Глава 10. Так случилось
— Сука-а-а!..
Парень простонал мне на ухо, вдавливая в пол, и я поморщилась, ощутив давление на рёбра.
— Встань с меня, — прохрипела я. — Ты сейчас меня раздавишь.
Но мотальщик не слышал. Он поднял голову, огляделся осоловелыми глазами и совсем обмяк, придавив меня тучным телом. Собрав все силы, я оттолкнула парня от себя, замычав. Высвободившись, я поднялась на колени и осмотрелась. В ДК царила полная вакханалия, на которую Владимир Ильич сурово глядел со своего постамента. Я не видела знакомых лиц, все сплелись в одно цветастое пятно из курток и свитеров. Мимо, истошно визжа свистком, пронёсся милиционер и едва не ступил мне на пальцы.
Поднявшись на ноги, я спряталась за колонной и посмотрела на выход. До него было всего ничего, рукой подать, но путь преградила драка щуплого усатого мента, похожего на Коневича, с огромным пацаном. Второй, разогнавшись, завалил первого, как борец сумо. Я видела подобное на отцовских японских кассетах, привезённых его другом из Хабаровска. Милиционер завизжал, брыкаясь, а пацан тянул его за свисток, висящий на шее.
— Я тебе эту визжалку ща, знаешь, куда суну?! — протянул низкий басистый голос, и я до смерти перепугалась за тощего мента — у него аж лицо покраснело от веса противника. — Ни один уролог, сука, не достанет!
— Чего стоим, кого ждём? — От запыхавшегося голоса Валеры и прикосновения к плечу я взвизгнула, подпрыгнула и прижала ладони к губам, испугавшись собственной реакции. — Танцы сегодня что-то не задались, давай свалим, м?
Валера, не спрашивая, схватил меня за руку, а я молча уставилась на него. Из носа бежала кровь, которую он пытался остановить шмыганьем и рукавом кофты, щёки раскраснелись от ударов, волосы были взъерошены и взмокли. Ладонь его была влажная и липкая — от его крови или чужой, я не знала.
Потянув меня за собой, Валера стал расталкивать дерущихся. Двоих ему пришлось ударить, выпустив мою ладонь. Третий, выскочивший откуда ни возьмись, схватил меня за подол платья. Расцеловать бы руки мастеру, пришившему юбку к корсету — платье не разошлось по шву, а я, широко замахнувшись, ударила пацана по лицу. Моей злости хватило для такой хлёсткой пощёчины, что парень отшатнулся, дёрнув головой. Моя ладонь горела, но я вскинула вторую, приготовив для следующего удара.
— Ты сейчас по уху получишь! — крикнула я, заведя руку за голову. — Свинья невоспитанная! Что ты хотел? Раздеть меня? Я тебя сейчас сама голым на мороз вышвырну, ишак блохастый!
— Иди нахуй! — орал в ответ пацан. — Я тебе щас варежку-то завалю, сука! Ты!..
Договорить то не успел: рухнул как подкошенный от одного сильного и точного удара Валеры. Свалился на бочок и больше не двигался, вытаращившись на Турбо. Валера встряхнул ладонь с кровавыми костяшками, глядя на пацана с презрением, и, двинув челюстью, плюнул ему на штаны.
— Ещё слово скажи, останешься без языка.
Это была не шуточная угроза. Не пустое позёрство. Под кожей ходили желваки, голова клонилась из стороны в сторону, разминал шею, губы были плотно сжаты. Валера будто хотел, чтобы пацан дал ему ещё один повод для насилия. Хотя, им-то и поводы не нужны.
Я схватила парня за руку, прижавшись к его боку, и аккуратно накрыла горячую, пульсирующую от ударов ладонь своей.
— Оставь его, идём. Надо уходить.
Валера поднял на меня тёмные зелёные глаза и сжал ладонь в ответ. И вдруг дёрнулся назад. Я оглянулась — на нас наступал огромный мужчина в форме и шапке, угрожающе наставив на нас резиновую палку.
— Ни с места!
Слушать его, разумеется, никто не стал. Я перепрыгнула через лежащего ишака блохастого и понеслась вслед за Валерой. Он толкнул меня вперёд по проходу, и я едва не покатилась кубарем по ступеням. Времени забирать куртки не было: цепляясь за белые поручни, я бегом преодолевала пролёты, а рука парня продолжала поддерживать меня за плечо, готовая поймать, если я запутаюсь в юбке или забуду, как переставлять ноги.
Открыть входную дверь сама я не смогла — слишком тяжёлой она была. Валера навалился плечом, распахивая её, и я, коротко вскрикнув, упала.
— Батюшки!
Разлёживаться времени не было: Валера, схватив за талию, поднял меня на ноги, как ребёнка, и поторопил:
— Не время читать книги в сугробе, Тиль, нас сейчас за жопы схватят.
Книги я читать сейчас точно не собиралась — не догадалась прихватить из дома на танцы, — но спорить не стала. Холода улицы я не почувствовала — слишком сильно было возбуждение, подпитываемое адреналином. Впереди, разбегаясь во все стороны, от ментов удирали мотальщики, выкрикивая нелицеприятную брань. Что-то про мать и баню.
Позади грохнула дверь — преследователь не сдавался, твёрдо намереваясь схватить нас, нацепить наручники и отвести в отделение. Ни в планы Валеры, ни уж тем более в мои, это не входило. Хотя, в мои планы бегать от милиционера тоже не входило. Но что тут поделать.
Я думала, мы побежим по улице. Милиционеру надоест бегать за двумя подростками, он устанет и отстанет. Но Валера решил иначе: он потянул меня направо, и мы, утопая по колено, побежали по сугробам. Не держи меня парень под руку, ловя за подмышки, я бы сразу рухнула лицом в снег и отказалась подниматься. Мы миновали скамейки, статую Александра Сергеевича Пушкина, закрытый ларёк «Союзпечати» и юркнули под густо растущие ели. Заваленные снегом ветки опускались до самой земли, а без света фонарей еловый лес казался мрачным и непроходимым местом.
Под ногами Валеры снег утопал беззвучно — он двигался ловко и быстро как тигр, пригнувшись. От меня же было слишком много шума — я даже дышала непозволительно громко, хлюпая носом. Со мной в разведку не пойдёшь — я или упаду на ровном месте, или выдам всех своим насморком.
Парень затормозил резко. Рукой раздвинул колючие ветки и подтолкнул меня вперёд. Я нырнула под ними и врезалась лбом в ствол. То ли Валера этого не видел, то ли решил, что сейчас не время для подколов, но он молча забрался под ель следом и, прижавшись ко мне всем телом, застыл, прислушиваясь. Я вжималась спиной в ствол дерева и не слышала ничего, кроме бешеного пульса в ушах. Жаркое дыхание Валеры согревало макушку, щекоча волосы, пальцы цеплялись за талию, сминая, подминая. Валера почти лежал на мне, только стоя и пригнувшись, потому что укромное место под ёлкой ему не подходило по росту.
Не решив толком, куда деть руки, я обняла парня, чтобы сохранить наше тепло и не замёрзнуть, когда жар от адреналина отступит. Но от такой близости, такого тесного контакта становилось только жарче. Его бёдра, расставленные по обе стороны, прижимались к моим, и я радовалась, что мы друг друга не видим. Лицо пылало.
За нами бежит настырный мент, а я не могу думать ни о чём, кроме как о наших телах, неприлично жмущихся друг к другу в темноте. Что-то определённо я в жизни делаю не так.
И мне это нравится.
Кровь, шумевшая в ушах, затихла, и я услышала тихие вздохи и выдохи Валеры. Откинувшись затылком на ствол и цепляясь за кору волосами, я продолжала жаться к парню, сцепив руки в замок у него за спиной. Я не видела его лица, но полагала, что смотрю в глаза. Темнота распаляла во мне недетский интерес, подогревала интригу. В темноте можно воровать с кухни конфету, подкрадываться, чтобы напугать трусишку-брата и обниматься с мальчиком. Последнее, как оказалось, ни в какое сравнение с конфетами не шло.
Захрустели ветки, и я испугалась, что милиционер нас нашёл, но это был всего лишь Валера. Он качнулся, чтобы принять позу поудобнее, и вытер руку о штаны — я слышала, как шелестит ткань. Затем я почувствовала прикосновение ладони к щеке. Мягкое, неожиданное — я чуть не подпрыгнула.
— Ты вся трясёшься, — шепнул парень мне в губы, и внутри у меня действительно всё задрожало. — Тебе холодно?
Нет, мне не холодно. Наоборот, я сейчас вспыхну, как Олимпийский огонь.
— Нет, — покачала я головой, — просто слишком много чувств. Я перенасытилась ими, вот теперь и потряхивает. Но я в здравом уме.
— Хорошо.
Ладонь с щеки медленно переместилась ниже, на шею, задев жемчужину на мочке уха. Она спускалась всё ниже, очерчивая каждый изгиб — артерия, выпирающая косточка ключицы, грудь. В этом движении не было ничего пошлого, лишнего — я не хотела сбросить его руку, дать коленом в пах и убежать. Я не хотела, чтобы Валера останавливался.
— Признайся, — едва слышно хмыкнула я, скрывая нервное напряжение, — ты завёл меня сюда, чтобы сделать что-то неприличное?
— Как я могу думать о чём-то приличном, — разбитые губы коснулись хрящика уха, задев волосы, — когда ты говоришь слово «неприличное»?
Всё, я умерла.
— Не знаю, почему так, — пожала я плечами, игнорируя головокружение. — Ведь я очень приличная девушка.
— Ни капли в этом не сомневаюсь.
Я не должна быть здесь. Не должна позволять себя касаться, заигрывать со мной. Не должна сама хотеть этого. Мне следовало бежать от парня, как от огня, бояться его, как штормового предупреждения.
Но я делала всё да наоборот. Глупым мотыльком летела на свет и тепло, а в шторме видела большую красивую волну. Вот бы на ней прокатиться.
Натянувшись как струна, я стояла не шелохнувшись. Хотела, чтобы Валера всё сделал сам. Не хотела брать ответственность за это решение. Пусть парень сам его озвучит. Нет, продемонстрирует.
— Я никогда не целовалась, — тихо призналась я.
— Правда? — Отчего-то в голосе Турбо не было удивления, хоть он и задал вопрос. — Почему же? Ни за что не поверю, что всякие чушпаны не хотели тебя поцеловать.
— Были такие, — не стала лукавить я, — но они мне не нравились. Тимофей из «Б» класса пригласил меня на медленный танец, а перед этим в столовке нажрался чеснока. Целоваться полез. Меня чуть не стошнило. Или Кирилл, мальчик, с которым я сидела в девятом классе за одной партой целую неделю, пока Диляра болела. Он всё хотел взять меня за руку, хотя я видела, как он ковырял пальцами козявки в носу.
Я не могла перестать болтать. Нервное, наверное. Валера над этим посмеялся.
— Когда ты сказала про «неприличное», я думал, что имеешь в виду нечто другое. Всё ещё считаешь себя приличной девочкой?
— Не вижу в своих словах противоречий, знаешь ли.
— Я рад, — выдохнул Валера, касаясь щекой моего виска.
— Тому, что в моих словах нет противоречий? — не поняла я.
— Что ты ни с кем ещё не целовалась.
Смысл его слов был предельно ясен. Так же очевиден, как снег, выпавший зимой, как радуга после дождя, как сгоревший пирог, оставленный без присмотра. Очевидно, но я была бы не я, если бы не задала глупый вопрос:
— Почему?
— Потому что я буду первым.
Прикосновение влажных губ, неожиданное и резкое, выбило из лёгких весь воздух. Пуф и нет. Я удивлённо охнула, широко раскрыв глаза, и вцепилась в ткань кофты на спине парня. Валера, вдавив меня в дерево, обхватил лицо руками, чтобы притянуть ближе. Разрешив себе расслабиться, я крепко зажмурилась.
От поцелуя перед глазами вспыхнули огни. Голова, горячая и ватная, сразу отключилась. Что делать я не знала, поэтому позволила Валере вести и приоткрыла рот. Это было фантастически. Мягко, горячо, влажно. Горечь железа ничуть не портила вкус. Ранки кровили, но парню было плевать. Его губы двигались, подминая мои, оттягивая, посасывая. В груди бурлила колючая пена, и я тихо всхлипнула, не в силах сдерживаться.
Валера отстранился. Всего на пару сантиметров, а уже стало холодно. Я чувствовала его дыхание, ловила своими губами. Так нечестно — нельзя подарить мне первый поцелуй и так быстро его отобрать.
Он молчал, и его грудь сильно вздымалась в едином такте с моей. Потянувшись на цыпочках, я обвила Валеру за шею. Запустила пальцы в волосы на затылке. Мягкие, вьющиеся. Мы встретились носами. Головой я не понимала, что делать, но тело — тело всё знало. Подавшись вперёд, я накрыла влажные от нашей слюны губы Валеры своими. Робко, неуверенно. Не хотелось, чтобы меня оттолкнули из-за моей неопытности. Хотелось сказать: я буду учиться, я стану лучше.
Ладони Валеры спустились ниже: очертив линию груди и сжав мягким, совсем неболезненным движением, он впился пальцами в талию. Наши бёдра жались друг к другу, а этого было мало.
Я читала книги и представляла, какие чувства можно испытывать от поцелуя. Восторг, нежность, удивление. Иногда закрадывалась мысль, что это отвратительно: чужие слюни на моих губах, мерзость же.
Реальность же отличалась. Губы Валеры были мягкими, пытливыми, немного грубыми и властными, и я хотела узнать о них больше. От мысли, что парню тоже нравится, колени подкашивались, и всё тело дрожало. Об этом свидетельствовали пальцы, впивающиеся в моё тело, и то, как Валера напирал, целуя и кусая. Он кусал мои губы, а мне нравилось. Какое восхитительное безумие. Если таков первый поцелуй, то я хочу, чтобы каждый наш поцелуй был первым.
Под юбку Валера не полез, хоть девчонки в своих сплетнях постоянно судачили об этом — дашь парню волю, и он без стеснений заберётся своими лапищами под подол. Но его ладони прошлись по пояснице, оглаживая, и спустились ещё ниже. Он сжал мои ягодицы, и я негромко простонала ему в губы.
Баланс между нежностью и грубостью Валера держал настолько тонко, что у меня внутри всё разрывалось. Воздуха не хватало, но я, подобно самоубийце, тянулась всё больше и больше, ластясь и требуя. Знала, что сейчас задохнусь. Царапнув ногтями загривок парня, случайно, я вызвала у него мурашки на шее.
Валера нехотя разорвал поцелуй, но его губы всё равно продолжали задевать мои. Я невольно захныкала и потянулась к нему — отдай мне все поцелуи мира, и никто не пострадает. Но Валера, крепче сжав ягодицы (завтра точно синяки появятся), проявил стойкость.
— Надо вернуться за одеждой, пока ты снова не заболела.
— Не заболею, — нетерпеливо выдохнула я и потянулась за ещё одним поцелуем. И получила, но короткий. Валера снова отвёл голову и тихо рассмеялся.
— Ты как ребёнок, который впервые попробовал шоколад.
— Так нечестно, — возмутилась я, шлёпнув его по плечу. — Ты украл мой первый поцелуй, а теперь ерепенишься?
— Я не ерепенюсь, Рит. — Холодный нос прижался к моей щеке. — Но не хочу, чтобы ты болела.
— А я и не собираюсь болеть!
Я начала вредничать и, не зная, как выплеснуть весь пожар, полыхающий в груди и животе, стала осыпать лицо парня поцелуями. Нагло, настойчиво, грубо. Валера покорно терпел, не поддаваясь и бормоча что-то про бронхит и ангину. Какие глупые и некрасивые слова. Тогда я, психанув, взвизгнула молнией на его кофте, обнажила шею и прижалась губами к голой коже. Руки медленно спустились вниз, и я мёртвой хваткой вцепилась в талию парня.
Проложив губами влажную дорожку из поцелуев, я порывисто прикусила кожу над ключицей. Валера резко разжал руки, выпустил меня и упёрся ладонями в ствол дерева по обе стороны, наваливаясь на меня всем весом. От запаха парня кружилась голова. Под слоем одеколона и сигарет я чувствовала его кожу. Природный запах, который ни с чем не спутаешь. Валера пах как бархат. Тяжёлый, накрывающий, обволакивающий.
— Рита, — едва слышно простонал Валера, — ты убиваешь мой самоконтроль.
— А у меня его нет, — ответила я, прижавшись губами к дёрнувшемуся кадыку.
— Да я, блять, заметил.
Я хотела поцелуя, ещё одного. И потянулась к подбородку парня. Он упрямо отводил голову, сопротивлялся из последних сил. Мышцы на руках напряглись от того, как он сильно сдавливал ствол за моей спиной.
— Поцелуй меня, — потребовала я.
— Полагаю, раз ты никогда раньше не целовалась, то и сексом тоже не занималась? — неожиданно спросил Валера, оттолкнув меня к дереву и прижавшись всем телом так, что я почувствовала что-то твёрдое, упирающееся мне в живот.
— Нет. Конечно, нет.
— И ты же не хочешь, чтобы твой первый раз случился здесь, под ёлкой?
— Нет, — пролепетала я, заливаясь краской.
— Тогда прекрати проверять границы моего контроля, Рита. — Он склонился ниже, к самом лицу, и низким голосом выдал: — Иначе я возьму тебя прямо здесь.
Ноги затрусились от этих слов. О сексе я никогда не думала даже. Все знают — до свадьбы нельзя. Секс — это обязанность супругов, причина продолжения рода. Сексом не занимаются, потому что хочется. Женщины раздеваются только перед мужьями или клиентами. И если снимешь платье перед тем, чью фамилию не носишь, то ты точно проститутка. Шалава. Секс не свобода, а ограничение. Или так, или никак.
Поэтому мои уши заалели от одной мысли, как я бы оказалась перед Валерой без одежды. Нагая и незащищённая. Делай, что хочешь.
С трудом разжав закоченевшие пальцы, я прижала руки по швам, вцепившись в подол, а Валера медленно отстранился. Я всё ещё не видела его лица, и хорошо. Теперь мне неловко смотреть ему в глаза.
— Не куксись, — хохотнул парень, плавно опустив ладонь на мою поясницу, чтобы подтолкнуть.
— Даже не думала, — фыркнула я, вслепую пробираясь по сугробам.
Конечно же, думала. Почему мы не могли целоваться до тех пор, пока губы не отвалятся? Или не заработаем обморожение? Я не понимала причину, по которой Валера всё остановил. Гадкий индюк, всё испортил. Не обязательно же от поцелуев сразу к сексу переходить. Странный парень.
— Я слышу, как ты гневно пыхтишь.
— Ничего не гневно, — огрызнулась я. — И я же не паровоз, чтобы пыхтеть.
Я первая выглянула из еловой чащи. У входа в Дом культуры стоял милицейский УАЗик, и менты, страшно злые и потрёпанные, заталкивали в него пацанов. Я заметила бордовую кофту Марата и коротко стриженную голову Васильева. Валера завёл меня обратно в тень, чтобы не попасться на глаза служителям закона.
— Как думаешь, Мишу тоже могли схватить? — негромко спросила я, поёжившись. Жар в теле потихоньку спадал на нет, и стало холодно. — Бабушку удар хватит, если ей позвонят с этой новостью.
— Не думаю, — качнув головой парень. — Я не видел Ералаша и Фантика на дискаче. По-любому курят, пока никто не видит. Получат завтра по ушам, дебилы.
— Эй, — я пихнула Валеру в бок, — ты о моём брате говоришь! Я сама дам ему по ушам, а ты не трожь. — В ответ он только ухмыльнулся, закатив глаза и дав понять, что свою скорлупу сам воспитывать будет. — Погоди, ты сказал «Фантик»? Ты про Кирилла, что ли?
— Мхм, — качнул головой Валера и, сплюнув в сторону, велел: — Жди здесь, я сгоняю за куртками.
— Стой, что? — Я вцепилась ему в руку, почти повиснув. — Тебя же схватят!
Валера расплылся в обезоруживающей ухмылке. Даже от шампанского я так не пьянела, как от него. Негодяй.
— Жди здесь, я быстро.
И, чтобы я не спорила, не припиралась, он наклонился, опустив руку на талию, поцеловал меня — коротко, пылко — и, пригибаясь под елями, метнулся в сторону здания. Я же, прижав пальцы к пульсирующим губам, осталась на месте, глядя на его удаляющуюся фигуру. Парень прошмыгнул мимо УАЗика, оставшись незамеченным, быстрым шагом скрылся за углом. Как он собрался попасть в гардероб, я так и не поняла. Оставалось терпеливо ждать и подпрыгивать на месте. Наконец, я почувствовала, что оказалась на январском морозе без верхней одежды.
Валеры не было пять минут, десять. Часть милиционеров уже уехала, увезя схваченных пацанов, а я всё ждала. Несколько мужчин в форме остались стоять на входе, затягиваясь сигаретами. Ну что им, мёдом намазано? Почему не уезжают?
Томясь в ожидании, я даже присела на корточки и стала согревать руки дыханием, растирая коченеющие пальцы. Только я подумала, что останусь без ушей, которые отвалятся от поднявшегося хлёсткого ветра, как из-за угла показался Валера. Он также незаметно проскользнул под ветками, и я вскочила на ноги, не зная, чему радуюсь больше: ему или курткам в его руках.
— У меня две новости, — выпалил он, приблизившись. — Хорошая и плохая, с какой начать?
Я удивлённо вскинула брови, но всё же ответила:
— Давай с плохой.
— Твою дублёнку спиздили, — коротко бросил он, протягивая мне свою куртку с изображением кленового листа на спине.
— Как это? — хлопнула я глазами, уставившись на парня в недоумении. — Кому понадобилась моя дублёнка?
— Да в замесе что, разглядывать кто будет? — отмахнулся Валера и одел меня в куртку, как маленького ребёнка, просунув руки в рукава. — Схватили первую попавшуюся и по газам. Походишь пока в моей.
Я поёжилась, зарываясь глубже, и застегнула молнию. Куртка Валеры оказалась в разы тоньше, чем моя дублёнка, и я ужаснулась — как он ещё не слёг с воспалением лёгких, разгуливая в ней каждый день?
— А это чья? — спросила я, кивнув на пальто в руках парня.
— Понятия не имею, — пожал он плечами. — Чья-то. Схватил ту, что налезет.
Я тщательно задумалась: с одной стороны — гадкий поступок, кража, всё-таки, с другой — не мог же один из нас и правда идти домой без верхней одежды. Нахлёст адреналина и страсти уже прошёл; теперь каждая клеточка тела чувствовала минусовую температуру на улице. Поэтому я молчала, глядя на то, как Валера одевается и поднимает воротник, чтобы спрятать шею.
— А какая хорошая новость?
— Как? — ухмыльнулся Валера. — Не видишь? Меня не схватили. Это и есть хорошая новость.
В ответ я лишь фыркнула. Убрав гребень в карман пацанской крутки, я позволила волосам рассыпаться по плечам, чтобы хоть как-то прикрыть уши.
Быстрым шагом мы пошли прочь, подальше от ДК и патрулирующих вход ментов. Валера взял меня за руку, и мне хотелось, от вновь нахлынувших эмоций, плясать и подпрыгивать на каждом шаге. Вот дурная, других слов не подобрать.
Мы медленно брели по улицам, негласно решив, что не поедем на автобусе. Хотелось ещё побыть вместе, пока не настанет время расставаться, расходясь по домам. Было тихо. С неба на нас мягко опускались хлопья снега, погружая мир в магическое спокойствие и умиротворение. Опустив руку, он закинул свою на плечо и прижал меня к своему боку, согревая. Чтобы не упасть, я опустила ладонь ему на живот и вжалась щекой. Снег хрустел под нашими шагами, а говорить не хотелось. Я слушала спокойное дыхание парня и подстраивалась под его шаг, чтобы идти в унисон. Получалось плохо, потому что шаг Валеры был куда длиннее моего, поэтому приходилось семенить. Заметив это, он тихо усмехнулся и замедлился ещё сильнее.
Руки стали замерзать. Не знаю, как Валера забрался ко мне в голову, но как только я об этом подумала, он расстегнул полы пальто и положил мою ладонь на кофту, ближе к горячему телу. Я чувствовала его тепло так близко, словно на нас не было всей этой верхней одежды, и мы обнимались, прижавшись друг к другу так тесно, что дышали одним воздухом.
— Валера, — тихо позвала его я, — можно задать вопрос?
— Конечно.
— Это насчёт Мэри. — Я прочистила горло, чувствуя неловкость от того, что приходится спрашивать. Поводов для сомнений-то и не было, но хотелось раз и навсегда закрыть эту тему в собственной голове и больше никогда к ней не возвращаться. — У тебя с ней что-то было?
— Нет, — коротко ответил парень, не вдаваясь в подробности, и я разочарованно вздохнула, надеясь услышать больше конкретики. — Чего так вздыхаешь? Я серьёзно. Маша меня никогда не интересовала. Ты можешь не волноваться насчёт неё.
— Я и не волнуюсь, — пожала я плечами, сильнее прижимаясь к его боку. — Просто полюбопытствовала.
— Ну точно, — усмехнулся Валера, и его ладонь скользнула выше по моем плечу, чтобы зарыться в покрытые лёгким снегом волосы. Мы остановились, и он притянул меня ближе, прижимая к груди. Наши лица оказались в пленительной близости друг от друга. — У меня в башке только ты сидишь.
— А тут? — хихикнула я, похлопав его по груди.
— И тут, — ухмыльнулся Валера. — И ниже тоже.
Я сперва не поняла, о чём речь, но, когда до меня дошёл смысл сказанного, густо покраснела.
— Что за неприличные намёки, Валерий Туркин? — возмутилась я, борясь с нервным смехом от смущения. — Хватит!
— Хватит? — Валера склонился ниже, чтобы боднуть меня носом. — Это же ты меня не отпускала, всё добавки просила.
— Всё, уже не прошу. — Я отвела взгляд в сторону, отвернув голову, и изобразила обиду.
Горячие губы коснулись щеки, скользнув ниже по подбородку. Он продолжил говорить, мягко покусывая полыхающую, но замёрзшую кожу на шее:
— Так зубами в мою шею вцепилась, думал, перегрызёшь.
— Тебе не понравилось? — Я резко двинула головой, и Валера поморщился, отстранившись, потому что мой подбородок заехал ему в ушибленную скулу. — Я просто не знала, как надо... По наитию действовала. Извини...
— Рит, — расхохотался Валера, впиваясь пальцами мне в талию, — успокойся, я же просто пошутил. Если бы не понравилось, у меня бы не встал. Ты всё делала правильно. Ну, или неправильно, если судить по вашим комсомольским меркам.
Я поджала губы, чтобы не улыбаться так глупо, как хотелось.
— Как я и сказала, у меня не было опыта какой-либо близости с мальчиками.
— И хорошо. — Его руки опустились ниже, на поясницу, затем на ягодицы. Сжав, он приподнял меня выше, вынуждая привстать на цыпочках, а я тихо пискнула от неожиданности. — Я сам тебя всему научу.
— И чему же? Так, — я хмыкнула, как бы невзначай пожав плечами, — чтоб я была готова.
— Пусть это будет для тебя сюрпризом, Тиль.
Губы Валеры накрыли мои, и я тут же потянулась к нему, как цветок к солнцу. Обвила шею руками, зарылась онемевшими пальцами во влажные вьющиеся волосы. Неожиданно признавать это самой себе, но рядом с этим парнем мне так спокойно. Он словно убежище. Каюта корабля, попавшего в страшный шторм. По щекам вдруг потекли слёзы, и я громко шмыгнула. Валера, мягко отстранившись, в недоумении вскинул брови. Его плечи напряглись.
— Блять, ты чего? — Он провёл большим пальцем по щеке, стирая влажную дорожку. — Что-то не так? Я где-то проебался?
— Нет-нет, — поспешила заверить его я, стирая слёзы рукавом куртки. — Всё хорошо.
— Поэтому ты ревёшь? — не поверил Валера.
— Да. Мне просто очень хорошо сейчас. А когда мне хорошо, я могу плакать. Не обращай внимания.
Валера заметно расслабился и усмехнулся, качая головой.
— Ты порой меня пугаешь.
— Привыкай. — Я снова шмыгнула носом. — Я и не такое могу.
— Да я уже понял.
— Тебе, наверное, очень больно, да? — решила я переключить внимание Валеры и осторожно коснулась наливающейся гематомой скулы. — Выглядит не очень.
— «Не очень» — реветь, когда целуешься, — фыркает парень. — А это заживёт.
— Надо приложить что-то холодное.
Выскользнув из объятий, я запустила руку в чистый, сверкающий в свете фонаря сугроб, слепила небольшой снежок и приложила к покрасневшей щеке парня. Валера покорно стоял, терпя мою заботу, пока я недовольно бурчала себе под нос:
— Если у вас постоянно такие приключения, как ты вообще дожил до восемнадцати лет? Правильно бабушка говорит: каждый мужчина — случайно выживший мальчик.
— Если что, — хмыкнул Валера, сверкнув глазами, — я в курсе, как ты долбанула Разъездовского портфелем по башке.
Ну Марат, ну и трепло.
— Он сам напросился.
Валера молчал, широко улыбаясь, пока я, делая вид, что ни капли не смущена, прикладываю снежок к ушибам на его лице. Снег таял, и влажными пальцами я стёрла следы размазанной крови под носом. Парень поморщился, когда я задела холодными пальцами небольшую ранку на лбу.
— Прости-прости. — Я подтянулась на носочках, чтобы подуть на ранку, и Валера послушно склонил голову. — Больше нигде ушибов нет?
— Если ты предлагаешь мне раздеться прямо на морозе, то вынужден тебе отказать.
— Дурак, — беззлобно бросила я.
— Ты же понимаешь, что это не поможет? — Валера мягким движением убрал мою руку и вынудил стряхнуть снежок на землю. — Только пальцы отморозишь.
— Можешь согреть, — фыркнула я и подставила растопыренные пальцы под нос парню.
Я всего лишь пошутила, но Валера без тени улыбки схватил меня за запястья и прижал мои холодные мокрые ладони к своей шее. Даже не дрогнул, а я чуть не растеклась, почувствовав размеренную пульсацию сердца у него под челюстью. Его пальцы скользнули в рукава, крепче обхватывая запястья, но вдруг замер, нахмурился и отстранил левую руку. Задрал сильнее рукав и уставился на шрамы, белыми полосами выделяющимися на порозовевшей коже.
— Что это?
— Ничего такого, — сдержанно улыбнулась я, попытавшись выдернуть руку — но не тут-то было. — С котом в детстве подралась за сметану.
Было неуютно от того, что Валера их увидел. Конечно, если у нас всё сложится, не получится долго скрывать от него их существование. Но парень обнаружил спрятанное слишком рано.
— Рит, — строго сказал Валера, не оценив моего юмора. У него под кожей заходили желваки. — Что это? — Он осёкся, поджал губы и спросил тише: — Ты что, суицидница?
В ответ я искренне рассмеялась. Вопрос меня не обидел, только рассмешил. Суицидницей я не была, даже мыслей таких никогда не было.
— Нет, — с улыбкой покачала я головой. — Я не пыталась вскрыть себе вены.
— Тогда что это? — не собирался отступать Валера. Он осторожно, бережно, словно его движения могут причинить мне боль, провёл пальцем по бледным застарелым шрамам. — Кто это сделал?
Я облизнула губы, потоптавшись на месте. И нужно же ему было испортить такой хороший вечер.
— Ты уверен, что хочешь услышать честный ответ?
— Да, — твёрдо ответил он, возвышаясь надо мной тёмной грозовой тучей. — Я хочу знать всё.
Тёплая ладонь опустилась мне на щёку, заставляя смотреть прямо, не отводить глаза. Взглядом говорил, что могу ему доверять.
— Это не самая приятная история из моего детства, — грустно хмыкнула я, опустив ладонь на запястье парня, удерживающего моё лицо. — Из-за матери.
— Ералаш говорил, что её лишили прав на тебя, — кивнул Валера, — но так и не сказал, что случилось. Тихушник.
— Это же не его история, — вступилась я за брата. — Он бы не стал трепаться об этом.
— Тогда скажи ты.
Я глубоко вздохнула, прикрыв веки, и снова посмотрела на парня напротив. Валера ждал, но в глазах отражалось нетерпение — он медленно закипал.
— Моя мать и наш с Мишей папа развелись сразу после моего рождения. Точно не знаю почему, но, полагаю, она ему изменяла. Суд определил меня к ней. Мы жили вдвоём до моих пяти лет, — я сбилась, чувствуя неприятное жжение в носу.
Заметив это, Валера протянул руки, чтобы сцепить пальцы в замок у меня на затылке.
— Всё хорошо. Продолжай.
— Мхм, — кивнула я и схватилась за кофту парня под пальто, чтобы удержаться на ногах. — Роза всегда пила. Сперва не так часто и не так много, но с каждым годом ситуация усугублялась. Она водила мужиков к нам домой, я часто оставалась одна, когда она пропадала на день или два, развлекаясь во всяких рыгаловках. До сих пор то и дело до меня доходят слухи, что она подрабатывает проституцией. В общем, — я горько усмехнулась, — образцовая мать и женщина.
Плакать я не собиралась. Не хотела. Но это случилось. Глаза увлажнились, подёрнувшись мутной пеленой. Всхлипнув, я продолжила дрожащим голосом:
— Когда мне было пять, я заболела. Вроде, ничего такого, сопли да кашель. Но Розе было всё равно на это. У неё были планы с очередным хахалем. Я заплакала и попросила её не уходить, остаться дома и почитать мне сказки. И, почему-то, её это очень сильно разозлило. Она толкнула меня, достала цепи — не знаю, откуда они у неё взялись — и примотала меня за руку к батарее. И ушла. Тогда был февраль, ударили страшные морозы, и батарея жарила как печка. Всю спину обожгла. В общем, что дальше было, не помню. Отец пять дней не мог связаться с Розой, звонил, но никто не отвечал. Он выломал дверь и нашёл меня, без сознания, висящей одной рукой на цепи. Я лежала в луже собственной крови и мочи. Думаю, я пыталась выбраться из цепей и разорвала запястье в мясо. В общем, чуть не умерла от потери крови и обезвоживания. Если б не папа, закапывали бы детский гробик.
Я тяжело выдохнула, поняв, что проговорила всё на одном дыхании и чуть не захлебнулась. Поджав трясущиеся губы, я всмотрелась в смазанное лицо парня. Валера молчал, водя языком по зубам. Челюсть резко очертилась, глаза сузились до щёлки.
— И где же была все эти дни эта блядина? — глухо спросил наконец он.
— Не поверишь, — со смешком шмыгнула я носом, — свалила в Ашхабад с каким-то алкашом.
Валера запрокинул голову, глядя в тёмное небо. Разжав руки, он молча вынул из кармана своей куртки пачку сигарет с коробком спичек и отошёл в сторону. Я не рискнула подходить ближе, оставшись на месте и перекатываясь с пятки на носок. Валера сунул сигарету в зубы, чиркнул спичкой и поджёг. Оранжевый огонёк коротко вспыхнул, осветив злое лицо парня. Швырнув спичку под ноги, он шаркнул пяткой, пнув сугроб.
Спрятав руки в карманах Валериной куртки, я наблюдала за тем, как он курит и нарезает круги, глядя себе под ноги. Свободная ладонь парня стискивалась в кулак, и ранки на костяшках вновь закровоточили. Не выдержав, Валера быстрым шагом приблизился ко мне, взрезался в меня, заставив покачнуться, и процедил, шумно втягивая носом воздух:
— Какого хуя? Какого хуя она ещё не сдохла?
В ответ я только пожала плечами. Валера выругался, отвернувшись. Я подалась вперёд и прижалась щекой к его напряжённой спине, обняв за талию. Он тяжело дышал, борясь с гаммой бушующих эмоций. Я чувствовала, как он кипел, будто масло на раскалённой сковороде.
— Она не заслуживает жить после этого. Ебучая сука.
В ответ я крепче сжала руки, уткнувшись лбом между лопатками.
— Я убью любого, кто тебя хоть пальцем тронет. Никому не жить.
***
Расстаться оказалось непросто. Я вцепилась в кофту Валеры мёртвой хваткой, а он сжимал мою талию, сминая и наглаживая. За моей спиной горели окна родного дома, но я не хотела уходить. Губы Валеры касались хрящика уха, целуя и покусывая, плавно раскачивая наши прижатые друг к другу тела. Я уткнулась ему в ключицу, зажмурившись.
От мысли, что Валера тоже не хотел меня отпускать, на кончике пальцев электризовался ток, покалывало. Вот бы вечер никогда не заканчивался.
— Мы же увидимся завтра? — пробубнила я. — После школы.
— Конечно, — выдохнул Валера, отстраняясь. Он запустил пальцы в мои волосы, расчёсывая и вновь путая, сжимая в кулак на загривке. — Что, жить без меня теперь не можешь?
— Валерий Туркин, — с притворным негодованием шлёпнула я его по спине, — не наглейте. И вообще, где моя шоколадка?
— Блять, — простонал парень, — забыл. Признаю, серьёзный зихер.
— Ну всё теперь с тобой ясно, — покачала я головой, расцепляя руки и делая вид, что собираюсь уйти. — Я больше с тобой не хожу.
Валера рывком притянул меня к себе, сжав пальцами ткань куртки. Я тихо охнула, врезавшись в него грудью. Ладони парня опустились мне на ягодицы и крепко, немного болезненно, сжали, сминая подол платья. Он накрыл мои губы поцелуем — жёстким и требовательным, — и я обмякла у него на руках. Кровь пульсировала в висках, перед глазами плясали цветные пятна. Мне нравилось, каков Валера на вкус. Горечь и сладость в головокружительном танце.
Краткая вспышка боли заставила меня тихо охнуть — зубы Валеры оставили ранку на нижней губе. Отстранившись, он провёл по ней языком, слизывая капельку крови, и я вытаращилась на него широко распахнутыми глазами.
— Не удержался, — ухмыльнулся Валера и толкнулся вперёд, тесно прижимаясь ко мне бёдрами. — Больше не будешь говорить, что со мной не ходишь.
— Так это наказание? — сощурилась я.
— Мхм, — Валера вновь прижался губами к моим, но не для того, чтобы поцеловать, а низким бархатным голосом произнести: — Никуда теперь от меня не денешься.
От этих слов по спине поползли мурашки. Такая уверенность не оставляла равнодушной. Хотелось верить, что это и правда навсегда. Я никуда не денусь от него, а он — от меня.
Мы ещё долго целовались у подъезда. Я пыталась уйти, но Валера притягивал обратно, а когда он говорил, что мне пора, пока окончательно в ледышку не превратилась, я цеплялась за его шею и заглушала надоедливый бубнёж нетерпеливым поцелуем. Когда я наконец забежала домой, руки вконец заледенели, и пальцы едва сгибались. Замёрзшие уши ныли, но мне было всё равно — по лестнице я не бежала, а летела, окрылённая чувствами. Полы пацанской куртки разлетались за спиной, словно крылья.
В квартире было тихо. Бабушка спала, а Миша ещё не вернулся. Прав Валера: выкрутить бы брату уши за то, что шляется где попало. Скинув сапоги и спрятав куртку парня в своём шкафу, я минут десять грела руки в тёплой воде, подпрыгивая на месте, чтобы скорее согреться. Когда я вернулась в комнату и зажгла свет, застыла как вскопанная, глядя на большую коробку в центре письменного стола. Книги и тетради были отброшены в сторону, и несколько карандашей скатились на пол. Я подошла ближе и рассмотрела диковинный предмет.
Швейная машинка. Новенькая. С педалькой.
Рядом с коробкой лежали Мишины спортивные штаны и записка, написанная на бегу:
Рит, я штаны опять порвал, зашьёшь?