Наши сердца разобьются этой зимой

Я пялилась на ворох красных гвоздик в белом вазоне и раздумывала, кусая онемевшие губы. Продавщица, не обращая на меня никакого внимания, жевала булку с маком за прилавком и листала журнал. Я неловко переминалась с ноги на ногу, блуждая взглядом по разношёрстным букетам в целлофановой упаковке. Всё не решалась открыть рот и попросить завернуть мне в газету четыре гвоздики. Их красный цвет пугал, и, глядя на тонкие стебли, я не могла не думать о том, что эти цветы — для могилы брата. И от этой мысли в душе скреблось огромное дикое животное, когтями дробя кости.

— Вам чего, девушка? — недовольно выдохнула продавщица. Облизнув пальцы, она со скрипом перелистнула страницу. — Чего брать будете? Или поглазеть пришли? Тут вам не картинная галерея.

— Я буду брать, — выдавила я из себя. Какая, однако, неприятная женщина. — Наверное, гвоздики.

— Так наверное или точно? Думайте быстрее, — схамила продавщица, чавкая.

Бросив на неё недовольный взгляд, я с трудом подавила желание нахамить в ответ. Что за мода у людей? Распространять плохое настроение как чуму.

Скрипнула дверь, и в небольшой закуток ларька ворвался шум с улицы. Продавщица резво вскочила на ноги, сметая булку и журнал под прилавок. Вошедший потоптался на входе, сбивая с обуви налипший снег — Казань вновь накрыло пушистым одеялом, — и громко сказал:

— Здравствуй, Валентина. Как тут всё, порядок?

Голос показался смутно знакомым, и я обернулась.

— Да, Вадим Андреевич, — совсем другим голосом запела женщина, утирая рукавом водолазки липкие губы, — всё в полном порядке! Вот, посетительницу обслуживаю!

И с этими словами она резво подскочила ко мне, заискивающе заглядывая в глаза.

— Так что вам, гвоздики? Сколько штук?

Но я её не слушала. Во все глаза уставилась на вошедшего мужчину. Жёлтый. Авторитет Дом быта.

Вадим тоже удивился, заметив меня. Стянув с головы меховую шапку, он стряхнул снег, быстрым движением поправил волосы и прочистил горло.

— Здравствуйте, Рита.

От удивления неожиданной встречей я смогла только глупо хлопнуть глазами и кивнуть. Но тут же спохватилась, отругала себя за невоспитанность и робко улыбнулась:

— Здравствуйте, Вадим!

— С какими судьбами? — Вадим прошёл вглубь небольшого ларька и опустил на прилавок головной убор и чёрные кожаные перчатки.

Вопрос был несколько странным, ведь мы стояли в цветочном, а значит — я пришла за цветами.

— У брата сегодня... девять дней.

Выдавить эти слова оказалось сложнее, чем подняться на ноги после ударов Ворошиловских дряней. Горла изнутри коснулось что-то обжигающее, и я поспешно отвела глаза. Не хотелось показывать свою слабость, как одно короткое предложение способно выбить меня из колеи. Взгляд упал на искусственные подсолнухи, небрежно всунутые в вазоны. Яркие, похожие на солнце. А моё солнце мертво и похоронено под землёй.

Когда мы с Мишей были совсем маленькими, наш дедушка с грустной улыбкой говорил: «Когда вы станете большими, то будете выше меня на два метра». Даже после его смерти я так и не поняла смысл этих слов. А теперь поняла. Видит небо, лучше бы я навсегда осталась в неведении. Блаженная слепота.

— Точно, — кивнул Жёлтый. Он не казался смущённым. Наоборот, мужчина посерьёзнел и кивнул продавщице, которая переминалась с ноги на ногу рядом со мной. — Валентина, соберите для девушки то, что она пожелает и запиши на мой счёт.

— Конечно-конечно! — опять засуетилась женщина и, коснувшись моей руки, спросила: — Вам же гвоздики понравились? — Я кивнула. — Сейчас-сейчас!

Валентина нырнула в тёмный угол за прилавками и извлекла огромный вазон, полностью забитый красными головками пушистых цветов. Они выглядели куда лучше, чем те, что стояли передо мной, но я не стала обращать на это внимания.

— Не стоит, — повернулась я к мужчине, который вынул из-под кассы пухлый конверт и стал пересчитывать ассигнации. — Я сама заплачу.

— У вас много лишних денег? — вскинул мужчина брови, не глядя на меня и продолжая считать выручку. — Валентина, собери четырнадцать штук.

— Будет сделано, хозяин! — покорно закивала женщина и, расстелив на прилавке номер «Вечерней Казани», стала по одному вынимать цветы из вазона. На пол закапала вода.

— И всё же я способна сама купить цветы на могилу брату, — выпалила я сквозь зубы.

Не нравился мне этот «добрый» жест. Подаяние. Вадим Жёлтый был для меня никем. Случайным спасителем, но и только. Зачем он послал Цыгана с продуктами, а теперь оплачивает гвоздики? Чего он добивается? Если он знает, что мой брат был Универсамовским, то понимает с кем связана я.

Не хочет ли он воспользоваться моей доверчивостью, чтобы как-то насолить Универсаму?

Услышав откровенное раздражение в моём голосе, мужчина поднял голову и убрал конверт за пазуху пальто. Поправив шарф на шее, он попытался дружелюбно улыбнуться.

— Рита, поверьте, я нисколько в этом не сомневаюсь. Мне всего лишь хочется облегчить вам... жизнь.

Единственное, что облегчит мою жизнь, — воскрешение Миши. Но вряд ли он на это способен. Даже авторитетам не всё подвластно.

— Позвольте проявить заботу о вас.

— Зачем? — ощетинилась, отступив на шаг. — Почему я?

Бросив внимательный взгляд на Валентину, которая делала вид, что не слушает и собирает букет, мужчина вышел из-за прилавка и осторожно приблизился. Хмурые черты на его лице разгладились, и стала заметна усталость. Словно он не спал последние несколько дней.

— Вы напоминаете мне одного хорошего человека.

— Так почему бы вам не заботиться об этом хорошем человеке? — нахмурилась я, сжав свои предплечья пальцами.

— Увы, — Жёлтый пожал плечами, — это невозможно. Этот человек тоже мёртв, как и ваш брат.

Я ощутила острую потребность влепить себе пощёчину. Дура, какая дура. Невоспитанная, хамоватая, глупая дура. Куда делась вся моя вера в людей, если я каждого подозреваю в худшем? И как только мне могло прийти в голову обвинить в чём-то человека, который спас не только мою честь, но и жизнь. Я должна благодарить его до конца своих дней.

Выпустив предплечья, я опустила напряжённые плечи и тихо выдохнула, коснувшись подбородком груди.

— Простите, я... — Сглотнув, я сцепила пальцы в замок за спиной. — Спасибо вам, я возьму цветы.

Ловко закрутив конец, Валентина свободной частью газеты накрыла гвоздики, чтобы их не замело снегом. Поблагодарив продавщицу, у которой едва не лопалось лицо от широченной улыбки, я толкнула дверь и вышла на улицу.

Февраль и не думал отступать. Свежий номер газеты, только что выложенный на витрину киоска «Союзпечати», напоминал, что сегодня шестое февраля. Автомобили и автобусы с трудом перекатывались по дорогам, подпрыгивая на снежных кочках, — дворники и служебные машины не успевали чистить снег. Там, где показывался мокрый серый асфальт, тут же расстилалась белая пушистая простыня.

Я не пошла в школу. Так и не явилась, понурив голову, чтобы принять наказание за вчерашний побег. Мои вещи так и остались лежать в классе, и я понятия не имела, куда их потом дели. Стоило попросить бабушку написать записку, чтобы отпросить меня с уроков, но я не стала. Утром, пока бабушка лежала в комнате Миши, а Тамила Анваровна мирно дремала в бабушкиной спальне, я неспешно оделась, сунула за щёку заветренную булку с изюмом, хлебнула чай и вышла из дома.

Было темно, холодно, но не страшно. Я блуждала по улицам Казани, пока не задребезжал рассвет и не начали открываться магазинчики. Прождав на станции междугородных автобусов ещё один час, я наконец попала в цветочный ларёк, который, как оказалось, открывается только в десять утра. И, по удивительной случайности или насмешке судьбы, цветочный принадлежит Вадиму Жёлтому, авторитету Дом Быта.

Прижимая к груди букет в газете, я остановилась на краю заснеженного тротуара и, прочистив от неловкости горло, обернулась к мужчине. Надев шапку, Жёлтый вышел из ларька следом и вынул из кармана пачку Мальборо. Мельком я увидела за стеклом продавщицу — она, словно бы невзначай, вынырнула из-за прилавка и стала прохаживаться у входа, бросая на нас любопытные взгляды. Неужто влюблена в своё начальство?

Затянувшись сигаретой, Жёлтый кивнул на припаркованный за моей спиной автомобиль. Красивая красная Волга сияла отполированными боками и капотом, только что очищенная от снега.

— Я могу вас подвезти, — предложил Вадим. — Вам же в «Ясное»? Погода ухудшается, автобусы за город не ходят.

Иглы сомнений снова кольнули меня в живот. Откуда он знает, что мне нужно именно в «Ясное»? Оно далеко не единственное кладбище рядом с Казанью.

Поджав губы, я теребила пуговицы пальто и оглядывалась по сторонам. Мне не следовало соглашаться, ведь Жёлтый — правит Дом Бытом, а я хожу с Валерой. Дурочкой я никогда не была и быстро поняла, что Турбо очень ревностно ко мне относится. Если кто-то узнает о моей связи с Вадимом, даже такой безобидной, пойдут некрасивые слухи. А слухи никто не любит. Особенно лживые.

Но мужчина был прав: тучи над городом сгущались, валили крупные хлопья снега. Колючий ветер хлестал по лицу, глаза слезились. Шмыгнув носом, я покосилась на сверток газеты в своих руках и, покорившись судьбе, кивнула.

— Я буду вам благодарна, если вы меня подвезёте.

— Тогда, — вежливая улыбка тронула губы Вадима, и он открыл дверь автомобиля, — может, перейдём на «ты»?

— Да, — кивнула я, подбирая полы пальто, чтобы сесть на переднее сиденье. — Можно.

Захлопнув дверь, Вадим быстрым шагом обошёл автомобиль и сел на водительское место. Пристёгиваясь, я всё бросала пытливые взгляды по сторонам в поисках знакомых лиц. Но все прохожие, пряча лица в воротниках верхней одежды, быстро шагали по улицам и на красную Волгу не обращали никакого внимания.

Тронувшись с места, мы неспешно покатили по дороге. Вереница машин и грязных автобусов устремилась за нами, и ещё больше их было впереди. В салоне всё также пахло ёлкой. Я смотрела только в лобовое стекло, стесняясь поворачиваться к мужчине. Жёлтый решил прервать молчание первым:

— Не могу не спросить, Рита, что с твоим лицом?

Я рефлекторно вскинула руку, чтобы почесать нос, и поморщилась; из глаз тут же брызнули слёзы. Хорошо, что бабушка меня не видела, а мимо Тамилы Анваровны я в свою комнату смогла прошмыгнуть при тусклом освещении. Утром смотреть на себя в зеркале было тяжело: губы распухли, под глазами пролегли синяки, на носу красовалась глубокая ссадина, разбитую бровь пришлось заклеить белым пластырем, подложив под него ватку. Тело саднило — приходилось прикладывать немало усилий, чтобы не морщиться при каждом движении. Одевалась я, повернувшись к зеркалу спиной. Не хотелось себя такой видеть — разбитой. Жалкой.

— Мир бывает слишком жестоким, — коротко ответила я, не желая развивать эту тему.

— Мир? — Вадим бросил на меня быстрый взгляд и снова сконцентрировался на дороге. — Или люди?

— Мир состоит из людей, так что, — пожала я плечами. Ответ был очевиден.

— Это не моё дело, конечно. — Мужчина прочистил горло коротким хрипом. Тачка остановилась перед пешеходным переходом, и я заметила, что на меня опять пристально смотрят. — К твоим травмам причастен твой парень из Универсама?

— Нет, что ты! — тут же вспыхнула я, испытав острую потребность защитить Валеру. Никому не позволю даже думать, что он мог причинить мне вред. — Он и пальцем меня не тронул!

— Хорошо, — кивнул Вадим, и мы тронулись с места, когда беременная женщина с коляской, с трудом переваливаясь, оказалась на противоположной стороне улицы. — Но, если тебе нужна помощь, ты только скажи. Решим.

— Спасибо, но я разберусь со всем сама.

— Что за женщины пошли? — Лёгкая улыбка тронула губы мужчины, и я вскинула брови, глядя на него с удивлением. — Всё сами, всё сами. Больно самостоятельные вы, а потом решай ваши проблемы.

— Между прочим, — я коротко хмыкнула, — большинство наших проблем как раз-таки из-за вас и случаются. Из-за мужчин.

— Неоспоримый факт, — согласился Жёлтый и вдруг зычно расхохотался. — Но и у мужчин большинство проблем тоже из-за мужчин!

— Вот парадокс, да? — улыбнулась я, глядя на развеселившегося авторитета. Когда он улыбался и крутил баранку, покачивая головой, то совсем не был похож на бандита. Обычный человек, совершенно не опасный.

— Но, согласись, от женщин тоже немало проблем.

Перед глазами вплыло ухмыляющееся лицо Таганской, и под грудью засаднило. Ещё какие проблемы.

Остаток пути мы проделали молча. Высокие одинаковые панельки сменяли друг друга — их отличали лишь номера на табличках, — а вскоре они остались позади. Красная Волга пронеслась мимо лесопарка, покряхтела на плохо отделанной дороге, затормозила несколько раз на рыхлых сугробах, но до «Ясного» мы доехали. Я поёжилась и вжалась в кресло, завидев кованые ворота кладбища. Непринуждённая беседа об источниках проблем растворилась в прошлом, и моё настроение тут же упало.

Вадим, заглушив двигатель, выбрался наружу первым, и мне ничего не оставалось, как, прижав к груди цветы, выйти следом. Лёгкий холодок коснулся нагретых в салоне щёк, снежинки стали опускаться за воротник.

— Ты тоже пойдёшь? — удивлённо спросила я, увидев, что Вадим, натянув перчатки, двинулся ко входу в кладбище.

Мужчина обернулся.

— Ты против? Я могу подождать в машине.

— Нет, вовсе нет, — тут же стушевалась я. — Просто уточнение.

От ворот шла протоптанная тропинка. Снег падал крупный, тяжёлый, но следы обуви были свежими — кто-то был здесь совсем недавно. Белое покрывало одним пушистым слоем накрыло всё кладбище: пригорки, кресты, памятники, жухлые деревцы, маленькие синие ёлки и даже сторожка смотрителя — всё было в снегу. Это место казалось обителем спокойствия, способным остановить время. Я ступила на его территорию, и все тревоги вместе со страхом ушли в небытие. Я понимала, зачем сюда пришла, но ощущала лишь пустоту — такую может вызывать только тихое кладбище февральским днём.

— Нам сюда, — указала я направо, когда мы очутились на развилке.

Жёлтый остановился, но посмотрел в другую сторону. Участки в той части не отличались от тех, что располагались по другую сторону, но смотрел он отчего-то очень внимательно, будто ждал там кого-то увидеть. Я аккуратно коснулась его предплечья и негромко поинтересовалась:

— Всё хорошо?

Мужчина дёрнулся, поджал губы и, бросив последний взгляд в сторону устремившихся вдаль вереницы чёрных надгробий, кивнул.

— Да, идём.

Наш семейный участок легко было потерять среди сотни таких же, но я помнила месторасположение по памятнику на одной из могил по соседству — выкрашенное в жёлтый цвет железное солнце. Оно стояло на штыре, вогнанном в промёрзшую землю. Не было ни имени, ни фотографии, ни даты смерти. Безымянная могила с солнцем.

Несмотря на свежевыпавший снег, сразу было понятно, что могила Миши — самая свежая. Земляной пригорок ещё не опустился от времени и погоды, вокруг стояли и лежали венки. Брат с серьёзным выражением лица, несвойственным для него, хмуро взирал с фото, прибитом на деревянный крест. Я застыла, разглядывая родные черты лица и не решалась перешагнуть через низкую оградку, чтобы положить гвоздики. Газета в моих руках шуршала от нервных подрагиваний.

— Я могу погулять в сторонке, — предложил Вадим, поняв, что я всё никак не решусь ступить на семейный участок. — Побудешь с семьёй наедине.

— Не стоит, я быстро, — выдохнула я, и облако густого пара устремилось ввысь. Решительно перекинув сперва одну ногу, затем вторую, я очутилась рядом с могилой отца и, проваливаясь в снег, двинулась к брату.

Разговаривать было... странно. Поэтому я молча стряхнула с рамки белые хлопья, поправила покосившийся венок и, развернув газету, уложила на заснеженном пригорке четырнадцать гвоздик. Распрямившись и скомкав газету в руках, я отошла в сторону и вздрогнула — головки красных цветов походили на брызги крови.

Девять дней. Именно столько Миши нет в живых. Шесть дней. Именно столько его бездыханное и бездушное тело лежит в гробу, погребённом под толщей земли и снега.

Поджатые губы болели, но я терпела. Лучше так, чем расплакаться. Но в носу засвербело, захлюпало, и я украдкой вытерла под носом, тихо шмыгнув. Спиной чувствовала, что Жёлтый стоит позади и тоже смотрит на фотографию Миши. Нас разделяла только низкая оградка.

— Обычно на девять дней приносят что-нибудь, — негромко произнёс мужчина. — Конфеты, печенья, блины.

— Да, — спохватилась я и стала хлопать по карманам, но кроме варежек там ничего не было. — Я совсем забыла...

— Вот, держи.

Я обернулась, и на руку мне посыпались конфеты. Четыре «Коровки». Подняв глаза на мужчину, я открыла было рот, но он кивнул в сторону занесённого снегом столика и улыбнулся.

Качнув головой, я вынула из кармана варежку, смахнула пушистое покрывало и аккуратно положила на стол конфеты.

— Нужно ли что-то говорить? — вдруг ляпнула я и осеклась, почувствовав себя полной дурой. Сейчас Жёлтый именно об этом мне и скажет.

— Не знаю. Я не знаток в том, чтобы с могилами болтать.

— Я тоже, — кивнула я и посмотрела в сторону могил, давно примятых от времени. — Хотя мы с братом сюда часто приходили, но нам было слишком... странно, говорить с крестами и фотографиями. Как думаете... — Я осеклась, забывшись, и обернулась к мужчине. — Как думаешь, нас там кто-нибудь слышит?

— Смотря, во что верить, — невесело усмехнулся Вадим. — Церковь говорит, что слышат. Но что-то мне подсказывает, что батюшка в рясе не общался с загробным миром, чтобы дать правдивый ответ.

— Бабушка всегда разговаривает с ними. — Я кивнула на могилы. — И с дедушкой.

— Где он?

— Там. — Вскинув руку, я ткнула пальцем в тропинку, убегающую вдаль. Если пройти по ней вглубь небольшого перелеска и выйти с другой стороны, то окажешься в старой части «Ясного». — Его с родителями похоронили. Он об этом бабушку перед смертью попросил.

Вадим задумчиво уставился на заснеженные, но голые деревья, а я украдкой посмотрела на его лицо. Серьёзное, важное, сосредоточенное. И всё же, почему он здесь? Для чего помогает? Я себя считаю человеком добрым, но далеко не с каждым малознакомым стану возиться.

— Можно вопрос?

— Конечно, Рита.

— Почему ты мне помогаешь? Ну, — я откашлялась и смахнула с носа снежинку, — ты же не обязан. Присылать продукты, подвозить меня. Я благодарна, правда, но не могу не задаваться вопросом: это действительно из-за того, что я тебе напоминаю одного человека, которого ты любил, но потерял?

— Может, — мужчина пожал плечами, продолжая пялиться вдаль, — я таким образом грехи замаливаю.

— А есть, что замаливать? — спросила я и тут же спохватилась: конечно, есть, он же лидер группировки. Добропорядочные люди ими не становятся, даже, если спасают девочку от бандитов.

— Никто не без греха. Но кто-то ходит в церковь, чтобы попросить прощения, а кто-то ищет способ его заработать в мирской жизни.

— Думаешь, помогая мне, ты откупишься от всех грехов? — Переступив через оградку, я остановилась рядом с Вадимом и взглянула на смутное небо над горизонтом. — Что же ты такого натворил?

— Не помог, когда во мне нуждались.

Ответ вышел грубым, жёстким — не сказал, а отрезал. Развернувшись на пятках, Вадим очутился нос к носу ко мне, возвысившись, и я отступила назад. Голень уткнулась в холодный металл оградки, я нелепо взмахнула руками и, опрокинувшись назад, рухнула спиной в снег.

— Вот же блин, — выдохнула я, уставившись перед собой.

Над головой было только бескрайнее серое небо, заслонённое тяжёлыми облаками. Солнце спряталось за ними, вдалеке летали чёрные мушки — я не сразу поняла, что это вороны. Густые хлопья опускались на лицо, тут же превращаясь в капли воды, на ресницы и чёлку. Волосы мокли и липли ко лбу.

Рядом заскрипел снег, раздались тяжёлые шаги. Мужская тень нависла надо мной.

— Ты в порядке? — В голосе Вадима послышалась улыбка. Он поджал губы, чтобы не рассмеяться.

— Да, — кивнула я и зачерпнула воротником снег. — Решила прилечь и отдохнуть.

— Боюсь, к твоим ранам добавится ещё и пневмония. Очень неприятная штука.

Вздохнув, я со скрипом села, а затем, приняв протянутую ладонь, поднялась на ноги.

— Думаю, можем идти, — проговорила я, отряхивая пальто. — Снегопад усиливается, обратно можем не выехать. — Обернувшись, я коснулась губами кончиков пальцев и отправила Мише воздушный поцелуй. — Пока, братик. Я вернусь.

— Придётся тебе толкать тачку, если мы застрянем, — хмыкнул Жёлтый, когда мы уже спускались, утопая по щиколотки в сугробах и запинаясь о какие-то коряги, невидимые под толщей снега.

— Думаешь, я не смогу? — фыркнула я, вынимая ногу из ямы. — Я не такая хилая, какой кажусь на первый взгляд.

— Нисколько не сомневаюсь. — Остановившись у машины, Вадим открыл для меня пассажирскую дверь, а затем нырнул в салон и вынул щётку. — Минуту, снег с лобовухи уберу.

А его и правда много навалило, хотя нас не было всего-ничего. Подняв дворники, мужчина стал сметать белые хлопья, а я, сунув руки в карманы, огляделась. Пусто, нелюдимо — как и должно быть на кладбище. Даже сторожа не видать. Зевнув и спрятав подбородок в воротнике пальто, я повернула голову в сторону автобусной остановки. Высокая тощая фигура в шубе медленно ковыляла по дороге, грузно переставляя ноги. Женщина в меховой шапке, съехавшей набекрень, пьяно пошатывалась и размахивала пластиковой бутылкой пива. Тяжело выдохнув, я скривилась. И как только она в таком состоянии добралась до «Ясного»?

Но стоило пьянице приблизиться, миновав мусорные баки, как я узнала в ней Розу. Оторопело моргнув, я открыла рот, замешкалась и быстро села, прячась за машиной. Вадим, остановившись, выглянул и удивлённо посмотрел на меня.

— В чём дело?

— Живот скрутило, — ляпнула я, прижав руки к груди. — Я посижу тут немного.

Мужчина поднял голову, осмотрелся, остановил свой взгляд на ковыляющей Розе и усмехнулся.

— Значит, дело не в этой пьянчужке?

— Это моя мать, — прошипела я. — Ну, которая родила.

— Я догадался.

— Ты можешь не смотреть? Не хочу, чтобы она меня узнала.

— Вряд ли она сейчас хоть кого-то узнает.

Опустив пальцы на красный капот, я осторожно выглянула. Роза на машину никакого внимания не обращала: остановившись у ворот, она открутила крышку бутылки и припала губами к горлышку. Всасывала остатки пива, сжимая пальцами пластиковые стенки, до тех пор, пока не выпила всё. Вытерев рукавом шубы кривой рот, Роза швырнула пустую бутылку на снег и, шлёпая разваливающимися сапогами, побрела на кладбище.

Мерзкое зрелище. Выглядела она отвратительно, а вела себя ещё хуже. И что Роза позабыла на кладбище? Родители её похоронены в другом месте.

— Зачем она пришла? — вторил моим мыслям Вадим, провожая взглядом удаляющуюся фигуру.

— Не знаю, — пожала я плечами, поднимаясь на ноги. — Может, хочет в очередной раз сказать моему отцу, что он испортил ей жизнь.

— Может, к брату твоему пришла? На девять дней помянуть.

От услышанного я даже прыснула в кулак и, не выдержав, громко рассмеялась. Роза может горевать только по своей прошлой жизни. До остальных ей нет дела.

— Миша не её сын, так что... — Я запнулась, осознав, что говорю о брате в настоящем времени. Будто он жив. Сглотнув, я поправила мокрую чёлку и кивнула на машину: — Мы можем ехать?

— Да, — качнул головой Вадим, быстрым шагом огибая Волгу. — Садись.

***

Во двор машина заехать не смогла: дворников нигде не видать, а мокрый снег проваливался под колёсами в глубокие лужи. Ямы, оставленные ремонтными работами, превратили узкие дороги в бездонные проливы. Затормозив на углу моего дома, Вадим повернул ко мне голову, а я, стушевавшись, пыталась отстегнуть ремень безопасности. Замок заело, и сколько бы я его ни дёргала — всё безрезультатно.

— Помочь?

— Нет! — слишком громко воскликнула я и, сделав последний рывок, высвободилась. Вздохнув полной грудью запах ароматизатора для салона, я заёрзала на сиденье и бросила мужчине скоропалительное: — Спасибо большое, я побежала!

— Рита, погоди, — остановил меня Вадим, когда я уже схватилась за ручку двери. — Я хотел сказать... — Было заметно, что он мнётся. Так странно видеть неуверенность на лице взрослого мужчины. — В общем, если тебе или твоей бабушке нужна будет помощь — обращайся ко мне. Хорошо?

— Ага, — кивнула я и уже открыла было дверь, но цепкая хватка остановила меня, схватив за рукав пальто.

— Я серьёзно, — сказал Вадим, глядя на меня с прищуром. — Что угодно — всё достанем, со всем разберёмся. Вот, держи. — Потянувшись в мою сторону, он вынул из бардачка небольшую записную книжку в коричневом кожаном переплёте и, вооружившись ручкой, стал что-то чиркать на чистой странице. Выдрав его, он протянул мне листок, и я увидела цифры. — Это номер «Снежинки».

— Ты слишком хороший человек для авторитета группировки, Вадим, — улыбнулась я, сворачивая бумажку и убирая её в карман к варежкам. — Спасибо.

— Ты думаешь обо мне лучше, чем я есть на самом деле, — невесело усмехнулся мужчина и кивнул. — Беги, мне ехать надо.

— Да, конечно, — спохватилась я и, толкнув дверь, выбралась наружу. — Безопасной дороги!

Жёлтый махнул мне рукой через стекло, а затем, запрокинув локоть на сиденье, сдал назад. Волга скрылась за поворотом, оставив после себя запах бензина. Запрокинув голову, я подставила лицо под падающие хлопья. Снег мягко накрывал мои ресницы; высунув кончик языка, как это любил делать Миша, я поймала холодную снежинку. Изо рта к небу поднимался пар, исчезая в усиливающейся метели.

По двору, накрывая лица руками, двигались школьники с портфелями. Едва-едва перевалило за полдень, но из-за туч казалось, что уже глубокий вечер. Сумерки. Пригнувшись вперёд, школьники рассекали метель, намереваясь во что бы то ни стало добраться до дома. Я тоже спешила: сменить одежду, привести себя в порядок и, игнорируя непогоду, добраться до убежища Универсама. Или, как по-простому звали его пацаны, в качалку.

Закутавшись поглубже в пальто, я опустила голову и, внимательно глядя под ноги, двинулась по дороге к своему подъезду. Под сапогами опасно хрустел тонкий лёд, припорошённый пушистым снегом. Белые кляксы мазали по ногам, обтянутым в колготки.

Внезапно мне преградили путь. Я резко затормозила, чтобы не врезаться в человека, с которым мы не поделили дорогу, и попыталась его обойти, всё так же не поднимая головы. Совсем ничего не видно из-за ветра со снегом.

Но человек тоже сделал шаг в сторону, вынудив меня, запнувшись о собственные ноги, остановиться и поднять голову.

— Ты? — не сумела я скрыть удивление.

Удивление, надо сказать, неприятное. Я столкнулась нос к носу с Машей. Мэри из Универсама.

— Рада меня видеть? — Порозовевшие губы девушки тронула ядовитая усмешка.

Маша стояла посреди заснеженного тротуара в утеплённой спортивной куртке и с высоко собранным хвостом. Замёрзшие уши, неприкрытые платком или шапкой, алели на фоне серых домов. Улыбалась она так, словно только что узнала о выигрыше в лотерею. Против воли я обернулась, чтобы ещё раз убедиться, что красная волга уже скрылась из виду.

— Ещё как, — съязвила я, глядя на малоприятную знакомую. — Ты чего тут забыла?

— Тебя ждала, — хмыкнула Маша. — Твои одноклассницы сказали, что тебя не было в школе. Дай, думаю, проведаю. Вдруг заболела? — Протянув ладонь, она смахнула с моего плеча снег, и я отступила на шаг. Не хочу, чтобы она меня трогала. — Прогуливаешь? Ай-яй! А с виду такая приличная девочка, комсомолка, как никах. Хотя... — Её смеющийся взгляд прошёлся по моему исписанному ссадинами лицу. — Сейчас ты мало похожа на приличную девочку. Кто тебя так разукрасил?

— Не твоё дело.

— Понятно, — ухмыльнулась она. — А кто тебя подвёз? Или это тоже тайна государственной важности?

По тому, как она улыбалась, было ясно — ей всё равно, кто там сидел. Важен сам факт — это мужчина, и это не Валера. Облизнув сухие губы, я ровным голосом ответила:

— Тебе какое дело?

— Ну как какое? — вскинула брови девушка. — То ты с Универсамом, то тебя какие-то молодые люди на машине катают.

— Не понимаю, чего ты от меня хочешь.

— Лично от тебя ничего не нужно, Рита, — улыбнулась Маша, обнажив зубы. — Но что же скажет Турбо, когда узнает об этом?

Я почувствовала, как мороз холодит спину под пальто.

— О чём «об этом»? Ездить на машине — преступление? В автобус тоже садиться нельзя? Там ведь какой-то мужчина баранку крутит.

— Дурочкой-то не прикидывайся, — противно хихикнула девушка, накрыв ладонью губы. — Ты прекрасно понимаешь, как это будет расценено пацанами.

Я прекрасно понимала и вместе с тем не понимала, почему. Меня просто подвезли до дома. Но по глазам Маши стало ясно: она донесёт эту информацию до Универсамовских ушей по-своему.

— Зачем ты меня искала? — перевела я тему.

Не было смысла играть с Машей в «подруг», чтобы она ничего не разболтала Валере или ещё кому. От одного взгляда на неё становилась понятно — та ещё змея подколодная. Такие люди всегда преследуют корыстные цели и ни о ком не заботятся, кроме себя. Хуже Розы, честное слово.

— Разговор есть, — продолжала гадко лыбиться Маша. — Про Турбо.

Мне не понравилось, как она произнесла имя парня. Как что-то своё. А он не её. Он мой.

— Я не собираюсь обсуждать с тобой Турбо.

— Отчего же? — Смахнув с лица влагу, она сложила руки на груди. Я повторила её позу. — Мы же теперь обе подруги Универсама. Есть у нас кое-что общее, а значит...

— Ничего общего, — отрезала я, не дав ей договорить. — Это ты «подруга», а я хожу с Турбо. Не забывайся.

Ухмылка слетела с лица Маши. Шагнув навстречу, она вцепилась пальцами в воротник моего пальто и потянула на себя.

— Ты что о себе возомнила?! — прошипела девушка мне в лицо, но я молча сжала пальцы на её запястье, отдирая от своей одежды. — Думаешь, крутая теперь? Да нихрена. Турбо наиграется с тобой, узнает про твою любовь к красным волгам и пустит по кругу. А потом выпнет нахрен! Поняла?!

— А ты что, по опыту судишь? — рявкнула я, отталкивая от себя девушку. Маша оступилась и по щиколотку провалилась под лёд. Всхлипнула лужа. — Не трогай меня. И держись подальше от него.

— Нет, — прошипела Маша, вынимая ногу. В кроссовках захлюпала вода. — Это ты держись от него подальше.

Сделав резкий выпад, она толкнула меня в грудь. Её рука соскользнула и угодила по рёбрам. Даже пальто и вязаная кофта под ним не спасла: я ахнула и отшатнулась, защищаясь. Огромная гематома отозвалась жуткой болью, и на секунду показалось, что я не могу дышать.

— Что, больно? — самодовольно хмыкнула Маша. — У кошки боли, у собаки боли, да? Я тебе ещё раз повторю: не приближайся к нему.

Вспышка боли пробудила во мне злость. Нешуточную, тёмную, от которой зубы заскрежетали. Я не стала делать резких и неожиданных выпадов: спокойным шагом приблизилась, ступая по тонкому льду, и изо всех сил толкнула Машу. Она, не ожидая этого, не устояла на ногах и плюхнулась на задницу. Прямиком в лужу. Истошный визг поднялся по стенам хрущёвок вверх, но метель быстро его заглушила.

— Это я тебе ещё раз повторю, — процедила я, присаживаясь на корточки. Лицо девушки исказилось от злобы, и она попыталась встать, но громко охнула, потому что обожгла ладони холодом. — Не вставай у меня на пути. Может я и порядочная комсомолка, но у меня выдались очень тяжёлые дни. Слишком тяжёлые, чтобы долго терпеть твои выкрутасы, поняла?

— Ты! — зашипела Маша, но я не стала её слушать: выпрямилась и с размаху ступила в лужу. Ледяные брызги залили лицо и одежду Маши, и она заверещала дурным голосом: — Сука! Ты чё наделала! Блядина!

— Не сиди долго в луже! — крикнула я, направляясь к своему подъезду. Не оборачиваясь, добавила: — Почки застудишь!

Я слышала смачные ругательства, приглушённые воющим ветром, до тех пор, пока железная дверь подъезда не закрылась за мной. Поднявшись на один лестничный пролёт, я приподнялась на цыпочках и выглянула в окно между этажами: Маша, чертыхаясь и отряхиваясь, пыталась выжать мокрую одежду.

Да чтоб тебя пневмония одолела. Идиотка.

***

Даже метель не смогла остановить меня от того, чтобы в боевой готовности ворваться в качалку Универсама. А вот Валера готов не был: увидав меня, раздвигающую шторы на колечках, он закатил глаза и толкнул от себя грушу. Зима, который грушу держал, на мгновение потерял бдительность и чуть не повалился на пол, зацепившись за ремни.

— Привет! — Я улыбнулась подошедшему парню, который был совсем не рад меня здесь видеть. — Тренируешься?

— А тебе так и хочется присоединиться, да? — вскинул брови Валера. — Не сидится спокойно? На кой хрен в такую погоду попёрлась на улицу?

— Тренироваться с тобой, — спокойно ответила я. Показная грубость меня ничуть не смутила — было очевидно, что Валера так выражает своё беспокойство. — Ты обещал научить меня парочке приёмов.

— Ну ты и бедовая, — снова закатил глаза парень и, протянув руку, притянул меня ближе. Я ожидала поцелуя, но он резко взъерошил мои волосы, стряхивая с них платок. Несколько капель растаявшего снега брызнули на лицо, и я поморщилась. — Садись пока, отогрейся.

Я спорить не стала и плюхнулась на стул. Зима, для приличия пару раз ударив по груше, лениво потянулся и, сгорбившись, направился в нашу сторону. Кивнув мне в качестве приветствия, он что-то неразборчиво буркнул на ухо Валере и, схватив из вороха верхней одежды куртку, извлёк пачку сигарет. Турбо принял протянутую сигарету, сунул за ухо и наклонился ко мне.

— Мы выйдем на пару минут. — Качнув головой, он оглянулся на пустое помещение качалки. — Посидишь тут, хорошо?

— Ладно, — кивнула я и послушно сложила руки на коленях. Одежда была мокрая от снега, но в помещении было тепло. — Только не пытайся убежать, — угрожающе вскинула я палец, — ты всё равно от меня не скроешься.

— Боюсь-боюсь, — с хохотом вскинул перед собой руки парень, пятясь спиной.

После чего Валера подмигнул, подхватил свою куртку, нахлобучил на голову кепку и, звякнув колечками, скрылся на лестнице. Через несколько секунд громыхнула дверь. Хлопнув себя по ногам, я оглядела помещение.

Просторное, но не очень уютное: лампы, отражаясь от потресканных стен, рассеивали по комнате зеленоватый свет. Вдоль стен Универсамовские складировали горы всякого барахла. Тут были и гимнастические кольца, которые так и не удосужились повесить, сломанные «козлы», перемотанные изолентой хоккейные клюшки, шкафы, забитые всякой всячиной, а на стенах висели плакаты с лозунгами и какие-то фотографии. Поднявшись со стула, я подошла к одной из них и стала разглядывать. Много незнакомых лиц, угрожающего вида пацанов в спортивных костюмах и обычных дворовых детей, пытающихся косить под взрослую шпану. Потянувшись на цыпочках, я вгляделась в то фото, что повыше — на нём запечатлели двоих пацанов. В одном из них я узнала Вову Суворова. А тот, кто приобнимал его за шею и скалился в объектив, зажав зубами фильтр сигареты, был похож на юного Кащея.

Взгляд скользнул ниже и замер, когда зацепился за криво прилепленную скотчем фотографию. На фоне высокого здания МГУ, прижавшись плечами друг к другу, стояла четвёрка Универсамовцев: Марат, Зима, Валера и...

— Миша, — прошептала я, коснувшись кончиком пальцев крошечного изображения. Брат улыбался широко-широко, глядя в объектив, привлекая внимание своим ярким красным помпоном на шапке.

Губы задрожали — пришлось стиснуть их, чтобы не разреветься. Сморгнув собравшуюся было влагу, я шмыгнула сопливым носом и отвернулась.

Большую часть просторного подвального помещения занимал ринг. По неровным краям и тяп-ляп выкрашенным столбиком было понятно, что ребята собрали его сами и несколько лет назад. Я коснулась одной из резинок, протянутых между столбикам, и она задребезжала. В стороне висела та самая боксёрская груша, на которой перед моим приходом тренировал удары Валера. Местами швы натянулись и держались из последних сил — ещё немного, и груша разорвётся.

Прошла минута, пять, десять — Валера всё не возвращался. В подвале кроме меня никого не было, и я быстро заскучала. Повесив аккуратно пальто на спинку стула, я стала нарезать круги по комнате, потирая руки. От того, что я часто забываю надеть варежки, они загрубели — у ногтей появились маленькие трещинки, которые саднили, когда я до них дотрагивалась.

Пока я сосредоточенно разглядывала пальцы и сопротивлялась желанию откусить омертвевший кусочек ткани, дверь туалета приоткрылась, и оттуда показался парнишка. Пухлый, невысокий, розовощёкий и с вечным прищуром глаз. Он вышел, присвистывая, но стоило ему завидеть меня, как тут же заткнулся и залился краской. Алые щёки стали свекольными, и пацан стал испуганно озираться в поисках спасения.

Я с подозрением уставилась на него. Было в мальчишке что-то знакомое. Он неловко почесал пузо под заношенным свитером, и тут меня осенило.

— Это ты украл кильку в томате из магазина! — взвизгнула я, выставив на него указательный палец. — Воришка!

Пацан вздрогнул и покраснел до кончиков ушей. Крупная шея покрылась стыдливыми пятнами. Он попятился вдоль стены ко входу, а я бросилась ему наперерез.

— Я не воришка, — буркнул пацан. — Не-а.

— Ты! — упрямо возразила я. — Я помню, как ты на моих глазах спрятал банки под одеждой!

— Неправда! — покачал он головой. — Не было такого!

Пацан попытался миновать меня и выбежать без верхней одежды на улицу, но я сумела схватить его за предплечье. Скорлупа Универсама запнулась о свою же ногу и с истошным визгом повалилась вперёд. Я, забыв разжать пальцы, рухнула на него сверху. Послышался пронзительный треск ткани.

— Штаны-ы-ы! — взвыл пацан, а я, перекатившись набок, села. Он тоже сел и схватился за штанину грязно-коричневого цвета; она треснула, и через дыру выглядывала розовая ляжка. — Ты порвала мне штаны!

— Я-я, — стала заикаться я, не зная, что и сказать. Парнишка казался безумно расстроенным — маленькие глазки подёрнулись влажной пеленой, и он часто-часто заморгал, чтобы не разреветься. — Прости, пожалуйста, давай я зашью? Здесь есть нитки и иголки?

— Были где-то, — понуро отозвался пацан. — Старшие прибьют меня.

— За штаны? — удивилась я, поднимаясь с бетонного пола и потирая ушибленную при падении коленку.

— Это третий раз за месяц, — совсем убитым голосом ответил он. — Турбо обещал, что ещё один раз, и мне придётся ходить по улице в трусах. Мэри уже задолбалась их зашивать.

Ненавистное имя отозвалось звоном в ушах. Шумно втянув носом воздух, я на всякий случай переспросила:

— Мэри зашивала твою одежду?

— Ага, — ни о чём не подозревая, подтвердил мальчик, с кряхтеньем поднимаясь с пола. — Она всем нашим одежду зашивает после замесов. У неё хорошо получается.

— Турбо тоже?

Пацан вдруг сощурился, отчего его глаза стали похожими на щёлочки, и с подозрением в голосе поинтересовался:

— А что?

— Ну, Мэри зашивает одежду Турбо? — нетерпеливо повторила я.

— Не знаю, — соврал пацан, не моргнув и глазом. — Чего не видел, того не утверждаю.

Понятно. Мне всё понятно. Вот она, значит, какая «подруга» Универсама. Личная швея на побегушках. Одно упоминание этого имени приводило меня в раздражение, а как только я вспоминала о встрече с Машей днём, кровь и вовсе закипала в жилах. Турбо ничего не сказал и не выглядел злым, значит она ещё не успела ему ничего рассказать. Как же мне заткнуть ей рот?

Не успела я осмыслить, что могу сделать, например, зашить Маше рот да потуже, как вновь зазвенели колечки на карнизе. В проходе показался Кащей. В солидном зимнем пальто, серой меховой шапке он вёл за собой несколько незнакомых мне взрослых парней. Мальчишка с порванными штанами ухватился за моё плечо и потянул на себя. Я попятилась, пропуская пришедших, а пацан частично спрятался за мной, чтобы скрыть порванную одежду. Турбо и Зима показались в подвале следом, стряхивая с шапок снег и разбрызгивая капли по бетонному полу.

— Это Хадишевские, — зачем-то шепнул мне на ухо пацан. — Старшие.

Про Хадишевских я знала. Её члены — в основном жители улиц Хади Такташа и Жданова. Если среди Универсама и многих других группировок превалирующее число — это скорлупа, которую под себя подмяли старшие, то такие, как Хади Такташ и Тяп-Ляп — сплошь рослые и угрожающего вида мужики, большинство которых отмотало срок в тюрьме. От одного взгляда на их лица и покрытые синими татуировками костяшки пальцев становилось не по себе.

Кащей заметил меня и оглянулся на Турбо.

— Я же, вроде, просил не приводить баб в базу, когда здесь старший возраст?

Валера стиснул зубы, но сдержал недовольство, молча кивнув. Но Кащей тут же расплылся в ухмылке (я поняла, что он немного пьян) и подмигнул мне.

— Да ладно, я не против. Но, — он пригрозил мне пальцем, — к нам не суйся, поняла? Дяди взрослые дела делают.

Я поспешно закивала, хотя больше хотела уйти отсюда насовсем. Хадишевские и старший возраст Универсама стягивали с плеч фуфайки, куртки и дублёнки, бросали их куда попало и заполняли собой пространство. Всего их было семеро, вместе с Кащеем. Последний распахнул дверь своей каморки и любезно пригласил гостей внутрь. После чего щёлкнул пальцами и сказал:

— Зима, будь другом, глянь в запасах самогончик. И соленья.

Кащей скрылся в комнате, прикрыв за собой дверь, а Зима подошёл к одному из сломанных «козлов», отодвинул и выудил из кучи бутылку. На ней не было этикетки — самый обычный самогон, приготовленный кем-то нелегально. Подхватив невесть откуда взявшуюся банку, забитую огурцами и помидорами, парень прошёл в каморку, а Турбо подошёл ко мне.

— Давай я провожу тебя домой? — спросил он после того, как взглядом велел пацану отойти от нас как можно дальше. — Сегодня не до тренировок, сама видишь.

— Но ты будешь так каждый раз говорить, — недовольно проговорила я, уже не чувствуя себя в таком напряжении, как минуту назад. Незнакомые люди скрылись за дверью, а рядом был Валера. Меня они не тронут. — Каждый раз найдёшь причину не учить меня драться.

— Ты уже слышала, как я к этому отношусь, — закатил глаза парень, и его ладонь скользнула мне на талию, стискивая пальцами. Он невольно ущипнул, за что получил лёгкий шлепок по груди.

— Я должна уметь за себя постоять.

— Не должна, — снова завёл пластинку Валера. — Я решу все твои проблемы.

Я прищёлкнула языком, отводя взгляд. Почему всем так и хочется решить мои проблемы? Неужели я кажусь им настолько беспомощной?

— Я должна зашить штаны твоей скорлупе, — сказала я, решив зайти с другой стороны и отвлечь парня.

— Что? — вскинул Валера брови и оглянулся на притихшего мальчишку, который пытался скрыть огромную дыру, повернувшись боком. — А ну повернулся.

Тяжело вздохнув, пацан медленно качнулся и выпустил разорванную ткань, демонстрируя на свету розовую ляжку.

— Как умудрился? — по-братски нахмурился Валера, намереваясь отчитать небережливого пацана. — Опять у трубы крыс гоняли?

— Нет, — обречённо вздохнул пацан и плюхнулся на табуретку. — На диван сел.

Я поджала губы, чтобы не улыбнуться тому, как он взял вину на себя, ляпнув совершенно несуразную чепуху, но Валера сдерживаться не стал: громко хохотнул, подошёл ближе, широко улыбаясь, схватил скорлупу за шею, чтобы как следует начесать затылок.

— Ну всё, Лампа, обрёк тебя твой жирный зад на десять кругов вокруг поля!

— А может не надо? — слабо сопротивлялся мальчик, пытаясь разжать железную хватку старшего.

— Надо, дружок, надо, — хохотал Валера. — Мы из тебя Брюса Ли сделаем. Ты как раз такой же узкоглазый.

Эта картина вызвала бы у меня умиление, не услышь я снова этот дурацкий звон колечек по карнизу. Хорошая система предупреждения, но этот высокий звук и металлический скрежет всё же раздражал. Мельком оглянувшись, я хотела было вернуться к разговору с Валерой, но застыла, осознав, кто пришёл.

Маша. Опять она.

Две встречи для одного дня — это слишком много. Одежду она сменила, волосы высушила. Хвост распустила, и теперь длинные каштановые волосы струились по плечам, лоснясь здоровым блеском в свете ламп.

По рукам поползли мурашки от осознания — она ведь наверняка пришла, чтобы сообщить Валере, что видела меня, сидящей в машине с каким-то мужчиной. Стоило радоваться, что она его не узнала. Я не хотела знать, что могло бы произойти, узнай парень, что авторитет Дом Быта подвёз меня до дома.

— Турбо! — улыбнулась она, взмахнув рукой. Моё присутствие она проигнорировала. — Мы можем поговорить? Это... важно.

Вот же сучка крашеная!

Валера ответить не успел; я повернулась, сложила руки на груди и, растянув губы в улыбке, прощебетала:

— Извини, Маша, но мы заняты. Подойди позже.

Радость слетела с её лица. Уставившись на меня, она процедила:

— Меня зовут Мэри.

— Прости, — улыбнулась я шире, — я быстро забываю ненужную информацию. Ещё раз, как тебя зовут?

— Так, — встрял Валера, подойдя ко мне со спины. Закинув руку на моё плечо, он прижал ближе, как бы призывая успокоиться и не развивать скандал (конечно, он же не знает причины и наверняка думает, что это банальная ревность): — Мэри, у Лампы штаны порвались, зашьёшь?

— Опять? — закатила глаза девушка и расплылась в довольной улыбке. — Снова крыс у труб гоняли?

Я едва заметно вздрогнула. Та же самая фраза, что сказал Валера. Маленький комочек тревоги в груди стал постепенно разрастаться, а когда я заметила многозначительный взгляд Маши, брошенный парню, мне и вовсе захотелось затопать ногами и закатить истерику.

Конечно, они друг друга дольше знают, Маша в курсе событий, происходящих в Универсаме. У них есть даже общие ассоциации. Например, Лампа и его вечно порванные штаны.

— Я сама зашью, — вырвалось у меня, и Маша недоумённо покосилась в мою сторону. — Я много лет занимаюсь кройкой и шитьём. Заштопаю так, что никто и не заметит.

— Думаешь, — девушка вскинула подбородок и сложила руки на груди, — я не умею шить?

— Не знаю, не видела, — пожала я плечами, отзеркалив её позу. Пальцы Валеры на плече сжались крепче, а над ухом послышался тихий смешок.

Смейся-смейся, дорогой. Ты даже не знаешь, что тут на самом деле происходит.

— Рит, давай Мэри займётся штанами, а я покажу тебе пару ударов, ладно?

Хотелось заупрямиться и настоять на своём —я сама зашью. Но сильные пальцы вновь сжали моё плечо, призывая послушаться и не артачиться. Тихо выдохнув, я улыбнулась.

— Конечно.

Мужская ладонь опустилась ниже; обхватив меня за талию, Валера с тихим проказливым смехом потянул меня в сторону ринга. К своему тайному удовольствию я увидела злой взгляд Маши, нацеленный на руки парня.

Валера помог мне забраться на ринг, приподняв резинку, но я всё равно едва не распласталась на полу, запнувшись.

— Не вздумай смеяться, — предупредила я Валеру, который словил меня, схватив за руку. — Это не смешно.

— Конечно-конечно, — усмехнулся он, а я видела, как он держится, чтобы не расхохотаться.

— Ну что, — выдохнула я, одёргивая рукав свитера, и встала напротив парня, — научишь меня кулаками махаться?

— Я бы предпочёл заняться чем-то более приятным, — хмыкнул Валера, и молния на его спортивной кофте громко взвизгнула. — Но слово женщины для меня закон.

— Врёшь, — с усмешкой покачала я головой и поправила выбившиеся из косичек пряди волос. — Нагло и бесстыже.

Валера оскалился — тоже нагло и бесстыже — и даже не стал спорить. Мы оба знали, что я права. Турбо — пацан, а у пацанов свои законы. Женские слова к ним никакого отношения не имели.

— Даже не спросишь, чем бы мне хотелось заняться вместо того, чтобы учить тебя правильно сжимать кулаки?

Парень бросил кофту на столбик ринга и остался в одной майке без рукавов. Он подошёл ближе, а я не смогла отвести глаз от гладкой бледной кожи его рук. Широкая спина, мужественные плечи, крепкие мускулы, перекатывающиеся под кожей, усыпанной маленькими родинками — от этого захватывало дух. Я впервые видела Валеру таким и провалиться мне под землю если совру, что такое мне совершенно не нравится. Нравится, ещё как нравится. Я была бы не против, сними он и майку, но от этих мыслей кровь, уже ударившая в голову, закипела, как масло на раскалённой сковороде. Не начала брызгать слюнями и хорошо.

— Рит?

— А? — глупо моргнула я, отрывая взгляд от обнажённых плеч парня. Заметив откровенно смеющийся блеск в глазах, я поджала губы и шаркнула ногой. — С чего начнём?

— Сожми кулаки, — велел Валера, что я и сделала: вскинула руки перед собой и сомкнула пальцы. — Нет, не так.

Шагнув ближе, он схватил меня за запястье и, поправляя стиснутые пальцы, стал объяснять:

— Если большой палец будет внутри кулака, то ты сломаешь его при ударе.

Он вынул большой палец и прижал его ко вторым суставам сверху. Своим пальцем он сдавил щель между первым и вторым пальцем, и я почувствовала лёгкое напряжение в руке. Я не привыкла сжимать кулаки.

— Вот так, видишь? — Валера тянет меня за запястье, чтобы я увидела свой кулак и запомнила. — Не сжимай его так сильно, твоя рука должна быть крепкой, но не трястись от напряжения. Расслабься, давай, встряхни руку.

Я расслабила пальцы и встряхнула кистью, подпрыгнув на месте на манер боксёров, разминаясь. Валера хохотнул и покачал головой.

— Почему смеёшься? — улыбнулась я и остановилась, вскидывая сжатый, на этот раз правильно, кулак.

— Ты слишком милая, — ответил парень, а мой желудок с тихим визгом сделал сальто. — Вот так, да, теперь правильно. У тебя слабая рука, нужно тренироваться, чтобы как следует бить, но, чтобы дать по роже ебливой бабе, этого достаточно.

Отступив назад, Валера встал в стойку, согнул в локтях руки и, сжав пальцы в кулак, резко вскинул его вперёд. Воздух свистнул, кулак остановился в невесомости, а невидимый противник рухнул в нокаут. Я поёжилась; в ушах сам собой возник хруст ломающихся костей.

— Теперь ты.

Повторив за Валерой и попытавшись отмутузить противницу, я нелепо пошатнулась. Рука упала вниз, и я тяжело выдохнула. Мужские ладони скользнули по спине и опустились на талию, сжав. Валера меня притянул ближе, и я оказалась прижатой спиной к его груди.

— Ты неправильно бьёшь, — негромко сказал он на ухо, дыханием щекоча пряди у виска. — Не надо бросаться всем корпусом вперёд. У тебя должен работать только верх, ноги крепко стоять на месте. Раз — поворот плечами, два — замах, три — удар. Если будешь бить всем весом, сломаешь кисть, поняла?

Я кивнула. Недвусмысленная поза, в которой мы с Валерой застыли, пробуждала горячие мурашки по всему телу. Я ощущала жар его кожи — мне нравилось, что от него всегда исходит такое тепло. Как от солнца. Или от огня. Близко нельзя подходить, чтобы не сгореть, но соблазн слишком силён.

— Чего застыла?

— Я не могу думать об ударах, когда ты так ко мне прижимаешься, — сипло выдавила я, не в силах даже соврать. Мозги плавились, как сыр в духовке. — Отодвинься.

Мне пришлось попросить его об этом, потому что сама я и шагу не ступила бы. Приросла саморезами в пол ринга, отказываясь шевелиться. Валера отстраняться тоже не спешил. Его щека коснулась моего виска, он наклонился ниже и оставил на подбородке поцелуй. Медленный, вдумчивый, как наш первый, и пока единственный, медленный танец под мою любимую песню. Правду пели, так случилось. Обнажив зубы, парень царапнул тонкую кожу на щеке и быстро отстранился, а я вздрогнула от неожиданности, оборачиваясь. Ноги стали свинцовыми, язык ватным, щёки горячими, как раскалённое днище сковороды.

Валера, отступив на несколько шагов, выглядел невероятно довольным. Зелень в его глазах потемнела, а губы изогнулись в пьянящей усмешке. Я готова смотреть на эту красоту целую вечность. С трудом сглотнув вязкую слюну пересохшим горлом, я выдавила тихое:

— Давай остановимся? Я устала.

Это ложь. Я не устала, но ноги меня не держат. Не знаю, последствие ли это избиения в туалете или магнетизм Валеры, от которого меня тянет то ли к нему, то ли к полу, но лучше мне прислониться к стеночке и прижаться лбом к чему-нибудь холодному.

Давил на плечи и тяжёлый взгляд Маши, сидящей рядом с Лампой и зашивающей его штаны. Сам мальчик стоял, прислонившись к стене и прятал голые ноги коричневой дублёнкой, покрытой масляными пятнами.

— Уже? — вскинул брови Валера. — Что-то ты быстро.

— Наверное, после вчерашнего ещё не отошла, — пожала я плечами и подошла к одному из столбиков ринга, чтобы опереться на него руками.

Валера подошёл ближе и, мягко опустив ладони на мои плечи, обнял. Я уткнулась лицом ему в грудь и скрестила пальцы у него за спиной. Так вкусно пахнет и даже горечь сигарет меня не отталкивает.

Раздался скрип двери и из подсобки выскользнул парень. Вернее, выплыл, шатаясь. Покосившись в нашу сторону собранными в кучку глазами, он ухмыльнулся и громко хохотнул, притворяя за собой дверь Кащеевской каморки.

— Ба-а, какая романтика! Какая любовь! — Хлопнув в ладоши, он склонил голову набок и направился в сторону туалета. — Турбо, твоя баба?

— Исак, пиздуй, куда шёл, — недовольно рявкнул Валера. Лёгким, почти незаметным постороннему взгляду, он задвинул меня к себе за спину, скользнув пальцами по предплечью. — Хлебало не разевай.

— Да чего ты нервный такой? — не унимался Хадишевский. Сунув руки в карманы спортивных штанов, он раскачивался на месте, грозясь рухнуть назад. — Не даёт, да? Понимаю, когда трахаться хочется, нервишки ещё как шалят.

Он тяжело вздохнул, будто это и правда единственная и самая главная проблема в его жизни. А Валера закипал, стискивая челюсть так, что зубы скрежетали. Ему явно не нравился этот Исак, а то, что он говорил — ещё больше.

— Ты глухой? — процедил Валера. — С первого раза не дошло? Так я повторять не буду.

— Ладно, ладно, брат, не кипяти, — со смехов вскинул руки Исак и, с демонстративным испугом, проковылял к туалету. Дверь заперлась, царапнула щеколда, и с той стороны донёсся глухой голос: — Но о моих словах подумай!

Гадкий смех слился с журчанием воды в унитазе. Я опустила ладонь на предплечье Валеры, и он обернулся — нахмуренный и злой.

— Не обращай на дурака внимания, — улыбнулась я и пожала плечами. — Он пьяный.

— И хрен знает что о себе возомнивший, — негромко рявкнул парень, косясь в сторону туалета.

Я бросила быстрый взгляд в сторону Маши; она быстрыми нервными движениями сшивала два края порванной ткани, и у меня душа плакала от того, как она портит штаны Лампы. Заметив моё внимание, она зубами перекусила нить, с силой встряхнула штанами — так, что вся пыль с пола поднялась в воздух — и протянула пацану.

— На, больше зашивать не буду.

— Угу, — обречённо кивнул мальчик, глядя на уродливые стежки.

Я не выдержала. Нырнув под резинкой, которая легонько шлёпнула меня по пояснице, я спустилась к Маше и Лампе и протянула к мальчику раскрытую ладонь.

— Дай сюда.

— Зачем? — тут же вскочила на ноги девушка и зло рявкнула: — Я уже зашила, без тебя обошлись.

— Видела я, как ты зашивала, — брезгливо отмахнулась я и выхватила у пацана штаны. — Варварски и отвратительно. Даже дети орудуют иголкой и ниткой лучше, чем ты. Ты на уроки по домоводству вообще ходила?

— Да пошла ты, курица, — рявкнула Маша в ответ и, плюхнувшись на стул, закинула ногу на ногу, принявшись демонстративно качать ступнёй в воздухе. — Делай, чё хочешь. Мне фиолетово.

— Лампа, — велела я мальчику, который встрепенулся и подобрался, продолжая прятать голые ноги за дублёнкой, — неси ножницы, надо распороть это безумие.

Мальчик принялся рыться в железной коробке, выискивая ножницы, а Маша громко и демонстративно фыркнула, ещё сильнее дёргая ногой. Ну держись, сейчас я тебе покажу, курица, откуда должны руки расти.

Лампа протянул мне небольшой перочинный ножик — маленький, но очень острый. Усевшись на свободный стул, где только вчера восседал Кащей и выносил приговор Кириллу, я стала разрезать нитки. Уродливый неровный шов, то короткие, то длинные стежки, спутанные между собой узелки — Маша не смогла даже двигаться по одной линии и шить ровно. Беспредел. Не будь я слишком сосредоточена, то кинула бы ножик прямиком в "подругу" Универсама, чтобы она зашила что-нибудь себе и научилась делать это аккуратно. Одежда защищает нас от этого мира, её надо уважать и беречь. Тем более, если она не твоя.

Тем временем из туалета вышел Исак. Он застёгивал штаны на ходу, и мы проводили его фигуру внимательными взглядами: я и Лампа настороженно, Маша равнодушно, а Турбо прожигал в его спине дыру. Парень всё ещё стоял на ринге и нарезал круги, тренируя удар.

Вооружившись иголкой и продев через ушко длинную нить, которой хватит, чтобы зашить прореху, я разложила штаны на коленях и принялась за работу. Пряди волос падали на лицо, но я не обращала на них внимания, быстро двигая запястьем. Тридцать секунд — и вот я аккуратно отрезала остаток нитей, сделала аккуратный узелок и с довольным видом протянула Лампе штаны. Он бросил дублёнку на пол и быстро оделся, натягивая штанины прямо в ботинках.

Дверь, ведущая в каморку, широко распахнулась и врезалась в стену. На пороге появился Кащей и громко, так, чтобы все слышали, заявил:

— Турбо, брат, пойди сюда.

Сведя брови к переносице, Валера качнул головой, но всё же послушался и, накинув на плечи спортивную кофту, спустился с ринга на пол. Когда Турбо поравнялся с Кащеем, тот закинул руку ему на плечо и потянул в каморку, оставив дверь открытой.

— Мы в «Гвозди» сыграть хотим, ты с нами?

Валера покачал головой, но авторитет надавил ему на плечо, вынудив опуститься на табуретку рядом с Зимой. Вахит выглядел мрачно и нервно курил сигарету, от которой почти ничего, кроме фильтра, не осталось.

— Я так-то занят, — пытался вырваться Валера, но хватка Кащея крепко держала его на месте.

Я снова не могла не заметить, как сильно они похожи. Кащей широко улыбнулся, и меня прострелило чувством дежавю: один в один Валера.

— Исак утверждает, что он мастер, и никто его не переплюнет. Ну что, Турбо, — громко хлопнув по спине, Кащей схватил Валеру за плечи и сильно встряхнул. — Покажешь, как играют в «Гвозди»?

От меня не укрылся потемневший взгляд зелёных глаз. Валера, не моргая смотрел на Исака, по-царски растянувшегося на диване. На столе, среди стаканов, банок с соленьями и пустыми пачками сигарет, валялись длинные, как карандаши, гвозди. Их острые, будто специально заточенные, концы, поблёскивали в свете ламп. Этот натюрморт пугал, я ещё не знала, почему.

— Что это за игра? — тихо спросила я у Лампы.

— Ой, — выдохнул мальчишка, — это очень неприятная штука. Двое садятся друг напротив друга. Один держит гвоздь и не даёт второму схватить сигарету, лежащую на краю стола. У кого будет сига, тот и выиграл.

— Но мне непонятно, — нахмурилась я, — как гвоздём можно помешать забрать сигарету?

— Увидишь, — отчего-то мрачно изрёк Лампа и умолк.

— Ну что, — хлопнул в ладони Кащей, падая в продавленное кресло с подлокотниками, об которые тушили сигареты, — кто будет водилой?

— Я, — вызвался Валера и схватил со стола самый длинный гвоздь.

Расчистив место на столе, он вынул из пачки сигарету и положил перед собой. Чтобы достать до неё, Хадишевскому придётся протянуть руку через весь стол. Валера был спокоен: ни один мускул на его лице не дрогнул, движения были плавными и медленными. Я больше не видела в нём той злости, что была всего несколько минут назад. Подавшись вперёд, Исак опёрся локтями на стол и протянул правую ладонь в центр стола. Он весело ухмылялся и ни о чём не переживал.

Мы с Лампой бесшумно придвинулись к дверному проёму; позади зашелестели тихие шаги Маши. Замерев на пороге, мы стали смотреть, а прогонять нас никто не стал. Только Кащей бросил ехидный взгляд в нашу сторону и затянулся зажжённой сигаретой.

Игра началась без команды: Исак резко вытянул вперёд руку, пытаясь схватить сигарету, но Валера молниеносным движением воткнул гвоздь в стол рядом с пальцами Хадишевского. Я вздрогнула от неожиданности, тихо выдохнув, и Лампа шикнул, прижав палец к губам.

— Оу, — рассмеялся Исак. — Ты и правда быстрый. Это будет очень интересно.

Теперь я поняла суть игры, и ледяные иголочки закололи под рёбрами.

Выдернув гвоздь, а вместе с ним и небольшую щепку, Валера лениво поёрзал на стуле, устраиваясь поудобнее. Игра продолжилась.

Ладонь Исака бесстрашно металась по столу, но гвоздь в руке Валеры каждый раз тормозил её, вонзаясь в стол в опасной близости от пальцев. Лицо Турбо оставалось безмятежным, а Хадишевского игра не на шутку раззадорила: он пьяно хихикал, пытаясь добраться до сигареты, лежащей у самого края.

Всё закончилось в один момент: кончики пальцев Исака дотронулись до сигареты, и он громко вскрикнул. Меня качнуло от неожиданного крика, и я врезалась плечом в Лампу, который и сам влетел в косяк.

Валера, расслабленно выдохнув, отпустил гвоздь, и он остался воткнутым в стол. Исак промычал, глядя на свою руку. Хадишеские переполошись, как и Кащей, подскочивший на своём кресле. Зима сидел, подперев щёку кулаком и потирал блестящую лысину на голове. Один из покрасневших лицом парней подался вперёд, выдернул гвоздь, и Исак снова вскрикнул, матерясь во весь голос. На столе осталась кровь.

— Блять! Какого хуя!

Гвоздь, молниеносно вонзённый в стол, угодил Хадишевскому в перепонку между указательным и средним пальцами, разорвав её в клочья. Кровь стекала по его руке, ударяясь каплями о стол, и парень шумно дышал через зубы, пытаясь её остановить сжатием ладони в кулак.

Никто из присутствующих не говорил. Они молча переводили взгляды с тяжело дышащего Исака на спокойного Валеру. Туркин протянул руку к Кащею, и тот без слов дал ему тлеющую сигарету. Затянувшись дымом, Турбо невесело усмехнулся и хриплым голосом произнёс:

— Блин, промахнулся.

Лучшая благодарность и мотивация для автора — лайки, подписка и отзывы читателей! Не жадничайте, отсыпьте словечек! Вам не сложно, а мне приятно! 💙