висел тёмно-красный шарф. Закинув одну руку на спинку пассажирского кресла, а второй продолжая держать руль, парень подался вперёд и, заглянув мне в глаза, ухмыльнулся.

— Салют, девчонки! — Его голос мне не понравился, как и внешний вид. Скользкий тип. — Куда топаете?

— В школу, — отрезала я и, выпрямившись, подхватила Айгуль под руку. Ускорившись, мы поспешили по дороге, продолжая жаться к обочине.

Салатовые жигули снова с нами поравнялись, и я спиной почувствовала наглый взгляд. Айгуль молчала и поджимала губы, шагая в одном ритме со мной.

— А чё пешком? — усмехнулся парень. Краем глаза я видела, как он продолжал пялиться на нас, бросая короткие взгляды на дорогу через лобовое стекло. — Садитесь, прокачу ветерком.

— Нет, спасибо, — ответила я холодно. — Сами дойдём.

— А мне твоё личико знакомо, — вдруг хмыкнул водила. — Мы не виделись раньше?

Я стала лихорадочно перебирать в голове воспоминания, но лица группировщика среди них не было. Поэтому я молча продолжила шагать, мысленно попросив этого идиота отвалить от нас.

— Точно где-то видел, — не унимался парень. — Сколько лет?

Я проигнорировала вопрос. Ему точно лет восемнадцать.

— А зовут хоть как? — Не дождавшись, он обратился к Айгуль. — А тебя, Красная шапочка?

— Никак, — отшила его девочка, и я слегка сжала её руку, прося не разговаривать с ним.

— Отлично, — расхохотался парень. — Молчунья и Никак — отличная парочка!

— Молодой человек, — не выдержала я и огрызнулась, притормаживая, — отвалите от нас, иначе у вас будут проблемы.

— И с кем же? — вскинул брови водитель салатовых жигулей, не переставая лыбиться.

— С Универсамовскими.

— Да ты чё! — изобразил испуг он и тут же расхохотался громче прежнего. — А имена можешь назвать? Ну, чтобы я знал, кого бояться.

— Я хожу с Турбо. Он старший Универсама. Поэтому не советую и дальше нас преследовать, иначе костей потом не соберёте.

— Турбо? — гадко хихикнул парень. — В честь жвачки, что ли?

— В честь скорости, с которой он выбьет вам зубы, когда найдёт.

— Ух, как же мне страшно, — закатив глаза парень, запрокинув голову, после чего уронил подбородок на грудь и подмигнул мне. — Грозная девочка.

Я не стала слушать его дальше — схватившись с Айгуль за руки, мы перешли на бег и рванули на середину дороги, чтобы пересечь улицу. Взревел мотор жигулей, и комья мокрого снега влетели в нас, прилипнув к одежде. Гнев вспыхнул в голове короткой звуковой волной: остановившись как вскопанная, я опустилась на корточки и подняла тяжёлый круглый булыжник. Подкинув его в воздух и снова словив, я повернулась к затормозившей посреди дороги машине и угрожающе занесла руку.

Парень оторвал руки от руля и вскинул к лицу, как бы показывая, что сдаётся и больше так не будет. Я пристально смотрела на него сквозь грязное лобовое стекло. Водитель ухмылялся — его забавляла ситуация, — а я была предельно серьёзна. Ещё хоть слово или попытка рыпнуться, и камень влетит в машину. И плевать на последствия.

Кажется, группировщик наконец понял, что я не шучу и не заигрываю с ним. Он немного сдал назад, а затем поехал вперёд, объезжая мою застывшую неподвижно фигуру. Я держала руку с камнем вскинутой до тех пор, пока салатовые жигули не оказались достаточно далеко, чтобы выдохнуть. Кинув булыжник в сторону, я отряхнула грязные и мокрые руки и взглянула на Айгуль. Она прижимала к себе портфель и футляр со скрипкой и смотрела на дорогу, провожая взглядом машину.

Я ожидала, что она сразу убежит, как только будет возможность, но она не только не сделала этого, но ещё и заняла оборонительную стойку, готовая, в случае чего, надавать водителю жигулей по голове скрипкой. Кажется, я начала понимать, что Марат нашёл в ней. Маленькая, но боевая девочка.

— Идём, — буркнула я, вытирая ладонь о пальто.

Взволнованные мысли о том, что я могу опоздать к первому уроку, улетучились без следа. Расставшись с Айгуль, я всю дорогу до своей школы шла и оглядывалась. Боялась снова увидеть салатовые жигули, в салоне которых играет «Розовый вечер».

Записка, которую мне передал во время последнего урока Захаров, заставила не на шутку разволноваться. Диля, сидящая рядом с Захаровым, вопросительно вскинула брови, но я только пожала плечами, приняв свёрнутый тетрадный листок. Спрятав руки под партой, я нервно развернула его, едва не порвав, и уставилась на ровные буквы, выведенные синими чернилами:

Не уходи после урока. Коневич хочет поговорить с тобой. Будет ждать в подвале ОКОДа.

Облизнув пересохшие губы, я бросила на одноклассника взгляд через плечо, в надежде, что он хотя бы намекнёт на причину, но Рома уставился в тетрадку, записывая слова учителя, и до самого звонка не поднимал головы.

Как только учитель дал домашнее задание и наспех покинул кабинет, я вместе со всеми вскочила со стула. Хотела накинуться на Захарова с расспросами, но он, жук, подхватил портфель с учебниками, сунул тетрадь за пазуху и вылетел из класса первее всех. Я осталась стоять в проходе, нелепо раскрыв рот, и огляделась в смятении. Почему он сбежал? Неужели причина внеочередной встречи с Коневичем настолько серьёзная, что Рома даже не смог озвучить мне её сам? Неужели меня всё-таки хотят выгнать из комсомола...

Сердце предательски сжалось, а шея покрылась испариной. Кем же я буду без комсомола?

— Марго, — негромко позвала меня по имени Диля, и я испуганно вздрогнула. В классе никого, кроме нас не осталось, и она подошла ближе, бросая опасливые взгляды на приоткрытую дверь. — Всё хорошо?

— Ничего не хорошо, — мрачно изрекла я и стала складывать вещи в портфель. Руки сотрясала мелкая дрожь, и я злилась на себя за то, что так сильно нервничаю. — Меня Коневич вызывает.

— Один на один?

— Так точно.

— Вот же дело дрянь, — выдохнула Диля. Обойдя парты, она встала передо мной и протянула руки, схватив мои. — Марго, успокойся. Ты не сделала ничего плохого, чтобы тебя выгнали из ОКОДа.

— Если они узнают, что я хожу с мотальщиком, то выпнут под зад без разбирательств.

— Тогда я уйду вместе с тобой, — твёрдо заявила Диля. На мой вопросительный взгляд она пожала плечами, и её губы исказились от кривой улыбки. Неестественной. — Мой мотальщик похуже будет, за такое и расстрелять можно.

— Типун тебе на язык, — одёрнула я подругу, и она звонко рассмеялась. Кажется, впервые за несколько недель. — Ты узнала от Ворошиловских что-то про Мишу?

— Нет, — покачала головой Диляра. — Вчера у них был сбор с кем-то, я была дома. Но сегодня пойду. Серп позвал. Попробую выведать у него что-то.

— Ради Сталина и Ленина, — выдавила я, сжав её холодные пальцы в своих горячих и трясущихся ладонях, — будь осторожна. И уходи, если почуешь опасность.

— Марго, — Диля сделала шаг и заключила меня в крепких объятиях, — с ним я всегда в опасности. Но ты не переживай, я успела узнать его и начала понемногу понимать. Он думает, что самый умный, но я буду умнее. — Коснувшись губами моего уха, Диля прошелестела: — Ты же помнишь наше обещание?

— Конечно, — ответила я также тихо. — Помню.

— Хорошо, — с громким вздохом Диля отстранилась, отступила на шаг и поправила платье. Её лицо накрыла холодная маска равнодушия. Со стороны никто бы и не подумал, что мы всё ещё дружим. — Тогда я пойду.

Я проводила лучшую подругу взглядом и обессилено упала на стул. Мужества на разговор с Коневичем у меня не было. Впрочем, как и выбора. Собрав оставшиеся вещи, я застегнула замок на портфеле, медленно досчитала до десяти и, хлопнув себя по ноге, поднялась.

Страх не победить, пока он играет с тобой в одной команде. Больше эта фраза не кажется мне глупой или высокопарной. Денис был прав. Пока позволяешь страху и трусости контролировать свою жизнь, они отбирают её без остатка.

В подвале было тихо. Страшно было нарушать его напряжённый покой, поэтому я тихо скользнула внутрь, бесшумно прикрыла тяжёлую дверь и, глубоко вздохнув, сняла пальто.

В большой комнате горел только один тусклый торшер рядом с доской группировок, зато из-за приоткрытой двери кухни била яркая полоска света. Оттуда доносился звук кипящего чайника. Поправив растрёпанные волосы, я приказала себе успокоиться и гордо вскинутым подбородком войти внутрь. Чему бывать, того не миновать. Нужно сохранять достоинство.

Коротко постучав, я толкнула дверь и переступила порог. В кухне повисла табачная дымовая завеса — она попала в глаза и нос, и я поморщилась, сощурившись. Денис сидел на небольшом диванчике и, закинув ногу на ногу, курил крепкие сигареты. Их запах стал въедаться в мою одежду. Перед парнем на столе лежала пепельница, заполненная окурками с горкой. Завидев меня, Коневич взмахнул рукой, слабо улыбнулся и пригласил за стол.

— Кофе будешь? Свежий сейчас заварю.

Под «заварить» он имел ввиду насыпать в чашку растворимый коричневый порошок и залить кипятком. Я не стала отказываться и молча кивнула.

Заскрипели пружины. Стряхнув в пепельницу пепел и промахнувшись, Денис поднялся с дивана и, зажав сигарету в зубах, стал хозяйничать на кухне. Достал ещё одну кружку и сдвинул очки ближе к глазам, чтобы убедиться, что она чистая.

Я беззвучно опустилась на стул и сжала коленями ладони, наблюдая за неторопливыми движениями руководителя дружины. Денис не казался злым и разочарованным. Хотя что-то тоскливое в его лице было. В глаза он мне не смотрел, пока заливал две порции растворимого кофе кипятком. Кивнув на сахарницу с отбитыми ручками, он со вздохом плюхнулся на диван и отхлебнул горячий напиток. Я взяла в руки свою кружку и прикоснулась губами к ободку. Слишком горячо, пар обжёг кончик носа. Подув на кофе, я уставилась на задумчивого Коневича.

— Так для чего ты меня вызвал?

— Разговор есть. Сейчас, Захаров придёт, и всё расскажу.

— Рома? — удивлённо спросила я. — А причём тут он?

— Он помогал, — пространно ответил Денис, своим ответом породив ряд новых вопросов.

— Так ты что, не собираешься выгонять меня из комсомола?

— С чего бы вдруг? — удивлённо вскинул брови парень, и его усы под носом смешно затрепетали.

Я кратко пересказала события последних дней, связанным с прогулом уроков, и Коневич, громко фыркнув, пренебрежительно отмахнулся. Закинув ногу на ногу, парень громко хлебнул кофе.

— Я тебя умоляю. У нас в дружине есть Вася, а мы бы выперли тебя за прогулы? Хотя, не спорю, иногда меня подмывает пнуть под зад, когда ты упражняешься в остроумии.

Я с облегчением выдохнула — хотелось рассмеяться из-за собственной глупости. Ну, конечно, пропуск уроков — это плохо, но не ужасно. Бывает и хуже, никто за это меня не выгонит. Стало легче, и я смогла расслабиться. Но не успели напряжённые плечи опуститься, как в теле снова поселилась паника — если разговор не о комсомоле, то о чём? И почему для этого нужно дождаться Захарова? Я решила выпытать информацию из Дениса.

— Тогда о чём разговор?

— Дождёмся Захарова, — не сдался Коневич, продолжая безмятежно хлебать кофе.

Ждать долго не пришлось. Грохнула дверь, послышались торопливые шаги, и в кухню вошёл запыхавшийся Рома. Обведя взглядом помещение, он остановился на мне, а затем кивнул Денису.

— Извините, завуч задержала.

Стянув чёрное пальто, Рома кинул его на диван рядом с Коневичем и, поправив растрепавшиеся от торопливого шага волосы, опустился на стул передо мной. Я крепче сжала кружку в руках, уже не чувствуя её обжигающего тепла. Я хотела знать, что мне собираются рассказать.

Как только Рома сел, Коневич перестал улыбаться. Коснувшись обеими ногами пола, он сел прямо и, поправив очки, стал барабанить пальцами по обивке дивана. Воздух в подвале ОКОДа стал заметно тяжелее. Гуще. Сглотнув горькую слюну, я попыталась спрятать за ничего не выражающим выражением лица нервозность. Коневич смотрел на меня без тени улыбки, а Рома, казалось, сейчас лопнет от распирающих его эмоций. Почему-то он был невероятно довольным.

— Что происходит? — не выдержала я напряжённого молчания. В висках заколотил пульс, и я вскинула руку, чтобы потереть ноющий лоб. — Для чего я здесь?

— Это по поводу твоего брата, — коротко бросил Денис и качнул головой в сторону Захарова. — Говори.

— Денис обрисовал мне ситуацию. Ну, с убийством, — Рома запнулся и суетливо поправил очки на переносице, а затем и вовсе снял их. — Брата твоего.

— Я поняла, — нетерпеливо оборвала я лишние объяснения. — Ближе к делу можно?

— До меня дошли сведения, что полиция опрашивает банду Ворошиловских в связи с этим делом, — вклинился Денис. — Скажи ей уже.

Кивнув, Рома вынул из нагрудного кармашка пиджака сложенный вчетверо клочок бумаги. Опустив на стол, он протянул вперёд, но руку не убрал, уставившись мне прямо в глаза.

— Я достал имя человека. Главного подозреваемого.

— Кто он? — Стоило произнести главный вопрос, как меня затрясло. Передние зубы громко стукнулись друг о друга, и я закрыла рот, пытаясь справиться с эмоциями.

— Посмотри, — со странной улыбкой проговорил Захаров и, помедлив, убрал ладонь, оставив клочок бумаги лежать в центре пустого стола. — Возможно, ты даже его знаешь.

Я смотрела на листок как на капкан. Дотронешься, и он захлопнется по самый локоть.

— Откуда ты его достал?

Рома бросил вопросительный взгляд на Коневича, и тот пожал плечами, мол, делай, что хочешь. Захаров глубоко вздохнул и подался вперёд, опустив локти на стол.

— Мой дядя работает в милиции. И ведёт дело твоего брата.

Воздух воспламенился где-то в груди, кровь отлила от лица.

— Майор Байбаков? Твой дядя?

— Да, — коротко кивнул Рома, и я, с громким стуком опустив кружку на стол, откинулась на спинку стула. — Когда Денис сказал, что мой дядя работает над делом твоего брата, я покопался в его папках и нашёл это.

Я вновь уставилась на сложенный лист бумаги. Словно пыталась прочесть написанное, не разворачивая. Я так хотела узнать имя человека, забравшего жизнь моего младшего брата, а теперь вдруг стало страшно. Я боялась узнать правду, которую не хотела бы знать. Муки неведения против мук разочарования.

В голове промелькнула горькая мысль: следовало догадаться, что Захаров не так прост. Дядя мент, ну ещё бы.

Сделав глубокий вздох, я медленно взяла записку, и бумага зашелестела у меня в руках. Я уставилась на буквы. Почерк неровный, рваный, суетливый. Рома торопился, списывая с документов дяди.

Серпухов Виталий Андреевич

Фамилия, имя и отчество.

Первая мысль: кто это?

Вторая: погодите-ка...

Я во все глаза уставилась на фамилию. Сер-пу-хов.

— А известна кличка этого человека? — спросила я внезапно охрипшим голосом, подняв глаза на Захарова.

Он пошевелил пальцами, указывая на бумагу в моих руках.

— Переверни.

Я послушалась, хотя уже знала, что там будет написано. В левом уголке небольшими буквами было выведено короткое:

Серп

Из подвала я вылетела, забыв одеться. Выскочила на мороз, поскользнулась на железном пороге, схватилась горячими, нет, — раскалёнными руками за кирпичную стену и часто-часто заморгала, пытаясь вдохнуть воздух полной грудью. За спиной послышались шаги, но мне было всё равно, кто идёт следом: Коневич или Захаров.

Мне срочно нужен таксофон. Связаться с Дилей.

— Рита! — окликнул меня Рома, но я, себя не помнящая, заметалась на улице, напрочь позабыв, в какой стороне от школы находится ближайший телефон. — Рита, стой! Ты одежду и вещи забыла!

Захаров выскочил из подвала за мной следом, держа в руках наши портфели, а к груди он прижимал охапку из наших пальто. Моё — самое простое и дешёвое грязно-коричневого цвета, а его — дорогое, с сияющими металлическими пуговицами.

— Оденься, пожалуйста, — попросил парень, всучив мне в руки верхнюю одежду.

Я сопротивляться не стала — быстро сунула руки в рукава, подняла ворот и понеслась в сторону автобусной остановки. Там, рядом с небольшим продуктовым и висел ближайший таксофон.

— Да стой ты! — спешил за мной Захаров, пытаясь на бегу натянуть пальто и не растерять наши портфели. — Куда так несёшься?

— Мне надо позвонить подруге и предупредить её о Серпе, — бросила я через плечо, не собираясь вдаваться в подробности почему и как Диляра оказалась связанной с Серпуховым Виталием Андреевичем. С человеком, убившим моего брата.

Кроме списанного Ромой имени из документов майора Байбакова больше не было доказательств преступления Серпа, но отчего-то я не сомневалась — это был он. И в голове, словно запертая в клетке птица, билась мысль: Серп убил Мишу, потому что знал, что тот — мой брат? Или всё это — страшное совпадение?

— Зубровина его знает?

— Знает.

Обогнав мужика с авоськами, явно спешившего к тому же самому таксофону, я вынула из кармана две копейки и вставила в отверстие для монет. Дождавшись звукового сигнала, я набрала номер Зубровиных и стала ждать, со всей силы сжимая прижатую к уху трубку. За спиной заскрипели шаги — это Рома.

Длинные гудки тянулись утомительно долго, и только я решила, что никого нет дома, как раздался щелчок.

— Квартира Зубровиных, — прошелестела Диля бесцветным голосом, от чего моё сердце рухнуло в пятки.

— Диля, что случилось?! — Мой мозг уже успел придумать всё самое худшее, поэтому я сорвалась на истеричный крик.

— А, Марго, — выдохнула Диляра и заговорила обычным голосом. — Ничего, я разыгрываю спектакль для репетитора по химии. Мне же к Ворошиловским надо, а она поставила занятия на сегодняшний вечер. Вот, тренирую больной голос, похоже?

— Очень, — ответила я, но с облегчением не вздохнула. — Диль, нельзя тебе к Ворошилам идти.

— Почему? — посерьёзнела Диляра. — Если ты переживаешь, что они что-то сделают, то не волнуйся, я выведаю всё аккуратно. Они не поймут даже...

— Я узнала имя, — перебила я подругу.

На том конце повисло долгое молчание. Наконец Диля вкрадчивым голосом спросила:

— Убийцы?

— Да.

— Как?

— Это неважно, — ответила я, оглянувшись на Захарова. Он терпеливо ждал и сверлил мой затылок пытливым взглядом. За ним стоял мужчина с авоськой и нетерпеливо притопывал ногой. — Имя Виталий Андреевич тебе о чём-то говорит?

— Нет, — протянула задумчиво Диля. — Кто это?

— Его фамилия Серпухов, — дала я подсказку подруге.

Снова повисло молчание, длиннее предыдущего. Диляра осмысливала услышанное и делала выводы. Неутешительные выводы.

— Мне стоило догадаться, — процедила она глухо в трубку. — Это же лежало на поверхности.

— Тебе нужно уехать, — сказала я, понизив голос, чтобы стоящий позади Захаров не расслышал. — На время, пока милиция его не арестуют.

— Ты же знаешь, что я не могу, — тихо ответила Диляра. — Что мне сказать отцу и Даше?

Я подняла глаза к хмурому небу. Никаких путных мыслей в голову не приходило.

— Ну... У тебя же, как помню, есть бабушка в деревне. Попросись к ней на пару недель.

— Баба Фрося мне не бабушка, а папина старшая сестра, — медленно ответила Диляра, растягивая гласные, словно даже не особо слушала меня. — Очень старая старшая сестра. Но отец не согласится отослать меня в деревне в начале четверти. Ещё и за год до поступления.

— Но тебе опасно оставаться в городе. Рядом с ним.

— Обещаю, Марго, я буду осторожна. Сегодня...

Что «сегодня» я так и не узнала — три минуты разговора кончились, и нас разъединило. Я хотела было сунуть ещё две копейки в таксофон, но тяжёлый взгляд мужика с авоськами вынудил меня посторониться и отойти к Захарову.

— Ну что? — кивнул Рома. — Узнала что-нибудь важное?

— Нет, — покачала я головой, забирая свой портфель из рук одноклассника. — Мне надо идти.

— Куда? — вскинул брови парень. — Тебе нужна моя помощь?

— Сама справлюсь. Надо рассказать Универсамовским, что это Серп. Уверена, раз замешан он, значит при делах и Шрам. — Рома нахмурился на последнем имени. — Это авторитет Ворошиловских.

Только я двинулась по дороге от автобусной остановки, как ладонь Ромы опустилась на моё плечо.

— Погоди, я с тобой.

Я притормозила, во все глаза уставившись на одноклассника.

— Зачем? Ты не можешь пойти со мной к Универсаму, — покачала я головой.

— Рит, — Рома поправил воротник пальто и двинулся вперёд, вынуждая меня поторопиться следом, — всё слишком серьёзно. Речь об убийстве твоего брата.

— Ты думаешь, я не понимаю? Я видела его тело в морге, а потом в гробу, пока тот три дня стоял в моём доме. Поверь, я как никто понимаю, как всё серьёзно. А если Турбо тебя снова увидит — разобьёт лицо.

— Я не боюсь этого уголовника, — хмыкнул Рома, продолжая идти вперёд.

— Он не уголовник, — вспыхнула я от возмущения.

— Что, правда? — Рома кинул на меня насмешливый взгляд через плечо, и свет выглянувшего солнца мазнул по стёклам очков. — Хочешь сказать, ничего противозаконного он не делал?

Я промолчала. Потому что делал. Но мне не нравится, каким пренебрежительным тоном Захаров говорит о моём Валере. Словно он и не человек вовсе.

— Если пацаны узнают, кто твой дядя... — попыталась я вразумить парня, но слова сорвались криком, потому что нога ступила на лёд под снегом и предательски поехала в сторону.

Рома среагировал быстро: схватил мою руку, крепко сжал и удержал на ногах. Его хватка оказалась удивительно сильной для такого щуплого на вид парня и холодной. Он переплёл наши пальцы, и я, восстановив равновесие, одёрнула руку, как от огня. Рома недовольно поджал губы, но ничего не сказал. Чувствуя, как розовеют от смущения щёки, я одёрнула задравшееся пальто и поспешила вперёд, глядя под ноги.

Мои и без того путаные мысли запутались ещё больше. Возможно, Рома сделал это случайно, забывшись — взял меня за руку, переплетя пальцы, — но что-то мне подсказывало, что это не так. Он сделал это специально.

Внезапно я почувствовала себя виноватой перед Валерой. Что позволила другому мальчику коснуться себя в таком жесте.

— Рит, — нагнал меня Захаров, — ты не подумай ничего, я случайно.

— Ага, — буркнула я, ни на йоту ему не поверив.

Я старалась идти так быстро, как могу, чтобы Рома отстал и потерялся, но парень оказался слишком настойчивым и шагал вровень со мной, даже немного обгоняя. Я злилась. Зачем он идёт со мной? Неужели не понимает, что пацаны не обрадуются неожиданному гостю в лице того, кого считают чушпаном? Да и как это будет выглядеть? Девчонка одного из старших привела к ним на базу какого-то постороннего человека.

Когда здание бывшего спортивного комплекса показалось вдали, я предприняла ещё одну попытку отговорить Захарова. Остановившись и повернувшись к парню лицо, я сделала шаг назад, чтобы сохранить между нами приемлемое расстояние.

— Ром, тебе правда не нужно идти со мной. Это плохо кончится.

— Рит, я племянник мента, — усмехнулся Захаров, — не думаю, что эти бараны настолько тупые, чтобы что-то сделать со мной. Ещё и на твоих глазах.

Я вспомнила Кирилла. Как он истекал кровью и глядел на пацанов затравленными глазами, пока они нависали над ним и плевались по очереди. А он был одним из них. Улица не прощает ошибок. И не доверяет чушпанам.

Махнув рукой и решив, что будь как будет, я дёрнула ручку двери и спустилась вниз по лестнице. В подвале было тихо и темно. Только жёлтая полоска света пробивалась из-под двери Кащеевской каморки. Звук наших с Ромой шагов отталкивался от стен тихим эхом. Вскинув руку, я жестом попросила Захарова подождать снаружи и не заходить в комнату. К моему удивлению Рома кивнул и, прислонившись к стене, уставился на фотографии Универсамовских, небрежно приклеенных изолентой.

Глубоко вздохнув, я дёрнула ручку на себя, перешагнула порог и замерла. Ко мне обратились четыре пары глаз. Одна из них принадлежала Кащею. Выглядели старшие и авторитет Универсама совсем паршиво: вооружившись грязными тряпками, они стирали с рук и лиц подтёки крови. Под потолком зависло плотное облако сероватого дыма, исходящего от зажжённых сигарет, зажатых в зубах мужчин. На маленьком столике стояли пустые бутылки с мутным стеклом, а рядом — грязные гранёные стаканы. Нервно сглотнув, я на всякий случай окинула каморку беглым взглядом в надежде, что Валера или Вова прячутся где-то в углу, но их не было. Никого из тех, кому я могла доверять, не было.

Тяжёлые взгляды опустили на мои плечи тысячетонный груз. Воздух был душным, горьким, пропахшим потом, кровью и спиртом.

— Ба, — громко фыркнул Кащей, и из разбитого носа брызнула кровь, — какие люди! Киса, — он вскинул порезанную руку и звонко щёлкнул пальцами, — иди ко мне. Давай, присядь-ка.

Мужчина похлопал ладонью по дивану рядом с собой, а я, оглушённая бешеным стуком собственного сердца, попятилась прочь.

— Нет-нет, — затараторила я заплетающимся языком, — мне пора. Я это... дверью ошиблась.

— Нет-нет, — передразнил меня Кащей, — ты не ошиблась. Ты пришла точно по адресу.

А я вот так не думала. И ледяной Кащеевский тон служил этому доказательством. Секунда, и я метнулась к двери. Позади загрохотали табуретки, что-то упало, зазвенели стеклянные бутылки. Мощный толчок в спину, и я со всей силы врезалась щекой в дверной косяк.

— Стой, сука! — рявкнул мужской голос, нависнув надо мной. — Куда собралась?

— Что вы себе позволяете! — закричал Рома, влетая в комнату. — Отпустите её!

В голове зазвенело от удара, щека мгновенно онемела, а перед глазами всё поплыло. Я слышала звуки борьбы, громкий вскрик Ромы, но ничего не могла сделать. Меня прижали всем телом к стене, и я не могла дышать, чувствуя, как сдавливается грудная клетка. Внезапно боль отступила, когда заговорил Кащей:

— Поверни её.

Я словно кукла затряслась в руках огромного мужчины, когда он рывком дёрнул меня в центр комнаты. Голова кружилась, щека пульсировала. Я моргнула несколько раз, чтобы увидеть лицо Кащея. Он стоял прямо передо мной, а Захаров, скрученный третьим старшим, лежал на полу и сжимал зубы от боли. Его правая рука лежала вдоль тела неестественно вывернутая.

— Что, — хмыкнул Кащей, и от звука его голоса затряслись коленки, — уже не такая смелая, когда рядом нет твоего ёбыря?

— Когда Турбо узнает... — выдавила я и осеклась, когда мужчина рассмеялся мне в лицо, выдохнув пары свежего алкоголя.

— И чё он сделает? Эти упыри попёрли на Ворошиловских. Считай, твой Турбо уже или в реанимации, или в могиле. Сам идиот, и идиотку такую же нашёл. Хотя, — его ладонь ухватила меня за подбородок, надавив пальцем на заживающую гематому, — мордашка у тебя, признаюсь, отменная. Ясно, за что взял. Даже и не знаю, что с тобой сделать — выебать или заставить сосать. И так, и сяк прослывёшь шлюхой. Так что, даже если Турбо не откинулся, тебя он в мусорку выкинет, когда узнает.

— Не трогай её, — процедил Захаров и тут же закричал, потому что мужчина, держащий его, наступил ему на вывернутую руку. — Бляди, вы пожалеете!

— Чё, — хмыкнул Кащей, обращаясь к громиле, державшему меня, — пусть смотрит?

Над головой раздался утробный хохот. Мороз пробежался по коже, ломая кости. Я сжалась, дёрнулась, но грубые пальцы сжали волосы на затылке и дёрнули, пригвождая к месту. Я прогнулась в пояснице, пытаясь удержать равновесие, и вонзила ногти в руку, срывающую с меня скальп.

— Клади её на диван, — велел Кащей и затушил окурок в переполненной пепельнице. — А чушпан пусть смотрит.

— На полу?

— Ну что так, — осклабился Кащей, бросив взгляд через плечо. — Выделим ему место в первом ряду. Чтобы всё видел. Абсолютно всё.

Лучшая благодарность и мотивация для автора — лайки, подписка и отзывы читателей! Не жадничайте, отсыпьте словечек! Вам не сложно, а мне приятно! 💙