Зеркало (fanfiction)

You remind me of just how perfect you are
When I'm at my wit's end
And I'm losing my head
You remind me of just how lucky I am

Just how perfect you are

Реджина лежала на кровати в одном черном шелковом халате, едва прикрывшись одеялом, и выпускала дым в потолок. Рядом у нее на плече, занимая пол кровати, лежал Грэм и наблюдал за тем, как дым рассеивается из-за ветра, который дул в комнату через открытое окно. После всего произошедшего Миллс чертовски хотелось отдохнуть, поэтому сегодняшнее присутствие Хамберта было как нельзя кстати и помогло хоть немного снять стресс. Но сейчас, в минуту расслабления, она ощутила странную неудовлетворенность, невзирая на то, что они с Грэмом около часа развлекались в кровати.

Реджину посетила предательская мысль о том, что она скучает по близости с женщиной. Вероятно, это смогла бы прочувствовать далеко не каждая, но Миллс не хватало сейчас нежности и совсем другого тепла. Она была искренне благодарна природе за свою бисексуальность, несмотря ни на что, потому что она могла оценить обе стороны медали по достоинству, извлекая из каждой только самое лучшее. Это позволяло Реджине видеть разницу — точнее, замечать все преимущества и недостатки, расширять свой опыт, открывать все новые и уникальные ощущения. Она нуждалась в мягкости и изящности женского тела сейчас больше, чем в слегка грубых прикосновениях Грэма.

Конечно, все это — лишь условность: люди бывают разными и ведут себя по-разному тоже, но если говорить именно о том, как Миллс ощущала эту драгоценную разницу, то такое описание подошло бы лучше всего. Ни один мужчина не прикасался к ней так, как на это способна женщина. Так же трепетно и так же нежно, вне зависимости от того, хотелось ли добавить грубости в свои жесты. Правда, Реджине нравилось и то, и другое — она никогда бы не могла сказать, что отдает предпочтение чему-то одному. Только вот проблема была в том, что, как только она получала что-то одно, то через некоторое время ей это наскучивало.

В сексе с мужчинами она никогда бы не почувствовала того, что получилось бы с девушкой, и наоборот. Поэтому то, что она так долго не спала с женщинами, сыграло свою роль. Конечно, у нее было несколько встреч за все это время, и порой даже на регулярной основе, но все это рано или поздно сходило на нет. Если Грэм хоть что-то к ней испытывал, то все мимолетные любовницы практически не приносили ей никакого удовлетворения в моральном плане, и в конечном итоге Реджина завязала с этим.

Миллс волновал вопрос о том, почему именно сейчас ее вдруг настигли такие мысли нескончаемым потоком, и почему она, черт возьми, когда запрокидывала голову от удовольствия, представляла руки Эммы вместо тех, что обнимали ее. Это уже явно отдавало чем-то ненормальным. Было нормальным хотеть помогать, сопереживать студентке, вкладывать в нее свой профессиональный и жизненный опыт, но не думать же о ней в таком пошлом смысле! Реджина еще не до конца отдала себе отчет в том, как много пространства в ее жизни заполнили мысли об этой девушке.

— Мне кажется, что все это неправильно, — внезапно изрек Хамберт, и Миллс вздрогнула от того, что его слова стали ответом на ее раздумья.

— Ты о чем? — нахмурилась Реджина и затянулась сильнее, раздосадованная тем, что ее отвлекли от столь важных размышлений.

— Мэгги недавно меня чуть не застукала, когда я в очередной раз соврал о дежурстве и ночевках у сестры, — вздохнул Грэм. — Кажется, я перепутал одно с другим, и вышла несостыковка. Я еле выкрутился.

— Если ты решил вспомнить о морали, то надо было делать это десять минут назад, прежде чем кончать, — Миллс затушила сигарету о пепельницу на тумбочке и встала, направляясь к окну.

— Твои аргументы, как всегда, самые неоспоримые, — хмыкнул Хамберт, тут же раскидывая руки на широкой кровати.

Реджина еще несколько секунд постояла около окна, прежде чем закрыть его, и снова задумалась о насущном. Когда на нее внезапно подул холодный ветер, она резко захлопнула створку.

— Знаешь, я думаю, тебе лучше уйти сегодня, — наконец сказала она, сильнее запахнув халат.

— Что? В каком смысле? — недоуменно отозвался Грэм, поворачиваясь в сторону Миллс.

— В прямом. Я хочу сегодня побыть одна, — посмотрела она в глаза Хамберту. — К тому же, у меня еще много работы.

— Сейчас десять вечера, Реджина, какая к черту работа? — нахмурился мужчина. — Что случилось?

Миллс видела, что он расстроился, — буквально как маленький ребенок, у которого забрали конфету, — но ничего не могла поделать со своими мыслями. Ей требовалось побыть наедине с собой, чтобы все обдумать. Да и игра с Грэмом в любовников ей постепенно стала надоедать, потому что сейчас ее голову всецело занимала гребаная студентка второго курса. С каждым днем женщине все труднее было отрицать свой нездоровый интерес, к которому теперь добавилось непонятно откуда взявшееся желание.

— Ничего. Я уже сказала, почему хочу остаться одна.

— А я уже сказал жене, что сегодня остаюсь на дежурстве, — разочарованно ответил он. — Ты не можешь меня просто так выгнать!

— Вот черт, — вздохнула Реджина, понимая, что ее план провалился.

Остатки совести не позволили ей выставить его за порог. Хотя Миллс все больше убеждалась в том, что не любит его, а теперь еще и думает о другой во время секса с ним. Это уже не шло ни в какие рамки. Реджину напугали эти мысли, потому что ей не хотелось верить, что она начинает не только сильнее привязываться к Эмме, но и влюбляться в нее.

— Я сделал что-то не так?

Хамберт поспешно оделся и привстал с кровати, подходя к Миллс, мечущейся по комнате из стороны в сторону в поисках одежды.

— Нет, боже мой, Грэм, нет, — с жалостью в глазах посмотрела она на него, — Ты не сделал ничего плохого.

— Тогда в чем проблема, Реджина?

Хамберт взял Миллс за руку, с тревогой заглянув ей в глаза.

— Если бы я сама знала... — неуверенно сказала она и нервно закусила губу.

***

После недавно полученных от Реджины средств, Свон выиграла себе время на решение проблем. Алиса очень выручала Эмму тем, что уже больше недели не выгоняла подругу, пока она искала себе комнатушку. В процессе поиска Свон пришлось написать кому только можно и обзвонить почти всех своих знакомых, чтобы не искать иголку в стоге сена на Airbnb. К счастью, ей удалось найти подходящий вариант. Когда Эмма решила написать Руби, то ничуть не пожалела об этом, потому что однокурсница помогла ей своими знаниями про всех и вся в университете.

Лукас скинула Свон контакты своей знакомой — кажется, Эшли, и Эмма незамедлительно с ней связалась. Этой девушке срочно требовалась соседка в скромную однушку на окраине, которая находилась в десять раз дальше от университета, чем общага, но все же. Это уже была маленькая, но победа.

Денег теперь хватало, чтобы оплатить аренду за месяц и еще суметь на что-то прожить. Осталось решить проблему с работой и беспощадно надвигающейся сессией. За последнее Свон переживала меньше всего, потому что она училась на творческом факультете. В конце семестра организовывались просмотры, где все обстояло крайне просто: если у студента был проект, который он улучшал в течение семестра посредством общения с преподавателем, то зачет стоял автоматом, а если еще и выставился, то гарантировано получал высокую оценку.

Обучение на специальности по дизайну — это немного другой процесс: тут не спишешь, не выучишь билеты или лекции, не выступишь с докладом. Работа либо есть, либо ее нет, а если нет — до свидания. С одной стороны, это облегчало задачу, но, с другой, заставляло систематически работать, что вообще нехарактерно для студентов. Можно, конечно, изваять какую-нибудь корявую работу к горящему дедлайну, но это сразу заметно даже невооруженным глазом, как и многократное отсутствие на парах, поэтому такой вариант не прокатывал. Проблем с творческой частью у Эммы не возникало — были только некоторые трудности с той малой долей лекционных предметов. Словом, у нее плохо получалось все то, где не требовался творческий подход к делу.

— Итак, друзья, я напоминаю вам, что в четверг мы с вами идем на Энди Уорхола, а через неделю я жду вас на семинаре с наполовину готовыми курсовыми, — строго проговорила Миллс в конце пары, — Всем все понятно?

В аудитории послышался массовый тяжелый вздох, но вдруг молчание прервал один внезапный вопрос.

— А правда, что он был геем? — раздался откуда-то с задних рядов мужской голос, и, вычислив его обладателя, Реджина быстро среагировала.

— Даже не знаю, что Вам ответить, мистер Джексон, — ухмыльнулась она. — Обычно меня не волнует личная жизнь художников.

— Да Вы по-любому знаете! — не унимался парень. — Это же мерзко — практически афишировать свои отношения.

Эмма, которая сидела неподалеку, с любопытством наблюдала за этим начавшимся шоу, и ей, естественно, было крайне интересно, как же выкрутится Реджина.

— Попробуйте задать себе вопрос, Уилл, зачем вам эта информация? — Миллс медленно прошла в ту часть зала, где сидел студент.

— Спортивный интерес, — саркастично ответил он.

— Вы знали, что чаще всего латентные гомосексуалы испытывают сильную неприязнь к открытым геям? — по залу прокатился всеобщий смех. — На Вашем месте я бы всерьез задумалась над этим утверждением.

— Как Вы можете спокойно смотреть на его картины? Неужели Вы отделяете художника от его творчества?

Казалось, парень даже и не заметил подкол Реджины — или же просто проигнорировал, продолжая провоцировать и задавать неуместные вопросы.

— Как раз таки я не отделяю, — не сдавала позиции Миллс, чувствуя, что атмосфера в аудитории накаляется. — Я просто не вижу причины даже предполагать что-то плохое в отношении этого талантливого человека, как и многих других известных вам личностей, которые были представителями сексуальных меньшинств.

— То есть Вы его оправдываете и навязываете нам свою точку зрения?

— Да заткнись ты уже, заебал! Мы домой хотим, — раздраженно сказал кто-то рядом чуть громче фонового гула, который поднялся в ходе беседы. — Всем давно наплевать.

Реджина услышала эту незамысловатую реплику и улыбнулась, посмотрев прямо в глаза назойливому студенту.

— Я никого не оправдываю, потому что не нахожу поводов для этого. И заметьте, мистер Джексон, я не навязывала Вам свое мнение — я лишь отвечала на Ваши вопросы, заданные, по Вашим же словам, лишь из пустого любопытства, — Миллс подошла еще ближе к ряду, где сидел он. — Поэтому настоятельно рекомендую Вам больше не прерывать мои занятия своей бестактностью и неуместной пытливостью.

Все в аудитории молчали как мертвые после слов Реджины. Обычно в таких ситуациях преподаватели быстро переводили разговор в другое русло или делали вид, что не слышат вопроса, — мало кто мог позволить себе такое поведение, как у Миллс. Свон была готова чуть ли не встать и апплодировать стоя.

— Всего хорошего, — не дождавшись ответа от Уилла, обратилась наконец ко всей аудитории женщина, тем самым отпуская студентов с пары.

— Ну все, Эмма, — шутливо толкнула ее по плечу Алиса и улыбнулась. — Теперь я точно убедилась в ее гействе.

— Ой, ну и ладно, — якобы безразлично отозвалась Свон, нарочито медленно собирая свои вещи. — Мне-то что?

— Дерзай!

Гарднер специально решила улетучиться, заметив, что подруга хочет задержаться.

— По-моему, ты шипперишь меня с ней больше, чем я сама, — уже чуть тише сказала Эмма, чтобы не привлечь внимание объекта их обсуждения.

Алиса лишь улыбнулась и поспешила выйти из аудитории, чтобы не мешать подруге осуществлять задуманное.

— Это было чертовски круто, — подошла к столу Эмма, держа в руках шарф, который Реджина дала ей в машине еще на той неделе. — А Вы не боитесь так говорить?

— Открою тебе страшную тайну: университет — это прежде всего свобода мысли, — усмехнулась Миллс, попутно выключая проектор. — Ты нигде больше не сможешь заниматься подобными неоднозначными вещами легально, и при этом не получать за это выговор.

— А если он настучит?

— Пожелаю ему удачи обратить на себя внимание деканата и вышестоящих инстанций с подобным заявлением — к тому же, без доказательств.

— Вы очень смелая, — Свон искренне удивилась уверенности и спокойствию Реджины.

— Спасибо, Эмма, но, наверное, это было все что угодно, но не смелость, — коротко рассмеялась женщина — студентка говорила так мило и искренне, совершенно не догадываясь о настоящих причинах сегодняшней речи Реджины.

— Я просто хотела сказать Вам еще раз спасибо за все, — девушка протянула Миллс ее шарф и наконец за все это время пересеклась с ней взглядом.

Реджина испытала какое-то странное чувство, которое было парадоксально похоже на материнский инстинкт. Ей не захотелось забирать этот шарф — пусть Эмма сама в нем ходит, наверняка ей будет так теплее.

— Знаешь, глядя на тебя на улице, я порой даже испытываю физическую боль, — немного нахмурилась Миллс. — Поэтому оставь себе — вдруг пригодится на морозе.

— Спасибо, — неуверенно пробормотала Эмма.

— Скажи, как ты? — вдруг мягко поинтересовалась Миллс, окидывая девушку оценивающим взглядом. — Ты ведь так и не рассказала мне, что случилось тогда.

— А, да... Стало лучше, — невольно улыбнулась в ответ Свон — ей было безумно приятно каждый раз, когда Реджина задавала подобные вопросы. — На самом деле, ничего особенного не случилось, просто тогда слишком много всего навалилось за раз, и я не выдержала. Мне все еще стыдно, что Вам пришлось это лицезреть... Вы были очень добры.

— Надеюсь, что это правда.

Реджина больше не собиралась давить на нее — она все-таки хотела, чтобы Эмма добровольно делались с ней тем, что считает нужным. И если пока она запирается от нее на все замки — значит, так тому и быть.

Свон засуетилась, складывая шарф в свой шоппер, и не удержала все, что было у нее в руках. Куча скетчей, бумаг и фотографий из папки посыпались прямо на пол, а часть — на стол Миллс. Хорошо хоть, что преподавательница удержала в руках ноутбук.

— Вот черт! Извините, — Эмма со скоростью света начала собирать свои вещи.

Но Реджина, кажется, и бровью не повела. Она уже успела взять со стола пару распечатанных пленочных фотографий, увлеченно рассматривая их.

— Это твои снимки? — подняла на Эмму заинтересованный взгляд Миллс, все еще не отдавая ей снимки.

— Да, но это просто баловство с пленкой...

Свон так быстро собирала все остальные фото, как будто на них было запечатлено что-то непристойное.

Миллс еще пару секунд смотрела на работы Эммы, а потом перевела взгляд на нее саму, то поднимая, то опуская глаза. Реджина по-прежнему не выпускала из рук пленочные фотографии, уже оцифрованные, но это не умаляло их особенного шарма. На снимках были изображены люди, городские пейзажи, человеческое тело крупным планом в разных частях, при этом выполненные в довольно необычной технике. Поверх пленочных фотографий то ли на компьютере, то ли вручную были наложены фрагменты других снимков или вырезок откуда-то. Получилось что-то среднее между коллажем и двойной экспозицией.

— Ты это еще кому-нибудь показывала? — заинтересованно спросила Миллс.

— Нет, — с явным смущением ответила Эмма. — Я помогаю подруге с проектом, это все ее идея.

Свон откровенно врала, но Реджина об этом сразу догадалась.

— Ах, ну да, конечно, — с иронией ответила она. — В таком случае можешь передать своей подруге, что она — одна из самых талантливых студенток, которых я видела.

— Хорошо, — удивленно произнесла Эмма и наконец забрала несчастные снимки, которые ей протянула женщина. — Я передам.

— Мне хотелось бы, чтобы ты, или как ты говоришь, твоя подруга, пришли на одно мероприятие на следующей неделе, — Миллс начала что-то увлеченно искать в телефоне. — Это будет в небольшом арт-пространстве. По счастливой случайности, мне довелось получить приглашение на открытие. Вроде там даже есть студенты твоего возраста. Я буду на открытии в пятницу — приходи, тебе будет очень полезно побывать там. Могу скинуть подробности.

— Можно, я напишу Вам насчет этого? — снова неуверенно пробормотала Свон.

— Разумеется, Эмма.

Девушка наконец вышла из аудитории, и, даже вопреки тому, что сегодня Реджина увидела то, что не должен видеть никто, она была несказанно счастлива.

Когда груз нерешенных проблем чуть уменьшился, и у Эммы вновь появилось время на творчество, она в свободные минуты брала камеру в руки и отправлялась снимать. Эти съемки не были приурочены к чему-то, этих работ не требовали в университете или на работе — просто она не могла не снимать. Она фотографировала на старый потрепанный пленочный фотоаппарат, для чего изредка приходилось покупать пленку и проявлять ее у знакомых за относительно небольшую цену. Собственной цифровой камерой Эмма так и не обзавелась из-за банального отсутствия средств, поэтому иногда брала ее у Алисы и с радостью снимала, а после обрабатывала получившиеся снимки.

[Мисс Миллс] Эмма, насчет пятницы — ссылка на выставку в лофте. Покажи мне все свои снимки из той серии, которую я увидела. Неважно, твои они или твоей подруги — отправь мне, иначе на открытие не имеет смысла идти

Телефон завибрировал в столовой во время обеда — и у Свон тут же все сжалось внутри от этого сообщения. Она и подумать не могла, что ее оплошность повлечет за собой столь серьезные последствия. Эмма вообще никому не собиралась показывать эти работы — в них было слишком много личного. Там была ее подноготная, ее откровения, и потому она совсем не хотела демонстрировать эти печальные и мрачные фотографии всему миру.

Хотя... Ладно, черт с ним, с этим миром — Эмма не хотела показывать их ей. В такие моменты девушку всегда сковывало жутчайшее чувство стыда, будто она показывала людям свою наготу и, более того, — все свои внутренности. Это было больно и неприятно, словно из нее вырывали с корнем что-то важное. С помощью этого творчества «для себя» — лишь в полумраке и пока не никто не видит — Свон пыталась выжить и не сойти с ума. Сублимация в чистом виде.

Накопившуюся боль Эмма с кропотливым усердием выливала в творчество, с любовью выклеивая на фотографиях очередной слом или надрез, с энтузиазмом проводя резкие и жесткие линии... Она получала от этого неприкрытое удовольствие, но уж точно не испытывала никакого желания делиться этим с кем-то еще. У Свон были проекты, предназначенные для публикации, а были секретные — только для себя. Может быть, она бы и смогла опубликовать их, но лишь анонимно или под вымышленным именем в той среде, где бы ее наверняка никто не смог узнать.

[Эмма] Зачем они Вам?

[Мисс Миллс] Ты задаешь много лишних вопросов. Покажи, или никуда не пойдем

[Эмма] Это уже слишком строгие условия сделки (Но ладно, сейчас все скину

[Мисс Миллс] Буду ждать!

Реджина хотела пристроить работы Эммы на грядущую выставку — все равно она была небольшой и проходила в скромном лофте, так что туда вполне можно было пропихнуть несколько фотографий в дни перед открытием. Тем более, если об этом попросит она. Миллс показалось, что работы Эммы отлично впишутся в общую концепцию экспозиции, идеей которой было показать смелые, остросоциальные и совершенно неординарные работы современных фотографов. Ее снимки однозначно заслуживали быть там — хотя бы из-за технической составляющей, не говоря уже об идейной. Если она поможет Эмме преодолеть страх быть замеченной, то это, однозначно, будет большим прорывом.

Реджина отобрала три снимка, которые, на ее взгляд, лучше всего иллюстрируют стиль Эммы и ее отношение к происходящему. Она попросила Свон распечатать три фото в определенном формате и захватить к понедельнику с собой пару резаков.

***

Когда Эмма вместе с одногруппниками пришла на выставку Уорхола, то не ожидала того, что это будет ее открытие. Свон думала, что они, как обычно, пройдутся вдоль экспозиции, что-то послушают и отправятся в свободное плавание, но не в этот раз. Миллс заявила, что их время ограничено и она как раз хотела показать им первый день. Это был ее самый масштабный проект за последние месяцы, и именно ему она уделяла большую часть времени на работе.

Невозможно описать, сколько нервов и сил она вложила сюда, потому что являлась главным куратором выставки. Помимо огромной научной работы, что ей пришлось провести, она отвечала еще и за массу организационных моментов. Повсюду бегали и суетились толпы людей, рабочие на бегу монтировали остатки экспозиции — словом, вокруг все еще происходил какой-то раздрай.

На первом этаже был организован фуршет, здесь уже играла музыка и царила атмосфера праздника. Эмма впервые оказалась в такой пафосной, торжественной обстановке и поначалу даже очаровалась. Реджина оставила студентов самих, позволив побродить по выставке и объяснив, что через полтора часа они должны уйти. Что ж, этого времени вполне хватило бы на то, чтобы осмотреть все большие залы и инсталляции, посвященные художнику.

Многие студенты облегченно вздохнули, лишенные контроля, и отправились гулять по музею. Свон тоже пришлось последовать за ними, и некоторое время она честно пыталась сконцентрироваться и изучить экспозицию, но так и не смогла. Ее отвлекала шумная атмосфера, куча людей — здесь даже сновали туда-сюда телевизионщики с разных каналов. Ну, еще бы, в самом центре Бостона открывалось столь масштабное мероприятие с присутствием большого количества неслучайных людей в сфере культуры — все это однозначно надо было запечатлеть, и не по разу.

Из окон Эмма могла увидеть, как стоянка у музея все больше заполнялась дорогими черными лакированными автомобилями — прямо как у Реджины. Свон то и дело уворачивалась и пряталась от камер, пока не заметила, как за Миллс идут несколько операторов и журналистов. Реджина что-то увлеченно рассказывала на ходу, периодически останавливаясь у самых значимых картин. Эмма стояла неподалеку и смотрела на это, как завороженная, пока Миллс, увлекая за собой телевизионщиков, не удалилась куда-то вглубь помещения.

Сложно было вчитываться в таблички, сложно было воспринять тот огромный объем информации, что располагался на стендах, но одно Эмма уловила точно: от всех мероприятий, где присутствовала Реджина, никогда не несло нафталином. Это было что-то совершенно новое, и поход в музей воспринимался совсем не так нудно и погано, как в школьные времена.

Она шаталась по залам с Алисой, успела захватить бокал с шампанским, пока не заметила, как все монтажники наконец ушли, убрав за собой стремянки, и выставка полностью преобразилась. Все присутствующие начали стекаться к небольшому помосту, что находился рядом со стеной, на которой крупными буквами было напечатано название выставки. Там уже стояли какие-то видные люди — наверняка, это были директора музеев, спонсоры и кураторы. Миллс пока не появилась, и Эмме страшно хотелось найти ее, чтобы спросить, может ли она остаться еще. Потому что, как поняла Свон, дальше начнется «взрослая часть», где студентам уже не место.

Эмме чертовски не хотелось уходить, но она замечала, что Реджина иначе ведет себя здесь, нежели в тот раз, когда пригласила ее в Институт современного искусства. Тут Свон не могла добиться ни капли внимания от нее: женщина держалась в стороне и постоянно с кем-то общалась или что-то активно рассказывала на камеру. Девушка прекрасно понимала, что сейчас Миллс явно не до нее, но не теряла надежды провести с Реджиной еще хоть немного времени.

Постепенно Эмма почувствовала, что ей здесь все-таки некомфортно находиться — изысканный антураж, воцарившийся здесь, заставлял ее чувствовать себя бедным родственником на свадьбе, совершенно не вписывающимся в сложившуюся прекрасную картину. Теперь она поняла, почему Реджина так старательно выгоняла студентов с этой напыщенной до предела части мероприятия.

— Мисс Миллс, — наконец одернула ее Эмма, когда заметила в толпе. — Простите, я могу остаться? Многие уже ушли, но...

— Да, конечно, — не раздумывая, отозвалась та, постепенно двигаясь к «сцене». — Если хочешь, развлекайся тут хоть до самого закрытия.

— Спасибо! — успела ответить Свон уже вслед Реджине, потому что официальная часть выступления уже началась, и женщина спешила туда.

Миллс вышла на помост под аплодисменты, и Свон вмиг оцепенела, задержав дыхание, — смотреть на Реджину здесь, в свете многочисленных вспышек камер, было отдельным видом искусства. Блеск, улыбка, красота и свет от женщины так и искрился в этот момент, отражаясь в зрачках Эммы. Миллс вещала о содержании выставки, о команде, спонсорах, самых значимых объектах и еще о многом... Но Свон совершенно ничего не слышала, полностью погружаясь в свои мысли.

Она слишком долго наблюдала за Миллс со стороны, строя свои воздушные замки на ее счет. Эмма приписывала ей то, чего сама так страстно хотела получить, а поведение Реджины лишь располагало к этому. Миллс будто бы сама проложила дорожку к проецируемым на нее фантазиям, которую при этом еще украсила цветами и наполнила сладким запахом кондитерской.

Реджина казалась Свон безгранично чувственной и понимающей, доброй и мудрой, а самое главное — принимающей. Миллс была не самым плохим объектом для этих утопических вымыслов, и частично она оправдывала все то, что Эмма так старательно пыталась ей приписать. Но все же это была не совсем настоящая Реджина. Получалось страшно и в то же время удивительно: Свон столько времени любила лишь ее образ, который тщательно выстроила у себя в голове.

Эмма уже была готова отдаться ей, проводить с ней все время, совершать для нее немыслимые поступки... Свон выкраивала для нее удобные часы в любой день, несмотря не на что, готовилась к ее предмету лучше, чем ко всем остальным, стремилась урвать любую каплю внимания этой женщины при первой же возможности и посвящала ей в своей голове столько мыслей, сколько не посвящала даже самой себе. А, по факту, что Эмма знала о Реджине? Сколько провела времени с ней, чтобы делать ради нее все эти вещи? Ничего и нисколько, для того чтобы так сильно полюбить человека, сделать о нем столь положительные выводы и, более того, стремиться посвятить ему все свое время и силы.

Свон все еще пребывала в некотором шоке от того, что думала о женщине, которая сейчас стояла на сцене и толкала торжественную речь в десятки микрофонов под десятками софитов. Которой аплодировали, которую пафосно объявляли и которая сделала такой большой вклад в культуру. Эмме было страшно представить, какая репутация была у Реджины, раз она смогла оказаться на самой вершине Олимпа. Страшно было представить все масштабы ее деятельности, сколько стояло на кону и сколько вложено сил и денег. Маститые имена, известные спонсоры, съемочные группы, пафос, пафос и еще раз пафос — вот какой жизнью жила Реджина.

Миллс закончила свое выступление, и Свон поняла, что делать ей тут больше нечего. В голове вертелась лишь одна мысль — бежать отсюда, и поскорее. Эмме совсем не верилось, что женщина, которая стоит там и произносит такие слова, может интересоваться ею. Этот контраст всегда удручал Свон, но здесь, в месте, полном высоких слов и непростых людей, он ощущался гораздо острее и больнее.

***

Утром понедельника после пары Миллс задержала Эмму со снимками, и они отправились в своеобразную «рабочую» аудиторию, которая была оснащена всеми атрибутами для пар по Макетированию. Это было такое волшебное место, где находилось все нужное для работы или подготовке к развеске. Пока занятий там не было, Миллс решила воспользоваться этой возможностью, чтобы подготовить фотографии Эммы к экспозиции.

— Боже мой, я думала, что можно просто повесить на леску, — разочарованно сказала Свон.

— Ну, конечно же, нет, — прервала ее Миллс. — Для начала нужно нарезать вот этот картон, а на него уже наклеить фото.

Реджина протянула несколько больших кусков пенокартона.

Свон со вздохом положила материал на макетный коврик и принялась за работу. Несколько минут она стояла с резаком над несчастным картоном и не решалась провести по линейке черту. Вспоминая свой прошлый опыт общения с макетником, Эмма уже ощутила фантомную боль в пальцах. Почему-то в такие ответственные моменты ее сковывал тремор, и она ничего не могла с собой поделать, в итоге портя всю работу.

— Ну, вперед, — начала подгонять ее Миллс. — А то мы тут до вечера будем стоять.

Реджина не сразу заметила неуклюжие метания Свон с резаком, пока та случайно не выругалась вслух.

— Что случилось? — Миллс с удивлением посмотрела на терзающуюся Эмму.

— Я, кажется, все запорола...

Девушка показала испорченный кусок картона, которого на руках было, кстати, не так уж и много.

— Неужели вас не учили? — Миллс подошла ближе, наблюдая за неуверенными движениями Свон.

— Учили, но... Все было плохо, — Эмма неловко продолжала прислонять линейку к краю картонки. — Точнее, я плохо училась.

— Ладно, не нервничай и отойди, — Реджина забрала нож из рук Свон и прицелилась. — Выравнивай картон по разметке. Не делай резких движений, наберись терпения.

Эмма даже и не успела заметить, как одним четким и уверенным движением Миллс оставила лишь прорезь на картоне.

— Ого!

Все, что смогла сказать девушка, когда увидела, что Реджина справилась с ее адскими муками в два счета.

— Попробуй сама, — передала ей инструменты Миллс.

Но когда Эмма снова взялась за резак, то по итогу лишь снова разочарованно вздохнула, полоснув лезвием мимо и криво. Она не могла полностью сосредоточиться рядом с Реджиной, и ей не хватало навыка и твердости руки.

— Стой, — она подошла к Свон сзади, накрыв ее руку своей и таким образом помогая ей управлять процессом. — Не дергайся. Во-первых, приложи линейку плотнее другой рукой.

— Хорошо, — промямлила Эмма, чувствуя тепло рук Реджины.

Запах ее духов никогда еще не окружал Свон так близко, и из-за этого ей было в десять раз труднее сконцентрироваться, чем раньше.

— Сначала сделай небольшой надрез, как разметку, — Реджина направила руку девушки, слегка сжимая. — Ни в коем случае не дави сильно. Почувствуй, как тебе поддается материал.

Эмма шумно сглотнула и изо всей силы постаралась сделать так, как ей сказали, пока не ощутила, что волосы Миллс коснулись ее плеча.

— Отлично, — Реджина все еще не убирала свою ладонь, чувствуя мандраж Свон. — Теперь надави сильнее. Когда лезвие войдет в ровный надрез, то пойдет туда, куда тебе нужно. Поэтому теперь уже можно применять силу.

— Так? — Эмма всеми силами проклинала себя за то, что покраснела, надеясь, что Реджина не заметит этого. — Но оно не прорезается.

— Да, именно, — Миллс придержала девушку за другое плечо свободной рукой, при этом все еще направляя ее правую руку. — Дави сильнее. Почувствуй резину ковра на кончике ножа и только потом убирай руку.

Эмма перевела дыхание: ей с трудом удавалось не повернуть ненароком головы, чтобы не пересечься лицом с Реджиной. Огромным усилием воли она постаралась взять себя в руки и проигнорировать мурашки, бежавшие по ее телу и мешающие сосредоточиться. Свон могла поклясться, что она ощущала горячее дыхание женщины рядом со своей шеей, но не подавала виду.

Эмма с удивлением убрала руку, увидев, что ей удалось провести ровную линию и не испортить при этом макет. Кусок ненужного картона с легкостью отпал, и Миллс медленно отстранилась от девушки.

— Вот и все, — Реджина была совершенно спокойна, в отличие от Свон, которая то и дело отводила от нее взгляд. — Продолжай в том же духе, и, может быть, мы не проведем тут целую вечность.

Миллс сейчас и сама не поняла, зачем сделала все это, но оправдывала себя тем, что так Эмму было бы легче направить. Реджина гораздо лучше умела маскировать свои эмоции, поэтому мастерски скрывала то, что получила огромное удовольствие, находясь со Свон в непосредственной близости.

Черт возьми, какие глупости ты творишь! Найди себе уже женщину и успокойся, а не не морочь девочке голову.

С этими мыслями Миллс решила хотя бы сегодня посторониться Эммы — она еще сама не до конца поняла, как сильно может сопротивляться желанию и чувствам, что все эти месяцы зрели у нее по отношению к Свон. В ближайшее время Реджина все же решилась задаться целью найти себе кого-нибудь — вдруг дело лишь в нехватке близости с женщинами. Реджине было чертовски страшно даже допустить мысль о том, что она своими чувствами может сломать Эмме жизнь. Ладно Свон, пусть и дальше смотрит влюбленными глазами — переживет, как и многие другие, кто так смотрел на нее, но сама-то она куда лезет? Миллс уже успела отследить как «пагубно» влияет на нее эта девочка и как быстро заставляет мозг отключаться. Все это казалось ей какой-то патологией.

***

Пятница следующей недели подкралась быстро и незаметно. Эмма перед выходом даже решила приодеться, наконец хоть немного разобрав свои вещи. Вспомнила, что у нее где-то валялись старый черный пиджак и брюки, — не идти же ей в чем попало на этот вечер. Готовилась она, откровенно говоря так, будто и впрямь идет на свидание — даже взяла у новоиспеченной соседки косметику и что-то попыталась себе нарисовать, хоть и не очень-то дружила со всеми этими «атрибутами красоты». Выручало лишь то, что рука художника была поставлена грамотно и не подводила.

На этот раз Эмма даже накрасила губы ярко-красной помадой. Сколько лет она уже этого не делала?.. Свон могла одеться, когда было нужно, — у нее был хороший вкус и чувство стиля. Иногда ей казалось, что это уже просто профдеформация. Поэтому сейчас Эмма с радостью наскребла из разных углов все свои самые лучшие шмотки и отправилась на встречу.

Уютная атмосфера лофта, приглушенная музыка, много шампанского и легких закусок, но самое главное — несколько фотографий авторства Эммы, висевших рядом с работами других студентов. Это было ее первое участие в выставке, пусть и такой маленькой... Свон, переполненная эмоциями от восторга, вот уже около часа бродила по лофту, наблюдая за людьми, порой толпящимися у ее работ. Это было чем-то невероятным. Чем-то таким, на что можно было бесконечно смотреть, как на огонь и воду. Впервые видеть, что ее творчество не просто привлекает внимание, но и провоцирует людей на обсуждения — было одно из самых нереальных событий, которое ей пришлось пережить за всю жизнь. Эмма и подумать не могла, что на самом деле это так приятно, когда окружающие не считают ее работы чем-то постыдным и вообще-то даже не видят, кого она там имела в виду, искажая тот или иной портрет. Люди видят суть самих работ, а не стремятся копаться в грязном белье. Это заставляло Эмму испытывать самую настоящую детскую радость.

В последнее время в ее жизни источником столь сильных положительных эмоций являлась лишь одна женщина. Еще никто и никогда не вызывал у нее подобных ярких чувств, близких к эйфории. Миллс пробуждала в ней весь спектр эмоций, похожий на взрывы и фейерверки, — такой же ослепительный и мощный. Свон с каждым днем требовалось все больше и больше внимания Реджины, а если девушка не получала его, то испытывала что-то сродни ломки. Эмма, к сожалению, была человеком темпераментным и падким на разные зависимости. Ее всегда удивляли люди, которые, могли, например, покурить и забыть. Если в ее кровь попадал никотин, то на следующий день она уже могла скурить полпачки. Это самый пресловутый и банальный пример, но хорошо иллюстрирующий ее схожую зависимость от людей. Она всегда по-собачьи привязывалась и, смотря верными большими глазами, старалась заслужить хоть немного тепла и внимания со стороны объекта ее обожания. Поэтому, когда Эмма едва заметила появление Реджины в поле своего зрения, то незамедлительно кинулась к ней, захваченная восторгом.

— Я так Вам благодарна, мисс Миллс, — Свон в порыве чувств внезапно прильнула в объятия к Реджине и крепко сжала ладони за ее спиной. — За все: за эту возможность, за Вашу доброту, за всю поддержку, за все хорошие слова, за то, что Вы просто появились в моей жизни!

Реджина не нашла слов и лишь обняла девушку в ответ. Она давно не слышала ничего настолько искреннего в свой адрес. Многие не видели в Миллс живого человека — видели лишь то, что она может дать, измеряли ее возможности и ценность. Но Эмма — нет. Свон ничего не просила, ничего не принимала как должное, старалась хоть что-то отдать взамен и всегда благодарила Реджину — словом, относилась к ней так, как никто другой в ее жизни.

— И я рада, что ты появилась в моей, — сказала Миллс, не в силах сдержать улыбки. — Ты прекрасно выглядишь сегодня.

В этот раз и Реджина превзошла саму себя: тоненькая черная майка с кружевом под длинным синим пиджаком открывала вид на ее декольте, украшенное несколькими серебряными цепочками с камнями, подобранными в цвет образа. Ее яркая помада, которая только дополняла макияж и подчеркивала пухлые губы, сегодня была темно-сливового цвета. Эмма просто не могла перестать откровенно пялиться на Миллс.

— Спасибо, — неловко улыбнулась Свон. — Вы тоже!

— Больше не жалеешь, что выставилась?

— Нет, конечно, нет, — замотала головой в ответ Эмма. — Я даже не думала, что это может быть приятно. Если честно, я вообще боялась показывать кому-то свои личные проекты.

— Много у тебя еще подобных работ?

— Вряд ли, — пожала плечами Свон. — Их мало, и в основном снимки — мне это дается проще всего.

— У тебя есть уникальность, Эмма, есть свой стиль. Не все могут вложить в свои проекты самого себя: это требует определенной смелости — показать открыто миру то, что ты пережил, — подбодрила ее Реджина.

— Да, вот в том-то и дело, что я совсем не обладаю ей и делаю многие вещи в стол...

— И зря, — Миллс сделала еще один глоток шампанского из бокала, который все это время был у нее в руке. — Я надеюсь, этот опыт поможет тебе понять, что молчать не нужно. И чем раньше ты заявишь о себе, чем раньше поймешь, кто ты, тем быстрее станешь успешнее.

— По крайней мере, теперь я чувствую, что это не так страшно, — глупо улыбнулась Эмма.

— Знаешь, есть масса бездарностей, которые кричат о себе на каждом углу, не создав при этом ничего стоящего, — посмотрела ей в глаза Реджина. — И мне просто, черт возьми, обидно, что такие, как ты, даже не пытаются привлечь к себе внимание.

— Может, теперь что-то изменится.

Эмма тоже перехватила у проходящего мимо официанта уже третий по счету бокал с игристым.

— Если демонстрация своих работ на публику доставляет тебе такой дискомфорт, ты можешь показывать их мне, — Миллс дружелюбно улыбнулась девушке и нежно сжала ее плечо свободной рукой, хотя поклялась себе больше никогда не преодолевать личное пространство Эммы.

Творческая атмосфера и ненавязчивая приятная музыка, чем-то похожая на клубную, расслабляли. Все вокруг что-то пили и обсуждали, стоя маленькими группками около работ. Эмме здесь однозначно нравилось больше, чем на том открытии, что было на прошлой неделе.

— Я постараюсь, если создам что-то стоящее.

— Ну, уж нет, позволь мне определить, стоят ли твои работы чего-то или нет, — нарочито строго произнесла Реджина, — а то я знаю, как ты относишься к своим фотографиям.

Эмма улыбнулась, понимая, что не прекращала этого делать, пока Миллс была рядом. Реджина увлекла ее к барной стойке, стоящей неподалеку, и их вечер уже приобрел не столь формальный оттенок. Они пили, увлеченно говорили о любимых фотографах: Эмма могла поделиться с Миллс всеми своими восторгами насчет творчества Алекс Прейгер и Синди Шэрман, а та, в свою очередь, рассказывала Свон о том, как ее впечатляли работы Дианы Арбус. Эмма уже и не помнила, как они перешли к обсуждению кино, вспоминая всех своих любимых режиссеров: от Триера до Линча.

Чтобы заинтересовать Реджину диалогом, надо было постараться, но Эмме давалось это легко и вовсе непринужденно, — она просто обсуждала то, что ей нравится. Искренняя, уместная эрудиция и стремление к высокому только добавляли ей статуса в глазах Реджины. Это как минимум приятно — разговаривать с человеком себе по уровню, с тем, кто понимает и разделяет увлечения.

Однако, Миллс все же задавалась вопросом, как Эмме в ее непростых условиях удалось вырасти такой начитанной и интеллигентной?

— И как так вышло, что ты оказалась здесь? Мне кажется, это довольно смелое решение.

Реджина все-таки озвучила свое любопытство, когда они переместились в уютный уголок в лофте, оборудованный двумя креслами и столиком. Теперь встреча приобрела еще больше романтического оттенка.

Миллс несколько удручало то, что ей приходилось врать. Она ведь уже копалась в деле Эммы, но сейчас все равно старалась говорить так, будто ничего не знает о ее прошлом. Начинать отношения со лжи было не лучшим вариантом, но Реджина решила не афишировать то, что уже успела порыться в тайнах Эммы Свон.

— В смысле почему пошла на дизайн? — переспросила Эмма, завороженно наблюдая за тем, как Миллс расслабилась на кресле и закинула одну ногу на другую.

Ее стройные, будто точеные коленки в темном капроне и неизменно высокие шпильки притягивали взгляд, словно магнитом.

— Да, именно.

— Ну, Вы правы, это было нелегко — обычно родственники и общество не одобряют такой выбор и бесконечно давят, — Свон немного замялась и нехотя отвела взгляд от ног Миллс, уйдя в свои раздумья. — В меня никто не верил, но я бы лучше умерла, чем занималась бы как минимум четыре года тем, что мне не нравится. В итоге-то все равно все смирились с тем, что в семье не без дизайнера.

Реджина нервно рассмеялась от того, насколько признание девушки задело ее за живое. Ведь она-то не смогла в свое время пойти матери наперекор. Хотя, конечно, и не занималась тем, от чего ей было совсем уж тошно, но все-таки пошла на компромисс, а Эмма — нет. Свон смогла, в отличие от нее.

— Ты большая молодец, что так поступила, и совершенно точно не ошиблась, — с долей восхищения смотрела она на Эмму.

Отчасти Свон даже была благодарна Мэри-Маргарет и ее мужу за то, что они удочерили ее, несмотря на все ужасы, что творились в их семье. Останься она в системе или шатайся от одной приемной семьи к другой — у нее бы вряд ли получилось так реализоваться и брать для этого откуда-то ресурсы. Хоть ее приемная мать и совершала множество ошибок, она все же прививала Эмме с детства какую-то культуру и буквально вывела на новый уровень развития, забрав из детского дома.

В доме Мэри-Маргарет всегда было принято смотреть хорошее кино, читать книги и как минимум прилежно учиться, а не пусто проводить время за просмотром телевизора. Ну, а иначе, что люди-то подумают? Неужели она, совершив такой благородный поступок, как удочерение, не приведет приемного ребенка в порядок? В обратном случае все ведь просто скажут, что она плохая мать и не справляется со своими обязанностями.

Мэри-Маргарет и Дэвид были образованными людьми, поэтому мата и алкоголя Эмма никогда не наблюдала в доме, что дало ей возможность забыть все невежество и грязь системы. То, что ее психическое здоровье страдало практически с самого начала, как она попала в эту семью, было уже другой стороной медали — главное, что девочка была хорошо одета, воспитана в достатке и с книжкой в руке.

— Мне, правда, очень приятно слышать это от Вас.

Свон уже, честно говоря, и не помнила, какой по счету фужер она брала и сколько успела выпить. Очевидно, это был опрометчивый поступок, потому что терять контроль рядом с этой женщиной она точно не хотела. Поэтому решила чуть притормозить, чувствуя, что алкоголь слегка ударил ей в голову.

— И спасибо за откровенность, Эмма. Ты ведь довольно часто закрываешься от меня, и у меня создается впечатление, что ты даже иногда меня боишься, — сказала Реджина, сделав щедрый глоток шампанского. — Ты всегда такая, или это я кажусь недружелюбной?

— Нет, что Вы, — поспешила разубедить ее Свон. — Обычно я не такая, просто долго привыкала к Вам и... Наверное, все же да, мне бывает сложно открываться людям. Правда, с Вами мне это удалось чуть быстрее.

Эмма прекрасно могла поддерживать диалог на поверхностные темы и оставаться коммуникабельной, когда это было нужно, но, если речь заходила о чем-то более личном, то она возводила стены. Это была защитная реакция, однако она срабатывала не всегда. Обычно Свон нужно было привыкнуть к человеку, чтобы показать себя настоящую. В случае с Реджиной она старалась вести себя особенно аккуратно — иногда Эмме казалось, что эта женщина видит ее своим проницательным взглядом насквозь, словно рентгеновским зрением. Во время беседы Свон тоже хотелось задать Миллс массу вопросов помимо ее предпочтений в искусстве, узнать о женщине все, что не удалось вычитать из Интернета: откуда она, почему решила заниматься кураторской деятельностью, как смогла стать такой успешной и, черт возьми, есть ли у нее кто-нибудь?..

Несмотря на повышенный градус в крови, Эмма все же решила не делать этого — за вечер они и так уже успели поговорить так много, как не говорили никогда.

Реджина то и дело ловила себя мысли, что она уже давно не вела столь непринужденных бесед и ей давно не было так комфортно рядом с человеком. И если обычно Свон не могла перестать заинтересованно смотреть на нее, то сегодня они будто бы поменялись ролями: Миллс слишком жадно изучала ее взглядом как снаружи, так и внутри.

Из лофта они вышли под закрытие, совсем не замечая за оживленной беседой, как помещение почти опустело.

***

— Вам помочь? — спросила Свон, когда увидела, как Реджина мучается и не может прикурить на ветру.

— Да, было бы неплохо, — она наконец расслабленно затянулась, когда Эмма, приблизившись, ловко подожгла ее сигарету.

Свон впервые за весь вечер решила узнать время. Когда она заметила на часах полвторого ночи, то чуть не выругалась, вместо этого сделав глубокую затяжку. Эмма так сильно была увлечена разговором и выставкой, забыв о том, что теперь добираться до дома ей стало гораздо сложнее.

— Боже, какой ужас! Я такая идиотка, что пропустила закрытие метро, — разочарованно сказала она.

— И? В чем проблема? Я закажу тебе такси, — Миллс стряхнула пепел и посмотрела на вечно мерзнущую Свон.

— О нет, я сейчас переехала жить в пригород. Мне придется ехать миллион лет, и стоить это тоже будет немало, — вздохнула Эмма, уже ища в мессенджере Алису, чтобы попроситься переночевать у нее. — На удивление, добираться туда общественным транспортом гораздо проще и быстрее, а самое главное — дешевле.

— Постой, почему так получилось?

— Ну, меня недавно выселили из общаги, и теперь я снимаю на окраине однушку со знакомой, — еще раз нервно затянулась Свон.

— Какая наглость со стороны университета — так поступать со своими студентами, — возмущенно произнесла Реджина.

— Я сама виновата. Мне вполне было под силу предотвратить эту ситуацию, но что сделано, то сделано.

— В любом случае никто не имел права выкидывать тебя на улицу, покуда ты, иногородняя студентка, учишься за счет государства.

— Знаете, никого это сильно не волнует — там таких, как я, сотни, если не больше.

Реджина была возмущена до глубины души таким поступком, а еще корила себя за то, что слишком пьяна, чтобы сесть за руль. Да и машину она сегодня не брала — знала, что позволит себе расслабиться. Отчасти она чувствовала свою вину и ответственность, ведь не уследила за временем и совсем не подумала о том, что девушке еще предстоит дорога домой. У Миллс просто каждый раз сжималось сердце, когда она смотрела на эту дрожащую руку с сигаретой и поджатые плечи, которые накрывало лишь легкое пальто, посреди ноябрьского холода.

— Если тебя это не сильно смутит, то ты можешь переночевать у меня, — Реджина прочистила горло и затушила сигарету об урну. — До меня отсюда ехать минут пятнадцать на такси, я живу в центре.

Она что, серьезно? Или это шутка?

Пару секунд Эмма тупила в прострации, осознавая суть предложения Миллс, и жадно затянулась, совершенно не зная, что ответить.

— Я не... — девушка сделала еще одну затяжку, хоть и докурила уже до фильтра. — А как же Ваш муж?

Реджина лишь рассмеялась в ответ на это нелепое предположение.

— Откуда такая уверенность, что я замужем? — усмехнулась она, с улыбкой наблюдая за смущенным выражением лица Свон.

— Ну, тот полицейский из книжного...

— Он приходится мне кем угодно, но не мужем, — эта наивность Эммы откровенно забавляла Миллс.

— А, простите, что влезла не в свое дело, — неловко опустила взгляд Свон.

— Ну, так что? Ты тут совсем окоченеешь.

Эмма заметила, что Реджина уже заказывает убер, и вынуждена была сдаться.

— Ладно, давайте.

Когда машина подъехала, то Эмма крайне удивилась тому, что женщина не села вперед, а выбрала место рядом с ней, на заднем сиденье.

— И поэтому ты тогда заплакала у меня в офисе? — мягко поинтересовалась Реджина, когда такси тронулось с места.

Свон, если честно, не была готова к такому интимному повороту событий. Сидеть спокойно рядом с Реджиной, при этом находясь под градусом, ей было чертовски тяжело. За весь вечер, как бы она себя за это ни ругала, но уже раз двести хотела поцеловать Миллс, или как минимум не по-дружески обнять ее. Сладкий запах ее духов — кажется, «Мон Герлен» — не давал покоя девушке каждый раз, но сейчас — особенно. Обычно алкоголь не только развязывал ей язык, но и действовал возбуждающе, поэтому ей было раз в десять труднее сдерживаться. На какой черт Реджина села с ней на это долбанное сиденье?..

— Отчасти, — Свон тактично кашлянула, и постаралась отвести взгляд в сторону. — Если бы только это было моей проблемой, мисс Миллс.

Но Реджина ничего не ответила и лишь молча положила руку ей на колено, слегка сжимая его. Эмма, сама не отдавая себе отчета в том, что делает, позволила себе приблизиться к Миллс и положила голову ей на плечо, прижимаясь сильнее, чувствуя при этом поддержку и утешение, что исходили от этой женщины в каждом ее поступке и жесте.