Зеркало (fanfiction)

Эмма добросовестно выполнила все просьбы мисс Миллс. Она собрала всех однокурсников, передавала преподавательнице всю информацию и списки студентов, отвечала вовремя на сообщения и даже пришла без опозданий к автобусу. К счастью, ее мать уже уехала из Бостона, закончив тут все свои дела: Свон не хотела видеть ее как минимум еще целую вечность. Но каково было удивление Эммы, когда она узнала, что экскурсия будет совмещенной с ребятами с факультета журналистики. Она надеялась, что все внимание Реджины будет приковано к ним одним и к ней в частности, ей глупо и по-детски не хотелось делить Миллс с кем-то еще.

Пока они ехали, девушка не спускала глаз с какого-то нового молодого преподавателя с чужого факультета. Мужчина сидел рядом с Реджиной на переднем сиденье и не отлипал от нее, хихикал и бесконечно улыбался — словом, выглядел полным идиотом на фоне этой шикарной женщины. Миллс, опять же к удивлению Эммы, не отшивала его, а, напротив, отвечала взаимностью, улыбалась и смеялась над дурацкими шутками, будто не замечая его поведения, которое больше всего напоминало действия влюбленного одноклассника. Какая ирония, конечно. Эмму распирало от злости и ревности.

Ей-богу, ревности! Кого ты ревнуешь, Свон?

Но да, она отчетливо понимала, кого она ревнует, а также хорошо знала почему. Если честно, то еще неделю назад ей хотелось сбежать от Реджины, потому что она чувствовала, что такими темпами вся ее, и без того едва выстроенная, жизнь может пойти под откос. Эта женщина явно мешала ей жить одним своим присутствием, потому что план девушки относительно ее избегания всегда проваливался на корню. Они с Реджиной так или иначе пересекались, контактировали, Эмма все еще писала ей свои дурацкие эссе, которые были больше похожи на письма, и все так же глупо ждала «ответа», который формально назывался комментариями к работе. Прошлый опыт кричал ей о том, что надо капитулировать, бежать, забыть ее как можно скорее, но она не могла. Не могла, когда каждый раз видела ее, представляла ее шикарный образ, ее отзывчивую для нее, но деловую для всех остальных улыбку. В голове Свон как-то даже промелькнула мысль, что Миллс сама к ней неровно дышит, но все это она, разумеется, очень быстро списала на бредни.

— Да-да, Джеймс, я Вас понимаю, — сказала она после того, как тот подал ей руку при выходе из автобуса, — я тоже недавно здесь работаю.

— Я преподаю уже два года, но мне все время кажется, что этого опыта мало, — улыбался симпатичный мужчина, вероятно совсем забывая о том, что он находится не на свидании.

Для Миллс же все это было типично: бесконечные поклонники, улыбочки, шутки, цветы, ухаживания — все они были для нее одинаковыми, словно все мужчины действовали под копирку. Поэтому Реджина отвечала почти безэмоционально, лишь играя роль и оставаясь коммуникабельной на работе. В общей толпе около парковки она и не заметила, как знакомая фигура белокурой девушки прошла мимо, и то ли специально, то ли нет, задела ее локтем и даже не извинилась. Но Миллс никак не отреагировала — лишь продолжила отвечать своему новоиспеченному воздыхателю все так же вежливо и красиво.

Все время, что они провели в музее, мистер Коннел не отлипал от Реджины, то и дело вмешиваясь в процесс лекции со своими, как думалось Эмме, ненужными комментариями. Свон знала, что она ведет себя как глупый маленький ребенок, но не могла утихомирить свои чувства полностью, учитывая то, как сильно привязалась к брюнетке за все прошедшие месяцы учебы. Она уже однозначно пожалела, что взялась за организацию этого мероприятия. Лучше бы оно все провалилось к чертям еще на корню! Обычно Эмму занимали подобные вещи, ей нравились выездные экскурсии и вообще возможность смены обстановки, но на этот раз негативные эмоции затмили собой всю радость и интерес. Она молча бродила по студгородку и изучала местность сама, когда им оставили свободное время до отъезда, лишь бы не видеть, как этот препод не отлипает от Реджины.

Она и не заметила, как на выходе Миллс внезапно цепко ухватила ее локоть и чуть отвела в сторону от идущих людей.

— Претендуешь — соответствуй, — строго сказала она где-то около уха Эммы, удерживая за предплечье и даже не удосужив ту своим взглядом, — а не заставляй меня все время смотреть на твое недовольное выражение лица и чувствовать презрительный взгляд.

Она все так же резко отпустила ее и быстро зашагала в сторону, не дав Свон вымолвить ни слова. Эмма еще несколько секунд стояла в прострации и лишь потом уже побежала к автобусу вместе со всеми.

Что это вообще было?!

На самом деле, Миллс просто разозлилась. Ей и без того уже было тошно от Джеймса и его внимания, так еще и Эмма нарочно выводила ее из себя. Конечно, Реджина заметила это. Она сразу уловила нотки ревности и непонятно откуда взявшегося недовольства — ее отдушина в виде милого внимания этой девушки в этот момент перестала быть таковой. Свон превратилась в капризного и невоспитанного ребенка, на которого и положиться было страшно. Словом, все это вывело Миллс из себя, и она сделала то, что сделала. После этого Реджина решила, что больше никогда не согласится на совместную работу в таком формате с этим факультетом.

***

Несмотря на недавнее разочарование от поездки, Эмма все же постаралась взять себя в руки и всю последнюю неделю занималась проектом для Реджины. Бесконечно верстала, искала материалы, референсы, при каждой свободной минуте старалась поработать... Она действительно была серьезно вдохновлена и мотивирована сделать все хорошо и даже лучше. Наверное, она и не заметила в потоке работы приближения того самого дня икс — презентации работ. С этим у нее всегда все было ужасно. Это тот самый этап работы, который мог испортить Свон все, потому что она понимала важность подачи и постановку собственной речи в такие моменты. Да и опыта в подобных выступлениях за всю жизнь у нее было всего ничего — все же она терпеть не могла выступать на публику. В таких ситуациях, как бы ты заранее ни готовилась, каких бы пламенных речей ни написала, все всегда пойдет не по плану — это будет скорее стихийный процесс, полностью зависящий от твоих эмоций, если в арсенале нет соответствующего навыка ораторства. Когда Эмма выходила на публику, ей казалось, что она физически ощущает все взгляды, направленные на нее сейчас. Как они оценивают ее, перемещаются по телу, пожирают каждый его сантиметр... Эта мысль не давала покоя и заставляла ноги и руки трястись, а голос — дрожать. Внимание аудитории как будто сковывало ее, и как бы она сознательно уже даже непосредственно во время этой адской пытки ни пыталась себя вразумить и успокоить — все было без толку. Все рациональные мысли разбивались как волны о камни, не принося никакой пользы, поэтому контролировать свое выступление Эмма не могла. А обычно накануне ночью и вовсе не спала — тревожилась и понятия не имела, как снять это напряжение. Вот и сейчас Свон лежала, уставив глаза в потолок, уже два часа подряд и заранее смаковала свой феерический провал.

Когда под утро ей все же удалось урвать пару часов сна, то она была себе несказанно благодарна уже тогда, когда заходила в наполненную студентами большую аудиторию. Господи, сколько здесь лиц! И в большинстве своем — абсолютно незнакомых. Зачем сюда пришли студенты из других курсов? Чего хотят другие преподаватели? Зачем это все нужно... И, конечно же, госпожа Шанель уже сидела за своим законным местом в ряду «комиссии» и что-то усердно печатала на телефоне. Разумеется, Эмма понимала, что все это было фарсом, — это не защита дипломного проекта — но весь этот спектакль все равно отнимал немереное количество сил. Прямо в момент, когда Свон уже была готова накрутить себя в тысячный раз, подоспела Алиса. Она, как всегда, очаровательно ей улыбнулась и села рядом.

— Они все — не ОК. Ты лучшая, — изрекла народную мудрость Гарднер, которая обычно хоть как-то успокаивала Эмму.

— Нет, это ты всех покоришь, я уверена, — абсолютно серьезно сказала Эмма.

На протяжении всего обучения она осознавала одну нехитрую истину: что для нее являлось трудом бессонной ночи — то для Алисы было пылью. Ее гений в этом деле было трудно умалять, и, наверное, каждый в группе знал, кто в итоге будет на самом деле лучшей. Но, несмотря на бесконечные терзания Эммы по поводу собственной никчемности и творческого потенциала подруги, та только поддерживала ее и прекрасно знала, что нужно говорить в те или иные моменты. Алиса никогда искренне не считала ее в чем-то хуже себя.

Мучительно долго дожидаясь своей казни, Свон все же выбралась откуда-то из недр аудитории «на сцену». И поначалу все шло даже ничего: как обычно, дрожащим голосом и с трясущимися руками она вроде как выдавливала из себя слова и соединяла их, пусть и не всегда, в целые предложения, но так или иначе следовала логике в своем рассказе, опираясь на слайды. Перед выходом Эмма уже успела насмотреться на кучу разных выступлений, которые прошли далеко не на высоте. Уровень выступающих сильно разнился: кто-то блистал, а кто-то не мог связать и двух слов вовсе, так что на самом деле она была еще не самым плохим примером из всех, — правда, это понимание ей вовсе не помогало и нисколько не облегчало страдания.

Может быть, она бы и дальше шла, хромая к завершению своего монолога, если бы в очередной раз, когда она запнулась, не поймала на себе пристально изучающий взгляд темно-карих глаз. Эмма честно пыталась старательно избегать всяческого контакта с этой женщиной после недавней поездки, и уж тем более того, чтобы смотреть на нее во время выступления, но, как уже было известно, в такие моменты все идет не по плану.

— И я остановила свой выбор на гротескной гарнитуре потому... — она слышала, как жалко и тихо относительно бодрого начала звучал ее голос, ощущала, как заметно мандраж сковывал кисти рук, — потому что...

Реджина посмотрела на нее еще раз, и Эмме захотелось провалиться под землю. В голове сразу всплыли все их недавние диалоги, то, с какой злостью Миллс отреагировала на ее поведение в Кембридже, то, как вот уже больше трех месяцев Свон еле-еле справлялась со своими чувствами по отношению к преподавательнице... Будто все провалы перед Реджиной да и вообще за всю жизнь вдруг материализовались в ее голове так ярко, что она не могла им противостоять. Волна стыда и страха накрыла Эмму с головой, и она уже плохо соображала, а из памяти будто мигом вылетели все слова и предложения, которые она с таким трудом пыталась проговорить все это время. Она просто стояла и молчала около тридцати секунд, словно скованная параличом, нервно изучая взглядом аудиторию, а после, больше не в состоянии терпеть этого сжимающего все внутренности состояния, поспешила удалиться.

— Простите, — бросила Свон и быстро зашагала в сторону своего места.

Посидела в аудитории ещё минуту, слыша шепотки со всех сторон, и забрала свои вещи, буквально вылетев в коридор.

***

— Почему ты остановилась? — Эмме послышался знакомый голос после того, как дверь женского туалета захлопнулась.

Девушка стояла над раковиной и умывала лицо водой, глядя на себя в зеркало, и при этом даже не соизволила повернуть голову в сторону Реджины. По правде говоря, ее даже раздражало сейчас присутствие этой женщины.

— Простите, но что Вы здесь забыли? Вы разве не должны сидеть в комиссии? — Свон даже и не пыталась скрыть своей не до конца обоснованной злости.

— Я сама разберусь с тем, что я должна, — стук каблуков Миллс по плитке эхом раздавался в небольшом помещении, равно как и холодный тон ее голоса. — А тебе я задала простой вопрос: какого черта ты прекратила свою речь так рано?

Этот переход на неформальное общение резко привлек внимание Эммы, но она была зла, разбита, растеряна и ей точно не хотелось сейчас выяснять отношения с Реджиной.

— Я не останавливалась, просто перенервничала, — Свон продолжала смотреть куда угодно, но не на стоящую рядом женщину.

В этот момент недовольство и обида Миллс достигли своего апогея, и она дала себе волю. Потому что проект Эммы был лучшим, и она хотела настоять на том, что будет работать с этой студенткой, но то, как Свон все испортила буквально в последний момент, просто вывело ее из себя. Как можно быть такой безответственной? Что ее стриггерило? Почему она так отвратительно ведет себя в последнее время? Реджина делала ставки, она просто была уверена в Эмме, но теперь ей придется отстаивать свое мнение о том, что ее работа заслуживает внимания.

— Ты врешь, Эмма, — Миллс сделала два шага вперед, приблизившись к девушке и заставляя ту все же посмотреть на себя. — У тебя был прекрасный проект, выступление началось отлично, но что тебе помешало?

— Я же сказала, что это нервы...

Свон было тяжело выдерживать присутствие этой женщины рядом вообще, а уж тем более так близко. Реджина подошла еще ближе, уже нарушая рамки чужого личного пространства, и смотрела прямо в глаза. Эмма могла чувствовать запах ее духов, ее присутствие, рассмотреть детали на лице...

Напряжение между ними — гласное и негласное — росло с каждой секундой, и им обеим уже было трудно скрывать это. Реджина понимала, что, очевидно, девушка прекратила выступление из-за нее, и хотела добиться хотя бы какого-то внятного или не очень объяснения ее последних поступков.

— Хватит отнекиваться, — слегка повысила голос Миллс. На своих огромных шпильках она немного возвышалась над Эммой, что делало ее образ сейчас еще более грозным. — Я хочу сказать тебе, что ты не должна позволять своим любовным терзаниям портить такие ответственные моменты. Сколько еще таких ситуаций у тебя будет дальше? Ты даже и представить себе не можешь.

От слов Миллс Эмму будто ударило током. Неужели она обо всем догадалась? Неужели Реджина и впрямь поняла, почему она не смогла находиться там, на этом помосте, под ее взглядом? Девушка застыла как вкопанная, буквально съедая собеседницу взглядом.

— Я не понимаю, о чем Вы, — принялась защищаться отрицанием очевидного Эмма.

— Все ты прекрасно понимаешь, — хитро улыбнулась женщина, замечая, что она попала в цель, — неспроста же Свон заняла оборонительную позицию. — Как бы ни было больно, дорогая, ты должна всегда оставаться компетентной в рамках своей работы. Особенно в столь ответственные моменты.

— Я всего лишь учусь, не надо ждать от меня полета в космос, — продолжала отступать девушка под натиском обаяния и твердости Реджины.

— Вот именно, — все же чуть мягче стала говорить Миллс. — Поэтому запомни, что никто не будет за тобой бегать так, как я. На вакантное место вместе с тобой будут претендовать еще как минимум десять человек, поэтому если ты облажаешься — это не будет волновать никого. И чем раньше ты усвоишь этот урок, тем легче тебе будет.

Реджина специально продолжала давить на Эмму, чтобы выбить хоть какие-то оправдания, а легче всего обычно это сделать доведя человека до белого каления.

Эмма слегка отошла назад, уже упираясь поясницей в раковину и понимая, что отступать больше некуда. Ей бы хотелось сейчас просто убежать, отойти еще дальше, просто не слышать этих ужасных слов, потому что она и без того понимала, как сильно подвела и себя, и Реджину. В уголках ее глаз выступили слезы, и она, стиснув зубы, отвела взгляд в сторону. Как бы Миллс ни старалась, у нее так и не вышло пробить броню Эммы.

— Хватит... — как-то уже даже жалобно произнесла она, прежде чем со скоростью света выметнуться из помещения, громко хлопнув дверью.

***

Оставшуюся часть дня Миллс провела с каким-то странным чувством вины внутри. Эта девушка провоцировала ее на разного вида эмоциональные порывы вот уже с начала семестра, а она все еще никак не могла дать себе ответ, почему это происходит. Реджина уже давно перестала вести себя подобным образом: она ни с кем не была так откровенна и никто за последние несколько лет не вызывал у нее столько откликов в душе. Миллс все время прокручивала в голове тот последний взгляд Эммы, перед тем как та буквально сбежала от нее. Что-то мучительно болело в области солнечного сплетения, потому что память нещадно подсовывала Реджине картинки из собственной юности. В этом взгляде, в этих словах она вновь видела себя и который раз ловила себя на мысли, насколько же они с Эммой похожи. Она вновь и вновь улавливала эти отражения даже в мелочах, словно в зеркале, и этот факт было трудно отрицать.

Зачем она так поступила? Неужели нельзя было добиться желаемого не как обычно? Реджина терзала себя этими вопросами ровно до тех пор, пока ее не отвлекло другое, ничуть не менее приятное событие. После всего это цирка на работе ей так и не удалось отдохнуть: около десяти вечера раздался звонок телефона, и она уже заранее проклинала того, кто осмелился ей позвонить в столь поздний час. Ее злость сменилась интересом, лишь когда она увидела на экране имя сводной сестры. С чего это ее вдруг принесло так поздно?

— Да, Ребекка? — по привычке улыбнулась она, будто разговаривает с сестрой в реальной жизни.

По правде говоря, новую семью отца Реджина в последний раз видела около трех лет назад, и с этого времени поддерживала связь с этими родственниками только дистанционно. Для нее уже давно новая жизнь Генри стала чем-то вроде легенды и лишь рассказами из динамика телефона. Миллс все еще не могла и не хотела видеть его, а появление на свет племянника, вопреки всеобщей радости, лишь расстроило ее сильнее. Теперь ее отец наконец-то стал дедушкой, увидел внуков. Ее сестра сделала то, на что она, как ей казалось, уже не была способна.

— Привет, дорогая! Ну до тебя не дозвонишься, — тараторила в трубку Миллс-младшая. — Говорят, твой рабочий день заканчивается в одиннадцать вечера.

— Да-да, — монотонно кивала женщина, зная взрывной и буйный характер своей сестры и то, как она любит потрепаться, — тебе говорят правду, у меня много работы. Что-то случилось?

— А ты всегда переходишь к делу первая, — голос Ребекки вдруг стал не таким бодрым, а скорее, каким-то понурым. — Знаешь, у отца был сердечный приступ, и...

— Что?! — Реджина даже привстала с кресла от удивления. — И я только сейчас об этом узнаю? Какого черта, Ребекка?

— А я думала, тебе будет все равно, — протянула Бекс.

— Как? — Миллс замешкалась от поразившего ее шока. — Как мне может быть все равно на такое?

Они что там, совсем меня извергом считают?

— Ну, не знаю, ты годами не приезжаешь, а в последнее время и вовсе не берешь трубку, поэтому папа попросил меня тебе позвонить.

— Ладно-ладно, хорошо, — Реджине даже спустя столько лет было непривычно слышать из уст этой рыжеволосой бестии «папа» в контексте Генри. — Скажи мне самое главное: как он?

— Ничего, все обошлось, — выдохнула женщина на том конце телефонной линии. — Даже обошлось наилучшим образом: врачи говорят, что ему повезло, и его скоро выпишут, но он просил кое о чем.

— О чем же? — сглотнула Миллс, уже догадываясь, что за просьбу она услышит.

— Он просил, чтобы ты приехала, Реджина, — Ребекка выдержала паузу перед следующей фразой. — Когда мы везли его на скорой, мне было так страшно, мы пережили весь этот ужас вместе... А он, как только очнулся, назвал твое имя вместо моего, когда увидел меня. Я сидела там, в этой чертовой больнице почти сутки, чтобы увидеть, как первым делом он расстроится, едва откроет глаза.

Миллс услышала надрыв в ее голосе, а спустя секунду едва уловимый тихий всхлип. Она промолчала, понимая, что сестра не закончила говорить.

— Реджина, ты должна приехать как можно скорее, черт тебя подери, — уже требовательнее сказала Ребекка.

— Я тебя услышала, — спокойно и даже по-деловому ответила брюнетка, сама сдерживая подступающий к горлу комок. — Я постараюсь найти время в эти выходные.

— Постараешься найти время?! — вспылила сестра. — Серьезно? Твой отец пережил такой кошмар, а ты разговариваешь со мной, словно со своими сраными клиентами, никак не реагируешь и...

Реджина сбросила звонок и тяжело выдохнула. Она решила, что не будет лишний раз слушать всплески эмоций Ребекки, которая по натуре была холериком, а потом жалела о многих сказанных ею словах.

Она медленно опустилась обратно в кресло и сильнее запахнула шелковый халат, поджав под себя ноги. Чувство вины в связи с последними событиями на работе и звонком сестрицы накрыло ее окончательно, затмевая вокруг все существующее пространство. Да, Миллс была отвратительной дочерью, просто невероятно мерзкой, раз отец даже не решился ей сам позвонить после пережитого им. До чего же это все было грустно, противоречиво и несправедливо... Она за столько лет не смогла разобраться с детскими обидами совсем не детского масштаба, и, может, это ей справедливо откликнулось. Но сейчас она хотя бы не раздумывала над тем, что поедет в Мэн, впервые вернется за столько времени в родной город и вроде как даже увидит отца...

От этой мысли Реджине стало не по себе. У нее ведь никогда не было семьи в классическом понимании — отца и матери с нормальными отношениями, да и вообще какой-то родственной теплоты она не испытывала уже много лет.

— Что-то случилось? — послышался мужской голос где-то в районе двери.

Грэм стоял, опираясь на дверной косяк, и с любопытством наблюдал за Реджиной.

— Да, я говорила с сестрой, — оторвалась она от своих мыслей и немного замялась. — И... как обычно, все непросто.

Может быть, Хамберт и не обладал высоким эмоциональным интеллектом, но он умел ее утешать. Мог интуитивно чувствовать, когда она не нуждается в словах поддержки, потому что знал, что для себя она уже давно все решила сама. И, судя по ее растерянному и разбитому виду, было понятно, что сейчас произошел один из этих случаев. Поэтому он подошел и молча обнял ее, не пытаясь донимать расспросами.

***

Поздно вечером дверь книжного магазина на Харрисон-авеню распахнулась, и элегантная брюнетка в длинном черном пальто ловко проскользнула мимо стеллажей. Пару минут она бродила по большим залам в поисках нужного ей, а потом долго ходила вдоль полок в детском отделе, пытаясь придумать, что же может заинтересовать ее двухлетнего племянника. Реджина не хотела ехать в дом Генри с пустыми руками — ей было под силу подкупить сестру, мачеху, сделать подарок ребенку, но вот только вся загвоздка была в том, что она совершенно не понимала, на что купится главный человек, ради которого она затеяла всю эту поездку. Миллс настолько потерялась в своих мыслях, что почти не заметила, как знакомая белокурая макушка мелькнула между книжных полок. Нет, у нее точно поехала крыша, если она думает о том, что это Эмма... Но Реджина подошла ближе и все-таки разглядела Свон. Та сидела на небольшой стремянке, опираясь на одну из полок, и что-то увлеченно читала. Миллс прищурилась и успела заметить название, прежде чем взгляд девушки переметнулся на нее, а книга моментально захлопнулась: Кейт Рассел, «Моя темная Ванесса». «Иронично» — подумала про себя Реджина.

— Добрый вечер, простите, — Свон поспешно запихнула книжку на стеллаж, не веря своим глазам. — Так неожиданно Вас здесь увидеть...

Девушка думала, что скоро уже закроет магазин и посетителей (тем более таких!) не предвидится в столь позднее время, поэтому решила позволить себе немного расслабиться и почитать.

— Не поверишь, но мне тоже, — улыбнулась Миллс. — Давно ты здесь работаешь?

Реджина еще никогда не видела ее в рабочей форме — белой рубашке и специальном фартуке. Маленький бейджик на левой груди только дополнял эту картину, а пышные локоны были собраны в хвост. Свон выглядела нарочито серьезно, совершенно не так, как обычно.

— Да, довольно-таки, — девушка неловко переминалась с ноги на ногу, очевидно также не ожидая этой встречи. — Что Вы ищете?

Эмма спросила так непринужденно, словно между ними ничего не произошло несколько дней назад.

Все это, конечно, было крайне неловко, с учетом того, на какой ноте они разошлись в последний раз. Миллс буквально отчитывала Эмму, пока та внутри раскалывалась от стыда и обиды. Уже позднее Свон поняла, что Реджина не хотела ей навредить и даже говорила правильные вещи, и, может быть, только благодаря преподавательнице у нее еще останется шанс на победу и возможность не потерять плоды своей большой и долгой работы. Но какая-то доля обиды за то, как именно Миллс пыталась донести до нее свои мысли, все равно осталась неприятным осадком в душе.

— Подарок племяннику, — Реджина все еще делала вид, что разглядывает товар. — Ему два, и на самом деле я понятия не имею, что можно купить.

Свон крайне удивилась такому ответу, потому что все это время думала, что у Миллс есть дети. А сейчас, очевидно, Реджина находилась словно не в своей тарелке и даже не совсем при параде: волосы были заколоты в небольшой хвостик на затылке, а количество макияжа на лице значительно уменьшилось.

— Пойдемте за мной, тут все уже для детей постарше.

Девушка отвела Миллс в другую секцию, а та все так же судорожно бегала глазами по полкам. Немудрено иногда потеряеться в таких больших магазинах, где есть куча всего и сразу, на любой вкус. Книжные давно перестали оправдывать свое назначение: вместе с книгами можно найти все что угодно — от подарков до виниловых пластинок для любой возрастной категории. И вообще женщина уже не помнила, когда в последний раз дарила кому-то что-нибудь. Точнее, ей вспоминается только то время, когда она что-то придумывала для своего бывшего мужа, но все это было так давно...

— Спасибо.

От взора Свон не скрылось, что Миллс была как будто бы сама не своя. Хотя, может быть, ей было просто непривычно видеть Реджину не во всеоружии, но все же. Что-то во взгляде, поведении и речи женщины наводило на мысль о том, что все-таки что-то случилось. Эмма наблюдала, как та проводит пальцами по корешкам книг, рассматривает какие-то подарочные издания, игрушки, упаковки. Она не стала досаждать Миллс своим присутствием, подобно надоедливым мухам-продавцам, которые кружатся около тебя, не давая ступить и шагу. Эмму саму порой раздражало такое навязчивое поведение в магазинах, поэтому она предпочитала тактично отойти на задний план, чтобы лишний раз не мешаться.

— Какая прелесть, — вдруг произнесла Реджина, держа в руках большую книгу, напоминающую скорее какой-то фолиант или альбом.

По бокам обложка была обрамлена позолотой и оказалась приятной на ощупь. Подарочное издание сборника сказок с авторскими иллюстрациями. Наверное, это должно подойти по возрасту?..

— Упакуй ее как-нибудь красиво, пожалуйста.

— Конечно, — Эмма мгновенно подскочила, забирая книгу из рук женщины.

— Знаешь... — Реджина на секунду задумалась и одернула девушку, мягко положив ей руку на плечо. — Может, я погорячилась, ну, в университете. Наговорила тебе много лишних слов, хотя не должна была — это было совсем не профессионально. Но я все же хочу надеяться, что ты не восприняла мое поведение в штыки.

Миллс много думала о том, что наговорила тогда. О том, как местами была жестока, хоть и права, но вела себя, словно Кора, едва ли точь-в-точь не повторяя ее фразы. От осознания этого факта Реджине становилось не по себе. Она даже слегка сморщилась от подобной семейной схожести, потому что стать такой, как мать, ей хотелось в последнюю очередь. Хотя бы в этом она не должна быть как она, несмотря на то, что уже превратилась в дерганую и дотошную карьеристку.

Разумеется, Миллс не была любительницей оправдываться: ну, сделала и сделала, наговорила и наговорила. К тому же, чаще всего она сначала думала, а потом делала, но не в этом случае. Здесь эмоции взяли над ней верх, и как-то почти инстинктивно она напала на ту, что в последнее время вызывала у нее лишь теплые чувства. Реджине было за это даже немного стыдно?..

В это время у Эммы чуть сердце не выпрыгнуло из груди от таких откровений. Да, это было точно последнее, чего она ждала от Реджины, и тем более не могла подумать, что хоть раз встретит ее вне стен университета. Женщина стояла напротив и улыбалась, перебирая свой небрежно наброшенный цветастый шарфик на шее, поправляла выбившиеся пряди волос за ухо и в целом выглядела какой-то отрешенной, будто окончательно потеряла связь с этим миром. А без своих высоких каблуков и точеных лацканов пиджака она будто и вовсе перестала быть мисс Миллс — казалась на порядок ниже, уязвимее, меньше. Без всех этих острых углов в своем образе она выглядела однозначно менее уверенной в себе.

— Все в порядке, мисс Миллс, — постаралась успокоить ее Эмма. — Я тоже была хороша, и Вы во многом были правы: я конкретно облажалась.

— Прекрати, — усмехнулась Реджина и сжала руку на плече девушки, только сейчас понимая, что все это время не отпускала ее. — Я даже не сделала скидку на то, что это была твоя первая серьезная презентация.

— Я обязательно постараюсь лучше в следующий раз, — честно заверила ее Эмма, слегка начиная краснеть.

— Так все же, — Миллс посмотрела прямо в зеленые глаза Свон, словно пытаясь найти в них подтверждение своей теории. — Все же почему ты остановилась тогда? Ты посмотрела на меня и... — она выдержала паузу, — просто замолчала.

В этот момент блондинка едва успела открыть рот и неуверенно отвести взгляд, чтобы увильнуть от ответа, как ее нежданный спаситель внезапно объявился на горизонте.

— Реджина! — рявкнул Грэм. — Реджина, матерь божья, ну сколько можно? Ты обещала, что забежишь минут на десять!

Мужчина долго искал ее меж залов и, видно, только зашел с улицы. От него веяло холодом, табачным дымом и едва перебивающим его запахом мятной жвачки. Черная кожаная куртка была едва накинута на плечи поверх белой рубашки, изящно сидящей на накачанном теле, а на поясе все еще красовался значок офицера.

— Воу, у нас проблемы? — сразу обратила внимание на полицейский значок Эмма, пытаясь то ли пошутить, то ли быстро перевести тему.

Миллс закатила глаза и наконец отвлеклась от выуживания правды.

— Сними погоны, офицер Хамберт, не пугай девочку, — она отошла от обоих и направилась в сторону кассы. — Мы уже закончили, не переживай.

— Как можно было почти полчаса выбирать одну книгу? — все еще негодовал Грэм, пройдя следом за Реджиной и игнорируя присутствие ее собеседницы рядом.

— Сильно хочу порадовать сестрицу, — абсолютно спокойно ответила ему Миллс.

Скорее всего, в этот момент не слишком чуткий Хамберт и не уловил, что чересчур громкие звуки с упаковочного стола, за которым стояла Эмма, стали доноситься до них не просто так. Зато Реджина сейчас лишь подтвердила свою теорию: эта девушка явно неровно к ней дышала начиная с первых занятий.

***

Миллс поехала в Сторибрук, как и обещала, на выходных. Выехала чуть раньше обычного днем, чтобы не стоять в пробке. Все-таки она отвыкала от преодоления таких больших расстояний, от этой утомительной езды по трассе. Реджина не планировала оставаться в родном городке дольше чем до вечера воскресенья: проведает отца, узнает о его самочувствии и уедет. Но, судя по ее прошлому опыту визитов «домой», все всегда шло не по плану. Чаще всего портил всю картину взрывной характер ее сестры, которая, по всей видимости, все еще была на нее в обиде, но Миллс не теряла надежды на то, что с появлением ребенка Бекс образумилась, несмотря на то, что последний их разговор говорил об обратном. Это всегда было сложно — возвращаться туда. Вспоминать множество неприятных событий, видеть тех людей, которые в теории должны быть тебе самыми близкими, а по факту выходят практически незнакомцами. Это искажение какого-то простого человеческого уклада вещей всю жизнь давило на Реджину, но осознавать весь масштаб трагедии в полной мере она начала лишь недавно.

Дорога была долгой и тяжелой настолько, что, когда она увидела знакомую зеленую табличку с белыми буквами «Добро пожаловать в Сторибрук», то выдохнула от облегчения. В эти секунды Реджина была благодарна за то, что могла позволить себе по приезде горячую ванну и теплую постель. В остальном же возвращаться ей вовсе не хотелось: все вспоминались несколько последних проведенных там месяцев много лет назад и острая боль от понимания того, что теперь она чужая в собственном доме. Проезжая по улицам, Миллс наблюдала все те же знакомые пейзажи: кажется, тут совсем ничего не изменилось за десять лет: все те же узкие улицы, старомодные вывески магазинов, кафе, закусочных. Разве что дурацкие часы на башне опять встали, но это было обычным явлением. Движения на дорогах почти не было, ровно как и людей в городе. Нет, конечно, мимо проходили пара человек, но такое количество народу на улице покажется жителю большого города смешным.

Реджина отвыкла от провинциальной жизни, от проблем, которыми поглощены эти люди, и несказанно радовалась этому — здесь можно было зачахнуть и увязнуть, бесконечно выбирая макароны на ужин и обсуждая решения местной мэрии по поводу строительства новых детских площадок. Когда женщина наконец вышла из машины и позволила себе закурить впервые за всю долгую дорогу, то поняла, что выглядит она как какая-то эксцентричная клоунесса среди всех этих людей, и даже ее машина казалась каретой на грядке тыкв. Хотя Миллс оделась довольно просто сегодня: в дорогу она не могла позволить себе надеть дорогие платья и костюмы, а уж тем более свои коронные шпильки.

Поверх простой белой футболки Реджина накинула всего лишь черную кожаную куртку, аккуратно завязав на шее небольшой платок, но и так она выделялась среди провинциальной бедности. Чувство стиля и дороговизна впервые за долгое время не понадобились ей. Прохожие шли мимо и оглядывались, по привычке, как-то по-деревенски перешептываясь между собой, — наверняка обсуждали ее. Миллс уже и забыла о том, что на улицах на людей хоть кто-то обращает внимание, а не то что лениво поднимает свой взгляд. Словом, все это являло собой еще одну причину, по которой Реджина ненавидела возвращаться сюда.

Прежде чем подняться в уютный лофт на втором этаже небольшого жилого дома, она достала кучу сумок из своего багажника — ее возможность задобрить сестрицу и всех остальных, что давало хоть какую-то уверенность в благополучном раскладе событий.

Шэрон — если так можно выразиться, ее мачеха — встретила Реджину с улыбкой. Милая женщина, возрастом где-то около шестидесяти лет, радушно приняла ее, вежливо расспрашивая о дороге, делах и прочих дежурных моментах. Она всегда так делала и в целом вела себя куда приличнее, чем ее дочь. Наверное, Миллс за всю жизнь видела ее столько раз, что можно было пересчитать по пальцам, поэтому у нее остались приятные впечатления от общения с этой женщиной. Ведь в свое время Кора добросовестно позаботилась о том, чтобы путь Реджины в этот дом был закрыт, да и самой Миллс уже не так хотелось сюда возвращаться после всего случившегося.

Хозяйка дома уже подготовилась к ее приезду и начала предлагать ей все и сразу: начиная от горячего обеда и заканчивая пенной ванной, — но Реджина отвечала вежливым отказом, желая поскорее увидеть главную цель своего визита.

Недостаточно сказать, что она волновалась. Миллс чертовски волновалась и, потакая своим подростковым привычкам, начала кусать губы и заламывать руки. Она нервничала, снова превращалась в ту самую девочку-подростка, которую оставили совсем одну с деспотичной матерью. Она боялась за отца, за его здоровье и самочувствие, за его жизнь, в конце концов. Но все же на последнее предложение Шэрон выпить хотя бы чашку горячего кофе Реджина не смогла отказать, потому что позорно стушевалась в последний момент перед визитом к отцу. К тому же, сколько она его не видела? Около трех лет?

— Скажите, как он? — вежливо перешла к сути Миллс, скрестив руки на груди.

Все это время она как-то воровато оглядывалась в доме, который будто и вовсе никогда не был похожим на дом ее отца. Кора забрала у бывшего мужа почти все, когда уехала, оставив лишь небольшую квартирку в виде двухэтажного лофта. Помещение не отличалось особой красотой никогда, но недавно, по всей видимости, здесь был сделан ремонт, и Реджина не сразу узнала знакомые стены. Но, тем не менее, здесь все-таки сохранилась кое-какая мебель и прочие предметы быта, при взгляде на которые в голове сразу всплывали старые воспоминания.

— Неплохо, даже более чем, — женщина улыбнулась и поставила перед Миллс свежесваренный кофе. — Пока лежит, много спит, но совсем скоро должен окончательно встать на ноги.

Шэрон казалась Реджине милой и добродушной. Она всегда ей улыбалась, выглядела довольно приветливо и даже как-то мило. Ее рыжие, еще не успевшие полностью поседеть волосы были аккуратно уложены, и, несмотря на свой приличный возраст, она казалась намного моложе.

— Как Роланд? — продолжала интересоваться Миллс скорее с целью поддержания беседы, все же капитулируя перед главной темой.

— Растет как на дрожжах, — то ли грустно, то ли с облегчением вздохнула та. — Не успеваем насладиться всеми этапами его взросления.

Реджина одобрительно кивнула с понимающей улыбкой, а на самом деле почувствовала себя так, будто получила удар по больному. После неловкой паузы среди тишины, которую разбавлял лишь звук хода больших часов в холле, Шэрон продолжила беседу:

— А ты, дорогая? — перевела тему она. — Генри только и твердил постоянно о твоей работе и успехах. Он следит за тобой и читает новости, — хитро улыбнулась ей женщина.

— Правда? — вскинула брови Миллс. — Стараюсь.

Реджине на самом деле было даже интересно, как часто ее вспоминают в этом доме, — и вспоминают ли вообще. Оказывается, отец делился своими мыслями насчет нее и с женой, и Миллс пока даже не знала, как на это отреагировать.

— Ты так выросла, — вдруг выдала Шэрон. — Я помню тебя еще в то время, когда ты заканчивала институт. Ты приехала, кажется, на пару дней, решать тут какие-то деловые вопросы.

— Прекратите, — не сдержала глупой ухмылки Реджина, — я чувствую себя ученицей средних классов.

— В моем возрасте вы все кажетесь учениками, — задумчиво посмотрела куда-то в сторону хозяйка квартиры. — И, может, уже будешь обращаться ко мне на ты?

— Да, давно пора бы, — согласилась Миллс, — все никак не могу привыкнуть.

Реджина сказала это то ли про факт обращения, то ли про нынешний уклад жизни отца — в любом случае, прозвучало многозначительно.

— Ну, ты поднимешься к нему, или так и будешь томить своего старика ожиданием? — наконец подтолкнула Шэрон Реджину, наблюдая за ее терзаниями и неловкостью их беседы.

— Уже иду.

Дорога наверх по знакомой лестнице казалась Миллс бесконечно длинной, как и коридор ее собственных мыслей на этот счет. Пока она поднималась за Шэрон, то и не замечала, как ноги интуитивно ведут ее сами к спальне родителей.

— Дальше ты сама, — женщина похлопала Реджину по плечу и кивнула на прощание, разворачиваясь.

Еще несколько секунд Миллс мялась у двери, не решаясь войти в комнату, но потом резко дернула ручку, словно пластырь с раны. Генри сразу обернулся — и не передать словами, какую радость она заметила в его глазах. Мужчина смотрел телевизор и параллельно листал какую-то книгу — выглядел достаточно бодро для того, кто неделю провел в больнице с таким диагнозом.

— Привет, — глупо произнесла Реджина, будто здоровается со своей подругой, а не с отцом, которого не видела три года.

Странно, но он почти не изменился. Все такой же седой, небольшого роста мужчина с большими темными и невероятно добрыми глазами. Реджина всегда смотрела на отца и думала, что в этом понимающем взгляде могла бы найти бесконечное количество поддержки и утешения.

— Иди же сюда, — она подошла ближе, обняла его и, сама того не ведая, улыбалась. — Я так скучал по тебе, Джина.

Это старое прозвище, которое позволял себе только ее отец, болью отозвалось в солнечном сплетении, и Реджина поджала губы, чтобы не дать слезам непроизвольно покатиться из глаз. Ее не называли так уже кучу лет — даже не сосчитать. Она мало кому позволяла хоть как-то видоизменять свое имя, а в последнее время вообще не слышала ничего более, чем дежурное обращение.

— Боже, сто лет не слышала, чтобы меня так называли, — улыбнулась она и присела на край кровати, смахивая слезы.

— Еще бы, — Генри все не переставал разглядывать дочь, будто не веря, что она настоящая, — ты же у нас теперь неподражаемая Мисс Миллс.

— Брось, — она по детски отмахнулась, словно это обращение волшебным образом подействовало на нее. — Я волновалась за тебя.

— Не переживай, через пару дней я буду цел, как раньше, — отец взял ладонь Реджины, словно пытался вновь убедиться, что она тут. — Ты надолго?

Хоть она и ожидала этого вопроса, но все равно как-то стеснялась сказать, что нашла время для своего отца всего лишь на выходных.

— Я уеду завтра вечером, график не позволяет, понимаешь... — неловко поджала губы Реджина.

— Ерунда, — Генри отключил звук телевизора. — Шэрон сегодня организует самый вкусный ужин в мире.

— Да, она довольно милая женщина.

— Ты выглядишь уставшей, — вдруг сказал мужчина, когда вдоволь насмотрелся на лицо дочери.

— Ну еще бы, я ехала три часа по трассе утром, — попыталась отшутиться она. — Сомнительное удовольствие, если честно.

— Я не об этом, — понимающе улыбнулся Генри. — Я бы так хотел, чтобы ты отдохнула здесь, как и в то время, когда была еще ребенком. Помнишь?

— Конечно, — кивнула Реджина. — Конечно, я помню, пап.

Когда все было еще хорошо и Генри не нашел новую семью — Реджина действительно отдыхала в этом городке. Она чувствовала себя уютно и спокойно — это было сродни тому ощущению, когда находишься дома под пледом во время сильной грозы. Где-то далеко в Бостоне бушевала и в бешеном темпе наводила свои порядки Кора, пока она находилась здесь и могла наслаждаться размеренностью и покоем. Странное, конечно, явление — в подростковом возрасте хотеть тишины, а не громкой музыки и шумных компаний.

Несколько минут они молчали, а Миллс села рядом таким образом, что положила голову и руку ему на грудь, обнимая. Она сидела и просто не верила, что это наконец случилось в ее жизни, что она смогла приехать сюда и даже в какой-то степени смириться с обидами при виде заболевшего отца. В этот момент Реджина уже не помнила никакой злобы, никакого отчаяния и грусти.

— Расскажешь мне, как ты?

Отец все еще не выпускал из рук ее ладонь.

— Со мной все в порядке, — Реджина едва заметно улыбнулась, смахивая слезы, когда он закатил глаза на ее ответ. — Правда. Боюсь, тут за час не уложишься, если ты хочешь что-то конкретное услышать. Лучше скажи мне: как ты себя чувствуешь?

— Я так устал от этого вопроса за последние пару дней, — рассмеялся Генри и вдруг отвлекся на шум, доносившийся снизу.

Детский голос, громкие крики, звук захлопывающейся двери, суета, гам и чужие голоса. По всей видимости, Ребекка пришла чуть раньше заявленного, при этом приведя с собой мужа — молодого парня по имени Уолш. Да, это было ожидаемо и вполне в духе ее сестрицы, которая отчего-то всегда считала Миллс наделенной большими привилегиями, чем она сама, и вечно ревновала к отцу. Еще в юношестве у них не задались отношения — то ли из-за того, что они слишком редко виделись, чтобы сформировать друг о друге правильное впечатление, то ли из-за того, что были слишком разными по характеру, а может быть, во всем были виноваты личные разногласия их родителей, которые тянулись еще до рождения младшей сестры.

Правда, Реджина искренне не понимала, чему Ребекка завидует? Сестрица и понятия не имела, каково ей сейчас живется. А еще она обладала странной привычкой всегда и все делать неуместно и невовремя, в том числе — прийти сюда именно в тот день, когда Реджина впервые за столько лет увиделась с отцом.

— О боже, какие люди! — Бекс распахнула дверь, прервав их диалог. — Я уже и не надеялась тебя увидеть.

Реджина в очередной раз поразилась, насколько они были непохожи друг на друга. Иногда Миллс думала, что внешность ее сестры полностью соответствует ее характеру, — пышные огненно-рыжие кудри, светло-зеленые глаза, которые контрастировали с ее черными зрачками так, что ее взгляд казался безумным и до дрожи проницательным. Словом, эта женщина одним своим видом производила на людей незабываемое впечатление. В то время же сама Реджина всегда придерживалась в своем образе строгости и элегантности, а взгляд ее темных, почти черных глаз был скорее томным и спокойным.

— И я рада видеть тебя, Ребекка, — отрешенно обняла сестру в знак вежливости Реджина.

— Как дорога? Ты хорошо добралась? — уже подходя к отцу и приветственно обнимая его, интересовалась та.

— Да, все хорошо, — Реджина хотела бы избежать всей этой дежурной части вопросов, но понимала, что ей не отвертеться.

— Прекрасно! — слегка громче положенного сказала Ребекка и подошла к сестре ближе, будто пытаясь, как и Генри, убедиться в том, что она реальна. — Мама готовит чудесный ужин, ты будешь в восторге от ее лазаньи.

— Не сомневаюсь, — скованно улыбнулась Реджина. — Я, наверное, пойду к себе и, пока не поздно, приведу себя в порядок.

— Да ладно, ты что, только приехала? — не унималась рыжеволосая, не желая отпускать сестру.

— Не только, но... — не успела договорить Миллс, так как ее оборвали.

— Как же ты умудрилась найти столько времени на нас в своем плотном рабочем графике? — уже явно бросая камень в ее огород, сказала Ребекка.

Реджина улыбнулась на это и промолчала, все же предпочитая удалиться и не отвечать на колкости сестры. Она кивнула отцу на прощание и поспешила сбежать от назревающего урагана в виде эмоций Бекс.

***

Когда Миллс спустилась к столу, то заметила, как Уолш возится с Роландом, игрушками и ее подаренной книгой. Бекс с чем-то помогала матери на кухне, а сама Реджина просто не могла найти себе место в этом уже устоявшемся семейном укладе. Она все так же воровато оглянулась и направилась в гостиную — к тем, кто, по ее мнению, здесь представлял наименьшую угрозу. Муж сестры показался ей еще откровенным мальчиком и каким-то нескладным юношей — скорее, он был похож на одного из ее студентов. Высокий тощий брюнет со смешными кудрями и очками с такой заботой крутился около мальчика, что это не могло ее не умилять. Роланд перебирал на полу кучу каких-то игрушек и с восторгом показывал отцу то, что собрал из конструктора. Когда Реджина присела рядом, мальчик сразу обратил на нее внимание, а она и сама не могла оторвать от него взгляда, питая слабость к детям.

— Кажется, Вы ему понравились, — наконец изрек молодой папаша.

— Правда? — не смогла сдержать улыбки та.

Где-то сзади из самого шумного угла комнаты послышались шаги, а после — уже голос Ребекки:

— Уолш, боже, ты что, не слышишь? Пойди помоги нам на кухне!

— Да-да, уже бегу, — мигом подорвался парень, чтобы не навлечь на себя беду.

Среди всего этого шума, который создавала Ребекка, ее мать и вдобавок Генри, можно было не расслышать ничего. Все же, эти две рыжеволосые дамы стоили друг друга, Шэрон явно не выглядела такой сдержанной, как при Реджине, и казалось, только она могла держать в узде свою дочь.

Когда Уолш ушел на кухню, Реджина осталась наедине с ребенком и долго смотрела, как Роланд что-то усердно строил из простого конструктора. Ей думалось, что только этот человек во всем доме может понять ее и не причинить вреда. На удивление, ребенок был спокойным и постоянно чем-то занимался — и даже производил гораздо меньше децибел, чем любой взрослый, взятый из этого пространства по отдельности.

В голове предательски промелькнула мысль о том, что она так же могла бы сидеть часами со своим ребенком и собирать ради него самые сложные фигурки из конструктора. Что-то болью отозвалось в солнечном сплетении, но она не могла оторвать взгляд от мальчика с пышными темными волосами-кудрями, прямо как у отца. Взгляд его больших темных глаз вдруг переметнулся к ней, и Роланд протянул ей вагон от состава полуразобранной детской железной дороги.

— Ты хочешь, чтобы я собрала его? — Реджина с интересом посмотрела на ребенка, когда тот вроде бы кивнул.

Тогда ей пришлось спуститься с кресла и сесть на пол рядом с ним, пытаясь вникнуть в хитросплетения рельс и сцеплений между вагончиками. Она и не заметила, сколько времени провела так, перенимая из его рук детальки, разговаривая и улыбаясь, составляя композицию из полос дорог и составов, не заметила, какой поистине детский восторг испытала, когда поезд встал на рельсы и мальчик смог покатить его. Не отвлеклась и на стоящего рядом Уолша, который даже не пытался вмешаться в их творческий процесс.

— А Вы ловко справились, — все-таки решил вклиниться он в их небольшую идиллию. — Не в первый раз собираете?

— Да нет, — как-то слегка смущенно сказала Реджина. — Наверное, в первый. Я даже об этом не задумывалась.

— Тогда у Вас, определенно, талант!

Миллс горько усмехнулась, понимая, что ей так или иначе придется оторваться от столь приятного занятия. И, если честно, она была готова просидеть вот так с Роландом еще сутки до своего отъезда, а не решать кучу тянущихся годами конфликтов.

***

Вот уже битый час Реджина сидела за столом, слушая глупые рассказы Ребекки о своей жизни, об их совместном быте, ребенке... и их громкие споры с матерью, которые едва не переходили в стычки. Атмосфера за столом натягивалась, будто тетива, и Миллс понятия не имела, когда она наконец лопнет. Все собравшиеся за ужином находились как будто каждый в своем мире, и каждый говорил как-то неестественно и скованно, будто ни одному из них не нравилось присутствие друг друга рядом. Словно каждый из них выходил на сцену, надевал театральные костюмы и играл роль — настолько все это больше походило на постановку, чем на рядовой ужин в кругу семьи.

Генри по большей части молчал, лишь изредка вставляя какие-то фразы, которые смахивали на ремарки. В эти моменты Реджина ощущала, насколько они разные с ее сестрой, с ее матерью, да и вообще — насколько ей чуждо то, в какой системе координат они мыслят и как разговаривают. Они с отцом были больше похожи на родных, чем все остальные.

Как бы грубо это не звучало, но новая семья Генри казалась Миллс какой-то нелепой пристройкой к уже устоявшемуся зданию. Она все еще до конца не понимала, что отец нашел в этой женщине и как Бекс может быть его дочерью? Реджина сидела, словно проглотила аршин, неестественно прямо — как и всегда, аккуратно и сдержано вела себя, ровно как и отец, в то время как на другой половине стола все обстояло совсем наоборот. Нет, дело даже не в пресловутом этикете — воспитания хватало и тем, и другим — все упиралось в поведение, манеру речи, выбранные для диалога темы... Реджина чувствовала себя здесь еще как и у входа в дом — чужой, белой вороной —понятия не имела, что добавить в их разговоры и какую маску лучше надеть. Лишь слушала и изредка улыбалась в ответ.

— О боже, мама, это же песня с наших занятий по фитнесу! — вдруг встрепенулась рыжеволосая, слегка толкая мать локтем, когда из динамиков радио послышалось что-то чересчур динамичное и попсовое.

— Да-да, я слышу, дорогая, — чуть более сдержано ответила та. — Реджина, как тебе ужин?

— Все просто прекрасно, спасибо, — она даже сначала не поняла, что за этим столом наконец за столько времени обратились к ней.

— Да, Реджина, скажи же хоть слово за сегодня! — не удержалась сестра. — Наверное, отцу не терпится услышать о тебе и о твоей жизни, правда?

И тут Миллс впала в ступор, хотя однозначно ожидала такого вопроса и даже заранее готовила ответ. Спустя пару секунд в ее голову все же пришли некоторые мысли.

— В целом, не жалуюсь. Думаю, что все сложилось отлично: с работой все в порядке, со здоровьем тоже...

Реджина понимала, насколько формально звучат эти слова, будто она просто хотела побыстрее уйти из этого места и отмазаться от ответа. Точнее, так всё на самом деле и было: она бы хотела больше поговорить с отцом, чем разглагольствовать за столом о своих делах.

— Ой, как скучно, — отмахнулась Бекс. — Дай нам горяченького, расскажи о личной жизни, а то все работа, работа...

— Личная жизнь на то и называется личной, Ребекка, — резко обозначила Реджина. — Я бы предпочла оставить ее при себе.

Генри в этот момент взглянул на старшую дочь. Он увидел, насколько в ней просвечивает холодность и строгость матери, насколько заметна кровь и влияние Коры, и насколько Реджина отличается от его новой семьи.

— Ты вечно как будто на совещании, но ведь мы же тебе не чужие, — фыркнула Бекс. — Слова от тебя неформального не добьешься. Совсем неинтересно.

— Ребекка! — одернул ее Генри. — Джина, тогда, может, расскажешь нам о работе? Может, недавно случилось что-то, о чем нельзя прочитать в новостях?

— Меня пригласили преподавать, — не успела договорить Реджина, как отец засыпал ее вопросами.

— Правда? — с интересом спрашивал он. — Куда же?

— В Бостонский университет. Я веду историю искусства и дизайна с этого года.

Реджина могла поклясться, что заметила, как Генри едва заметно улыбнулся так, будто гордится ею, прежде чем в их диалог вклинилась сестрица.

— Да ладно? Ты же вроде работала независимым куратором выставок?

— Я и сейчас им работаю, — все так же спокойно ответила Миллс-старшая, аккуратно промакивая рот салфеткой. — Занимаюсь как частной практикой, так и в организации.

— Как можно все успевать в трех местах!.. — восхитилась Шэрон.

— Было бы желание, — улыбнулась Реджина.

— Да, а иной раз на памятнике не напишут кто сколько заработал... — будто невзначай добавила сестра, и тут Миллс ощутила, как тетива между ними натянулась до предела. Если бы не Роланд, который вдруг заплакал недалеко в гостиной, эта тонкая нить напряжения точно бы лопнула, но, благо, все внимание матери теперь было приковано к сыну, а Реджина понимала, что все больше и больше начинает любить этого не по годам умного ребенка.

Да, она могла бы давно встать из-за стола и хлопнуть дверью, но не сделала этого из-за отца и банальной вежливости по отношению ко всем ним. Реджине не хотелось портить столь долгожданную для Генри встречу и еще больше усугублять ситуацию, поэтому она терпела, вела себя сдержанно и не давала эмоциям все испортить.

Еще в детстве Кора пресекала все импульсивные и эмоциональные действия дочери, она приучала ее, как могла, — сначала думать, а потом делать. Мать всегда лишь нарочито грубо называла каждый ее нерациональный поступок «эмоциями», в то время как самой Миллс было и без того мучительно стыдно за каждый из них. Со временем до Реджины дошло, что мать была права, и особенно в профессиональной жизни никому неважны твои переживания, но, кажется, она уже давно не разделяла личное и рабочее. Поэтому и сейчас сидела, стиснув зубы, пока ее сестра и вся эта семейка бесновались во всей красе.

Основным блюдом, конечно же, кулинарные шедевры Шэрон не закончились, и Реджине еще предстояло дожить до десерта в этой незавидной компании. То и дело она ловила сочувствующие взгляды отца, который, на удивление, даже попытался сегодня встрять между ней и сестрой. Наверное, это был единственный приятный момент за всю их беседу за ужином.

— Что там, дорогая? С ним все хорошо? — вдруг напомнил о своем присутствии Уолш.

Реджина чуть не закатила глаза от этих дотошно-милых обращений в контексте того, что совсем недавно тут происходило.

— Да, я думаю, он уже устал. Я уложу его наверху.

Кажется, вздох облегчения Миллс можно было услышать даже на том краю стола, но никто не подал виду, что заметил это.

***

Уже после того как все основное действие закончилось, Генри ушел к себе отдыхать, Уолш отправился дальше укладывать не желающего спать ребенка, а Шэрон куда-то ненадолго запропастилась, Миллс поняла, что осталась на кухне наедине с сестрицей. Пока Бекс продолжала сидеть за столом и строить из себя актрису, вдруг раздался звонок телефона Реджины. Она с радостью подскочила куда-то в гостиную, где оставила смартфон. К великому сожалению, звонили по работе, но она не смогла удержаться от ответа. Все реплики Реджины, сказанные во время телефонного разговора, были скорее односложными — она лишь отвечала на разного рода деловые вопросы и даже не заметила, как долго общалась.

— Даже в выходные не дают покоя? — иронично поинтересовалась Бекс, когда та вернулась.

— Вроде того, — глупо улыбнулась Реджина и выпила залпом оставшееся в бокале вино.

— Бедняжка, — саркастично прокомментировала сестра и резко забрала у старшей бокал вместе с другой посудой со стола.

— Ребекка, я не понимаю, — Реджина все же позволила себе немного возмущенного тона в адрес сестры. — Пожалуйста, хватит так себя вести.

— А как вела себя ты?

В эту секунду Реджина пожалела, что не сдержалась, потому что почувствовала, как сестра начинает заводиться.

— Расскажи мне, — уже спокойно ответила Реджина, чтобы не провоцировать Ребекку еще больше.

— Он страдал, пока ты колесила со своей мамашей по Европам и жила в хоромах в Бостоне, — злобно шикнула та, наконец сказав то, что так долго вертелось на языке.

— Ты обвиняешь меня в том, что произошло между моими родителями, когда я была еще ребенком?

— Я обвиняю тебя в пофигизме. У тебя было все! Все и даже больше, а ты вечно была неблагодарной дрянью: не появлялась здесь, не помогала в то время, когда мы жили не так уж и хорошо. Точнее, мы слишком долго не жили хорошо, — все еще бесновалась Ребекка. — А ты приезжаешь сюда раз в пять лет с лицом страдалицы и вечной мученицы — героиня с икон, мать твою.

— Мне жаль, что тебе пришлось это пережить, но...

— Ни черта тебе не жаль. И, знаешь, последние несколько лет он говорит только о тебе. О тебе, твоей жизни, твоих успехах, об очередной статье или упоминании в какой-нибудь сводке, — Бекс повысила голос. — О, посмотрите, Реджина поехала туда, о боже, моя дочь сделала это!

— А ты, Ребекка? Что сделала ты? — прищурилась Миллс, вглядываясь в лицо младшей сестры, на котором отражалось все и даже больше — в отличие от нее самой. — Разве ты чем-то хуже меня?

Та ничего не ответила — только отвела глаза и, похоже, разозлилась еще сильнее от того, что Реджина ударила в самую суть. Вот уже который год Бекс работала в местной аптеке фармацевтом и никуда дальше не продвинулась по карьерной лестнице. Сначала — из-за рождения ребенка, а после — Миллс не видела оправдания в карьерном застое Ребекки, по всей видимости, как и она сама.

— Ты и понятия не имеешь о том, как отразился на нем уход твоей матери, а я все свое детство наблюдала это.

Реджина промолчала, оценивающе посмотрев на сестру. На ее лице не дрогнул ни один мускул от потока речи рыжеволосой, потому что она все прекрасно представляла. Знала, что он гулял, начал пить и распустился. Это стало неожиданностью для всех, потому что даже рождение ребенка не сразу образумило его. Может быть, хотя бы за то, что Кора отгородила ее от этого кошмара, Реджина была ей благодарна, но это не отменяло того факта, что она никогда не жила в раю, который приписывала ей сестра. Поэтому она молчала. Смотрела ей в глаза и молчала, не выражая ни единой эмоции. Ей хотелось, чтобы та наконец выплеснула те злость и желчь, что копились у нее в душе годами, раз ей наконец представилась такая возможность.

— Ты завидуешь тому, чего никогда не было, — наконец сказала Реджина. — В этом твоя главная проблема.

— О боже, только не надо делать вид, что ты что-то смыслишь в моих проблемах, — закатила глаза Ребекка.

— Ты ведешь себя как подросток в отношении меня, — сухо прокомментировала Миллс.

Ребекка, замечая, что объект ее ненависти никак не реагирует на все ее спектакли, что она устраивала с момента приезда сестры, злилась лишь еще сильнее, пытаясь добиться от той хоть малейшего эмоционального отклика.

— Зато я не превратились в чокнутую карьеристку с недотрахом и отсутствием личной жизни, — наконец поставила точку Бекс в их разговоре, озвучив то, что уже так давно хотелось сказать.

Реджина не удержалась, резко отвесила ей пощечину и все с таким же каменным лицом направилась к двери, тем самым прекратив этот занимательный диалог.

— Боже, что ты творишь, Реджина! — встрепенулась вдруг вошедшая Шэрон, от взгляда которой не укрылось, как та ударила Бекс. На крики прибежал и ее муж, который тоже осуждающе смотрел на нее, но Реджина никак не отреагировала.

Миллс молча вышла из комнаты и поднялась по лестнице наверх. Она осознала очередную печальную правду: положительные персонажи во всем этом театре абсурда в один миг тоже могут обернуться против нее, даже не пытаясь разобраться в ситуации.

***

Утром Реджина встала довольно рано, потому что спала плохо и урывками. Ребекка с Уолшем уехали, оставив Роланда родителям на ночь, а Шэрон даже не соизволила проснуться, чтобы проводить гостью. Миллс все же собиралась уехать чуть позднее, но находиться здесь дальше просто не могла. Перед тем как сложить сумку, она еще немного прошлась по городу, оживляя в памяти старые детские воспоминания. Зашла в местную закусочную, взяла кофе и немного еды в дорогу, а затем остановилась у высокой часовни и посмотрела на нее так, будто видит впервые.

Утренний морозный воздух отрезвлял Реджину, она шла почти интуитивно по знакомым улицам, оглядываясь по сторонам. Без редких прохожих это богом забытое место было еще прекраснее, и Миллс улавливала последние минуты мнимого спокойствия, мысленно возвращаясь в детство. Ей еще предстояло собрать вещи и попрощаться со всеми.

Уже чуть позже она со злостью дергала несчастный замок на сумке, и ставила ее в багажник, громко его захлопывая. Миллс уже собиралась сесть в машину, как ее вдруг окликнули.

— Постой, Реджина, постой, — попросил Генри, пытаясь идти быстрее и опираясь на трость.

Реджина остановилась, глядя на своего хромающего отца, и не смогла отвернуться от него просто так и уехать. Смогла бы ото всех в этой жизни, кроме него.

— Мы так и не поговорили, — он, наконец, доковылял до нее.

— Да, видимо, в этот раз не судьба, — раздраженно произнесла Реджина, пытаясь скрыть свою злость.

— Джина, я... — Генри посмотрел дочери в глаза и, взяв ее за руку, продолжил: — Я лишь хотел сказать тебе за столько времени одну вещь...

Миллс напряглась, явно не ожидая такого поворота событий.

— Что случилось, пап? — немного встревоженно спросила она.

— Когда я был в больнице и вокруг творился весь этот ужас, я думал только о тебе, — Миллс заметила, как глаза отца слегка намокли. — Я хотел сказать тебе, что я не всегда был хорошим отцом. Далеко не всегда... И я не смог уберечь тебя от нее, не смог поступить достойно и по-человечески.

— Боже, прекрати, — Реджина хотела что-то еще сказать, но Генри сильнее сжал ее ладонь, и Миллс замолчала.

— Я хотел извиниться перед тобой за все то время, что я был плохим отцом, — он смотрел прямо в глаза дочери, уже не скрывая слез. — Прости меня, Джина, за всю ту боль, что я тебе причинил, за то, что отдал тебя ей и не стал бороться. Прости меня, я был глупым, молодым и думал лишь о том, что она даст тебе больше возможностей, но я, кажется, закрывал глаза на то, какой ценой тебе все это давалось.

Реджина стояла как вкопанная, боясь пошевелиться, и отвела взгляд от Генри, не в силах больше смотреть на все это. Смотрела куда-то за горизонт и поджимала губы, сама еле сдерживая слезы. Миллс чувствовала, как в этот момент в ней что-то в буквальном смысле ломалось, все части механизма внутри переставали работать и выбивались из пазов. Это было тем, чего она точно не ожидала услышать напоследок, тем, что так жадно хотела услышать как минимум двадцать лет, но точно не сегодня и не при таких обстоятельствах. То, с какой неожиданностью отец вдруг сказал ей это, только усилило ощущения. И Реджина понимала: это было все, что ей нужно. Никакие звонки Генри, никакие знаки внимания, никакие приглашения, никакие деньги, подарки, поступки, ничего... Ничего из этого не имело для нее такого значения, как то, что он сказал сейчас. Она молча обняла отца, проведя так еще несколько минут рядом с ним.

— Я никогда... Никогда не переставал любить тебя и всегда хотел только самого лучшего. Ты — самое дорогое, что у меня есть, Реджина, — он сильнее сжал ее плечо. — Каждое утро, каждый день, особенно в последние несколько лет, я засыпал и просыпался с мыслями о тебе. Ждал весточки от тебя, твоего ответа на сообщение или искал твое имя в сводке культурных событий Бостона.

Миллс лишь тихо всхлипнула и уткнулась ему в плечо.

— Ты выросла и стала такой сильной и невероятной, — Генри сделал паузу. — Я даже и помыслить не мог, что когда-нибудь доживу до этого момента и что у меня будет такая чудесная дочь.

У Реджины не нашлось никаких ответов, поэтому она лишь продолжала стоять рядом, буквально всеми внутренностями ощущая, как пули отца проходят сквозь нее, но не убивают, а напротив — залечивают старые кровоточащие раны. Прорастают внутри чем-то красивым, распускаются живым и настоящим и, как долгожданный морфий для раненого, притупляют боль почти за два десятка лет.

— Знаешь, могу тебе сказать, что я тоже успела совершить массу серьезных ошибок, — Реджина попыталась смахнуть слезы и выдавить из себя хоть какое-то подобие улыбки. — Мы не идеальны.

Они простояли так еще до тех пор, пока оба не замерзли. Говорили о какой-то ерунде, по мнению Реджины, но о важных вещах, по мнению ее отца. Теперь она точно не пожалеет о том, что решила поехать сюда, несмотря на все нерешенные вопросы.