Глава 5. Руки замёрзли
— Ба, она вернулась! — заорал во всё горло Миша, когда я вошла в квартиру, скинула хлюпающие сапоги и устало рухнула на подставку для обуви. Брат упал на колени рядом и сгрёб в охапку, прижавшись щекой к моей. Я почувствовала дрожь в его теле — кажется, он сильно напугался. — Я уже собирался к пацанам бежать, чтобы твои поиски организовывать!
— Со мной всё хорошо, — сипло произнесла я, обняв брата в ответ. — Я не хотела вас напугать.
— Батюшки, Маргоша, — запричитала бабушка, шаркая в коридор и хватаясь за стену, — живая! Как ты могла не предупредить, что задержишься! — Её глаза, покрасневшие, были на мокром месте — она схватилась за сердце, а я подскочила к ней, ловя под локоть. — Я так волновалась, Маргоша!
— Прости меня, ба. — Мы с Мишей помогли бабушке опуститься в кресло, и я прижалась щекой к её ногам в цветастом тёплом халате. — Я не знала, что так получится.
Точно не знала, что, погрязнув в собственных мыслях, проеду нужную остановку и уеду до самой конечной. Как назло, тот рейс был для водителя последним, и мне пришлось высадиться. Вокруг не было ни души, только уснувшие после смены ПАЗики. Один единственный фонарь горел тусклым светом, освещая лишь крошечный пятачок в кромешной темноте.
Водитель, недовольный тем, что я обратилась к нему за помощью, ткнул зажжённой сигаретой в ту сторону, откуда мы приехали, и велел «идти по дороге прямо». Дорогу ту окружали разросшиеся голые кустарники, цепляющиеся за одежду и срывающие платок с головы. Как назло, пошёл снег. Крупные хлопья обнесли мир вокруг меня непрозрачной стеной. Я шла почти наугад, надеясь, что всё же найду дорогу к дому. Не заметив, провалилась в лужу под снегом, промочив сапоги и шерстяные носки. Когда показался родной двор и знакомые облезлые турники, я продрогла до самых костей и уже не думала, что смогу дойти.
Что-то уберегло меня от зла, которое могло таиться в темноте.
— Полдвенадцатого! — продолжала стонать бабушка, шлёпая меня по спине сухонький ладошкой. — Где ты была? Мальчик, который тебя в кино позвал, сказал, что ты не пришла!
— Он звонил? — встрепенулась я. — Когда?
— Ох, — качнула головой бабушка, — не помню точно.
— Это был тот Рома, — шепнул Миша на ухо. — Я слышал, как он представился.
Не Валера по кличке Турбо. Ну, что я могла ещё от него ожидать. Ведь я-то как раз пришла на встречу, пусть гнали меня к кинотеатру другие причины, а он не явился. Ещё и Рома...
Я прижала закоченевшую ладонь с негнущимися пальцами ко лбу. Вот почему он звонил! Я-то так ему и не набрала, не отказалась от встречи по выдуманным причинам!
Поджав губы, я уткнулась лицом бабушке в колени и сдавленно промычала. Отвратительный поступок. Он, наверное, долго меня там прождал. Как и я Турбо. Быстро же жизнь меня по носу щёлкнула.
По коже побежали мурашки, и сердце вдруг так гулко в груди застучало. Я чувствовала, как оно бьётся о рёбра, и дыхание учащается. Глаза уже закрывались, и рот свело от долгого зевка. Поздняя прогулка январским вечером меня очень вымотала.
— Батюшки, — ладони бабушки заскользили по моей спине, обтянутой свитером, — ты вся холодная! Быстро в ванную, греться! А я пока заварю свежий чай! С лимоном!
Брат практически втолкнул меня в ванную комнату, всучив в руки банное полотенце и тёплые носки. В ящик с нижним бельём он не рискнул залезать. Заперевшись на щеколду, я скинула на пол одежду, с трудом сняла мокрые носки и забралась в ванную под струю горячей воды. Тело дёрнулось в конвульсиях, а затем стало постепенно расслабляться. Я сидела, обняв колени и положив на них подбородок, и пялилась невидящим взглядом на собирающуюся под ступнями лужу.
— Рит, — постучал Миша в дверь, — не утонула? Лучше ответь, я не хочу заходить и проверять.
— Не переживай, — глухо ответила я, — я купаюсь всегда в одежде.
— Это славно, — захихикал брат. — Ты только недолго мойся, хорошо? Бабушке ложиться надо, а она хочет ещё раз на тебя посмотреть.
— Хорошо, я сейчас.
Голову мыть не стала — собрала волосы на затылке крабиком. После мочалки кожа приобрела насыщенный розовый цвет и, смыв с себя мыло, я вытерлась насухо. В гостиной меня поджидала бабушка. Я боялась новых охов и вздохов, но она только поцеловала меня в лоб и тихим голосом попросила больше так не делать. Не задерживаться, не сказав ей или, хотя бы, Мише. Я пообещала, что больше так не сделаю. Выпила залпом чашку приготовленного чая, обгрызла дольку лимона и ушла к себе.
В комнате я надела ночную сорочку, распустила волосы, натянула чистые носки и нырнула под одеяло, не разбирая кровать. Старые пружины приятно скрипнули под моим весом, и я прижалась щекой к подушке, накрывшись по самый подбородок. Глаза уже слипались, в носу свербило; я свернулась калачиком и почти уснула, ощутив знакомое чувство вакуума, когда дверь приоткрылась, и в комнату заглянул брат. Я забыла выключить светильник, поэтому хорошо разглядела его обеспокоенное лицо даже сквозь сонную пелену перед глазами.
— Спишь? — тихо спросил он, подойдя ближе.
— Ещё нет, — промычала я в подушку.
— Рита, — брат опустился на край кровати, легонько толкнув меня в бедро, — как так получилось, что ты ушла в кино с парнем, а потом он позвонил и сказал, что ты так и не пришла? Почему тогда ты вернулась домой только через три часа? Где ты была? — засыпал он меня вопросами, а у меня в голове звенела полнейшая пустота — предвестник глубокого сна без сновидений.
— Ты обидишься, если я не стану тебе рассказывать о том, что случилось? — медленно произнесла я, едва ворочая отяжелевшим языком. — Со мной правда всё хорошо. Я только замёрзла и ноги промочила.
— Тебя никто не обидел? — не унимался Миша, продолжая трепать меня за ногу. — Ничего плохого не случилось?
— Ничего из того, о чём ты мог подумать.
— Тогда хорошо, — выдохнул Миша, а я прикрыла веки. — А почему не хочешь говорить, что случилось?
— Потому что чувствую себя полной дурой.
Я часто открываюсь Мише, не таю от него страшных секретов или глупых тайн, но это совсем другой случай. Мой младший братишка, пусть тихий и в основном послушный, попытался бы разобраться с Турбо, за что тот так со мной поступил. Мне этого не хотелось бы. И создавать брату проблемы, и чтобы Турбо знал о том, что его поступок на меня как-то повлиял. Что я расстроилась или, тем более, страшно огорчилась.
— Можно полежать с тобой, пока ты не уснёшь? — вдруг тихо спросил брат.
— Конечно.
Слабо улыбнувшись, я отползла к стене, и Миша лёг на кровать рядом, лицом ко мне. В детстве мы часто так спали, когда брату снились кошмары или мне становилось страшно из-за погоды за окном. Протянув руку, он поправил одеяло, натянув его мне до носа, и ободряюще похлопал по голове.
— Ты не дура, если что.
— Спасибо, — усмехнулась я, зевнув, — мне сразу легче стало.
Как я заснула — сама не поняла. Лишь на пару секунд проснулась ночью, когда дышать под одеялом стало трудно. Миши не было, свет погас.
***
Следующий день начался для меня с сунутого в подмышку градусника и горчичника, приложенного к груди.
— Тридцать восемь и один, — покачала головой бабушка, присмотревшись к ртутной полоске на градуснике. — Вот и нагулялась.
— Да всё хорошо, — прогнусавила я, прячась под одеялом. — Я нормально себя чувствую.
И, в опровержение собственных слов, я закашлялась, сипя и видя перед глазами плавающих чёрных мушек. Бабушка нахмурилась, сузив глаза, и строго проговорила:
— Сейчас отварю картофель, будешь дышать.
— Ну не-е-ет! — простонала я, забиваясь в щель между матрасом и стеной. — Не хочу! Не буду!
— Тогда в больницу поедешь.
Бабушка знала, на что давить: больницы для меня — сущий кошмар. Я соглашусь на что угодно, лишь бы не попадать на больничную койку. Жуткие медсёстры с их уколами и капельницами, злобные врачи с холодными пальцами, которые до боли давят на живот, а потом спрашивают: «Здесь болит? А здесь?». А болит везде, ведь они мне все органы отдавили. Поэтому я со смирением приняла свою участь.
Бабушка, как человек войны, привыкла к радикальным методам действий, так что и меня, свою внучку, она щадить не стала: ингаляции над варёным картофелем, горчичники на грудь, банки на спину, вьетнамская «звёздочка» в ноздри. К вечеру я сама походила на бойца, вернувшегося со спасательной операции.
Миша, сам же ненавидящий народную медицину, в этот раз принял активное участие в изощрённых пытках надо мной. Я ещё припомню ему его улыбку, с которой он принёс мне горячее молоко с мёдом и содой. И я могла ещё вечность жаловаться, если бы к вечеру понедельника мне не стало значительно лучше. Температура спала, на груди остались пятна ожогов, спина была точь-в-точь как у божьей коровки, только кашель продолжал душить меня вместе с соплями. Бабушка была невероятно собой горда.
— Народные средства любого с того света достанут.
— Ага, — буркнула я, чувствуя нещадное жжение на груди, — но сначала сами туда и отправят.
Вечер понедельника не должен был отличаться чем-то от обычных дней. Мне было разрешено поболеть ещё два дня и не идти в школу, так что я, развалившись в соседнем от бабушки кресле, вязала перед телевизором, то и дело высмаркиваясь в платки и заглушая голос диктора. Шапка была почти готова, осталось пара рядов и помпон. Я всё думала, каким цветом его сделать, и решила дождаться Мишу, чтобы спросить его об этом.
Долго ждать брата не пришлось. Он вернулся домой к семи часам, будучи невероятно чем-то довольным. Я уже успела к этому привыкнуть — что у брата теперь есть своя жизнь, вращающаяся в группировке, и это делает его даже... счастливым, что ли. Что с этим делать, я ещё не придумала, потому молча наблюдала, выжидая.
— Какой-то ты довольный, — хмыкнула я, перекидывая пряжу через палец. — Неужто Шатунов выпустил новую песню, и теперь ты будешь днями напролёт её горланить?
— Лучше! — воскликнул Миша, падая на колени рядом со мной. — Я в Москву еду!
— Зачем? — недоумённо посмотрела я на брата, перестав вязать. — Когда?
— Завтра, — брат стянул с головы вязаную кепку и остервенело потёр ладонями замёрзшие уши. — Зима и Турбо едут, берут нескольких из нас, скорлупы. Марат и Андрей тоже хотят поехать. — Говорил брат негромко, чтобы бабушка не слышала, хотя та была слишком увлечена бразильским сериалом. — Дашь денег на билет?
Я заметила, что в рассказах брата стал часто мелькать некто по имени Андрей. И всеми силами постаралась пропустить мимо ушей упоминание Турбо. Как же, в кино не пришёл, зато в Москву первым же рейсом. Козлина.
— Нет, — хмыкнула я, откидываясь на спинку. — С какой это стати? Тебя в Москву никто не отпускал. Чем вы там заниматься собрались?
— Да просто погулять, с людьми пообщаться. Столицу посмотреть!
— Ты же понимаешь, что бесполезно вешать лапшу мне на уши?
— Рита. — Миша склонил голову, глядя на меня сквозь белёсые ресницы, и выпятил губы. — Пожалуйста.
— Нет, — качнула я головой, возвращаясь к вязанию.
— Ну, Рита-а-а-а, — принялся канючить брат, дёргая меня за ногу. — Я очень-очень хочу в Москву!
— Хотеть не вредно, — хмыкнула я, распуская петлю, которая получилась криво из-за того, что Миша меня толкал, — вредно не хотеть.
— Куда ты собрался, Мишенька? — вдруг встряла в наш тихий разговор бабушка, которая обычно половину не слышит.
— В Москву! — Брат тут же подполз к ней на коленях и стал невинно хлопать глазами. — Экскурсия от класса, можно я поеду?
Я попыталась было пнуть Мишу, но он ловко извернулся и оказался по другую сторону, недосягаемую для моей короткой ноги.
— Конечно, Мишенька! — воскликнула бабушка. — Сколько стоит экскурсия?
— Да там только на дорогу надо, шесть рублей, — принялся врать брат. — Остальное — за счёт школы.
— Сейчас наскребём, — улыбнулась бабушка, поднимаясь с кресла. — А ты, Маргоша? Не едешь?
— Нет, — постаралась я натянуть улыбку, — видимо, мой класс в школе не так любят, чтобы в Москву возить.
— Плохо себя вели, наверное, — хихикнул Миша и тут же прикрыл рот, когда я с убийственным взглядом продемонстрировала ему кулак.
— Вот, — прокряхтела бабушка, шарясь в кошельке и выгребая на ладонь Миши несколько монет, — должно хватить. Привези нам с Маргошей сувениры.
— Обязательно, — широко заулыбался тот, считая деньги.
Когда брат поднял на меня искрящиеся глаза, я беззвучно произнесла:
— Ты труп.
Решив, что умирать в столь юном возрасте не входит в его планы, Миша поспешно ретировался в свою комнату, крикнув напоследок бабушке слова благодарности. А я, глядя на почти законченную шапку в своих руках, стала прикидывать, какой длины связать шарф, чтобы повесить наглого младшего братишку на люстре.
***
— Я ненадолго, — в который раз повторила бабушка, застёгивая пуговицы на пальто. — Ты даже соскучиться не успеешь!
— Бабуль, — вздохнула я и поправила серый шерстяной платок, чтобы спрятать седые волосы, — всё в порядке. Я могу посидеть один вечер в одиночестве. Мне же не три года. Так что, сплетничайте с Тамилой Анваровной сколько душе угодно.
— Ну ладно, ладно, — согласно закивала она, натягивая на руки варежки. — Не забудь выпить чай с шиповником. Я приду и проверю.
— Так точно, командир, — отчеканила я, приставив ладонь козырьком ко лбу.
— К пустой голове не прикладывают, — хихикнула бабушка, клюнув меня в щёку.
— Так она и не пустая, — повела я плечами. — Там знаешь, сколько мозгов? Если я немного поделюсь с Маратиком, он тоже умным станет.
— Маратка и так умный. Хороший мальчик, между прочим, Маргоша! — бросила бабушка и подмигнула напоследок, прежде чем закрыть за собой дверь.
Защёлкнув на двери замки, я плеснула в чашку шиповниковый чай и вернулась в свою комнату. Плюхнувшись на кровать, я включила радио и стала листать зачитанный до дыр журнал, болтая в воздухе ногами. Вечер среды, и я предоставлена самой себе. В школу только завтра, Миша укатил на день в Москву ещё вчера вечером, несмотря на все мои угрозы, и вернётся только к ночи, а бабушка ушла к подруге — пить чай и обсуждать новые серии «Рабыни Изауры».
Журнал оказался настолько скучным, что я быстро отключилась, механически перелистывая страницы, и думала совсем не о том, что нужно.
Теперь-то мне было ясно, что Валера по кличке Турбо меня продинамил. Скорее всего в отместку за то, что я не приняла его шоколадку, так ещё и вором назвала. Что было абсолютно заслуженно. Прошло уже четыре дня, а этот парень не потрудился как-либо объясниться. А может, он подумал, что я не пришла, как и сказала по телефону. В этом все парни: обещают горы свернуть, море переплыть, всю ночь на морозе стоять, а на деле и пальцем не шевелят.
— Ну и чёрт с ним, — фыркнула я, отбрасывая в сторону скучный журнал. — Будто мало парней. Буду я ещё о нём думать.
И, чтобы доказать самой себе, что на Турбо и его поступок мне всё равно, я нырнула рукой под матрас и извлекла «Вумен'с сикретс». Глаша так своё порно-чтиво не забрала, попросив придержать у себя. Видимо, родители нашли у неё что-то запрещённое, поэтому одноклассница решила переждать бурю. Сделав глубокий вдох, я решительно и наугад раскрыла журнал.
И тут же попала на высокого мужчину с кожей цвета горького шоколада. Он стоял посреди густой зелёной растительности джунглей и пил воду из кокоса. Опустив глаза ниже, я хихикнула и густо покраснела. Теперь стало понятно, почему африканские племена носят набедренные повязки, ведь всё это в штаны ну никак не влезет. Меня пробрало на хохот, когда я вспомнила слова Марата. Точно соврал, ведь сам-то Суворов ходит в самых обычных брюках.
Я ещё долго листала журнал, борясь со смущением и голосом в голове, который велел, нет, приказывал закрыть эту порнографию и сжечь в мусорном ведре. Но любопытство оказалось сильнее. Странное тепло колючими иголочками прошибло всё тело насквозь, но тех самых бабочек, о которых говорила бабушка, я так и не почувствовала. Почти все мужчины были слишком старыми, чтобы я мечтала о них, или же не в моём вкусе. Собственно, кто в моём вкусе я пока не поняла.
Ещё через час я уже не знала, чем себя занять. Шить или вязать совсем не хотелось, домашняя работа лежала в портфеле давно сделанной, и я начала в прямом смысле сходить с ума от безделья. И только я скатилась с кровати на пол, решив позвонить Диле и поболтать с ней о всякой чепухе, как ожил телефон, и я поспешила к аппарату.
— Квартира Тилькиных, — по-деловому сказала я, наматывая провод на палец. — Это Маргарита.
— Марго, здравствуй, — в тихом и чем-то расстроенном голосе я узнала Дашу, мачеху Диляры. — Это Даша Зубровина.
— Да-да, здравствуйте, — кивнула я. — Я вас узнала.
— Скажи, милая, — прошептала она в трубку, и я нахмурилась, прислушиваясь, — Диля у тебя?
Я застыла в ступоре, хлопая глазами. Взгляд метнулся к часам на стене: те показывали восьмой час. У меня была всего секунда, чтобы решить: скажу я правду или совру, не дрогнув голосом.
— Да, конечно. Она недавно пришла.
— Она, должно быть, сильно расстроилась, — Даша, казалось, плакала — так сильно дрожал её тихий голос. — Она может подойти к телефону?
— Ох, — я укусила себя за палец, пытаясь придумать, что сказать, закапывая себя во вранье ещё глубже, — она заснула. Долго плакала, и я налила ей валерьянку. — И прежде, чем Даша попросила бы разбудить подругу, я выпалила: — Давайте она поспит, а утром я лично приведу её домой?
Послышалось судорожное всхлипывание, и Даша с трудом проговорила:
— Да, хорошо. Спасибо, Марго, ты хорошая подруга. До завтра тогда.
— Ага, спокойной ночи! — ляпнула я слишком громко и бросила трубку на рычаг. — Диляра, твою мать!
***
Я понятия не имела, где искать сбежавшую подружку. Для верности обзвонив парочку одноклассниц, среди которых была и Глаша, поставщица порочного чтива, и убедившись, что ни у одной из них Диляра не была и даже не звонила, я замоталась в несколько слоёв одежды и, прежде чем уйти, оставила для бабушки записку:
Ба, у меня возникло очень срочное дело. Я не потерялась, со мной ничего не случилось, не обзванивай, пожалуйста, больницы и морги. Дело жизни и смерти, но я не умерла. Люблю тебя! (Чай я выпила, честное слово).
К вечеру на улице поднялся сильный ветер. Меня едва не занесло обратно в подъезд, и, как бы сильно я ни хотела вернуться в тепло, найти Диляру живой и здоровой было важней. Но где искать человека в целом городе? Судя по словам Даши, у них дома что-то случилось. Что-то достаточно серьёзное, чтобы Диля, которая каждое решение скрупулёзно обдумывает несколько раз, ушла из дома в неизвестность.
А вдруг она пошла ко мне, но не дошла?
От этой мысли меня передёрнуло, и я прогнала её прочь. Нет, с моей подругой всё хорошо. Иначе не может быть. Всё плохое случается с кем-то чужим, а с теми, кого я люблю, ничего ужасного случится не может.
Я брела по улице, заглядывая в лицо каждого прохожего, но знакомых черт нигде не было, и чем дольше я шла в никуда, тем сильнее на меня накатывала паника. В голову лезли тревожные мысли, и я не могла с ними справиться. Образ мёртвой подруги, лежащей где-то в сугробах, почти довёл меня до слёз. Но тут я вспомнила кое-что важное.
С первого класса, пока пацаны облюбовывали гаражи и заброшенные постройки, мы с Дилярой любили прятаться от взрослых в саду за зданием краеведческого музея. Там рос целый фруктовый сад, а смотритель музея, в прошлом садовник, творил с зелёными кустами нечто невообразимое. Никто и никогда нас оттуда не прогонял, позволяя двум девочкам гулять и мечтать под раскидистыми кронами, воруя по одному-два яблока. Музей сгорел в восемьдесят шестом, денег на его ремонт так и не выделили, и с тех пор мы туда не ходили, позабыв о месте своего спокойствия.
Надежда, что Диляра прячется там, была совсем крошечной, я почти в это не верила, но нужно было начать хоть с чего-то, а не бесцельно ходить по городу в поисках иголки в стоге сена.
Здание бывшего музея обнесли колючей проволокой, но я нашла небольшой пролаз и пробралась на территорию. Вокруг не было ни души, и я не знала, бояться ли мне темноты, или радоваться, что в ней никого нет. Дорожки давно никто не чистил, а кустарники и деревья за несколько лет без ухода разрослись, и их корявые силуэты при свете луны казались по-настоящему пугающими.
— Я не боюсь, — уговаривала я себя, пробираясь по сугробам и проваливаясь по колено. — Мне совсем не страшно.
Стараясь не шуметь, я обогнула здание музея с обугленными стенами и зияющими дырами вместо окон и оказалась с другой стороны. Было темно, хоть глаз выколи. Я ничего не видела. Но ноги помнили.
— Диля, — шёпотом крикнула я, оказавшись вблизи старой беседки, где раньше смотритель угощал нас холодным лимонадом, — ты тут?
За спиной раздался хрип, а затем кто-то громко икнул. Испугавшись от неожиданности, я запнулась о собственную ногу и повалилась набок. Снега оказалось так много, что меня почти похоронило под толщей сугроба, и, взвизгнув, я стала карабкаться, выплёвывая мокрые комья изо рта.
Глаза, наконец привыкшие к темноте, нашарили едва заметную человеческую фигуру, сидящую прямо на земле. Всего на секунду я решила, что это бездомный, но затем узнала серую меховую шапку.
— Диляра? — Подруга отозвалась на имя, икнув. — Слава дедушке Ленину! Я тебя обыскалась! Что ты тут делаешь? И почему сидишь на снегу?
Я бросилась к подруге, и в нос мне ударил горький запах спирта. Я отшатнулась, недоумённо уставившись на Дилю, которая сидела, понуро свесив голову. Рядом, у её ног, лежала бутылка. Я разглядела этикетку «Русской» водки.
— Ты что, напилась?
— Ну да, — рявкнула Зубровина, взмахнув руками и подняв в воздух облако пушистого снега, — и что? Сдашь меня родителям? Или комсомолу? Да пожалуйста! В жопу всё это! — крикнула она и снова вскинула руки. Её тело нелепо накренилось в сторону и рухнуло в сугроб, подмяв под себя бутылку.
— Да что с тобой такое? — пыхтела я, пытаясь выкопать подругу. — Не сдам я тебя никому, но от тебя водкой несёт не хуже дяди Толи! Только он ещё и моется редко. Почему ты напилась?
— Потому что у меня самая ужасная жизнь на свете, — выдохнула подруга, когда я с трудом подняла её на ноги, держа за талию, и сунула пустую бутылку из-под водки в карман дублёнки. — Такая тяжёлая! Как у детей в Африке... Нет, даже хуже, — она уронила голову себе на грудь, и шапка, которую Диля чудом не потеряла в таком состоянии, упала на землю. — Несчастнее меня нет никого в целом свете.
— Я бы с тобой поспорила, — хрипела я, пытаясь и удержать пьяное тело, и поднять меховую шапку, которая стоила дороже, чем вся моя одежда. — Никогда не слышала, чтобы ты так говорила. Что стряслось?
— А то! — воскликнула Диляра мне на ухо и вдруг истошно зарыдала. — Я никому не нужна-а-а-а!
— Почему? — недоумевала я, пока волокла подругу к дыре в проволочном заборе. — Ты мне нужна. И родителям своим.
— Нет, — всхлипнула она. — Только тебе и нужна, Марго. А родители скоро про меня забудут.
— Да ты можешь нормально объяснить? Я не понимаю.
Диляра с трудом пролезла между протянутой проволокой, но всё же зацепилась рукавом шубы. И прежде, чем я смогла аккуратно помочь высвободиться, Зубровина с такой силой дёрнула руку на себя, что раздался жуткий треск — рукав дорогущей шубы разошёлся по шву, а подруга, как ни в чём не бывало, пошла дальше, ковыляя на разъезжающихся ногах.
Я догнала её уже на дороге — в Диляре вдруг проснулся спринтер, и она всё куда-то неслась. Я едва за ней поспевала. Болезнь дала о себе знать, и я начала задыхаться, чувствуя неприятное хрипение в груди.
— Так ты расскажешь, почему вдруг стала ненужной своим родителям? — пыталась я вытащить хоть что-то, но Диляра, казалось, меня не слышала, глядя на дорогу остекленевшими глазами. — Диля, пожалуйста, помедленнее, я не поспеваю за тобой!
Впереди показался знакомый перекрёсток: если свернуть направо, то дворами можно быстро добраться до моего дома. Воодушевленная, я схватила Дилю за порванный рукав и потянула за собой.
— Нам туда.
Но Диляру не интересовал путь к моему дому — она уставилась куда-то в сторону, и в её тёмных глазах вспыхнул пугающий интерес. Я проследила за её взглядом и едва слышно простонала: в сотне метров от нас стояла патрульная машина, и двое милиционеров мирно курили, переговариваясь.
— Я к ним хочу, — улыбнулась Диля, указав на мужчин пальцем. — Пошли к ним?
— Зачем? — испугалась я и покачала головой. — Нам к ним не надо. Пошли домой, ты, наверное, уже замёрзла.
— Я вовсе не замёрзла, — расплылась Диляра в пугающей улыбке и потянула меня к патрульной машине. — Я хочу с дядями поболтать! Давай расскажем им про «Универсам»?
— Нет, нет, — упёрлась я пятками в снег, удерживая подругу на месте. У меня было одно преимущество: я абсолютно трезва. — Ни о чём мы с ними говорить не будем, слышишь?
— А ты что, — нахмурилась вдруг Диля, резко развернувшись ко мне лицом, — защищаешь этих бандитов?
— Нет, — покачала я головой, пытаясь взять подругу за холодную ладонь, но она тут же одёрнула её. — Я не хочу, чтобы у нас были проблемы. Как ты думаешь, что милиционеры сделают, когда почувствуют от шестнадцатилетней школьницы запах алкоголя? Ночевать в отделении не входит в мои планы на сегодняшний вечер. Я боюсь решёток, жуткая фобия. Пошли домой, — взмолилась я, сложив перед лицом ладони.
— Ну и чёрт с ними, — передумала Диля и махнула рукой. — Идём. У меня, кажется, попа мокрая. Посмотри.
Я посмотрела. И правда мокрая.
— Меньше на снегу сидеть надо.
— Бу-бу-бу, — пародировала меня Диля, хмуря брови домиком, — какие мы серьёзные. Будешь так хмуриться, появятся морщины, и тебя никто замуж не возьмёт.
— Ты думаешь, для меня это угроза? — хмыкнула я, увлекая подругу по улице. Мне не терпелось скорее оказаться в родном дворе, потому что коридоры между домами, по которым мы шли, стояли пустыми и пугающими. Мне всё казалось, что кто-то вот-вот выйдет из тени, и нам будет очень плохо. — Давай ускоримся? Я замёрзла.
— Нет, — снова надулась Диляра и, вырвавшись из моей хватки, упала на ближайшую скамью, занесённую снегом. — Я устала.
— Диль, пожалуйста, нам осталось всего три двора пройти.
— Так иди! — вспыхнула подруга, глядя на меня из-под съехавшей на глаза шапки. — Я тебя, знаешь ли, не держу. Можешь ещё забеременеть прямо сейчас, чтобы я и тебе не была нужна!
На последнем слово Диляра сорвалась на сдавленные рыдания и спрятала лицо в ладонях. А мне всё стало ясно.
— Даша беременна? — тихо спросила я, подойдя ближе. Диля кивнула. — Но это же не плохо. У тебя будет брат или сестра, это всегда здорово.
— Нет! — воскликнула она, отнимая руки от зарёванного лица с опухшими глазами. — Это катастрофа, ты не понимаешь!
— Да всё я понимаю, ты просто ревнуешь.
— Нет, это не ревность! — хлопнула себя по коленям Диля. — Это они эгоисты! Мне в следующем году школу заканчивать, я в мед поступаю, а они решили ещё одного отпрыска завести!
— Да как одно другому-то мешает? — недоумевала я. С чего Диляра решила, что беременность Даши — повод напиться водки? Кстати, о ней. — Ты где водку надыбала?
— У отца, — глухо ответила та. — У него этого добра предостаточно. И, к твоему сведению, учёба в медицинском — дорогое удовольствие! Я от одного репетитора к другому по кругу хожу! Денег на нового ребёнка у них просто нет!
— Диль, — громко усмехнулась я, выслушав её пьяный запал, — сейчас ты этого не замечаешь, потому что обижена, но единственная эгоистка в вашей семье — ты. — Диляра вскочила на ноги, зло сверкнув глазами. — И не смотри на меня так. Ты сама говорила, что Даша всегда хотела родить малыша. И вместо того, чтобы порадоваться за неё, ты устроила весь этот концерт и сбежала из дома с бутылкой водки. Я даже боюсь представить, что ты им наговорила, что Даша мне в слезах звонила.
— Она тебе звонила? — нахмурила брови подруга. — Зачем?
— Тебя искала. Я сказала, что ты спишь.
— Врушка, — пьяно хихикнула Диляра, хлопнув ладонями меня по плечам. — Какая ты врушка, оказывается!
— А что, надо было сказать правду? — хмыкнула я, удерживая шатающуюся подругу на ногах. — Они бы с ума сошли. А потом отец тебя бы просто-напросто прибил.
— Пусть убивает, — всхлипнула Диля, утирая рукавом шубы нос. — Они мне как раз замену через семь месяцев родят.
— Диль, ещё один ребёнок — это не замена. Это просто ещё один член семьи. Не надо воспринимать его как какое-то зло против тебя.
— Ты с ними заодно. — По красным щекам Диляры потекли злые слёзы.
— Нет, я заодно с тобой. И поэтому не хочу, чтобы ты по глупости испортила замечательные отношения с родителями.
— Здравствуйте, дамы.
От нового голоса, неожиданно ворвавшегося в наш разговор, мы обе вздрогнули. Внутренне вся сжавшись, но не подав вида, я обернулась. Со стороны детской площадки к нам шёл высокий широкоплечий мужчина. На нём была дутая импортная куртка красного цвета, из-за чего его силуэт казался ещё больше и ещё более угрожающим. Походка у него была крадущейся — как у хищника, загоняющего жертву в ловушку. Он ещё ничего не успел сделать, а голос на задворках сознания уже кричал, чтобы я сматывалась как можно скорее.
— Пойдём, — шепнула я Диле, беря её под руку. — Не обращай на него внимания.
Диляра молчала, проглотив язык. Она напряглась и едва шевелила деревянными ногами, следуя за мной по дороге. Холодный и почти пустынный двор освещали лишь фонари над подъездными козырьками и жёлтый свет в окнах. Под нашими сапогами хрустели снег и застывшие лужи, а под тяжёлыми шагами за спиной ломались ветки. Я уговаривала себя не бояться. Уговаривала, а собственным словам не верила. В детстве меня пугали гром и молнии за окном, а потом я выросла и поняла, что нет ничего страшнее зла человеческого.
— Кажется, я с вами поздоровался, — настаивал глухой мужской голос, нагоняя. — Вы пришли в мой двор и проявляете неуважение?
Страх подпитывал адреналин, а тот, в свою очередь, подгонял меня ракетным топливом. Не тащи я пьяное тело, то уже бы бежала со всех ног.
— Мы не знакомимся.
— Никогда не поздно изменить своим привычкам.
Я промолчала, пытаясь идти быстрее, но с каждым шагом Диляра цепенела всё сильнее. Я была готова умолять её ускориться, но понимала, что это бесполезно. Когда Диле страшно, она каменеет и становится безвольной куклой, с которой можно сделать что угодно.
— Вы идёте в тупик, — хохотнул мужчина, и, к своему ужасу, я поняла, что он прав. Поддавшись страху, я свернула не в ту сторону и завела нас в коридор, заканчивающийся стеной, из которого выход был только один — в обратную сторону. — Ну же, я вас не обижу. Идите сюда.
До крови прикусив нижнюю губу, я медленно развернулась на пятках, удерживая шатающуюся Диляру, которая дышала так тяжело, словно на грудь ей легла тысячетонная плита. Мужчина неспеша приближался к нам, чеканя каждый шаг в издёвке. Сглотнув, я попятилась к стене, шаря глазами по сторонам. Будь я одна, то смогла бы проскочить мимо него и убежать, но у меня на руках была Диляра. Страх за собственную жизнь не мог заставить бросить лучшую подругу.
— Чего вы хотите? — выпалила я. — У нас нет денег.
— Ну что вы, мне не нужны от вас деньги, — усмехнулся незнакомец. Он сделал ещё несколько шагов вперёд, и я увидела, что это не мужчина, а молодой парень, всего на пару лет старше нас. — Есть кое-что более ценное, чем какая-то мелочь. Например, общение с приятными людьми.
Я бы поспорила, что он — приятный человек, но решила прикусить язык.
— Нас ждут. Если мы не придём домой через десять минут, родители весь город на уши поднимут.
— Хорошо. — Мужчина вдруг вскинул руки в примирительном жесте и ступил в сторону, показывая, что он не препятствует. — Раз ждут, то я не буду вас задерживать.
Я ему не поверила. Не для того он шёл за нами, чтобы так просто отступить. Но выбора не было. Покрепче сжав Диляру, я стала протискиваться, прижимаясь спиной к стене. И только ощутила спасительный воздух, как парень схватил Дилю за шубу и прижал к себе. Подруга испугано пискнула, распахнув широко глаза, а я заорала во всё горло:
— Отпусти её! Сейчас же!
— А то что? — по-звериному оскалился парень. Склонив голову, он провёл носом по влажной щеке Диляры и ядовито бросил мне: — Кажется, ей с тобой не нравится. Видишь? Она плачет. Ты довела её до слёз.
— Отпусти её, — повторила я, стискивая пальцы в кулаки. Качнувшись, я нащупала нечто в кармане и вспомнила про бутылку. Думать не было времени: схватив за горлышко и резко вынув её, я ударила бутылку о стену и наставила на парня «розочку». — Иначе мне придётся тебя прирезать.
Губы подонка тронула насмешка, но в глазах промелькнуло сомнение — он смотрел на меня, не понимая, представляю ли я реальную угрозу.
— У тебя будут большие проблемы с «Универсамом», парень, — выпалила я, глядя ему прямо в глаза и наступая вперёд.
— Это ещё почему? — криво ухмыльнулся он, отступая вместе с обмякшей у него на руках Дилярой.
— Потому что я девушка Турбо. Слыхал про такого? — Парень нахмурился, но кивнул. — Что он, думаешь, сделает, когда узнает, что ты напал на его возлюбленную и её подругу?
— Ты пиздишь, — качнул парень головой, уже не будучи уверенным в своих словах.
— А ты проверь, — гнула я свою линию. — Спроси у Кащея. — Имя, случайно обронённое братом, всплыло в памяти. — Спроси у него, кто ходит с Турбо.
Мой голос звучал всё громче и увереннее, но я не могла справиться дрожью в ногах и каплями пота, выступившими на лбу, несмотря на холодный вечер. Пальцы, сжимающие горлышко разбитой бутылки, горели от ледяных колючек ветра.
Мы молча стояли, глядя друг на друга озлобленными взглядами, резко поменявшись местами. Теперь я представляла собой угрозу, хоть парень и не знал, что каждое моё слово — чистый блеф. Кроме обещания прирезать его.
Наконец парень прищёлкнул языком и громко рассмеялся. От этого звука кровь застыла в жилах.
— Какие нынче девочки стали пугливыми, — ухмыльнулся он, выпуская Диляру, и она, на негнущихся ногах, бросилась ко мне. — Я же просто пошутил! Передавай привет Турбо от Серпа. Я много чего о нём слышал... хорошего.
— Да он просто охренительный, — огрызнулась я и махнула «розочкой» в сторону. — А теперь, будь добр, свали с дороги.
За такой говор эта «розочка» могла воткнуться мне в горло, но пасовать было нельзя. Впрочем, парень, кажется, не собирался нападать. Склонив голову, он слегка поклонился и, продолжая ухмыляться, стал отступать. Я дождалась, пока расстояние между нами станет похожим на безопасное, и дёрнула Дилю прочь со двора. Оцепенение спало с неё, и мы побежали по дороге, не оглядываясь. Нас никто больше не преследовал.
Остановились мы только у моего подъезда, переводя дыхание. Лицо горело, ноги подкашивались, руки тряслись. Да всё тело била крупная дрожь. Я сдунула упавшую на глаза прядь и посмотрела на подругу. Диляра тряслась, как осиновый лист на ветру.
— Диля, — встряхнула я подругу за плечи, не выпуская оружие из рук, — ты как? Сильно испугалась?
— Руки замёрзли, — прошептала она, протягивая ко мне посиневшие от холода пальцы. — Пошли домой, Марго.
***
Диляра уснула сразу, как её голова коснулась подушки. Я с трудом стянула с неё верхнюю одежду и накрыла пледом. Тихо всхлипнув, она заёрзала, зарываясь в матрас поглубже и сворачиваясь калачиком. Оставив поцелуй на волосах, пропахших морозом и спиртом, я погасила свет и тихо притворила за собой дверь.
Без сил рухнув в кресло, я устало потёрла лицо ладонями. Пульс всё ещё колотился в ушах отбойным молотком, но страх постепенно отступал. Однако «розочку» я выкидывать не стала и оставила на полке с обувью в прихожей. Кто знает, что в голове у того урода. Вдруг он проследовал за нами и теперь знает, где я живу.
Мельком бросив взгляд на настенные часы, я с ужасом обнаружила, что уже одиннадцатый час. Где же бабушка?
Набрав номер Тамилы Анваровны, записанный в бабушкиной книге, я стала ждать, нетерпеливо постукивая пальцами по деревянной поверхности. Трубку сняли после четвёртого гудка.
— Да?
— Здрасьте, Тамила Анваровна, — шмыгнула я носом в трубку. — Извините, что так поздно, но бабушка ещё у вас?
— Ах! — вскрикнула женщина и громко запричитала: — Дуры старые! Совсем заболтались и на время не смотрели!
Тяжесть отлегла от сердца. Хотя бы бабушку не придётся искать по тёмным переулкам. С меня одного приключения на вечер вполне достаточно.
— Она тогда у меня останется, да? — Кажется, Тамила Анваровна не со мной говорила, продолжив бубнить на той стороне. — Договорились. Маргоша, бабушка завтра утром домой вернётся.
— Надо же, — устало рассмеялась я, почёсывая брови, — даже бабуля дома не ночует, а я — да.
— Да какие твои годы, милая, — хихикнула женщина в трубку. — Ну всё, не скучай там!
Распрощавшись с бабушкиной подругой, я положила трубку на рычаг. Главное, отвести Дилю домой раньше, чем бабушка вернётся. Не хочу ей объяснять, почему от подруги воняет перегаром, а Зубровина пусть со своими родителями сама разбирается. Но я подумаю об этом завтра.
Только я погасила свет во всей квартире и свернулась калачиком на диване, как послышался скрежет в дверном замке. Сон как рукой сняло, и я подскочила на ноги. Крадущимся шагом я беззвучно вышла в коридор и, схватив с подставки «розочку», медленно приблизилась к двери. Глазка у нас не было, поэтому я, задержав дыхание, прислушалась к звукам снаружи.
— Ты чё, Ералаш, в свой дом попасть не можешь?
— Да Рита, похоже, дверь на второй замок заперла.
Вспыхнувший было страх, поднявший волосы на загривке дыбом, улёгся, когда я узнала голос младшего брата. Спрятав горлышко от бутылки за сваленной в кучу старой и давно никем не ношеной обувью, я повернула второй замок, отпирая.
Миша на лестничной клетке стоял не один. С ним был Валера по кличке Турбо. Парни притихли, словно бы я застала их за чем-то непристойным, и неловко замялись. Первым очнулся Турбо.
— Ну и чё ты встал? — Он втолкнул Мишу в квартиру, и брат, запнувшись о коврик, едва не проехался носом по полу. — Давай, спать вали, тебе завтра в школу.
Миша застыл в коридоре, переводя недоумённый взгляд со своего старшего на меня и обратно. Затем он вдруг принюхался, двигая носом, и удивлённо спросил:
— Почему у нас пахнет перегаром?
Я же ничего не почувствовала. Пахло, как и всегда, домом, и немного свежестью с улицы, принесённой парнями.
— Это Диля, — пояснила я, кивая в сторону своей комнаты. — Она немного расстроена.
— Немного? — хмыкнул брат, стягивая куртку и снимая обувь. — Воняет-то как.
— Так, — одёрнула я его, подталкивая вглубь квартиры, — к себе иди. Без комментариев.
— Пока, Турбо! — взмахнул Миша рукой и послушно скрылся с глаз долой.
Я постояла ещё несколько секунд после того, как брат оставил меня и Турбо наедине. Надо было собраться с силами и поднять со дна остатки иронии, которые растеряла после встречи с Серпом. Взгляд, направленный в затылок, обжигал и заставлял всё тело покрыться предательскими мурашками. Сделав глубокий вдох, я решительно обернулась.
Валера по кличке Турбо стоял в дверях, опираясь рукой на дверной косяк, и с усмешкой разглядывал меня. С головы до ног. Вниз, вверх. Снова вниз. Снова вверх. Я вспомнила, что на мне одна ночная сорочка и неловко переступила с ноги на ногу. Ничего неприличного в ней не было, но это ночная одежда и кто-то, кроме родных, не должен её видеть. А ещё от открытой двери тянуло холодом, и я поспешно сложила руки на груди, закрывая от взора парня твердеющие соски.
— Привет, — улыбнулся Турбо, коснувшись большим пальцем брови. Рассечённой брови. На губах парня застыла тёмная корочка, как если бы совсем недавно он получил кулаком по лицу. А на костяшках виднелись рваные следы от рукопашной драки.
— Привет, — сухо отозвалась я.
— Отлично выглядишь.
— Неправда, — хмыкнула я. — У меня на голове бедлам, и я стою перед тобой в сорочке. Хуже внешнего вида и не придумаешь.
— Не знаю, — пожал плечами Турбо, не пряча довольной улыбки, — мне всё нравится. Ты пытаешься хохлиться, но всё равно остаёшься уязвимой. Впервые тебя такой вижу.
Хмыкнув себе под нос, я выпрямила спину и прикусила внутреннюю сторону щеки. Смеётся. Посмотрела бы я на него, как бы он выглядел, будучи выдернутым из сна. В чём он спит? В трусах, же, наверное.
— Разве мы так часто видимся, чтобы сделать какой-то вывод? — кольнула я, не удержавшись.
Улыбка парня померкла, и он прочистил горло, опустив глаза к полу от неловкости.
— Насчёт кино...
— Мне неинтересно, — перебила я его, решив, что не хочу знать о причинах. Едва ли любая из них поможет мне успокоиться. Передумал, забыл, встретился с другой. От последнего я бы хлопнула дверью ему по лицу. — Не пришёл и хорошо.
— А ты пришла, — кивнул Турбо, и я прикусила кончик языка. Он же не знал, что я его ждала. — Рита, в этом правда нет моей вины. — Выпрямившись, парень стянул с головы шапку и показал фиолетовую гематому у виска. — До меня докопался ублюдок из другой группировки. Ворошил. Мы начали рамсить, и он ударил меня кастетом. Немного промахнулся, но, тем не менее, я как никогда был близок, чтобы встретиться с матерью. Кто-то вызвал ментов, и нас забрали в отделение. Я там сутки просидел, а когда вышел, Ералаш сказал, что ты болеешь дома.
Проговорил он всё это так быстро, что я даже остановить его не успела. Умолкнув, Турбо облизнул раненные губы и сжал шапку в кулаке, уставившись на меня в ожидании. Все заготовленные реплики, которыми я собиралась растоптать парня, вылетели из головы. Он казался искренним, да и травмы на его лице свидетельствовали о том, что он говорил правду.
— Сильно болит? — вдруг ляпнула я, указав пальцем себе на висок. — Выглядит так себе.
— Всё хорошо, — отмахнулся Турбо, вновь расплывшись в усмешке. — От меня так просто не избавиться.
— Тогда ладно. Я тебя поняла.
Повисла неловкая пауза. Я как бы невзначай провела пальцами по волосам, поправляя их, пытаясь привести в надлежащий вид. Валера улыбался, наблюдая за моими движениями. Взгляд опустился ниже, на мою грудь, и он ухмыльнулся ещё шире. А к моей голове прилила кровь, и пульс застучал в висках. Я поборола желание стыдливо прикрыться руками и, напротив, шире расправила плечи. Пусть смотрит, мне нечего стыдиться.
— Я кое-что тебе привёз. — Турбо нырнул ладонью во внутренний карман куртки, а я потянулась на цыпочках, чтобы разглядеть то, что он сжимал в руке. — Вот, держи.
Нахмурившись, я протянула раскрытую ладонь, и парень вложил в неё продолговатый предмет. Горячие пальцы коснулись запястья, и я невольно вздрогнула.
Это был гребень. Выкрашенная в золотой проволока тянулась вниз, образовывая ветвь, от которой расходились веточки поменьше, украшенные молочным жемчугом. Между ними, робко спрятавшись, бликовали хрусталики, похожие на застывшие слёзы.
Я задержала дыхание, глядя на красоту в своей руке. Гребень был прохладным на ощупь и таким хрупким — казалось, он переломится от малейшего прикосновения.
— Так красиво... — прошептала я, коснувшись кончиком пальца круглой жемчужины, пробежавшись по острым зубьям железного гребня. Я подняла глаза на Турбо. — Откуда...
— Увидел среди барахла в антиквариате, — пожал он плечами, словно в этом украшении не было ничего особенного. — Подумал, что ты заценишь.
— Заценила, — кивнула я, глядя на парня широко раскрытыми глазами. — Это твоя оливковая ветвь?
— М? — не понял Турбо.
— Ну, — стушевалась я, поправив чёлку, — в Древней Греции оливковая ветвь была символом мира и примирения. А, как сказал мне брат, пацаны не извиняются, так что...
— А, — хохотнул парень. — Ну да, будем считать, что с таким посылом я тебе её и принёс.
В животе, поднявшись к груди, снова появилось то самое горячее чувство. Я смотрела на Валеру по кличке Турбо и, впервые в жизни, не знала, что сказать. Как он понял? Имя Маргарита с греческого переводится как «жемчуг». Когда я родилась, папа подарил мне, маленькой, в колыбель коробочку с серьгами из розового жемчуга. Теперь этот гребень. Грудь под сорочкой запылала, отзываясь на каждый удар взбесившегося сердца.
— Спасибо, — искренне сказала я и улыбнулась, поджав губы и с трудом справившись с порывом запрыгать от радости. — Мне очень нравится.
— Я этому рад. — Турбо облокотился плечом на дверной косяк и коснулся пальцем линии подбородка. — Как насчёт благодарного поцелуя?
Вскинув брови, я склонила голову, глядя на парня, как на попутавшего берега дурака.
— Не настолько я благодарна.
— А насколько? — нахмурился Турбо, пряча за плотно стиснутыми зубами ухмылку.
— Настолько, что я тебя уже поблагодарила. Хотя, — я завела руки за спину, пряча гребень, — даже не должна была, ведь это ты накосячил передо мной.
— Я же сказал, почему не пришёл.
— А я уже сказала «спасибо».
Турбо запрокинул голову, страдальчески простонав:
— Какая ты сложная.
— А тебе что, нравятся простые девушки? Как инфузория туфелька?
— Да нет, — пожал плечами парень, — наоборот, я люблю сложности.
Валера замолчал. Я тоже молчала. Воздух между нами, морозный, вспыхнул как газ на конфорке. Я знала, что стою перед парнем свекольно-румяная. А он не выглядел смущённым. Наоборот, казалось, что он наслаждается тем, как я запекаюсь с корочкой под его взглядом.
На мгновение, всего на мгновение, я представила это. Благодарность поцелуем. Ему было бы больно из-за ранки на губах, но Валера не стал бы отстраняться. Наоборот, ближе притянул бы, прижал к груди, заставив обнять себя за шею. Я вспомнила фантик, протянутый мне в качестве закладки для книги. Может, на вкус Валера был бы как барбарис. Сладкий приторный вкус вперемешку с табачным горьким от сигареты, которую он выкурил перед тем, как подняться с Мишей в дом.
— Ладно, — хмыкнул парень своим мыслям, отталкиваясь от косяка, — раз не хочешь целоваться, я тогда пойду.
Если мне сунуть в этот момент градусник в подмышку, то ртутные шарики выскочили бы далеко за пределы деления. Неловко рассмеявшись, я кивнула.
— Да, уже поздно.
— Да.
Перед тем, как уйти, Валера по кличке Турбо бросил на меня ещё один пристальный взгляд. Без смеха, насмешки, издёвки. Чистый и открытый. Изучающий. Оценивающий. Осмысливающий что-то для себя. А я вдруг заметила его кудряшки. Тёмные, они завивались на лбу, колечками обрамляли силуэт, касались ушей и прямыми прядями уходили к затылку. Валера натянул шапку-петушок на голову.
— Пока, Маргарита Вячеславовна.
— Пока, Валера по кличке Турбо.
Мои слова заставили парня усмехнуться, и это было последним, что я увидела на тёмной лестничной площадке. Закрыв дверь и с трудом попав цепочкой в замок трясущимися от волнения пальцами, я прислонилась спиной к двери и тяжело дышала, прижав подаренный гребень к груди. И сердце стучало так, словно просилось наружу, чтобы постучаться в дверь и попросить Валеру вернуться обратно.