Зеркало (fanfiction)

Ночь опустилась на Бостон, накрывая его черным куполом. Из окна гулко доносились звуки проезжающих машин, свет чужих окон и вывесок пробивался сквозь тонкие шторы. Казалось, мир продолжал существовать за пределами маленькой комнатушки, в которой сидела Эмма. Она бесконечно долго устремляла свой взгляд в черный квадрат потолка и не верила в то, что за окном все еще может продолжаться жизнь.

«Мы можем поговорить?»

«Где ты?»

Телефон разрывался от нарочито беспокойных сообщений Реджины, да вот только все это было уже без толку. Пусто. Ни о чем и незачем. Свон впервые за все время их отношений отключила уведомления на ее имя.

Понимание того, что это конец, пришло к Эмме не сразу, а если быть точнее — свалилось на голову и намертво прибило к земле. Может быть, трезво мыслить здесь мешала ее излишняя катастрофизация всего происходящего, но и смотреть через свои любимые розовые очки на Реджину у нее уже получалось слишком плохо. Суровая реальность впивалась в сердце острыми осколками, не давая вздохнуть.

Не хотелось никого ни видеть, ни слышать — а хотелось просто закрыться одной и не существовать. Так мерзко было осознавать, что тобой все это время лишь пользовались, чтобы потом выкинуть на улицу как надоевшую собаку. От моральной боли Эмму скручивало так сильно, будто это ощущалось физически. Она сильнее прижала колени к груди, сворачиваясь на кровати в позе эмбриона. Хотелось плакать, да только вот никаких слез уже не осталось — слишком много было выплакано за весь день. По идее, от этого должно было стать легче, но оказалось, что все вокруг врали, когда так говорили. Что делать с этим всем дальше — Свон совершенно не знала.

***

Вот уже три дня с того злополучного признания Реджины в университете Эмма не выходила на связь. Миллс обивала пороги как могла — писала во всех мессенджерах, звонила на все номера. Но Эмма активно демонстрировала то, что и видеть ее не хочет, даже не появляясь дома. Где она жила? С кем находилась? Как себя чувствовала?

Все это не шло ни в какие ворота — нужно было срочно что-то предпринять. Ужасное неведение, которое только усиливало паранойю Миллс, не давало ей покоя не только днем, но и по ночам — вся голова была забита мыслями об Эмме. И в очередной раз по пути в университет у Реджины созрел нехитрый план.

— Мисс Гарднер, задержитесь, — невзначай бросила она после занятия, демонстративно отведя взгляд от студентов. — Я не уверена насчет Вашей семестровой оценки.

Алиса тяжело вздохнула, сразу догадавшись, о ком пойдет речь. Особенно после того как Миллс закрыла дверь на ключ, когда все ушли.

— Понятия не имею, где она, — хмыкнула Алиса и скрестила руки на груди, приняв защитную позу.

Реджина лишь тяжело вздохнула и подошла ближе к девушке, присев на край парты, за которой та находилась.

— Алиса, — на выдохе произнесла она, — прошу тебя, не усугубляй ситуацию.

Весь этот спектакль был в представлении Миллс сам по себе унизителен — буквально ползать на коленях как провинившаяся, умоляя помочь. «Позор, да и только», — думала она.

— По-моему, ситуацию усугубляете только Вы, — строго посмотрела на нее Гарднер.

— Пожалуйста, не говори так, — голос Реджины дрогнул. — Ты же такая умная девочка. Тебя ждет блестящее будущее, ты одна из самых талантливых на курсе! Я не удивлена, что Эмма так дорожит дружбой с тобой. Я так много наслышана о тебе, даже представить себе не можешь.

— Не надо петь этих дифирамб, мисс Миллс, — Алиса встала из-за стола, направляясь к выходу. — Вы же не запрете меня?

— Даже если могла бы, то не стала, — развела руками женщина. — Я прошу тебя помочь не мне, а Эмме.

— Она и слышать о Вас ничего не хочет.

— С учетом ее саморазрушительной натуры, неизвестно, что она может с собой сделать, — разыграла последнюю карту Реджина, внимательно глядя в глаза Гарднер. — Пожалуйста, просто скажи мне, где она, я лишь хочу поговорить.

Алиса на секунду задумалась, опустив взгляд, но тут же ответила:

— Все под контролем, Эмма ничего с собой не сделает. Она не из тех легкомысленных дур, которые побегут прыгать с крыши из-за несчастной любви. Вам ли не знать? — на выдохе произнесла она. — Дайте мне чертов ключ, я хочу выйти.

— Да, не из тех, но она уже не видит граней! — повысила голос Реджина, снова преодолевая личное пространство девушки. — Ты видела последствия ее последних развлечений?

— Да, я в курсе о ее пристрастиях, но она аккуратна.

— Я бы так не сказала, судя по тому, что было месяц назад, — Миллс устало потерла виски и прикусила губу. — Одно неверное импульсивное движение, даже необязательно связанное с ее любимым способом, неизвестно к чему может привести. Скажи мне, где она.

— Она ничего не говорила мне про то, что было месяц назад, — задумалась Алиса. — Господи, ладно! В общаге она, и периодически у меня появляется. В комнату к ней Вам, очевидно, не пройти, так что, как только она прибежит ко мне, я дам Вам знать.

— Ожидаемо, — облегченно выдохнула Реджина, добившись своего.

После того как Алиса вышла из кабинета, Миллс медленно опустилась на стул, уставившись в одну точку. Предчувствие того, что с Эммой может случиться что-то плохое, не покидало ее ни на секунду.

***

Алисой двигало не желание поиграть в сваху, а банальное стремление помочь подруге. Это было очевидно глупым решением — пытаться избежать неотвратимого разговора, который помог бы расставить все точки над i. Сама Эмма еще долго не решилась бы на это, накручивая себя. Что ж, значит, ее требовалось подтолкнуть.

В один из дней, когда Свон снова решила проклинать весь мир (и Реджину в частности) у Алисы, та написала Миллс в надежде на то, что они с Эммой не поубивают друг друга на месте.

— Эмма, я прошу, послушай меня, — Реджина начала осторожно приближаться к девушке, выставляя руки вперед.

— Иди к черту! — закричала она. — Проваливай, видеть тебя не хочу!

Свон смотрела на женщину исподлобья, подавляя в себе желание кинуть в нее чем-нибудь потяжелее подушки. Внутри все накалялось с каждой секундой хлеще, чем вольфрамовые нити. Хотелось рвать и метать.

— И ты тоже проваливай! — крикнула Эмма в сторону Алисы. — Предательница!

— Выставляешь меня из моей же квартиры? — ухмыльнулась Гарднер. — Забавно. Мой отец вернется с работы через два часа, так что у вас есть время, чтобы все выяснить и при этом не оставить тут следов преступления.

— Как ты могла так поступить?! — продолжала нападать на подругу Свон.

— Ради твоего же блага, — спокойно ответила Алиса. — На тебя было невозможно смотреть последнюю неделю.

— И ты решила, что это лучший вариант? — Эмма указала рукой на Миллс.

— Мне кажется, лучшим вариантом будет, если я действительно свалю, — уже в дверях сказала Гарднер и через пару минут вышла из квартиры, игнорируя Свон.

— Эмма, хотя бы секунду, дай мне сказать... — начала Реджина, но ее тут же перебили.

— Нет, сегодня говорить буду я, — истерично улыбнулась Свон. — Знаешь, что меня больше всего поражает? Твоя лживость. Я чувствую себя лишь удобной игрушкой, которой ты пользуешься, когда захочется.

— Это не так, черт возьми! — воскликнула Миллс и опустила руки.

— Тогда ответь мне на один вопрос, только честно. Я сразу пойму, если ты соврешь.

Реджина кивнула ей ответ.

— Ты собиралась уехать жить в Нью-Йорк, ничего не сказав мне? — чуть тише спросила Эмма, внимательно вглядываясь в лицо Миллс.

Реджина замолчала, отведя взгляд, закусила губу, а затем тяжело вздохнула.

— Жить — не совсем верное слово...

— Что это значит?! — снова прокричала Свон. — Кого ты там нашла?

— Никого, Эмма, — Миллс снова посмотрела ей в глаза.

— Тогда почему не рассказала мне о своих планах? — все так же на повышенных тонах спросила девушка.

— Я хотела поработать больше, чем месяц...

— И почему нельзя сказать об этом мне?! Да я нахрен тебе там не сдалась, ты просто хотела от меня избавиться!

— Нет, — тихо произнесла Реджина. — Я хотела сказать тебе об этом.

— Опять, — истерично рассмеялась Свон, — ну вот опять! Слушай, лучше уходи. Я за себя не отвечаю, серьезно! А ты знаешь, на что я способна.

— Почему ты мне не веришь? — продолжала настаивать на своем Миллс. — Вот именно, потому что я знаю, на что ты способна, я и предлагаю тебе пойти домой и все спокойно обсудить.

— Твоя квартира — больше не мой дом!!! — окончательно сорвалась на крик Эмма, резко метнувшись к женщине.

И тогда Реджина отступила назад, прижавшись к стене. Страх промелькнул в ее взгляде, но лишь на секунду. Любимая маска беспристрастности, как всегда, вовремя пришла на помощь.

— Эмма, я говорю тебе правду. Я не собиралась уезжать, не предупредив тебя, — медленно проговорила она.

Но Свон, казалось, совсем не собиралась ее слышать. В своем порыве злости она резко приблизилась к Миллс, сокращая расстояние между их лицами до запредельно близкого. Эмма схватила Реджину за шею и пристально посмотрела в глаза. Чувствовала ее прерывистое дыхание на своих губах, слышала, как колотится сердце, видела, как кровь пульсирует в едва выступающей на лбу венке.

— Ну давай же, сделай то, чего так отчаянно хочешь, — ухмыльнулась Миллс, не разрывая зрительного контакта с девушкой.

— И чего же я так отчаянно хочу, по-твоему? — злостно передразнила ее Свон.

— Ударь меня, — прошипела Реджина.

— Ты хоть один день, хоть одну секунду, хоть сколько-нибудь любила меня? — девушка сканировала напряженным взглядом каждую эмоцию на лице женщины.

— Конечно, Эмма. Конечно, я люблю тебя.

— И я все еще не вхожу в твои планы по отъезду? — Свон прижалась к Миллс всем телом, буквально вдавливая ее в стену.

Реджина лишь закрыла глаза, слегка повернув голову, и тяжело вздохнула, старательно маскируя подступающий к горлу комок. Тогда Эмма резко отдернула руку и отпустила Реджину, развернувшись к ней спиной.

— Убирайся, — шепотом процедила она.

— Когда-нибудь ты поймешь меня, — Миллс медленно поднесла руку к шее, пытаясь отдышаться.

— Пошла вон! — сорвалась на крик девушка, резко обернувшись к Реджине.

И та, не заставляя себя долго ждать, развернулась и вышла из квартиры.

***

Дни в опустевшей квартире начали тянуться все так же медленно и мучительно, как и до прихода Эммы в ее жизнь. Прошло уже несколько дней, проведенных в натянутом молчании и недосказанности. Реджина все так же просыпалась по утрам, ходила на работу, но ни на секунду не переставала ждать какого-то подвоха. Ведь так происходит всегда, верно? Все, кто от нее уходил, всегда плевали ей вслед. Никогда не происходило так, чтобы кто-то исчез из ее жизни хотя бы на более-менее нейтральной ноте.

Сегодня по расписанию стоял экзамен, на который Эмма, конечно же, демонстративно не пришла. Миллс машинально задавала вопросы студентам, даже особо не вслушиваясь в их ответы. Если мог связать больше двух слов по теме — отлично, и до свидания.

В аудитории рядом с Алисой сидели еще два человека. Ей Реджина только ради формальности задала один простой вопрос и уже намеревалась отпустить, как вдруг та сказала:

— Я не знаю, — конечно, Алиса соврала.

— Это шутка? — улыбнулась Миллс.

— Нет, я, правда, не могу ответить, — взглядом Гарднер намекнула на двух сидящих неподалеку ребят, которые смотрели на нее с искренним сочувствием в глазах.

— Хорошо, обсудим с Вами это наедине, — строго посмотрела на нее Реджина. — Мистер Бут и мисс Лукас, можете быть свободны. Следующих в кабинет я позову сама.

Когда дверь за ними захлопнулась, Алиса тревожно взглянула на Миллс.

— Ты ведь прикидываешься, верно? — с недоумением посмотрела на нее Реджина.

— Конечно, — кивнула ей Алиса. — Просто я подумала, что будет важно Вам это сообщить. Эмма, она...

— Господи, да что случилось? — встрепенулась Миллс, перебивая ее.

— Утром я узнала, что ее госпитализировали в тяжелом состоянии. Мне позвонила ее приемная мать, — сама не веря в происходящее, произнесла Гарднер.

— Психушка?

— Нет, пока нет... Она находится в обычной больнице, но связи с ней нет, посетителей тоже не пускают — значит, отделение непростое.

— Как она себя чувствует? — Миллс пыталась сохранять спокойствие, поджав губы.

— Все хорошо, жива, пришла в чувство. Даже ее матери ничего не сообщили толком — только то, где находится и в каком состоянии. Эмма попросила ее со мной связаться, чтобы я передала ей вещи.

— Ты же не думаешь, что она... — осеклась Реджина, слишком боясь произнести это вслух.

— Пыталась покончить с собой? — закончила за нее Алиса. — Нет, это не в ее духе.

— Вот и я так думаю, — медленно произнесла Миллс, уставившись в одну точку.

— Скорее всего, она просто не рассчитала силу и доигралась. Помирать не хотела, вот и сдалась службе спасения.

— Похоже на правду, — отстраненно глядя куда-то в сторону, сказала Реджина.

Соглашалась с этим предположением она скорее ради себя, намеренно игнорируя самый худший вариант развития событий.

— Ей хватит мозгов вести себя там правильно. Вы же знаете, что она не глупая.

— Я соберу все, что ей может понадобиться, и передам через тебя, — выдохнула Миллс и наконец посмотрела на девушку. — Будь со мной на связи.

— А Вы? Вы к ней не поедете?

— Нет. Не поеду, — коротко ответила Реджина и встала из-за стола, чтобы пригласить следующих студентов. — Можете идти, мисс Гарднер.

***

Еще подростком я посмотрела фильм «Бойцовский клуб», и сейчас, разумеется, я не помню ни сюжета, ни морали этой басни. Зато моему впечатлительному и податливому разуму запомнился образ Марлы Сингер, которая с легкостью перебегала проспекты, курила как паровоз, рисковала жизнью на раз-два и не жалела себя. Кажется, у нее был напрочь отбит инстинкт самосохранения. «Как же я ее понимаю», — пронеслось тогда в моей голове. Сейчас смешно об этом и вспоминать.

Я и сама большую часть времени живу как она. Пускаю все на самотек, сознательно истязаю себя и свое тело всяческими способами, не жалею и не берегу вовсе. В своем смертельном трюке я не дошла разве что до наркоты — видно, потому, что остатки рассудка еще где-то теплятся в моей голове. Помнить о ценности жизни — история не про меня, и иногда кажется, будто я хочу с ней расстаться. Но это не так.

Причиной этого позорного трактата стала точка невозврата. До меня наконец дошло, что я не бессмертная Камилла Прикер, и бесконечно спускаться с горки на коньках, надеясь на авось, не получится. Я знаю, что если ездить не пристегнувшись, то не всегда пронесет от полиции, но все равно из раза в раз повторяю эту ошибку. Я знаю, что находиться рядом с заразным человеком рядом больше минуты не стоит, но я все равно остаюсь. Мне хорошо известно, что в каких-то ситуациях я могу дать отпор и отстоять свои границы, но вместо этого прыгаю на рельсы пресмыкания, как Анна Каренина, и начинаю демонстративно умирать, крича, что у меня нет сил кому-то что-то доказывать, и весь этот перформанс — единственный выход. Я узнала на практике, что от игр с острыми предметами можно умереть. Только на практике! Какая же я идиотка... За все семь лет стажа в этом деле в мою голову даже не пришла мысль о том, что такая угроза существует.

В момент, когда я поняла, что на самом деле все это не шутки, я уже распахнула глаза от яркого белого света на операционном столе. Кажется, вокруг меня крутилось человек пять, не меньше. Одновременно с моим телом проделывали манипуляции около шести чужих рук, но мне было как-то все равно. Состояние аффекта, равное парализующему шоку, не отпускало меня ни на секунду: я машинально отвечала на стандартные вопросы врачей, не чувствовала стежков на собственной ноге и острой иголки в вене. Боли не было. Был только страх. Женщина, которая зашивала меня, выглядела устало и потрепанно, разговаривала со мной грубо. Она сказала, что я здесь задержусь, и ответила на мой вопрос о том, кто так решил, коротко и четко: «Я».

Бесконечный отвратительный стеб и треп медсестер, тяжелая рука врача и понимание, что я здесь остаюсь, мигом отрезвили меня, придав сил. Но менять что-то было уже поздно: надо было думать головой, прежде чем занести режущий предмет над своим телом. Меня уже не слушали. Уже обесчеловечили, обезличили и практически лишили дееспособности. Машина завертелась — бежать мне было некуда.

Больница выглядела не так кошмарно, как показывают в фильмах ужасов, но все равно представляла из себя удручающую картину. Прокатившись на инвалидном кресле (зачем, если я могла идти?), я очутилась в палате. С меня сняли все, что только можно, выдав больничную сорочку. Это уже потом до меня дошло, что нахожусь я не в дурдоме, а всего лишь в пункте сортировки до него — обычном отделении больницы, но с усиленным контролем. Чистилище на земле.

Чтобы описать, как мне было страшно и тревожно, не хватит никакого словарного запаса. Пока меня положили в коридоре и сказали, что так будет до прихода врача. Я оглядывалась по сторонам: напротив меня в коридоре лежала девушка и спала как убитая. Медсестра подошла к ее койке и громко выругалась: «Опять она кружку на пол поставила!». Видимо, в кружке была вода. Затем вышла женщина, в больничном халате и домашней одежде. Тощая, хрупкая и с короткой стрижкой. Она села на подобие дивана в коридоре и долго смотрела в одну точку. Просто смотрела и ничего не делала, как будто загипнотизированная. Мне стало еще страшнее. Подумалось, что спустя пару дней, проведенных здесь, я стану выглядеть как она.

На часах было около семи утра, и я даже порадовалась, что попала сюда в это время. Значит, у врачей скоро начнется обход, и ждать своей участи мне осталось недолго. Уже спустя час ко мне подошла женщина в белом халате. Естественно, психиатр. И я прекрасно понимала, что именно от нее зависит количество времени, которое я проведу в этом месте.

Пришлось врать как проклятой — всем своим видом давая понять, что я здорова, как я глупа и как сожалею о содеянном. За такую актерскую игру положено давать «Оскар!». Не скажу же я, что помешалась на одной женщине средних лет, которая при этом является моей преподавательницей. И не скажу же о том, что не могу перестать вредить себе на протяжении всей осознанной жизни. Белый билет при таком раскладе мне обеспечен. Поэтому ложь — мое верное спасение. Единственное, в чем я не соврала этой женщине, — так это в том, что умирать я действительно не хотела.

— Я делаю Вам большое одолжение, что оставляю Вас здесь всего на две недели, — в итоге нашей короткой беседы сказала она.

Мне, откровенно говоря, стало плохо от такого вердикта, но фраза об оказанном мне одолжении заставила заткнуться. Что ж, отсчет тюремного срока начался.