Зеркало (fanfiction)

— Да уж, ну и прилетел тебе рождественский подарочек, — вздохнула Кэтрин, услышав рассказ Миллс обо всем, что недавно произошло в ее жизни.

Кэт все прекрасно понимала и, вероятнее всего, должна была справедливо обвинить подругу: очевидно, кто оказался виноват в ситуации с Грэмом. Но она так не сделала, потому что, скорее, всю жизнь жалела Реджину, каждый раз наблюдая за ее терзаниями.

Нолан не одобряла и не поощряла все эти хитросплетения из манипуляций, которыми так ловко владела Миллс, но и не говорила того, что это неправильно. Она ведь все равно не смогла бы изменить Реджину. Миллс вообще не особо умела дружить, скрипя зубами заводила новые знакомства и поэтому каким-то чудом уберегала Кэт от своего токсичного поведения.

— Все еще не знаю, как я могу ему помочь... — протянула брюнетка, разглядывая вино в бокале.

— Отступись от него, Реджина, — резким тоном произнесла Кэт. — Хоть при мне не строй из себя святошу. Знаешь же, что не такая.

Миллс лишь поморщилась от такого ответа подруги и залпом допила оставшееся вино. Кэт вечно слишком быстро пресекала все ее попытки морализаторства.

— А что Эмма твоя сейчас? Ее ты ведь тоже отфутболила.

— Я была тогда совсем не в духе... Конечно, это было неправильно, она ничем не заслужила такого.

— Ты должна быть умнее, раз таки ввязалась в эту авантюру.

— Ты сама не так давно спрашивала меня о том, что же мне мешает пойти ей навстречу? А сейчас что, переобулась?

— Я не давала тебе прямых указаний к действиям.

— Ой, какая же ты, — Миллс запнулась, пытаясь подобрать наименее обидное слово, — хитрая, черт тебя дери!

— Лучше бы ты думала сейчас об Эмме, а не о Грэме. Сколько вы с ней уже вместе?

— Вместе? — усмехнулась Реджина.

— А как еще описать ваши отношения?

— Зачем вообще вешать на все ярлыки?

— Ты хоть чувствуешь что-то к ней?

— Я не знаю, Кэт.

Что ты чувствуешь? — вопрос, который всегда выбивал Миллс из колеи. Она всю жизнь понятия не имела, что испытывала сама, и по отношению к другим людям тоже. Реджина понимала, как стоит себя вести в той или иной ситуации благодаря присущим ей интеллекту, начитанности и насмотренности. В книгах писали, что, если кому-то рядом плохо, нужно утешить, проявить сочувствие. В фильмах показывали, что, если что-то дарят, нужно радоваться, а если случается потеря — грустить. Это очевидные вещи, которые все мы наблюдали с детства, и Миллс не была исключением. Но вот только осознавала ли она свои эмоции? Скорее нет, всю жизнь действуя механически. Кажется, это проще простого — заплакать или обрадоваться, но все ли отдают себе отчет в этом? Да и все ли могут?

Эмма провоцировала Реджину на всяческие эмоциональные порывы с самого начала. За долгое время Свон оказалась единственной, кто адекватно и с большой силой отражал ее чувства. Отчасти именно поэтому Миллс привязалась к ней, только вот любила ли? Реджина помнила, как долго пыталась понять, что любит Дэниела, что это то, оно, то самое, о чем написаны сотни песен и романов. И так долго боялась примерить это чувство на себя.

— Приехали, — констатировала Нолан. — Ты так рискуешь... Я думала, у тебя там любовь до гроба и после гроба.

Миллс лишь рассмеялась в ответ на это нелепое предположение.

— Кэт, ты как подросток рассуждаешь.

— Да я просто пытаюсь понять: чего ты от нее хочешь тогда?

Реджина промолчала, отводя взгляд и сделав глоток вина.

— Ты то с женатым, то со студенткой... — задумалась Кэт. — Рискуешь именно в отношениях, хотя в жизни продуманная до мелочей.

— Так, все, минута психотерапии закончилась, — грубо оборвала тему Миллс. — Лучше свою стабильную жизнь так анализируй, и своего чудесного мужа.

— Надо же, — рассмеялась Нолан. — Ты показала зубы! Очаровательно.

Менторская тональность и резкость Реджины могли вывести из строя любого, но только не Кэтрин. Она слишком давно знала Миллс, чтобы обижаться на подобные выпады. Знала, что Реджина лишь пытается защититься таким образом и не желает ей зла. И если кому и было дозволено так говорить с Реджиной — так это только Кэт. А Миллс давно пора уже было привыкнуть к ее манере общения и тому, что на нее не сработает даже самый лучший из всех королевских образов Реджины, а в диалоге сорвется любая маска. По правде говоря, за это Миллс и любила Кэтрин, но не всегда могла свыкнуться с тем, как ее суровая правда порой задевает за живое и заставляет думать о тех вещах, о которых бы сама Реджина предпочла не вспоминать.

***

После того как Свон решила уволиться, жить стало значительно проще. Неизвестность, в которую она шагнула, оказалась не такой уж и пугающей. Дату собеседования назначили совсем скоро, и это позволило Эмме немного выдохнуть. А на днях ее настигла еще одна удивительная новость, которой она совсем не ожидала.

— Мне только что позвонили из дирекции общежитий, — все еще не веря в происходящее, сказала Свон и взглянула на Миллс.

— И что они тебе сказали?

— Что я могу поселиться на следующей неделе в новый корпус недалеко от универа, — Эмма отложила телефон в сторону. — Ты к этому причастна?

— Вроде того, — Реджина отвлеклась от монитора, посмотрев на девушку. — Давно еще должны были позвонить, припозднились.

— Как? Как ты это сделала?

— Это уже неважно, Эмма, — отмахнулась Миллс. — С тобой несправедливо поступили.

— Да, я была виновата только в том, что не проследила за своей крысой-соседкой. Считай, что сама себе все запорола.

— Потому что, учитывая твое социальное положение, они не имели права тебя выселять, это неправильно! — вырвалось у Реджины от возмущения.

На минуту между ними повисла тишина, и Свон нахмурилась.

— А что не так с моим социальным положением? — спросила она, глядя Миллс в глаза.

— Ну, ты студентка из другого штата, учишься за счет государства... — начала быстро оправдываться та.

— Реджина, не ври мне! — громче положенного сказала Эмма. — Почему ты уцепилась за мое положение?

— Я уже сказала тебе, что имела в виду, — с каменным лицом произнесла Миллс.

— Господи, я так устала от твоего вранья! — неожиданно грубо для себя сказала Эмма. — Скажи мне честно: ты ведь не просто так была в курсе, что я из Мэна? Как ты узнала, что меня удочерили?

Реджина вздохнула, слегка изменившись в лице, и, как обычно, когда нервничала, закусила губу. В этой ситуации она сама же себя и подставила.

Знала же, что сначала надо думать, а потом говорить, дура!

— Да, я не просто так была в курсе, — отчеканила Миллс. — И что теперь?

— Как и что теперь? Почему ты не удосужилась мне сказать об этом?!

— А что я должна была тебе сказать, Эмма?

— Зачем ты вообще что-то искала про меня?

— Это было еще давно, — Реджина тяжело вздохнула и отвела взгляд. — Как-то раз в университете ты говорила с подругой и сказала: «Сторибрук». Меня будто током ударило. Ты уже тогда меня заинтересовала, и я решила проверить такое совпадение. Никакого злого умысла, понимаешь?

— Как ты узнала?

— Я спала с копом, Эмма, — раздраженно ответила Миллс, разводя руками. — А еще я дочь лучшего криминального адвоката в городе. Что еще мне тебе объяснить?

Свон с недоумением посмотрела на Реджину и до боли впилась ногтями в ладонь. Она почувствовала в эту секунду себя просто пылью по сравнению с этой женщиной. Чего ей стоит узнать все тайны Эммы Свон? Похоже, вся ее жизнь еще задолго до их близкого общения была у Миллс как на ладони. Ну, а что знала о Реджине Эмма? Только с горем пополам поняла, что Миллс родилась там же, где и она. Лучше всего Свон знала список регалий ниже ее фамилии, но никак не подробности личной и семейной жизни.

Вдруг Реджина встала из-за стола и подошла ближе, вторгаясь в личное пространство Эммы. Она взяла девушку за руку, но Свон все еще молчала, поджав губы.

— Посмотри на меня, — Миллс крепче сжала ее ладонь и уже мягче спросила: — Чего ты боишься?

— Твоей жалости по отношению ко мне и твоего осуждения, — на одном выдохе выпалила Эмма. — Поэтому я не говорила тебе, и никогда бы не сказала. Это не та история, которую хочется рассказывать вообще.

— Ну, что ж, как видишь, я не жалела тебя и ни за что не осуждала, — женщина посмотрела Свон в глаза, в которых теперь читалось недоверие.

В этом была вся Реджина: сделать доброе дело, при этом использовав те факты, которыми девушка, ради которой она все это затеяла, даже не делилась. Свон не могла ее осуждать и ей перечить — Миллс бы просто в таком случае принимала вид оскорбленной благодетели. И как же это было противоречиво... И что оставалось делать Эмме? Только принять всю сложившуюся ситуацию — тем более, на Реджину она не могла позволить себе злиться. Но Миллс тоже можно было понять. Она не смогла бы так просто рискнуть и нарушить все профессиональные границы ради первой встречной. Эта связь, тянущаяся из далекого прошлого, помогла ей решиться на этот непростой шаг. Проблема заключалась лишь в том, что она не спешила делиться этим фактом с Эммой.

— Да, но почему нельзя было хотя бы предупредить меня? — Свон наконец пересилила себя и посмотрела прямо в темно-карие глаза.

— Я не хотела бередить старые раны, не знала, как ты отреагируешь, — мягко проворковала Реджина. — Последнее, чего мне хотелось, — так это расстроить тебя.

И Эмма сдалась. Поддержка от этой женщины была для нее ценнее, чем собственные якобы задетые чувства. Миллс не хотела ей навредить — она, наоборот, решала все ее проблемы раз за разом. Делала то, чего никто и никогда не делал ради Свон. Можно все понять, можно отдаться сейчас в ее теплые объятия и вновь забыть обо всем плохом. Реджина ласково завела кудрявую светлую прядь за ухо, едва заметно улыбнулась, а затем прильнула ближе, не отпуская хрупкой ладони. Трудно было не оценить силу ее обаяния, и даже спустя столько времени, проведенного в непосредственной близости с Миллс, Эмма с легкостью на него велась. Велась на пьянящий запах духов Реджины, на неизменно алые губы, сложившиеся в идеальную улыбку, адресованную сейчас именно ей, на осознание того, что настолько шикарная женщина рядом только с ней. Свон была готова на все, лишь бы не потерять ее. И если ради этого надо забыть какую-то незначительную оплошность с ее стороны, Эмма запросто сделает это. Снова сделает.

***

— Опять эти жуткие открытия... Можно, я просто посижу дома? — Эмма вздохнула и плюхнулась на большую кровать в спальне.

— Жуткие? — переспросила Миллс, ухмыльнувшись.

— Ну, да... Опять, наверное, десять камер на квадратный сантиметр будет, и куча шишек всяких важных с сумками дороже, чем моя жизнь, — недовольно простонала Свон. — Я же осталась тогда, на Уорхоле, ты помнишь?

— Да, конечно, но тебе ведь необязательно слоняться возле операторов. Неужели не хочешь посмотреть на окончательную версию реализации своих огромных трудов?

— Хочу, но в другой день, когда весь бомонд оттуда свалит и запустят простых смертных. А еще я хочу персональную экскурсию, — мечтательно вздохнула Эмма.

— Ну, уж если я и соглашусь работать экскурсоводом, то только для тебя, — улыбнулась Реджина. — А я была бы рада, если б ты пришла туда.

— Какой в этом смысл? Мы все равно будем весь вечер стоять в километре друг от друга.

— Даже если так, Эмма: ты приложила много усилий к тому, чтобы это мероприятие состоялось и получилось таким красивым. День открытия и для тебя тоже может быть праздником, ты по праву заслужила быть там.

— Господи, да мне даже надеть-то нечего! Опять буду выглядеть как бедный родственник на свадьбе, — снова хмуро простонала Эмма, закрыв лицо руками.

— С этим я могу тебе помочь, — Миллс, которая все это время снимала с себя украшения, подошла к дверце гардероба и открыла ее. — Выбирай все что угодно. Если ничего не понравится, съездим и купим тебе что-нибудь новое.

— Да ну, ты серьезно? — ухмыльнулась Свон. — По-моему, я в твоих брендовых шмотках буду как тюлень в балетной пачке.

— Как самокритично, — покачала головой Реджина. — Давай сначала примерим, а потом будем судить?

— Ладно, это ты у нас эксперт... — протянула Эмма, заходя в гардероб.

Всевозможные платья, пиджаки, множество обуви, аксессуаров были аккуратно развешаны или разложены по полкам. Все выглядело настолько привлекательно и дорого, что Свон даже боялась ко всему этому прикасаться. Глаза разбегались только от одного вида десятка туфель на нижнем ярусе. Столько одежды в своей жизни Эмма видела разве что в магазине.

— Попробуй сама, я уверена, что ты справишься, — сказала Миллс, снимая пиджак и аккуратно развешивая его. — У тебя прекрасный вкус.

— Сейчас среди всего этого многообразия мне нравишься только ты без пиджака, — Свон посмотрела на Реджину, которая на носочках пыталась дотянуться до верхней вешалки. — Может, снимем все остальное и забьем на это открытие?

— Заманчивое предложение, — улыбнулась Миллс. — Но успеется позже. А вот выставка откроется послезавтра, так что соображай быстрее. Ты же у нас дизайнер.

Эмма лишь обреченно захныкала в ответ, принявшись дальше разглядывать кучу вещей.

— А можно хоть здесь не по-дизайнерски, а по-нормальному?

— Уже нельзя, ты сама ступила на эту кривую дорожку, — рассмеялась Реджина, выходя из гардеробной.

— Да за что...

Не то чтобы Свон не любила подбирать вещи и придумывать себе образы — это ведь тоже всегда своеобразный творческий процесс. Человеку с ее чувством прекрасного и умением сочетать, казалось бы, несочетаемое, не составит труда подобрать себе красивый наряд. Просто у нее для всего этого модного приговора никогда не было ресурсов. В Сторибруке — не разбежишься, а в Бостоне — иногда не хватало денег даже на масс-маркет. Ну, что ж, может, это отличный шанс отыграться.

— Эмма, я хотела тебе сказать еще кое-что, — слегка неуверенно начала Миллс. — Меня пригласили поработать в МоМА над одним проектом.

— Ого! Как здорово, — улыбнулась Свон, прикидывая на себя очередное дорогое платье. — Выше них только звезды!

— Только мне нужно будет уехать сразу после открытия в Нью-Йорк.

Эмма тут же вернула платье обратно на вешалку и, слегка нахмурившись, смерила Реджину недовольным взглядом.

— Я уеду всего на четыре дня, — обреченно вздохнула та, глядя на разочарованное выражение лица Свон.

— Но у меня будет собеседование как раз в день твоего отъезда...

— Эмма, я покупала билеты еще задолго до того, как тебе назначили дату. Если бы я знала, то уехала бы на день позже.

— Я понимаю, но все же... Черт.

— Что ты так переживаешь, будто я уезжаю в глушь без связи? — Миллс подошла к девушке ближе, ласково обнимая ее за плечи. — Напишешь, позвонишь, все расскажешь.

— Конечно, напишу, — обняла ее в ответ Свон, прижимаясь сильнее.

— Не раздувай из мухи слона, ты не в «Пентаграм» устраиваешься. Да и, к тому же, в студии знают, что ты от меня, — Реджина положила ладонь ей на щеку и посмотрела в глаза. — Я вернусь, помогу тебе с переездом, и все будет в порядке.

Миллс аккуратно поцеловала Эмму в уголок губ. Девушка едва заметно улыбнулась ей в ответ, но все равно не представляла, как переживет ее отсутствие.

***

— Бо-же-мой, — по слогам произнесла Эмма, когда увидела пару крупных баннеров, развешанных посреди колонн у входа в здание. — Это же я верстала!

Она вышла из машины и тут же достала телефон, чтобы запечатлеть свой триумф. Свон, разумеется, знала, над чем работала, но видеть вот так свою работу, в готовом виде, приносило отдельное удовольствие. Они с Реджиной припарковались в самом дальнем углу, чтобы лишний раз не привлекать внимания, но даже с такого расстояния Эмма уже отчетливо видела плоды своих трудов. Ее настолько сильно переполняло странное и давно забытое ощущение детского восторга от всего происходящего, что она не могла перестать улыбаться.

— А я говорила тебе, что ты не пожалеешь, — сказала Миллс, когда вышла из машины.

— Я до последнего не верила, что утвердят именно этот пестрый вариант, — выдохнула Свон, все еще как завороженная глядя на вывески. — Винсент, наверное, в гробу перевернулся от моих интерпретаций.

— Ничего подобного, — улыбнулась Реджина. — Я думаю, он бы одобрил твои смелые решения.

Все вокруг было как в лучшем голливудском кино: места, обстоятельства, женщина, находящаяся рядом, и даже шикарный вид из окон музея. Эмма в сотый раз подумала о том, что все это не может быть ее реальностью. Скорее, картина: неясная, чуть размытая и мелькающая в глазах от сотни разноцветных густых мазков. Сегодня — ее имя, написанное среди тех, кто работал над выставкой в одном из самых крупных музеев Бостона, а как будто вчера — первые выставленные фотографии... Где еще она увидит свое имя благодаря Реджине?

Во время мероприятия они с Миллс почти не пересекались. Не подходить, не приближаться меньше чем на пару метров, не разговаривать, не смотреть друг на друга лишний раз — правила игры на публике были таковыми. Реджина развела излишнюю паранойю насчет совместного выхода в люди. Свон понимала с самого начала, что ни о каких появлениях в публичных местах вдвоем не может идти и речи, но не думала, что женщина настолько сильно будет беспокоиться по этому поводу. Ее репутация была слишком важна. Важнее того, что почувствует Эмма, когда услышит условия их сделки.

— Ну, и чего ты выебывалась? — тараторила под ухом Алиса. — Твоя студия же такая классная! Я так давно на них подписана! Чем будешь заниматься?

— Наверное, верстать всякую чухню для социальных сетей, презентации... Пока ничего серьезного — скорее всего, механическая работа.

— Не все сразу! Я уверена, что ты там приживешься. Эх, если бы мне такое предложили... — Гарднер мечтательно вздохнула и посмотрела на Эмму. — Реджина просто лучшая! Я рада, что она помогла тебе.

Алиса получила приглашение на выставку в числе первых. Свон вообще не представляла, что бы делала тут без нее, совсем одна среди этих сливок общества. И хоть внешне она теперь ничем не отличалась от них благодаря Миллс, Эмма все равно не могла избавиться от странного чувства, что она здесь лишняя. Лучше уж поболтать и пропустить пару бокалов с подругой, чем бесконечно слоняться по коридорам.

— Я тоже, но все равно у меня еще нет уверенности.

— Кстати, у нее был самый неформальный экзамен по лекционным предметам в моей жизни. Мы просто поболтали с ней о том, что я люблю, и разошлись — это было так круто! И я все знала — не потому, что зубрила, а потому, что мне нравилось.

— Может, это только с тобой так, — усмехнулась Свон.

— Хочешь сказать, я блатная?

— Да нет, но она знает, что мы дружим.

— Так было со всеми. Большинство выходили довольные, она только с самыми отбитыми подолгу сидела. Ни одной пересдачи из тех, кто остался.

Эмма на секунду поморщилась от этих нескончаемых дифирамбов и восторгов в сторону Реджины. Да, она понимала, что появление Миллс в университете — едва ли не лучшее, что случалось с курсом истории дизайна за все время, но все равно относилась скептически к излишне восхищенным отзывам. Однако Алиса была ни при чем. Она же не знала, как с Реджиной порой бывает непросто в личных отношениях.

— Серьезно? Жесть, демократия.

— Ее многие любят, — улыбнулась Гарднер.

— Ой, да я уже представила, как она бы ворчала из-за этих пересдач, всей последующей из-за этого бюрократии и ныла о том, что у нее нет на все это времени. Ты бы знала, какая у нее занятость.

— Я думаю, на самом деле некоторые не отказались бы поговорить с ней тет-а-тет даже второй раз... Я слышала, как она выпроваживала Августа, который слишком долго и с упоением рассказывал ей о том, как ему нравятся стулья Баухауса, — рассмеялась Алиса.

— Хотела сначала сказать, что он дебил, но потом поняла, что я ничем не лучше... — Свон допила вино и отдала бокал бармену. — Я пойду прогуляюсь немного, ладно? Поищу нашу госпожу изящных искусств.

Реджина, как обычно, чувствовала себя в этом роскошном пафосе как рыба в воде, пока Эмма же сидела в углу у фуршета с Алисой и допивала третий бокал просекко. Ходить по выставке было просто невозможно: слишком много людей слонялось вокруг. Лишь когда толпа чуть разошлась по этажам и стеклась к помосту, Свон решила пройтись по залам. С одной стороны, она невольно улыбалась каждый раз, когда замечала вокруг себя то, над чем работала, а с другой — задумывалась о том, что же ждет их с Реджиной дальше. Эмма знала, на что подписывалась, но не представляла, как ей будет тяжело постоянно смотреть на любимую женщину и не иметь возможности даже подойти к ней. Свон остановилась около цветущих ветвей миндаля и замерла. Миллс смеялась, что-то охотно рассказывая своим собеседникам. Смеялась так звонко и выглядела такой счастливой, что Эмма пожалела о том, что не захватила с собой фотоаппарат. На фоне небезызвестных и застывших навсегда ветвей Реджина смотрелась едва ли не частью картины. Была такой прекрасной, но все еще недостижимой в глазах Свон.

***

— Рейчел совсем отбилась от рук, на работе всю душу вынули, твоя бабушка опять звонила, у нее, как обычно, все плохо, — жаловалась в трубку Мэри-Маргарет вот уже двадцать минут, а Свон, привыкшая к регулярным потокам негатива, молча слушала. — Да они все мне ноги целовать должны, уроды! Я столько для них делаю, а со мной так поступают... Эмма, так ты приедешь на лето?

— Я не знаю, мама, — сдержанно ответила Свон.

— Что значит «не знаю»? Ты должна мне помочь! Твоя сестра совсем сдурела — ты бы видела, что она делает с собой! Это все твое пагубное влияние, — продолжала наседать приемная мать. Свон поморщилась и убрала трубку от уха, чтобы лишний раз не слышать это. — И бабушке может стать хуже в любой момент. Неужели ты оставишь меня с этим совсем одну?

Эта ненависть была самым страшным и разъедающим все внутренности чувством, потому что не имела выхода. До этого Эмма не осмеливалась сказать Мэри-Маргарет ни слова против: то ли потому, что все-таки ее любила, то ли потому, что жалела и не хотела терять минимальную поддержку в ее лице. Что-то огромное, жуткое и чудовищное клокотало внутри Свон каждый раз, когда мать вела себя с ней подобным образом, но Эмма все эти годы лишь терпеливо молчала. Это казалось чем-то совершенно неправильным, бесчеловечным, тем недопустимым чувством, которое нарушало бы все общепринятые законы морали. Насколько противоестественно каждый день, всеми фибрами души ненавидеть свою мать? Насколько дозволено ничего не чувствовать по отношению к женщине, которая тебя вырастила?

Но в этот раз Свон почувствовала, что больше не сможет молчать. Потому что она устала за столько лет быть родителем в этих отношениях. Все время ее мать, несмотря на то, что казалась взрослым человеком, превращалась в такого капризного и непереносимого ребенка, что с ней просто было невозможно существовать. И Эмму волновал только один вопрос: когда же уже наконец они с матерью поменяются местами? Когда же в их отношениях все будет не извращено до невозможного? Когда же ей не придется решать все свои проблемы одной? Мэри-Маргарет была для Эммы как будто бы механической матерью, выполняющей исключительно материальные функции, и ничего не делала больше.

— Нет, Мэри-Маргарет, я не приеду, — строго сказала Свон. — И не на лето, и не на Рождество, и вообще никогда. Я так устала от тебя, Боже. Ты отвратительная мать. Я так ненавижу тебя. Просто иди к черту со своими якобы годами нерешаемыми проблемами!

— Что ты говор... — начала женщина, но ее перебили.

— Я больше не могу, мама, не могу это слушать. С тобой рядом всю жизнь взрослый, состоятельный, далеко не глупый мужчина, а ты жалуешься на то, что вы вдвоем не можете справиться с четырнадцатилетним подростком и пожилой женщиной. Ты — грамотная, умная, компетентная специалистка с большим опытом, так почему же из тебя вытряхивают душу на работе все время, сколько я себя помню? Может, дело не в них? И не перебивай меня больше! Ты просишь меня решить все свои проблемы, но я хотя бы раз жаловалась тебе на что-то? Хотя бы раз в своей жизни я ответила тебе, что дела у меня не нормально? Что ты знаешь обо мне, мама? Ты ни черта не знаешь, поэтому не звони мне больше и не ной о том, что давно можно было легко исправить! — Эмма выдохнула и продолжила, когда поняла, что Мэри-Маргарет собирается что-то сказать: — Да ты и не звонишь, не пишешь, не интересуешься толком, как я. Только когда тебе что-то нужно, ты вспоминаешь о моем существовании. Я больше так не хочу!

Свон сбросила звонок и в эту же секунду осознала все масштабы последствий от своих слов. Она будто бы сама у себя же выбила хоть какой-то фундамент из-под ног, но в то же время ей вдруг стало так невыносимо легко... Руки почему-то дрожали, а в голове спутались все мысли, сливаясь в непонятный поток. Это конец их искалеченных отношений? Что же ты, Эмма, сделала?

***

День собеседования был для Свон сродни походу на Голгофу. Это не по знакомству устраиваться продавцом — тут уже предстояло испытание посерьезнее. Страшно и непредсказуемо, несмотря на то, что перспективы маячили хорошие, а люди в студии работали по большей части все равно творческие, такие же, как она. Отъезд Реджины только усугубил все переживания Эммы, хоть головой она и понимала, что в этом нет ничего страшного. Вся голова была забита мыслями о том, что же ей теперь делать с матерью и пустит ли она вообще ее на порог после всего услышанного?

Но, на удивление, хоть где-то Свон не поджидало непреодолимых препятствий, и все оказалось не так сложно, как она себе представляла.

[Эмма] Реджина, все прошло просто отлично!!! Кажется, меня приняли... Я все еще не верю, что это правда!

Свон отправила сообщение Миллс сразу, как только вышла из студии. Снова и снова, как перед Рождеством, она обновляла их диалог каждые десять минут, но ответ так и не приходил. Реджина даже не прочитала! Эмме казалось, что ее жизнь пару часов назад висела на волоске именно из-за Миллс, а теперь та даже не реагировала на нее.

Ну, ладно... Просто она безумно занята в Нью-Йорке. Здесь-то порой ей звонишь, как в Белый дом, а там вообще, наверное, у нее ни секунды продыха нет. Но, может быть, она все-таки хоть немного волнуется обо мне? Может, хотя бы раз в день будет звонить...

С этими мыслями Эмма пыталась сосредоточиться на своих делах, но все было безуспешно. Ее снова сковывало это непонятно откуда взявшееся чувство вины и ощущение того, что она просто слишком навязчива. Только теперь к этому добавилось еще и беспокойство о том, что с Реджиной могло что-то случиться. Все-таки она уехала не в соседний район, а в другой город, который был раз в десять больше Бостона. Но каждый раз, когда Эмма думала о женщине, ее противно и сурово отрезвляло осознание того, что между ними слишком большая разница, и в этом кроется главная проблема.

Это у меня забот нет, а у нее занятость бешеная и ответственности больше. Напишет, когда будет время!

— Блять! — вдруг воскликнула Эмма, ударив по ноутбуку от злости.

На новой работе ее постепенно уже начали вводить в курс дела, а она все еще не могла взять себя в руки, чтобы полностью сконцентрироваться на столь важном для нее вопросе. Два часа Свон просто пыталась имитировать активную умственную деятельность вместо того, чтобы провести время с пользой. Нет, это уже точно было ненормально. Похоже на гребаную наркоманию, только в случае Эммы дозой было внимание Реджины. И сейчас его снова было мало — точнее, ее полностью лишили доступа к наркотику. И легче было переносить отсутствие Миллс, когда она хотя бы территориально находилась рядом, а не уехала за пару сотен километров.

Уже лишь когда Свон собиралась ложиться спать, раздался телефонный звонок. Эмма моментально сняла трубку, с облегчением заметив на экране желанное имя.

— Привет, — усталым голосом проговорила Миллс, — не спишь еще?

— Нет-нет, — выдохнула от удовольствия Свон, услышав любимый низкий и бархатный голос. — Я так ждала, когда ты ответишь. Как ты там?

— Да, я прочитала только сейчас, — невольно улыбнулась Реджина. — Я рада за тебя, Эмма. И ничуть не сомневалась, что ты со всем справишься.

— А я-то как, ты не представляешь! Я так переживаю за тебя, ты, наверное, занята там сильно, да?

— Да, очень, — прервалась на секунду Миллс. — Мне тяжело, потому что я не на своей территории. Здесь другие люди, другие правила. Я — приглашенный куратор, приходится схватывать все местные порядки и условия на лету.

— Но они же все равно хорошо к тебе относятся? — слегка встревоженно спросила Свон, — ты же такая крутая! Не просто так ведь тебя пригласили.

— Да, хорошо, хорошо, — усмехнулась Реджина. — Я справлюсь. Главное, что ты устроилась. Я тобой очень горжусь.

Эмме показалось, что если она будет улыбаться шире, то ее скулы не выдержат. От слов женщины ее накрыло такой теплой волной, что все ожидание этого звонка вмиг окупилось.

— Спасибо, — неожиданно для себя тихо сказала Свон. — А в чем сейчас заключается твоя работа?

— Пока больше всего по научной части. Нужно переработать много материала, написать массу сопроводительных текстов, отредактировать некоторые, — Миллс вымученно вздохнула. — Я не занимаюсь здесь всякими «бытовыми» вещами типа перевозки, страховки, монтажа или пожарной безопасности. Я отвечаю за информационную часть, если можно так выразиться.

— Звучит уже невероятно трудно и серьезно... Но ты же и раньше этим занималась, правда?

— Конечно, — Реджину явно умиляло это беспокойство Эммы. — Не переживай за меня.

— А что хоть за проект? Ты так и не сказала... — продолжала расспрашивать Свон.

— Большая выставка, посвященная художникам нью-йоркской школы. Когда-то давно я участвовала в похожем проекте в Бостоне, но не в таких масштабах.

— Ротко? Поллок? — задумавшись, переспросила Эмма.

— И не только. А так молодец, ставлю пять, — ухмыльнулась Миллс.

— Ура! Это чертовски круто: в МоМА, да еще и такие известные художники... Я бы так хотела посмотреть!

— Может быть, и посмотришь, кто знает.

— Я скучаю по тебе, — Свон щелкнула зажигалкой и выдохнула дым в окно. — Очень.

— И я по тебе. Голос только у тебя грустный какой-то, все нормально там? — наконец поинтересовалась Реджина.

Нет, я ждала твоего звонка целый день, поругалась с матерью до смерти, бесконечно переживала за тебя и по поводу того, что не справлюсь с новыми обязанностями на работе. Я хочу сдохнуть — ну, или хотя бы увидеть тебя сейчас. Одно из двух.

— Да, все в порядке, — Эмма попыталась разговаривать бодрее. — Я тоже жутко вымоталась. Сильно переживала по поводу работы.

И хоть Свон была уверена на сто процентов, что Миллс вновь, как по щелчку пальцев, сняла бы с нее всю тревогу парой умных и метких комментариев, но все равно ничего не стала ей рассказывать. У нее там своих проблем по горло, зачем Эмма будет ей надоедать своим нытьем? Поговорит в лучшем случае, когда Реджина уже вернется домой и не будет так занята.

Еще пару минут они поболтали о всякой насущной ерунде, и Миллс наконец призналась, что хочет спать. Свон нехотя попрощалась и отложила телефон. Ей осталось продержаться еще пару дней, и Реджина приедет обратно. Лишь бы только ее новый проект не оказался продолжительным...