Зверь

Если смерть — один из способов сбежать из ада каторги, само собой разумеется, что это не тот способ, который чаще всего выбирали осужденные. Побег – вот чем жило их сознание с первых дней нахождения здесь. Все связывалось с этой мыслью; она преследовала узника в минуты отдыха от тяжёлой работы, делала их мучительными.
Да, заключенные предаются забавам; да, они также хохочут и шутят; но глаза никогда не смеются, они остаются изможденными, неподвижными угольками. Там укоренилось лишь одно желание, заменившее остальное существо, – жажда свободы.
Однако устройство исправительной колонии Бреста делало побег почти невозможным.
Для человека, находящегося на грани, для которого поставлен выбор  жизнь или смерть, всё или ничего, не существует слова «невозможно»; он заострит внимание на «почти» и сделает попытку.
Можно сказать, что существует два способа побега: первый — тщательно обдумав ситуацию и уделив внимание мельчайшим деталям, и второй — спонтанно воспользовавшись моментом. Но второй способ не надёжен, поскольку, отправляясь в такое приключение без маскировки и плана, каторжник рискует быть пойманным прежде, чем сможет вдохнуть воздух свободы.
Чаще всего для побега требуются сообщники, их вербуют в порту, если вдруг надзиратель отвлекся.
Сообщники делятся на три группы: другие осужденные, родственники или друзья, живущие в городе, и солдаты. Со вторыми сложнее, ведь обычно родственников заключённого выселяют из города, где он отбывает наказание. Солдаты могут не согласиться и предать каторжника суду. Найти помощь среди товарищей по мукам гораздо легче. Только несчастные по природе своей сочувствуют несчастным.
Не все осужденные, однако, желали бежать, зная, что за побег срок увеличивают до пожизненного заключения. Поэтому нередко просьба о сотрудничестве в побеге превращалась в насилие: один арестант принуждал другого.
Такая беда постигла Тома Робера. Вынужденный угрозами и нападками своего товарища и завербованного солдата, приставленного к ним в охрану, он бежал с ними через поля и, таким образом, прибыл в дом своих родителей в приходе Монтене, близ Лаваля. Однажды в Робере узнали беглого заключенного; его снова доставили в Брест и заменили его приговор к шести годам каторги на пожизненное заключение.
В любом случае, какой бы метод ни использовал беглец, ему требуется запасное железо, которое часто добывается воровством в порту. Где прятать инструменты? Изобретательность каторжников не знала границ. Некий осужденный, к примеру, прятал в своей прямой кишке пилу, микроскопический напильник и немного денег.
Железо важно для избавления от оков. Каторжник крайне заинтересован в том, чтобы как можно скорее распрощаться с цепью, поскольку его походка быстро приобретает некоторую хромоту, возникающую из-за привычки «тянуть» ногу, несущую тяжесть кандалов.
Проще всего осуществлялись побеги во время работ, особенно в порту, при молчаливом дозволении матросов, трудящихся бок о бок с каторжниками. Здание каторги же оставалось неприступным; оттуда бежать было невозможно.
Итак, свобода не отпускала мысли большинства; этой же идеей занялись Король и Парша. Долгое время они прорабатывали свой план. Перерезать оковы не несло в себе смысла: слишком быстро аргузены заметят повреждения. Они решили действовать иначе: испортить сам механизм колодки, ее внутреннюю часть, что, конечно, являло больше сложностей.
Летним вечером, после работы в порту, они незаметно проскользнули на корабль и дождались момента, когда каторжников заведут в здание. Свои цепи они без труда разомкнули и скинули в воду.
Окрыленные свободой и окутанные сумерками, Король и Парша обогнули задний двор. Под высокой каменной стеной зияла дыра – отхожий канал. Король приподнял увесистый люк, и тощий Парша ужом скользнул вниз. Затем он спустился сам, не забыв вернуть все на свои места.
Запах испражнений и заброшенных отходов сразу ударил в нос.
– Боже мой, – закашлялся Король; это первый раз, когда он вспомнил бога, значит, влияние было серьезным.
– Заткнись, – шикнул Парша, оглядевшись.
Канал представлял собой узкое пространство без источников света; под их ногами чавкала, в лучшем случае, грязь. О том, что находилось по сторонам, они могли только догадываться; скорее всего, то были земляные стены, сквозь которые пробивались корни растений.
Канал вел вперед; чем дальше – тем непрогляднее становилась темнота. Вскоре Парша и Король не различали даже своих очертаний, идя по наитию, вслепую.
– Надо было сигать с копья , – прервал молчание Парша, немного отстав от товарища.
– Ну сиганул бы, – проворчал Король. – Я бы посмотрел, как долго ты проплывешь.
– Все лучше, чем в этом дерьме вариться! – огрызнулся он.
– Путь назад свободен, вали! Но если слово скажешь…
– Никуда я не пойду! – перебив его, зашипел Парша. – Совсем дурак я, что ли?
– Тогда не скули мне тут!
Оба умолкли, прислушиваясь к собственным хлюпающим шагам. Земля то уходила вниз, то резко поднималась, что беглецам приходилось нагибать голову.
Шаги за спиной Короля стихли, и скоро послышалась ругань.
– Черт! Окурок  зажевало! – прорычал Парша, схватившись за ногу. – Настоящее болото!
– Где ты? – держась рукой за стену, чтоб не потерять направление, позвал Король. – Чего ты там тянешься?
– Я ж говорю: окурок застрял, не могу идти! Помоги!
Неожиданно кромешный мрак разрезал луч света. Король зажмурился, приставляя ладонь ко лбу; Парша дернулся, точно лис из силков, но так и остался на месте.
– Я помогу, – холодно отозвался старший надзиратель Морель; стоящим за его спиной аргузенам он приказал: – Бедолаги совсем заблудились, отведите их в одиночную камеру.