Зеркало (fanfiction)

— Какие мысли насчет праздников, Эммс? — спросил Киллиан, делая жадную затяжку.

— Никаких, — Свон даже закатила глаза — она откровенно устала от этого вопроса в последнее время.

Близились рождественские праздники, и Эмма понимала, что снова будет чувствовать себя еще более чужой и брошенной на фоне всеобщего праздничного безумия и какой-то навязанной радости. Все ее знакомые разъедутся по домам или отправятся на отдых, а она снова будет сидеть здесь, совсем одна. Это всегда выбивало Свон из колеи, потому что она вовсе не могла поймать ту волну счастья, которая якобы захлестывала всех перед Рождеством.

— Да ладно тебе, — весело отозвался парень, приобнимая Эмму за плечи, — я заранее приглашаю тебя на самую лучшую в городе рождественскую тусовку.

Свон попятилась от такого внезапного жеста со стороны Джонса, но, тем не менее, не увильнула от объятий.

— Ты только представь: ты, я, кальян, море алкоголя и подарков, — парень в театральном жесте провел рукой в воздухе, и Эмма не смогла сдержать улыбки.

— То есть как обычно? — рассмеялась она.

— Нет. Потому что там будешь ты, душа моя, — Киллиан повернулся к Свон, находясь теперь в опасной близости к лицу девушки.

— Боже, ну хватит, — отмахнулась она.

Джонс, на удивление, не досаждал ей в последнее время — лишь писал периодически в соцсетях, ставил огонечки к редким историям в Инстаграме — и в целом мигал дальним светом, изредка пытаясь пригласить Свон куда-нибудь. Но с появлением Миллс на горизонте, и тех чувств, что затмевали в ее душе любую симпатию даже по отношению к таким парням, как Киллиан, девушка совсем отдалилась от него и решила не принимать от него лишних знаков внимания.

— Твое появление скрасит для меня любой вечер, — не снижал напора Джонс.

— Так, ну все, — теперь Свон начала говорить чуть более серьезно, — прекращай.

В этот момент она не сразу заметила, как входная дверь, выходящая на небольшое крыльцо, распахнулась и из нее выпорхнула мадам Диор, как всегда, разодетая по последнему писку моды. Реджина аккуратно повязала на голове шелковый платок с каким-то красивым принтом и, более того, накинула поверх черного тренча теплый зимний шарф, несмотря на то, что на улице стоял не такой уж и холод. Она, наверное, была главной мерзлячкой в жизни Свон. Миллс изящно курила где-то в сторонке, — если честно, для полноты картины ей не хватало только мундштука в руке. Через пару секунд внимательный взгляд Реджины засек эту милую парочку на горизонте, и Эмма пересеклась визуально с ней, все еще находясь в объятиях Киллиана.

Да чтоб оно все провалилось.

— Ну, ты чего, — Джонс все еще не отстранился, даже когда Свон таки скинула его руку со своих плеч.

— Да отвали, сказала же! — уже чуть громче произнесла она — так, что Миллс это точно могла услышать.

Эмма затушила сигарету о ближайшую урну и направилась к двери, все еще не спуская с Реджины глаз, и кивнула ей, поздоровавшись, прежде чем захлопнуть за собой дверь. Пары Миллс еще не начались — лекции по Истории дизайна в расписании стояли следующими, после Живописи, поэтому Свон вообще не ожидала сейчас увидеть Реджину, а тем более в курилке. Чего это она вообще тут забыла? По всей видимости, преподавательнице было любопытно наблюдать за всей этой сценкой, но по ее лицу Эмма так и не смогла понять, что она обо всем этом думает. Единственное, чего Свон хотелось, — так это того, чтобы Миллс не подумала, будто они с Джонсом вместе.

Хотя, боже мой, чего ты вдруг переживаешь? Сама ведь недавно видела вошедшего за Реджиной в книжный копа. Наверняка это был ее муж или любовник.

От недавнего появления Грэма на горизонте сердце Эммы как минимум сжалось. Каждый раз она в буквальном смысле натыкалась на те факты из жизни Миллс, которые должны были уже сто раз оттолкнуть ее или хотя бы заставить прекратить часами напролет думать о Реджине. Но Эмма не могла — и поэтому злилась. Хотя слабо сказать, злилась — неистово ругала себя за то, что не может убрать мысли об этой женщине из своей головы, не может выдрать их с корнем, словно надоевший за столько времени сорняк. С каждым разом Свон понимала все отчетливее, что шансов хоть как-то сблизиться с Реджиной у нее нет, но при этом не переставала тратить кучу эмоциональной энергии на продумывание каких-то несостоявшихся ситуаций и диалогов между ними или проигрывать на репите уже случившееся. Это вымораживало, выводило из себя, потому что было чем-то вроде запретного плода — таким недостижимым, но в то же время таким желанным. Эмма дорого заплатила бы сейчас за то, чтобы хотя бы один день отдохнуть и не замечать навязчивые мысли о Реджине.

***

Когда пара у Миллс все же началась, Свон так и не сводила с нее взгляда, будто чувствовала какую-то мифическую вину за то, что произошло в курилке. Сегодня Реджина выглядела, как и обычно, но было в ее поведении что-то новое. Она была будто бы рассеянной. Да, определенно, Эмма впервые наблюдала ее такой: слегка несобранной, не до конца организованной и не отрабатывающей на все сто процентов. Обычно эта женщина проявляла такую активность на своих парах, что за ней было просто невозможно уследить, но чертовски хотелось это сделать. Миллс постоянно передвигалась по аудитории от проектора до стола, от стола до коридора между рядами, вела со студентами непрерывный диалог, показывала интересные слайды. И она не запугивала, не повышала голос, не зацикливалась на мелких дисциплинарных нарушениях, как обычно делали многие преподы, — просто сразу выставляла за дверь тех, кому занятия с ней были не нужны.

Реджина четко следовала системе, которую озвучила в начале курса, и по итогу уже трое в этом семестре больше не посещали ее пары и были отправлены на пересдачу. Миллс впустую не говорила — она делала. Поэтому все, зная печальные истории их покинувших, сидели молча и тщательно готовились к лекциям Реджины, даже несмотря на то, что сегодня госпожа Шанель явно ослабила хватку. Миллс будто витала где-то в облаках, иногда практически забывая о том, что она ведет лекцию: пару раз запнулась, не сразу разобралась с дурацким проектором, выронила бумаги, не провоцировала аудиторию на дискуссии и в целом говорила не так бодро и четко, как обычно... Эмма в эти моменты искренне не понимала, что происходит с Реджиной.

— Извините, на чем я остановилась? — вдруг спросила Миллс, задумчиво нахмурив брови.

— На переезде Баухауса в Дессау, — отчеканила староста с первой парты.

— Спасибо, — все еще отрешенно сказала она. — Простите мне некоторую рассеянность сегодня.

Интересно, из-за чего Реджина сегодня такая? Просто не выспалась? Или был трудный день? Ну, нет, это точно было не про таких, как Миллс. Она была готова работать двадцать четыре часа в сутки, невзирая на любые мелкие преграды. Дело было лишь в ее недавней поездке: она все еще ходила как убитая и переваривала случившееся с ней за эти выходные. Однако к концу лекции Реджина все же собралась, взяла себя в руки и вроде даже стала говорить быстрее и бодрее, наконец вспомнив о том, что она находится на работе.

— И да, я забыла сказать, — за минуту до окончания занятия Миллс вдруг опомнилась. — По поводу вашего проекта: комиссией принято решение отобрать работу мисс Свон. Поздравляю!

Эмма, которая до этого сидела подперев голову рукой, вдруг встрепенулась и посмотрела в глаза Реджине. Ребята в аудитории вяло похлопали ей: то ли от того, что в мире не было студентов пассивнее и унылее, чем дизайнеры, то ли от того, что одногруппники не сильно были рады новой конкурентке. Все же не стоит забывать о том, что учеба на творческом факультете иногда похожа на плавание в бочке с акулами. Лишь одна Алиса искренне улыбнулась и обняла подругу.

Когда все разошлись, Эмма все же осталась — нужно было узнать у Реджины о том, что ей делать дальше.

— Простите, мисс Миллс, — подошла она чуть ближе к столу. — Что теперь?

Свон все еще пребывала в шоке — все это время после презентации она уверяла себя в том, что последнее выступление отобрало у нее все шансы на победу. Она ведь не смогла публично показать, на что способна.

— Ах, да, — Реджина оторвалась от экрана ноутбука. — Ты можешь подъехать ко мне в офис на этой неделе? Нужно будет подписать некоторые бумаги насчет авторского права и обсудить правки.

— Да, разумеется, — пролепетала Эмма, все еще не веря в происходящее.

— В среду к восьми будет удобно?

— Я могу написать Вам об этом позже? Мне просто нужно будет уточнить график на работе.

— Как скажешь, — безразлично ответила Миллс, уже явно переключившая внимание на другое занятие.

— Я так удивлена, — начала девушка, и Миллс подняла на нее вопросительный взгляд. — Удивлена тому, что выбрали именно мою работу. Я ведь презентовала ее не лучшим образом.

— Но это не отменяет того, как она была сделана, — Реджина даже опустила крышку компьютера.

— Это Ваша заслуга?

Миллс хмыкнула и скрестила руки на груди, склонив голову набок, при этом внимательно посмотрев девушке в глаза.

— Твой проект был отобран комиссией.

— Проект, который инициировали Вы.

Свон отчаянно хотелось увидеть еще раз хоть какое-то неравнодушие Реджины к ней, понять, что Миллс что-то сделала ради нее, но, похоже, она просто в сотый раз билась о бетонную стену.

— Эмма, если тебя что-то не устраивает, — уже строже начала говорить Реджина, — то мы можем выбрать другой.

— Нет, все хорошо, — поспешила пойти на попятную девушка, пока вообще не лишилась этой драгоценной возможности. — Это лишь мое праздное любопытство.

— В таком случае я жду от тебя сообщения, — улыбнулась Реджина и наконец отвела от собеседницы взгляд, тем самым закончив их диалог.

Миллс усердно делала вид, что ей наплевать на студентку, лишь затем, что сама не хотела показать своей слабости к ней. Благо, опыта у нее в этом было явно побольше, чем у объекта ее воздыхания. Реджина и впрямь приложила руку к тому, чтобы, несмотря на столь провальную презентацию, общее мнение о победителе сошлось на Эмме. И пусть она не понимала, что влечет ее к Эмме, но чувствовала, что это было не банальное желание или влюбленность, — нет, это было что-то гораздо большее.

Может быть, она сама того не осознавала, но на протяжении долгих лет ей не хватало какой-то «возвышенной» идеи или цели. Если как следует задуматься, то всю ее, посвященную сугубо материальным заботам жизнь, несмотря на якобы «духовную» работу, ничего по-настоящему человечного или благородного она не сделала. Семью не завела, бездомных кошек не спасала, матери не помогала, благотворительностью не занималась и даже цветы в дом не поставила — сдохли бы, поливать некогда было. Заботилась только о себе, да и то, не всегда успешно. Голимая пустота.

Реджина мысленно цеплялась за девушку как за возможность совершить опасный трюк, который явно принес бы ей убытки, но от которого у нее бы загорелись глаза и появилось желание вложить силы в кого-то еще, кроме себя. Миллс всегда преследовали кто-то или что-то, от чего она загоралась, а после — прогорала до пепла, себе в ущерб. По крайней мере, так было в течение всей ее жизни: она за что-то яростно хваталась, а потом с болью отпускала это или сама внезапно обдавала холодом обесцена. Но это давало ей стимул. Это вносило красок и смысла, ради этого хотелось просыпаться по утрам. Так или иначе, Миллс нравилось то, что хотя бы в первое время голова ее была чем-то постоянно занята, кроме работы. Будто что-то помимо должностных обязанностей заставляло ее заводиться в бешеном ритме каждый день и заполняло зияющую пустоту внутри.

***

Перед тем как отправиться к Реджине в офис, Свон все же пришлось уйти с работы пораньше и попросить напарницу подменить ее до конца смены, потому что другого времени в будние дни ей было бы просто не найти. С деньгами стало хуже: в книжном сменилось начальство, Джефферсона повысили, и теперь он больше не являлся директором этого магазина. Это было радостной новостью для Алисы, но печальной для Эммы: ощущение того, что она находится под чьим-то крылом, хоть и в мнимой безопасности, — исчезло. На работе происходили какие-то невидимые ее глазу шевеления, которые приводили к сокращению штата или замене кадров. Все это не внушало никакого доверия, а лишь подстегнуло тревогу Свон — тем более что с деньгами у нее никогда до конца не складывались отношения. Сейчас, чтобы выжить, она хотела бы перейти на более плотный, график, но теперь это сделать будет несколько сложнее. Трудности на работе ничуть не вносили ясность и уверенность в и без того нестабильную жизнь девушки, потому что к любым переменам — маленьким или большим — она всегда относилась с огромной осторожностью.

Эмма набрала в грудь побольше воздуха и постучала в дверь. Когда знакомый голос предложил ей войти, она еще секунду помешкала, но потом решилась наконец переступить через порог. Свон окинула взглядом средних размеров комнату, за столом в центре которой сидела Миллс. Довольно скромный офис ничем не выделялся — разве что небольшой репродукцией картины Гогена, которая сразу бросалась в глаза при входе. Эмма привычным тоном поздоровалась и проскользнула к одному из двух мягких стульев, что стояли напротив небольшого письменного стола, предварительно закрыв за собой дверь.

— А Вы сегодня вовремя, — заметила брюнетка, попутно допивая свой кофе.

— Самой не верится, — не сдавала позиции девушка, ответив той приветливой улыбкой.

Эмме было несколько непривычно видеть женщину не в университете, а уж тем более встречаться с ней целенаправленно. Хоть это и была формальная встреча, ощущение чего-то личного не покидало Свон ни на секунду. Она наблюдала за тем, как Реджина немного иначе выглядела сейчас. В другой обстановке она была чуть более расслабленной, что ли, но ничуть не менее элегантной и изящной. От взгляда Эммы не укрылось, что, несмотря на теплоту в офисе, Миллс куталась в какой-то чертовски красивый платок приглушенной расцветки, словно опять замерзла.

— Как Ваши дела, мисс Свон? Хорошо добрались? — брюнетка наконец полностью сфокусировала свое внимание на гостье.

— Все в порядке, спасибо, — Эмма с удивлением улыбнулась тому, что Реджина проявляет к ней интерес.

— Прекрасно, просто прекрасно, — отвлеченно ответила женщина, активно перебирая документы в папке на столе, на котором, к слову, царил практически идеальный порядок. — А, вот они. Как и говорила, это касается авторского права.

Эмма взяла бумаги и попыталась вчитаться в них. Спустя пару секунд безуспешных перелистываний страниц она несколько раз подняла вопросительный взгляд на Реджину, чем вызвала у той усмешку.

— Мне надо это читать, или я могу просто подписать? — наконец выдала Свон, проиграв свой маленький бюрократический бой.

— Подпиши, — сдалась та, насладившись реакцией Эммы. — Через пару минут обговоришь правки с нашим дизайнером и заказчиком.

— Вашим дизайнером? — нахмурила брови Свон. Подпись в нескольких графах она уже поставила. — То есть как?

— Ну, так, как я и сказала. Я же не дизайнер, верно? — кажется, Миллс продолжала смаковать неопытность и некоторую растерянность, отражающиеся в глазах девушки, — ее это явно умиляло.

— Я думала, что заказчик — это Вы, — Эмма протянула подписанные бумаги обратно.

— Я всего лишь посредник, — Реджина склонила голову набок, бегло оценивая взглядом внешний вид гостьи. — С тобой поговорят сначала клиент, дизайнер, а потом уже работники типографии.

— То есть в теории Вы могли сделать все сами? Раз у вас есть весь штат работников.

— Ты задаешь хорошие вопросы, — Миллс откинулась на спинку кресла. — Да, могли.

— А зачем Вам я?

Во взгляде Свон промелькнули нотки недоверия.

— Способствую развитию талантов молодого поколения, — улыбнулась Реджина.

— Ах, вот оно что. — в ее голосе слышалась неприкрытая ирония.

Эмма искренне удивилась такому раскладу событий, но, с другой стороны, подумала, что это было выгодно для заказчика. Он получал массу вариантов реализации своей идеи совершенно бесплатно — посредством эксплуатации студентов. Эта умная женщина явно не упускала любых возможностей для своей работы.

***

Когда Эмма наконец закончила работу с заказчиками и, как это обычно бывает, получила массу правок, было уже достаточно поздно. Работников в здании почти не осталось, и небольшие офисные помещения опустели. Свон даже с трудом нашла то место, где сидела Реджина, потому что свет в коридорах стал более приглушенным, погружая все пространство в полумрак. Когда девушка зашла, то увидела, что Миллс уже собиралась уходить, накидывая на плечи длинное черное пальто.

— Я подвезу тебя, уже поздно, — даже не спрашивая мнение Эммы, произнесла она.

— Да что Вы, не нужно, метро еще работает, — сразу начала отнекиваться девушка, пока шла следом за Миллс.

Свон была уверена, что не протянет и часу в машине наедине с этой женщиной и всеми своими чувствами к ней, несмотря на все еще не угасшее желание получить от нее лишний знак внимания. В, конце концов, она думала, что лимит милости к ней от Реджины на сегодня исчерпан, да и вообще Миллс уже и так много сделала для нее.

— Ну, ты же понимаешь, что у тебя нет выбора, — не сомневаясь в решении Эммы, Реджина начала искать в сумке ключи от машины.

— Я не хочу приносить Вам неудобства, мисс Миллс, я могу добраться...

Свон не дали договорить. Реджина наконец нашла ключи и резко остановилась уже около парковки.

— Ты заметила, что начинаешь много и быстро говорить, когда волнуешься? — Миллс посмотрела девушке в глаза и положила руку ей на плечо, намеренно преодолевая личное пространство. — Те, кто причиняют мне неудобства, не ездят в моей машине.

— Я не... — хотела начать отрицать очевидное Свон, но вовремя осеклась. — Ладно, ладно. Поехали.

— Да и, к тому же, на улице так холодно, — Миллс окинула ее оценивающим взглядом, — а ты так легко одета.

Погода и впрямь стояла ужасно противная, но Эмма пока не спешила утепляться — и не потому, что было нечем, а скорее, незачем. Свон не могла остановиться прокручивать в голове последнюю фразу, с такой заботой произнесенную Реджиной, мысленно согреваясь от ее участия.

Миллс разблокировала двери своего черного мерседеса, приглашающе кивая зайти внутрь. Эмма уже и не помнила, когда в последний раз ездила на таких дорогих машинах. Лаконичный бежевый кожаный салон под стать хозяйке только подчеркивал ее статус и все сильнее указывал на разницу между ними.

— Куда поедем?

Миллс закрепила телефон на подставку и пристегнулась.

— Знаете, мне так неловко... Я живу совсем в другой части города и почти на окраине...

— Боже мой, да прекрати ты наконец, — слегка повысила голос Реджина. — Так воспринимаешь это, будто я совершаю для тебя подвиг. Скажи уже свой адрес!

Свон послушно продиктовала название улицы и номер дома, уже не смея перечить этой властной женщине.

— Все не так плохо, как ты говорила, — введя данные в навигатор, Миллс взглянула на маршрут. — Это даже в той стороне города, где я живу.

— Тогда хорошо, — кивнула Эмма, невольно сбросив с себя часть груза совести.

Она начала постепенно оттаивать, когда Миллс специально включила обогреватель на полную. Свон чуть растерянно сидела среди неловкого молчания между ними вот уже несколько минут и, натянув рукава кофты пониже, пыталась отогреться, несмотря на то, что провела на улице не так уж и много времени. Перед глазами проносились огни ночного города, то и дело сливаясь в единую, чуть мутную картинку. Сотни неоновых вывесок, случайных прохожих, пролетающих мимо машин и высоток... Эмма и не отдала себе отчета в том, что происходит, когда сознание вдруг покинуло ее, — она так сильно расслабилась в мягком кресле и тепле при приглушенном звуке мотора, что закрыла глаза и медленно погрузилась в сон, откинув голову на бок. Свон сильно устала за этот день, успев уместить в своем сегодняшнем графике пары и смену на работе, уделить внимание проектам и еще, в конце концов, доехать до офиса Миллс.

Когда Реджина заметила это, она нахмурила брови, но не из-за недовольства, а потому что все внутри сжалось от того, что Эмма так вымоталась, раз настолько быстро отключилась. Она не стала тревожить девушку и быстрее поехала по указанному адресу, стараясь всеми силами не смотреть на ее милое умиротворенное лицо. Синяки под глазами Свон не свидетельствовали ни о чем хорошем и лишь портили ровный тон ее кожи. По правде говоря, Реджина многое хотела бы спросить у Эммы: например, сколько она спит, сколько часов работает, как все успевает и как вообще себя чувствует, но понимала, что не может этого сделать. Миллс уже и так перешла все мыслимые и немыслимые границы из-за своей глупой привязанности к этой девчонке, но иначе она просто не могла, хоть это и было странным: впервые за долгое время Реджина не следовала голосу разума.

Пока она сосредоточенно управляла автомобилем, то старалась ответить для себя на вопрос о том, почему именно это нелепое создание в красной куртке вызывает у нее такие сильные эмоции впервые за столько лет. Если честно, самым банальным ответом был тот факт, что они с Эммой похожи: судьбами, проблемами, связаны общим интересом и даже родным городом. Реджине нравилось и вкладываться в Свон в профессиональном смысле — просто потому, что она сама никогда бы не смогла пойти по тому творческому пути, который смело выбрала спящая рядом девушка.

Это напоминало тот случай, когда родители проецируют несложившиеся сценарии своей судьбы на ребенка, но только в их ситуации все обошлось без принуждения: Эмма хотела этого, а Миллс обладала всеми ресурсами, чтобы помочь и только наполнить ее опытом и знаниями. Именно поэтому между ними образовалась такая гармония. Реджине нравилось заботиться о Свон, потому что в свое время никто ей не помогал и не давал того, что она сейчас может дать ей. Миллс не осознавала в полной мере, что возводит Эмму в ранг своей очередной возвышенной идеи, не полностью отдавала себе отчет в том, как сильно девушка заполняет пустоту в ее жизни, но все на самом деле обстояло именно так. Да и, в конце концов, Реджина была поражена ее трудоспособностью, выносливостью и осознанностью к своим годам.

Когда машина остановилась рядом с какой-то обшарпанной высоткой, женщина оторвалась от своих размышлений и мягко погладила Свон по плечу, пытаясь разбудить.

— Эмма, мы приехали, — она уже было вновь хотела поправить выбившуюся белокурую прядь ее непослушных волос и аккуратно завести за ухо, но вовремя одернула себя.

— Что? — сонно пробормотала девушка, пытаясь прийти в чувство. — Я что, уснула?

Эмма поежилась в кресле и проморгалась. Раньше она никогда не позволяла себе терять контроль рядом с незнакомым человеком, и тем более рядом с Миллс. Но, находясь рядом с ней, Свон почему-то чувствовала полное спокойствие, которое накрыло ее словно мягкое одеяло. Эмма была уверена в том, что, пока Реджина рядом, с ней не случится ничего плохого. Наконец за долгое время она смогла расслабиться по-настоящему, а не просто отключиться от усталости, как обычно.

— Надеюсь, сегодня ты выспишься, — сказала Миллс, заглушив мотор.

— Простите... Я даже не знаю, как так получилось...

Эмма обернулась и увидела в окне знакомые ей улицы.

— Не за что извиняться, — пожала плечами Реджина, заметив, как девушка вновь напряглась. — Я все понимаю. Ты живешь в этом доме?

— Нет, соседняя высотка за углом — мое общежитие. Туда так просто не заехать, — Свон потерла лоб в попытке окончательно прийти в себя и отстегнула ремень безопасности. Как же ей не хотелось выходить из этой машины.

— Тогда возьми это, — Миллс потянулась на заднее сиденье, а затем протянула Эмме свой большой шарф, — а то ты совсем замерзнешь.

— Да бросьте...

Свон заметила, как женщина угрожающе на нее посмотрела, и не договорила, молча забрав вещь из ее рук.

— До завтра, Эмма, — улыбнулась на прощание Реджина. — Буду ждать тебя.

Позже ей точно захочется стукнуть себя по губам за последнюю сказанную фразу, но это будет потом. Сейчас она может наслаждаться слегка смущенным взглядом Свон и ее милой улыбкой.

— Спасибо Вам.

Когда Свон вышла из машины и закуталась в мягкий шарф, почему-то на ее глазах проступили едва заметные слезы. Она поджала губы, пытаясь скрыть это, и уверенно зашагала в сторону дома. В голове все еще проносились совершенно простые, но такие нужные слова, сказанные Реджиной. Не то чтобы она была нытиком — нет, вовсе нет. Скорее, по жизни — очевидно — она была настоящим бойцом, но что-то человечное и донельзя правильное исходило от Миллс, и Эмма не могла этого не чувствовать. Это «что-то» поражало ее и заставляло лишь еще сильнее привязываться к этой женщине.

Эмма наконец вернулась в общежитие, в сотый раз за месяц нарушив комендантский час, и с удивлением заметила, что ее невозможно правильная соседка не спит. Кристина сидела и увлеченно разглядывала бумаги, которые лежали на части стола Свон.

— Что это? — настороженно поинтересовалась Эмма, кинув рюкзак около кровати.

— Уже две недели как выросла стоимость за проживание, — сухо ответила ей соседка. — А сегодня была проверка.

— Я об этом не знала, — заметно напряглась Свон, предчувствуя что-то неладное. — И что там за бумаги, мать твою?

— Ты должна съехать отсюда в течение недели, — не без тени радости в голосе произнесла Дэвис.

— Кристина, какого черта?! — вспылила Эмма и выхватила у нее бумаги, пытаясь вчитаться в текст.

— Регулярные нарушения комендантского часа без объяснений, несоблюдение мер пожарной безопасности и задолженность по оплате.

— Какие нахрен меры? — Свон злобно посмотрела на Кристину. — Ты что, не спрятала утюг? Или свечи? Что ты сделала? Почему я не знала о том, что стоимость подняли?

Эмма упала на кровать, все еще не веря в происходящее. Ее соседка была той еще тихушницей, и не зря она сразу заподозрила неладное в Дэвис, но это не значит, что та способна на такие подлости... Насколько нужно быть мелочным и мерзким человеком, чтобы так подставить ее? Неужели Кристина так ее не любила?

— Они звонили на тот телефон, что находится в комнате. Тебя не было тут.

— Все две недели?! Ты шутишь? — Свон повысила голос. — И даже если так, то ты не могла мне об этом сказать?

Девушка промолчала и отвела взгляд. Значит, Эмма была права: Кристина сделала все, чтобы устроить ей эту подлость. Да, у них бывали конфликты, но Свон вообще не любила придавать значение таким бытовым мелочам и старалась соблюдать компромиссы. Но, видимо, соседку такие условия не устраивали на корню, как и она сама.

Несмотря на то, что Дэвис пыталась казаться безэмоциональной, у нее плохо получалось. Она лишь всем своим видом давала понять, что скрывает какую-то информацию.

— Почему вчера не работали лифты? — задала вопрос Эмма, с подозрением посмотрев на нее.

— Откуда я знаю? Еще чего спроси, — слегка нервно отозвалась Дэвис.

— Твои гребаные свечи могли вызывать срабатывание датчика, — Свон подошла к Кристине ближе. — Какого черта жжешь их ты, а валишь все на меня?

— Они все равно тебе не поверят. Ты у них давно на плохом счету, — девушка отошла от Эммы, замечая, как та сжала руки в кулаки.

— Да пошла ты! — злобно выпалила она и швырнула бумаги соседке в лицо.

Свон вышла из комнаты, хлопнув дверью, с намерением отправиться куда угодно, лишь бы не находиться с соседкой в одном помещении. Эмма и не думала, что все эти мелочи будут иметь такие последствия в итоге. Она никогда не была тем извергом, каким описывала ее Кристина, и даже если приходила поздно, старалась вести себя тихо. Почему раньше все было нормально? Как и, главное, зачем вообще можно было так поступить? Это была просто немыслимая подлость, которая не укладывалась у нее в голове.

В висках все стучало, а сердце не хотело успокаиваться ни на секунду. Свон понимала, что виновата сама и только сама, но вряд ли могла бы предвидеть такое развитие событий. Ее соседка эгоистично спасала от выселения только свой зад — это казалось апогеем наглости. Эмма жалела, что вчера ее не было дома почти весь день, и она не смогла предотвратить этот кошмар. Она прекрасно осознавала, что вряд ли ей дадут еще один шанс и уж точно не будут выяснять, кто на самом деле виноват, — ведь попасть сюда, даже учитывая ее социальное положение, ей было безумно тяжело, а родители никак не помогали. Государству было плевать на нее после совершеннолетия, семейке — тоже... Да на нее с самого рождения всему миру было наплевать.

Свон тяжело выдохнула, наконец разжимая руки, и все же подумала, что попробует побороться за драгоценное место под солнцем, хоть и знала, что на ее несчастную койку претендуют уже как минимум десять человек.

Эмма присела на холодную грязную лестницу в пролете, прижавшись к стене. Вообще-то она почти никогда не плакала — так уж была устроена, что первым делом привыкла бороться, а не рыдать, но в этот раз все было иначе. Раздрай и непонятки на работе, груз личных нерешенных проблем с головой и абсолютное одиночество давили на нее так сильно, как никогда в жизни. Самым страшным было вновь оказаться на улице, и Свон чувствовала, как холод брошенности и несправедливости вновь подкрадывается к ней за спиной, занося свой острый скальпель. Она была одна среди кучи проблем, что каждый день так и норовили сломать ее хрупкие плечи. Эмма закуталась сильнее в шарф, что дала ей Миллс, и прижала его к лицу, вдыхая знакомый запах духов. Почему-то в самый отчаянный момент ей все еще вспоминались слова, сказанные Реджиной сегодня. Вспоминались ее добрые и такие нужные фразы, ее теплые, мягкие руки и прикосновения. Свон оперлась спиной о стену и крепко зажмурила глаза, всеми силами пытаясь успокоить себя.

***

Последнюю неделю, что ей довелось провести в общежитии, Эмма как заведенная бегала по всем руководителям и жилищным комиссиям в надежде оспорить санкционное решение и клялась оплатить задолженность сейчас же. Но всем было все равно, а учитывая то, как работают подобные конторы, томиться в этих бесконечных коридорах и заполнять бесчисленное множество бумаг, чтобы хотя бы суметь обратиться к кому-нибудь, было той еще пыткой. Кому сдалась какая-то там сиротка? У всех и так было забот по горло, и практически так Свон и говорили, захлопывая перед ее лицом очередную дверь.

На всякий случай Эмма договорилась, что поживет в первое время у Алисы, — хотя бы неделю, пока не найдет себе жилье. Она тщетно пыталась выкроить себе деньги на съем и еду, но с тем доходом, что был у нее сейчас, ей однозначно не хватало даже на самую скромную комнатушку на окраине Бостона. Поэтому Свон пыталась перекроить свой график работы в магазине, несмотря на то, что понятия не имела, как поведет себя новое начальство.

В ее голове даже промелькнула предательски глупая мысль позвонить приемной матери и попросить помощи, но Эмма быстро отмела ее, понимая, что сделает только хуже. Если Джефферсон не сжалится над ней и не поможет с работой, то она вряд ли сможет обеспечить себе хоть какое-то жилье в ближайший месяц.

Свон возвращалась домой после очередной ежедневной гонки, когда вдруг увидела на экране долгожданное сообщение от Реджины.

[Мисс Миллс] Эмма, тебе было бы удобно приехать завтра после 19:00? Нужно утвердить стоимость печати части продукции. К сожалению, они хотят только очную встречу, чтобы ты все наглядно объяснила.

Эмма тяжело вздохнула — она совсем забыла о том, что у нее, между прочим, есть еще одна работа, которая, по идее, должна отнимать сейчас все ее силы, а не эта утомительная беготня и мысли о том, как ей выжить. Свон и вовсе пока отложила весь этот проект — просто за неимением сил, но сегодня, похоже, занятие на всю ночь ей было обеспечено. К счастью для Реджины, но к сожалению для нее, смены завтра как раз не было.

[Эмма] Да, я смогу

[Мисс Миллс] Хорошо. Кстати, хотела предложить тебе сходить сюда [ссылка]. В пятницу в 18:00 будет несколько стоящих (!) лекций в Институте современного искусства, и там же открывается большая экспозиция, приуроченная к столетию Баухауса. Если хочешь — приходи, я буду одним из спикеров и обеспечу тебе проходку, только скажи заранее

Наверное, Свон впервые за последнее время искренне улыбнулась, с любовью глядя в экран телефона.

[Эмма] Заранее «да»! Я как раз работаю утром, Вы как будто угадываете мой график)

[Мисс Миллс] Отлично, тогда до встречи)

Эмма вздохнула. Она еще долго смотрела на их переписку: ее так сильно порадовало приглашение Реджины, что на секунду она почти забыла обо всем грузе нерешенных проблем. Ей даже подумалось, что сейчас эта женщина была единственным источником света, и поэтому у Эммы не было времени ни для кого, кроме нее. Свон и дальше хотела бы чувствовать себя в таком приподнятом настроении, но суровая реальность снова окатила ее ледяной водой, заставляя оторваться от телефона и вернуться ко всему хаосу, что творился вокруг.

***

Открывая уже знакомую дверь, Эмма зашла в офис к Миллс, понуро поздоровавшись. Свон старалась всеми силами сдерживаться перед женщиной, чтобы не портить ей настроение своим грустным лицом, но чего уж таить греха — это было чертовски сложно. Ее нервная система за последнюю неделю накалилась до предела, и сама она была готова вот-вот разорваться изнутри на мелкие кусочки. С работой так ничего и не решилось, с деньгами и местом жительства — тоже, как бы Эмма ни билась. Она думала, что уладит свои проблемы спустя пару дней, но все оказалось не так-то просто, хотя на борьбу и их решение она отдавала все свои оставшиеся ресурсы. То, что сейчас было пределом ее возможностей, совершенно не помогало, приложенных усилий было недостаточно, и осознание этого факта заставляло Свон еще больше впадать во фрустрацию и совершенно отчаиваться. Да еще, вдобавок ко всему, целую ночь Эмма вносила последние правки в проект, готовя кое-какие макеты к печати.

Пытаясь отогнать от себя печальные мысли, девушка скинула с плеч тяжелый рюкзак и достала оттуда старенький ноутбук, чтобы показать процесс работы над проектом.

— О, сегодня даже так, — удивилась Миллс, увидев компьютер на коленках Свон. — Говорят, флэшки очень помогают не таскать с собой тяжести.

Реджина уже поняла, что может разговаривать с Эммой чуть менее формально, чем обычно, поэтому позволяла себе отпускать шутки и колкости в ее сторону, ведь их недавнее общение наедине складывалось так легко. Сегодня она была в заведомо хорошем расположении духа, зная, что Свон зайдет к ней.

— Да просто там много всего, — Эмма попыталась сосредоточиться, вместо того чтобы, как обычно, свободно говорить с Миллс. Так было легче держать себя в руках. — С ноутом будет проще.

— Как дела? — непринужденно поинтересовалась Реджина, будто говорила со своей давней подругой.

— Все хорошо, — сдержанно ответила Свон, проклиная дурацкий ноутбук за то, что так медленно загружался.

Реджина не сразу заподозрила неладное, но после этого сухого ответа и избегания ее взгляда прищурилась и посмотрела все же внимательнее. Выглядела Эмма откровенно хреново — совсем как в тот раз, когда женщина увидела ее после долго отсутствия на парах. Пышные белые локоны, что так нравились Миллс, были опять стянуты в нелепый тугой конский хвост, а на теле поверх футболки болталась бесформенная серая кофта. Красноречивые и яркие даже для Эммы синяки под глазами ни о чем хорошем тоже не свидетельствовали.

— Ладно, — кивнула ей Реджина, — тогда с нетерпением хочу увидеть результат.

Свон, сидя в кресле без дела уже несколько минут, еще пару раз ударила свой старый потрепанный «Мак», доставшийся ей еще от Дэвида, в надежде на то, что тот подаст признаки жизни, и не выдержала. Это состояние было похоже на то, когда ты, донельзя измученная, просто роняешь ручку, а в следующую секунду уже плачешь. Только вот в ее случае отказывался работать компьютер, и она с силой захлопнула крышку, тяжело выдохнув и пытаясь подавить рвущийся наружу всхлип. Девушка уже успела мысленно осыпать себя всеми существующими проклятиями из всех возможных за то, что не смогла сдержаться.

— Эмма? — Миллс наклонилась через стол чуть ближе, чтобы разглядеть лицо девушки. — Эмма, что случилось?

Но ответа не последовало. Свон лишь закрыла лицо руками от стыда, не в состоянии больше сдержать слез. Горло будто стянуло невидимыми тисками, а где-то в солнечном сплетении стало так невыносимо тяжело, что было просто некуда деваться от этого сдавливающего чувства.

— Боже мой, Эмма... — женщина резко встрепенулась, встала с места и в два счета обогнула стол, присев в кресло напротив.

Сколько лет рядом с ней не было плачущего человека? Сколько лет она уже никого не утешала серьезно? Как это делать? Слезы для нее самой еще с детства были непростительной эмоцией. Реджине никогда нельзя было плакать — лишь бороться. Поэтому она и не особо-то помнила, как утешала даже саму себя, — помнила лишь то, что, когда по всем канонам надо было плакать, она только злилась.

Повинуясь инстинкту, Миллс подвинула кресло ближе к Свон. Она хотела обнять ее, но, поскольку не была уверена до конца в том, что девушка нуждается ее прикосновениях, лишь робко положила ладонь ей на плечо. В это же время сама Эмма ненавидела себя такую: беспомощную и слабую, не способную вымолвить даже и слова. Ее словно парализовало, и она сидела неподвижно, иногда все же пытаясь поджимать губы и сдерживаться, хотя выходило это у нее все равно не очень удачно.

— Расскажи, что случилось, — как можно мягче попросила Реджина.

Она была несколько удивлена такой внезапной смене настроения Эммы, но все же не шокирована. Еще и внешний вид Свон явственно говорил о том, что с ней творится что-то не то. Да и по собственному опыту Миллс помнила, что просто так начать плакать в чужом месте не начнешь, а значит, Эмме действительно плохо.

— Простите, — промямлила что-то блондинка в свои ладони, все еще боясь убрать их от лица. — Простите меня.

Реджина нахмурилась от этих слов — это было явно последнее, что она хотела бы услышать от девушки.

— Не извиняйся, — все еще продолжала мягко говорить она. Миллс положила свои ладони на ее, пытаясь хоть как-то растормошить Свон. — Убери руки. Поговори со мной, пожалуйста.

Еще пару минут Эмма сидела так, не в силах разжать собственной защитной хватки, и не решалась что-то сказать сидящей рядом женщине. Ну и правильно — что она ей скажет? Будет ныть о своих насущных проблемах, в которых, как ей думалось, сама же и виновата?

— Знаешь, что бы у тебя ни произошло — это рано или поздно решится. Нет ничего, с чем бы ты не справилась.

Реджина сдалась и все-таки обняла ее, поглаживая по голове и по-детски прижимая к груди. Она начала утешающе гладить Свон и слегка покачивать в своих объятиях, словно ребенка, и в какой-то момент Эмма наконец открыла лицо и опустила голову на грудь Миллс, лишь сильнее придвигаясь и вдыхая уже родной, слегка терпкий и сладковатый запах ее духов. Это ее успокаивало — и даже сам факт того, что ее пробило на слезы именно рядом с Миллс, уже был показательным. Значит, рядом с ней Эмма вновь чувствовала себя в безопасности настолько, что могла сбросить с себя часть брони.

На самом деле, она уже и не помнила, сколько так просидела рядом с Реджиной, но та, в свою очередь, терпеливо ждала, пока девушка будет готова поговорить и немного придет в себя. Все это время Миллс спокойным тоном пыталась уверить ее в том, что нет ничего такого страшного, ради чего стоило бы так переживать. Реджина даже была поражена, как она сама превратилась вдруг из холодной и неприступной женщины в такую мягкую и понимающую добрую фею-крестную. Эта девочка явно вызывала в ней последние остатки человечности и доброты, которые, как казалось Миллс, уже выветрились за последние несколько лет, но Эмма, вопреки всему, вновь и вновь делала ее Человеком.

— Скажешь мне хоть два слова? — осторожно поинтересовалась женщина, когда поняла, что Свон притихла.

— Простите, я испортила Вам платье, — тихо сказала Эмма, замечая мокрые следы на одежде Реджины, когда наконец нехотя оторвалась от теплых и мягких рук, что обнимали ее.

— Ерунда, — отмахнулась женщина и не без жалости посмотрела в зеленые глаза.

Почему-то Миллс думалось, что она могла бы запросто облегчить страдания Эммы, решить кажущиеся ей большими проблемы в два счета, но, к сожалению, понятия не имела о том, что же у нее случилось.

— Мне нужно успокоиться, прежде чем идти на встречу, — Свон наконец подняла взгляд на Реджину. — Можно, я сначала расскажу все Вам?

— Конечно, но... — не до конца понимая зачем, Миллс протянула руку к щеке Эммы и аккуратно стерла с них слезы. — Я могу чем-то помочь тебе?

— Это вряд ли, мисс Миллс, — покачала головой девушка, слегка удивленная такому нежному жесту со стороны Реджины. — Я сама виновата во всем, что произошло. И Вы уже помогли тем, что не выставили меня за дверь в таком состоянии.

— Что ты, это мелочи, — женщина попыталась улыбнуться, чтобы выглядеть более дружелюбной. — Я просто хочу, чтобы ты знала: может, я смогу быть полезной. Я с радостью помогу тебе.

Миллс наконец отошла от девушки, подвинув кресло обратно к столу, и что-то сказала насчет кофе секретарше через динамик рабочего телефона. В это время Эмма вытирала нос салфеткой и не могла перестать ругать себя за то, что случилось. Она то и дело отводила взгляд от женщины, пыталась сделать вид, что с ней уже все в порядке, словно игнорировала этот интимный момент между ними. Реджина же, напротив, выглядела спокойной — она поняла, что сейчас Свон лучше оставить, и поэтому занялась поиском нужных бумаг на столе, которые хотела дать ей. Интуиция подсказывала Миллс, что этой новости Эмма непременно обрадуется.

— Ваш кофе, мисс Миллс, — секретарша тактично постучала в дверь, а затем поставила на стол две чашки.

— Спасибо, Карен, — кивнула ей Реджина с улыбкой, а после того как она ушла, достала из ящика стола небольшую бутылку виски.

— Вау, — явно не ожидая такого поворота событий, не смогла сдержать усмешки Свон.

— Не обольщайся, — в шутку сказала Миллс и налила совсем чуть-чуть в чашку Эммы. — Я всего лишь хотела добавить немного успокоительного в твой кофе.

— Это гениально, — уже чуть бодрее ответила ей девушка.

— Я хотела предложить тебе оставить свои реквизиты для выплаты аванса, — сразу перешла к сути Реджина, протянув Свон очередной документ. — С суммой можешь ознакомиться тут.

В этот момент Миллс заметила, как резко подняла на нее взгляд собеседница, буквально выхватив листок у нее из рук.

— Просто охренеть можно, — пораженно произнесла Свон, вглядываясь в цифры и, кажется, совсем забылась. — Боже, простите за мой французский.

— Ты довольна? — Реджина, заранее зная ответ, все же не удержалась, чтобы не поинтересоваться.

Но Эмма ничего не ответила — в этот момент ей просто хотелось встать с кресла, обойти проклятый стол, разделяющий их, и расцеловать Реджину. Этих денег ей хватит, чтобы как минимум оплатить месячную аренду скромной комнаты, а значит, она выиграла для себя много времени для того, чтобы устаканить свое положение. Миллс вновь отнеслась к ней не просто по-человечески, но еще и в два счета решила почти все ее проблемы, сама о том не подозревая.

— Вы и не представляете, насколько мне сейчас это нужно, — уже облегченно вздохнула девушка.

***

На лекции собралось парадоксально много народу для вечера пятницы, но Миллс этому была только рада. Ее пригласили поучаствовать во втором дне открытия выставки, хоть Реджина и не была причастна к ее организации. И пока она увлеченно вещала о гениях авангарда двадцатых годов прошлого столетия, то помимо столь желанного лица Эммы и еще, кажется, парочки знакомых лиц студентов, она заметила тех, кого совсем не ожидала здесь увидеть. Обычно речь Миллс была уверенной и эмоционально насыщенной, но в эту секунду у нее вдруг сбилось дыхание, а сказанные ею слова мигом забылись.

— И после того как в 1930 году руководящую должность занял Людвиг Мис ван дер Роэ, — Реджина осеклась, заметив в толпе слушающих лицо своей матери, — школе пришлось претерпеть массу изменений в связи с тем, что власти считали ее оппозиционной.

Миллс откашлялась и улыбнулась публике после своей секундной заминки, но все же старалась держать лицо дальше. Правда, долго ей это не удалось.

— Нацисты проводили регулярные обыски и стали требовать увольнения ряда преподавателей.

Реджина еще раз окинула взглядом аудиторию, чтобы удостовериться, что у нее не едет крыша, но лучше бы она не делала этого. Она пересеклась взглядом со своим бывшим мужем и для начала проморгалась, чтобы убедиться, что ей не мерещится.

— К сожалению, — с трудом говорила Миллс, — под таким натиском повсеместно захватывающей Германию фашистской идеологии школа просуществовала лишь до тридцать третьего года, но, тем не менее, главный герой нашей лекции не прекратил свой творческий и преподавательский путь.

Она понимала, что выглядела странно, когда заметила в толпе этих двоих, но во время своей речи решила не зацикливаться на этой мысли и уже с огромным усилием продолжила выступление. Если присутствие ее матери на выставке еще хоть как-то поддавалось объяснению, то вот присутствие Дэниела — нет. Реджине кое-как удалось завершить лекцию без очередных эксцессов, и она с радостью отдала микрофон следующему спикеру.

Миллс сошла с помоста и пулей вылетела в подобие гримерки для выступающих и организаторов. Заметив там открытую бутылку рома, она щедро плеснула себе в стакан. Хорошо, что почти никого там сейчас не было: все либо сидели в импровизированном лектории, либо бродили по залам.

Реджина тяжело выдохнула и потерла лоб рукой. Какая же жесть творилась в ее жизни последнее время! Она, хоть обычно и не выражалась крепко, сейчас не находила никаких слов в голове, кроме нецензурных, на эти внезапные семейные визиты. Это походило на знаки судьбы, что от прошлого не убежишь или как? Миллс просто выбило из колеи моментально, и она еще пару минут сидела в прострации, запивая свои смешанные чувства темным ромом.

Она, конечно, может остаток вечера просидеть в этой комнате — здесь вероятность того, что ее мать доберется до нее, уменьшалась, но у Реджины была еще одна причина выйти. Этой причиной была Эмма, что так упоительно мило наблюдала за ней в течение всей лекции и чье лицо она, по правде говоря, искала в рядах слушателей.

Когда женщина осушила остатки рома в стакане одним глотком, она резко встала и поправила перед небольшим зеркалом прическу, прежде чем выйти из своего убежища.

— Боже, мисс Миллс, Вы были просто великолепны, — не заставляя себя ждать, к ней сразу же подбежала Свон и вдруг внезапно по детски обняла ее, все еще ведомая чувством благодарности и восторга. — Я так рада Вас видеть! Выставка — просто огонь, я никогда раньше не встречала столько интерактива. Вы видели ту крутую штуку, которую они придумали с проектором? Встаешь напротив луча — и с помощью собственного силуэта можно рисовать прямо рукой. Это так здорово!

После их недавней встречи Эмма окончательно поняла, что больше не может сопротивляться чувствам к этой женщине. Реджина успокоила ее, отвезла домой, пригласила сюда, но самое главное — помогла решить одну из ее основных проблем. Миллс постоянно заботилась о ней в мелочах — да даже сейчас встретила лично ее на входе, чтобы удостовериться, что она пройдет по списку. Реджина относилась к ней добрее, чем большинство всех, присутствующих в ее жизни, появлялась тогда, когда это было необходимо... И Свон с каждым разом удивлялась и все еще не могла поверить, что такие люди существуют, — что есть те, кому искренне не наплевать на нее.

— Спасибо, Эмма, — Миллс сначала слегка опешила от крепких объятий, но потом улыбнулась и нежно погладила ее по плечу в ответ. — Мне, правда, было важно услышать эти слова от тебя. Да, видела, это очень затягивает.

Реджина была бы честно и дальше рада слушать этот восторженный лепет, но посмотрела на Свон с болью, когда за ее спиной замаячили две ненавистные фигуры.

— А эти плакаты? — Эмма указала рукой в сторону инсталляции, — Их так круто можно повернуть самой, получается такая интересная композиция!

— Эмма, я... — Миллс тяжело выдохнула, когда Кора требовательно посмотрела ей в глаза. — Мне нужно поговорить кое с кем, оставишь нас на минуту?

После этих слов Свон наконец обернулась, завороженная то ли происходившим мероприятием, то ли самой Реджиной, и испуганно посмотрела на двоих подошедших к ним людей. То, как на нее посмотрел мужчина в изящном темном деловом костюме, она запомнит надолго. Его правильные черты лица, стеклянный холодный взгляд и костюм цвета стали сразу бросили Эмму в дрожь, заставляя отойти подальше. А от вида стоявшей рядом женщины Свон и вовсе будто стала сразу на полметра ниже — настолько от той исходила атмосфера неприкрытого пафоса и даже величественности, и она, кажется, держала спину еще более неестественно прямо, чем Реджина. От того, как эта леди посмотрела на нее, Эмме стало еще страшнее, и она сразу же почувствовала себя не просто неуместной, но и вообще лишней в этом мире.

— Ты выступила практически идеально, — проворковала Кора, сканируя дочь пристальным взглядом. — Хорошо выглядишь.

— И тебе добрый вечер, мама, — Миллс старалась всеми силами не смотреть в сторону покидающей их Свон, но все же периферийным зрением заметила, что та отошла не так далеко, чтобы не расслышать ее слов. — Ты тоже.

— Жизнь за городом имеет свои преимущества, — улыбнулась ей мать.

Она была права: Эмма в стороне наблюдала за этой картиной. Кора выглядела чертовски молодой для своих лет, и Свон было трудно поверить, что это мать Реджины. Женщина выглядела ничуть не менее стильно, чем ее дочь, и, несмотря на приличный возраст, стояла хоть и на устойчивых, но на достаточно высоких каблуках. Ее лицо, конечно, тронули морщины, но, тем не менее, нисколько не портили, а каштановые волосы были собраны в изящно уложенный пучок. Выглядела она крайне привлекательно, но больше всего в ее образе выделялись губы, подведенные алой помадой — как будто цвета крови. Она деловито стояла рядом с мужчиной, который держал в руке бокал с шампанским.

— Да, лекция была, правда, очень интересной, — поддержал диалог он и отпил еще один глоток игристого.

— Раз уж мы обошли с вами такие формальности, как приветствие, то могу я сразу задать столь волнующий меня вопрос? — Миллс не без любопытства пялилась на своего бывшего мужа. — Что вы здесь делаете вдвоем?

— Ох, Реджина, вечно ты рубишь с плеча, — усмехнулась Кора. — Мистер Брэнсон уже некоторое время работает в моей пресс-службе.

— Ах, вот оно что, — не без тени сарказма в голосе произнесла Реджина. — Вижу, мистер Брэнсон не упускает возможностей!

— Не обессудь, дорогая, я просто хорошо плачу, — Кора потрепала его по плечу, словно своего пса.

Миллс находилась сейчас в откровенном шоке. Это выглядело так унизительно. Это была просто вершина эгоизма и бестактности со стороны ее матери, это был предел. Реджина стояла и из последних сил сдерживала эмоции, чтобы не вылить на них поток своего негатива.

— Раз так, то что же вы забыли здесь? — фальшиво улыбалась она. — Неужто изголодались по культурным благам?

Миллс прекрасно знала, что бесцельно ее мать не стала бы с ней встречаться. Ей всегда было что-то нужно.

— Нет, что ты, не беспокойся, — Кора прищурила глаза, ловя взгляд дочери. — Наша компания отчасти финансировала этот проект, а Дэниел фиксирует происходящее.

— Ну, конечно, моя мать — главный меценат, как я могла забыть, — все так же злобно отшучивалась Реджина. — В таком случае, желаю вам насладиться мероприятием.

Произнеся последние слова, Миллс стерла с лица улыбку и ушла от них в сторону небольшого балкона, где была расположена курилка. Дьявольски хотелось затянуться сигаретой и не видеть эту морализаторствующую мать Терезу вместе с ее новым благотворительным проектом в виде бывшего муженька непутевой дочери. Реджина от злости сжала одну руку в кулак и быстрым темпом стала удаляться от них. Она вовсе и не проследила причастность своей матери к этой выставке, а теперь поплатилась за это. Ну, пригласили и пригласили, Миллс уже не всегда хотела вникать во все деловые подробности, и это сыграло с ней злую шутку.

Это просто немыслимо. Нет, это, черт возьми, невозможно!

Надо же, этот расчетливый козел воспользовался местом под солнцем и смог подлизаться к ее матери, когда та нуждалась в сотрудниках. Может быть, писал он и впрямь неплохо, но вряд ли бы Кора взяла его только за это и за красивые глаза. Обычно ей требовались сливки, самый смак — идиоты не работали в ее компании, ну, а рядовые статейки Брэнсона вряд ли можно было бы назвать чем-то настолько выдающимся, что зацепило бы аж саму Кору Миллс. Хотя Реджина знала, что сомневаться в подвешенности острого языка бывшего было крайне глупо, — он умел уговорить и произвести нужное впечатление, когда очень хотел этого.

Миллс попросила сигарету у курящей неподалеку женщины и с наслаждением затянулась, слегка поежившись от ноябрьского холода. Ей откровенно не хотелось сейчас видеть этих двоих, но она понимала, что это неизбежно. Раз ее мать приложила к выставке руку, то она непременно запечатлеет этот момент и сделает себе репутацию Святой девы Марии. Кора никогда не делала добрых или щедрых жестов без огласки на весь мир. Она уже не раз финансировала разные благотворительные фонды или какие-то другие муниципальные мероприятия. Реджина думала, что весь этот цирк нужен был лишь затем, чтобы набить себе соответствующую репутацию, несмотря на то, что ее мать уже была не последним человеком в этом городе.

— А я думала, что ты уже переросла это ребячество, — сзади снова послышался голос матери, и Миллс невольно закатила глаза.

— О чем ты? — обернулась Реджина, недоуменно глядя на стоящую рядом женщину.

— Та девушка, что обняла тебя... — Кора посмотрела куда-то вдаль, устремляясь фальшиво посторонним взглядом на открывающийся с балкона пейзаж. — Ты опять взялась за старое?

Все те эмоции, которые сейчас переполняли Миллс, она не могла выразить словами, поэтому рассмеялась — она просто смеялась матери в ответ. Если Реджина задумывалась насчет своей ориентации, то желание рассказать об этом Коре или вообще хоть как-то афишировать миру было последним, чего ей хотелось. Миллс всегда поражали красивые и громкие фразы про «каминг-аут» перед родителями, бунты подростков по этому поводу и прочие высказывания в кино или литературе. Нет, с одной стороны, озвучивание подобных проблем — это правильно: значит, желание этих людей быть принятыми семьей было выше страха за собственную жизнь или, как минимум, благополучие. Но это был совершенно не ее случай.

Еще в подростковом возрасте на Реджину грянуло осознание того, что она немного отличается от девочек в своем классе в плане романтических предпочтений, и она ни секунды не сопротивлялась этому. Ее голову не посетила ни одна терзающая мысль о правильности или неправильности, приемлемости или неприемлемости. Миллс четко знала, что теперь это так — ее привлекают не только мальчики. Все это было абсолютно нормальным для нее и для ее близкого круга общения, поэтому она не переживала на этот счет, но только при одном условии. Кора никогда не должна была узнать об этом, и более того, Реджина прекрасно понимала, что не нуждается ни в каком принятии со стороны матери.

Уже в возрасте чуть постарше Миллс наблюдала громкие откровенные признания своих знакомых и то, как их выставляли за дверь собственные родители (а в гомофобности своей матери она уже успела неоднократно убедиться из-за ее резких высказываний касательно пропаганды), и Реджина буквально воочию видела, как повторит их судьбу, если ее мать хоть что-то заподозрит. Для Миллс врать своей семейке и матери в частности было нормальной тактикой выживания еще с детства. Главное, не запутаться в собственном вранье и не ляпнуть лишнего.

Поэтому соврать Коре насчет такого важного вопроса, как собственная ориентация, для нее было проще простого. Уже с чуть более осознанного возраста Реджина окончательно перестала надеяться хоть на какое-то понимание со стороны матери, ни на какую поддержку, кроме материальной, и вообще не рассматривала ее как хотя бы свою потенциальную собеседницу. Мнение Коры ей было как минимум неинтересно — с учетом того, что та почти никогда не слышала дочь. От нее лишь все время веяло отталкивающим холодом, а ее точка зрения была неоспоримой. Поэтому зачем было биться головой о бетонные стены?

Миллс уже пробовала пару раз получить по первости от матери советы и утешение, но жестко за это поплатилась, ведь все, что узнала Кора, было использовано против нее. Главное золотое правило выживания Реджины гласило: хочешь не сдохнуть с ней — молчи. Поэтому все их разговоры всегда были строго и по делу, а если надо было выкрутиться, то порция лжи для матери уже была заботливо заготовлена Реджиной на всякий случай. И она врала бы Коре и дальше, если бы не тот проклятый случай с Мелиссой, когда один из близких и влиятельных друзей матери заметил ее дочь, целующую какую-то девицу с неприлично ярко-красными губами прямо на улице у всех на виду. Как же у Миллс все раскалывалось сейчас внутри от жгучей ярости, что даже спустя столько лет ей аукается ее неосторожность.

— Засунь свои мысли насчет моих предпочтений себе в задницу, Кора, — сказала на ухо матери она, чтобы не привлечь внимание рядом стоящих людей.

Миллс потушила сигарету о ближайшую пепельницу и уже было собралась снова уходить, как вдруг ее окликнули.

— Хватит от меня бегать, Реджина, — женщина мигом остановилась. — Ты знала о том, что случилось с твоим отцом?

Ах, вот что еще ей нужно.

— Знала, а что? — недоуменно отозвалась та. — С каких это пор тебя волнует его жизнь?

— И ничего мне сказала, — поспешно добавила Кора требовательным тоном.

— С какой стати я должна тебе об этом говорить?

— Потому что он мог умереть, — Миллс показалось, что на секунду голос матери дрогнул. — Ты выставляешь меня совсем бесчувственной тварью.

— А ты снова делаешь меня виноватой, — скрестила руки на груди Реджина. — Мне уже не шестнадцать, и твои манипуляции не сработают.

Серьезно, пускай Кора выясняет отношения с бывшим мужем сама — в конце концов, она всегда могла узнать все что угодно о любом человеке, с ее-то связями и положением в обществе. Миллс съездила, проведала отца, при этом получила щедрую порцию дерьма в свой адрес от его новой семьи за это, и теперь еще мать будет ее обвинять в том, что она, видите ли, не оповестила ее? Пониманию Реджины искренне не поддавалось, как еще сильнее можно омрачить ее впечатления от единственного визита к Генри за последние несколько лет.

— Мисс Миллс, — их разговор прервал Дэниел, улыбнувшись, когда обе обернулись на это обращение. — Прошу прощения, мы договаривались, что я буду здесь до восьми.

— Конечно, — откашлялась Кора. — Ты же у нас теперь порядочный семьянин. Иди домой.

Реджина не выдержала последнего едкого укола матери и решила-таки воспользоваться случаем, чтобы проводить бывшего мужа.

— Могу показать тебе выход, который ведет прямо на парковку, — улыбнулась она Брэнсону.

— Отлично, — мужчина попрощался с начальницей, и они направились к выходу.

Поговорить с Дэниелом было меньшим из зол, что сегодня настигли Миллс, — к тому же, Кора знатно подогрела ее интерес своим уточнением насчет его семейного положения.

— Так как ты к ней попал? Неужели ты получил Пулитцер, и я об этом не знала? Ей, по-моему, меньшего от сотрудников никогда было не нужно, — с иронией добавила Реджина.

— Нет, если бы, — Брэнсон вел себя скованно с ней, сдержаннее, чем обычно. — Обстоятельства вынуждают пойти на самые необдуманные поступки.

— Сдаться добровольно на службу моей матери способен не каждый, — от взгляда Миллс не укрылось, как мужчина то и дело отводит от нее глаза.

— Это окупается, поверь.

— Знаю, — выдохнула она, — прекрасно знаю.

Брэнсон остановился, когда вдруг в кармане зазвонил его телефон. На экране высветилась фотография в виде смешного селфи с ребенком. Некогда строгий и донельзя холодный Дэниел строил гримасы в переднюю камеру вместе с маленьким мальчиком. Реджина услышала, как в трубку громко закричали «Папа, папа!» — похоже, жена с ребенком уже ждали его дома. Тогда в голове Миллс моментально сложилась вся мозаика событий. Очевидно, какие обстоятельства вынудили ее довольно ленивого и не очень-то целеустремленного бывшего мужа взяться за карьерный рост.

— Дети заставляют нас идти на жертвы, — с улыбкой подытожила Реджина, когда Брэнсон закончил свой милый короткий телефонный разговор.

— Да, я... — он вновь смотрел куда угодно, но не на Миллс. — Прости, я не хотел, чтобы ты об этом узнала.

— Я искренне рада за тебя, можешь не переживать.

Реджина не врала: она, правда, испытала подлинное чувство гордости за него, но умолчала о том, как все-таки ее сердце пропустило удар.

— Спасибо, — Дэниел наконец взглянул на Миллс. — Слушай, я бы хотел еще поболтать, но боюсь, что больше не могу. Был рад тебя видеть, правда!

— Беги, — отпустила его она и развернулась, молча прижавшись к ближайшей стене.

Реджина уже не испытывала к нему той ненависти и злости, что были в ней раньше, не тосковала и успела остыть, но противное чувство чего-то упущенного, разбитого и так до сих пор и не склеенного не отпускало ее. Хотя, она даже жалела сейчас, что больше не злится, ведь только спустя большое количество времени смогла увидеть весь тот абьюз, что копился в их отношениях практически с самого начала. Просто насилие между ними проявлялось не в классической форме, о которой думают все, когда слышат это понятие.

Если честно, когда Кора с Дэниелом подошли к ней сегодня, то Реджина уже заранее была готова провалиться под землю просто за то, что пришла сюда, и заранее почувствовала на себе весь груз претензий матери и унизительный взгляд бывшего мужа. Наверное, если бы не добрый взгляд светло-зеленых глаз Эммы из угла зала, она бы пережила этот неожиданный визит гораздо болезненнее.

С возрастом она все больше понимала, настолько сильно искалечены у нее родственные отношения, а сама она так и не смогла создать нормальной семьи. Реджина бы и врагу не пожелала осознавать то, что близкие люди могут приносить только боль. Для нее же самой это была прописная истина с детства. Порой ей становилось нестерпимо тяжело от удушающего чувства утраты, такого, без преувеличения, трагического расклада событий и понимания того, что ее никогда не любили и вряд ли смогут полюбить по-настоящему. Можно и не быть официально сиротой, чтобы чувствовать себя подобным образом рядом с теми, кто именуется твоей семьей.