Глава 3. Джина
«Узок путь, врата тесны
Лести сети расставлять,
Лески, губы, цвет блесны, юных тел удел один —
Мы сломаемся опять.
Сдаться в плен себе назло,
Влюбленным в собственную тень.
Незнакомое лицо, обручальное кольцо —
Мы сломаемся опять».
Mujuice — Нарциссы
В детстве тетя Ева казалась Миллс добродушной и милой, а ее муж Леопольд — комочком любви и света, который всегда улыбался и с радостью принимал Реджину. Она оставалась у них дома под присмотром — иногда даже надолго, пока ее мать, Кора, самая амбициозная из всех четверых, карабкалась на карьерные вершины. Вчетвером они основали свою небольшую, но первую частную юридическую контору в маленьком городке. Кора все время утверждала, что Сторибрук — захолустье, пройденный этап, который они, молодые, умные и, даже не боясь этого слова, гениальные специалисты уже покорили. Ведь дураки с ней не работают.
Ева же не во всем с ней была согласна. Она была мягче Коры, но не без собственных демонов, которые ныне зовутся здоровыми амбициями. Маленькая Миллс уже с детства имела претензию на претенциозность, одно ее имя чего стоило — Реджина. Молодая Кора встретила будущего отца своей дочери, пребывая в совершенно поверженном расположении духа. Так бы она, наверное, никогда не обратила своего взгляда на подобного мужчину. Генри утешал ее, попутно очаровываясь ее статностью, манерами и воспитанием, и все время говорил ей то, что она хотела услышать.
— Кора, они все недостойны тебя. Ты всего добьешься. Жизнь ведь состоит не только из побед, — добродушно улыбался он каждый раз.
Но Кора так не считала и не могла простить себе поражений. Особенно после того, как узнала, что беременна. Ей хотелось сделать аборт, но врач строго, без тени морализаторства пригрозила бесплодием. И именно тогда Кора поняла, что потерпела крупное поражение. Ее крайне удивила искренняя улыбка и буквально детская радость на лице этого простака. Неужели он не понимает, что ребенок — это не просто так? Но он, конечно же, все прекрасно понимал и еще до рождения ребенка. Без пяти минут выпускник юрфака Генри Миллс нашел еще одну работу, помимо их конторы. Но ни он, ни материнство, ни здоровая дочка не сделали Кору чуть мягче — разве что усиливали в ней чувство вины и стыда за то, что она потеряла несколько месяцев своей жизни, а не тратила драгоценное время на достижение собственных целей.
Все заботы о ребенке она временами перекладывала на Генри, друзей, бабушек, дедушек, а сама продолжала выцарапывать себе место под солнцем. Она думала, что надо использовать свой потенциал на полную, тем более что основные семейные тяготы у нее остались позади — дочери было уже три года. Кора старательно налаживала связи, ездила на курсы повышения квалификации, при этом усердно лелея своих главных мотиваторов — статус и финансы. Ей казалось, что только обеспеченность может решить все ее проблемы и только власть подарит ей спокойствие и возможность нормально жить. Конечно, того же она желала и Реджине — наследнице, хозяйке будущего семейного капитала, который Кора непременно заработает и приумножит ради нее. Наверное, в какой-то мере дочь стала для нее еще одним маленьким мотиватором. Изредка, когда никто не видел, она все же подходила к кроватке и с любовью смотрела на ребенка. Правда, ей было не очень интересно ее раннее детство. Кора понимала, что должна быть с дочерью, чтобы она выросла здоровой во всех смыслах, но не более того. Особой радости от общения с ней мать не получала и все время грезила о том, когда же та уже подрастет.
У Коры Миллс все было под контролем: ее муж, ее компания, ее репутация (да, именно так она считала и на общих встречах всегда со скрипом произносила «наша»). В одной из своих деловых поездок в Бостон на стажировку, где она уже попутно присматривала недвижимость для офиса и для себя, она встретила его. Мужчина был несколько старше ее и излагал настолько мудрые и дельные вещи, что даже непоколебимая, от и до знающая свое дело Кора прислушалась.
Это был мистер Роберт Голд, едва ли не лучший адвокат в Бостоне. О нем говорили, что больше всего он ненавидит проигрывать, поэтому практически не существовало дел, которые бы он провалил. Статный, богатый, с непонятной, но притягательной и, казалось, волшебной аурой.
Они работали в одном офисе, пока Кора была на стажировке в юридической фирме. Ей ведь всегда казалось, что в одном месте много не заработаешь. Однажды она осмелилась и поблагодарила Роберта за все те актуальные знания, которые он ей дал. Этот мужчина казался ей жирафом, человеком с такой длинной шеей, что может увидеть все на десять — нет, на двадцать шагов вперед. И она была права. Кора и Роберт пересеклись однажды еще и в офисе, а потом еще, потом вместе выпили кофе, а затем он пригласил «молодую и амбициозную» в ресторан. Коре была не до конца понятна мотивация Голда, но зато чертовски понятна своя. Роберт был для нее как раз тем самым олицетворением стабильности, успешности и реализованных планов. Ее восхищали его статус и деньги, его подача и ум, его умение везде найти лазейку. Кора была настолько одурманена этим впечатлением, что не заметила, как ее чувства взяли верх над разумом.
И Голд помог ей. При помощи связей ей удалось не только досрочно закончить стажировку, но и взлететь в этой компании, обслуживая все более и более состоятельных клиентов. Кора все больше углублялась в изучение уголовного права, постепенно отклоняясь от курса совместных с друзьями дел в Сторибруке. Впоследствии Роберт пригласил ее работать дальше, в его пока еще небольшую лицензированную организацию в Бостоне. Кора совсем забыла о своей жизни в маленьком городке, о Реджине, о той «смешной и юношеской деятельности», что они с таким трудом реализовывали вместе с Евой. Ее одурманила жизнь в большом городе, где можно с легкостью продать себя и свои таланты, которых у Коры было предостаточно.
Тем временем Реджине исполнилось уже четыре года. За это время она редко видела маму и понимала, что та много работает, — по крайней мере, об этом ей все твердили. Генри очень любил Джину, заботился о ней и во всем помогал. Наверное, из раннего детства она помнила по большей части именно папу, тетю Еву которая была чуть добрее, чем Кора, но обладала не менее жесткой хваткой, помнила ее дочь Мэри-Маргарет. Несмотря на то, что девочка была старше ее, они даже проводили время вместе, часто играли, были рядом, пока родители встречались и были заняты делами. И, кажется, она до сих пор помнила тот разрушительный визит матери из очередной командировки. Они надолго закрылись с отцом в комнате, а потом он громко хлопнул дверью и пропал. Кора объявила ему о своей новой должности и о новом любовнике, с которым, оказывается, она тайно встречалась уже около года в своих командировках, — как говорится, совмещая приятное с полезным. Генри не пришел ни на следующий день, ни через день. Только спустя неделю он вернулся к Реджине, и тогда уже его ждала очередная сокрушительная новость.
— Я забираю Реджину, и мы переезжаем в Бостон. В этом захолустье даже ей уже нечего ловить.
Генри разозлился и с ужасом прикинул последствия решений его холодной и расчетливой жены. Разумеется, первое, во что она начнет вкладываться, — это бизнес и недвижимость. И, естественно, она уже сделала небольшой взнос за приличное жилье в еще строящемся доме.
Какая же ты до чертиков дотошная и продуманная, Кора Миллс.
Уже через месяц она продала все, что можно продать в Сторибруке, и уехала, даже толком не попрощавшись, считая Еву и всех остальных деловых партнеров — и прежде всего друзей — уже пройденным этапом своей карьерной лестницы, ведь они надолго увязли в этом городишке. Поначалу Реджина плакала, а потом перестала. И не только потому, что Кора, на удивление, не оказалась совсем уж зверем и разрешала отцу по-прежнему сколько угодно видеться с дочерью и даже увозить ее на выходные. Реджина и сама по себе не была плаксивым ребенком — скорее, очень умным. Так или иначе, она чувствовала отношение матери и втайне прозвала ее Снежной королевой, не подразумевая материнские поистине грандиозные и королевские планы на нее.
Как и было задумано, долго с Голдом они не прожили. Точнее сказать, прожили ровно до того момента, как большая квартира в новом доме была на совесть отремонтирована, стабильная должность получена, а список клиентов и бизнес-план расширялись уже, казалось бы, до огромных размеров. Кора Миллс уже вот-вот была готова открыть свою собственную адвокатскую контору в Бостоне.
Голд был зол. Хотя, он тоже знал, на что шел. Может быть, он и руководствовался благими намерениями, пытаясь помочь перспективной молодой девушке из провинции, но сам того не заметил, как вырастил монстра и самого настоящего конкурента. И если Коре удалось остыть и списать свои чувства на минутную слабость (а может, и нет — кто знает, любила ли она вообще когда-нибудь по-настоящему), то ему, похоже, не совсем. Все же эти два сапога были парой, и Голд систематически навещал Кору по «профессиональным вопросам». Он проиграл, также как в свое время Кора с Генри и ее мимолетной влюбленностью, которая привела к большим последствиям. Последствия — именно этим словом ей больше всего хотелось обозначить появление Реджины на свет.
Самым ярким воспоминанием из детства маленькой Миллс были приезды к отцу и бабушкам на каникулы — эти теплые, уютные вечера и прогулки в компании Генри, который многое ей разрешал, а после — горькие слезы от обязанности возвращаться в Бостон. Отец давал Реджине то, чего она так и не смогла получить от своей матери даже по сей день — искренности и принятия. Генри понимал все ее решения и эмоции до определенного момента. Ей казалось, что она может поделиться с ним всем, чем угодно, но она также абсолютно недоумевала, почему он не может забрать ее с концами, если знает в подробностях о том, как плохо ей живется с Корой.
Однажды она решила спросить у него об этом. Генри отвечал ей смутно, практически односложно, будто старался увильнуть от ответа. Твердил что-то про будущее, учебу, перспективы, чего она уже и так наслушалась от матери. Он понимал, что Кора сможет дать ей гораздо больше в плане самореализации и устроит ее, но совершенно игнорировал, сколько при этом она забирает. В тот день Реджина не заплакала при отъезде. Она чувствовала предательство. Отец мог стать ей настоящим другом, но вместо этого просто ударил ножом в спину: то ли от страха перед бывшей женой, то ли от неуверенности, то ли от малодушия. Она, конечно, не перестала уезжать в Сторибрук, но эти поездки уже не отзывались у нее такой теплотой в душе — скорее, она пользовалась такой возможностью просто для того, чтобы сбежать от Коры, немного отдохнуть от ее гиперконтроля и вечных завышенных требований, от жизни с чужим мужчиной, от шумного города, от бесконечного холода и строгости.
Но при следующем визите летом Реджина узнала, что отец нашел себе другую женщину. А уже на следующий год она поняла, что они ждут ребенка. Внутри нее все похолодело, а внимание отца вдруг стало резко приковано не к ней, а к новой жене и будущему члену семьи. Наверное, это было правильно и ожидаемо, Генри наконец построил свое счастье, нашел новую семью, но это ведь не значит, что можно забывать о старой... Не значит, что можно игнорировать свою родную дочь, а потом и вовсе отказывать в возможности приезжать. Не значит, что можно вставлять ножи в спину один за другим.
Вскоре у Реджины появилась сестра Ребекка, но она редко с ней виделась — точнее, вообще мало что знала о ней, несмотря на то, что у них был общий папа. Кора вскипела, разозлилась и запретила дочери навещать отца, когда узнала о появлении девочки на свет. На такой неоднозначной ноте и оборвались все ее связи с родным городом, с детством и прошлым. Можно сказать, что с этого момента Кора Миллс наконец-то официально оформила все права на своего ребенка.
Начиная с младших классов день Реджины был строго распланирован. Мать желала ей всего самого лучшего, поэтому с более осознанного возраста старалась привить ей трудолюбие и усердие всеми правильными и неправильными способами.
— Тебе обязательно нужно хорошо учиться, Реджина. Задумайся о том, кем ты хочешь стать, — заявила как-то раз Кора, когда дочери было десять лет и она едва вышла из игры в куклы.
Благо, все же Реджина знала, кем хочет быть. Она мечтала связать свою жизнь с искусством. В свое время Кора дала ей в руки всевозможные предметы, с помощью которых можно оставить след в истории, отвела во всевозможные кружки и прочитала все существующие в их доме — и не только — книги. Лишь один вопрос: зачем? Вопрос, который задала себе Реджина уже в семнадцать лет, когда Кора пророчила ей будущее в рамках какой-нибудь экономической или юридической профессии. В одном из лучших бостонских университетов все уже было заранее договорено — зачем придумывать что-то новое? Реджину примут, устроят, будут знать, чья она дочь и какие имеет при этом привилегии. Она должна была продолжать семейное дело, а не самовольничать. Но Миллс так и не решилась спросить у матери, зачем было открывать столько возможностей, создавать иллюзию выбора в детстве, если потом все равно решать за нее? Зачем мать все время создавала эти качели?
Твой отец — тряпка, ничего не добился в этой жизни — простак, живущий в деревне, но ты все равно можешь уезжать к нему хоть на все лето. Тебе нужно общаться, заводить связи, быть коммуникабельной, но все твои друзья — уроды и идиоты. Не забывай о том, что тебе нужно будет найти вторую половинку, любовь и семья важны для человека, но только не сейчас: не смей влюбляться до тех пор, пока не окончишь университет. Будь интересной и разносторонней: чем больше у тебя опыта, тем ты ценнее во всех местах, но я хочу, чтобы ты занималась экономикой или юриспруденцией. В твоей школе многие педагоги — некомпетентные идиоты, а мамаши твоих одноклассников — конченные дуры, но ты должна слушаться этих училок и поддерживать хорошие отношения с классом.
Из-за всего этого Реджина абсолютно не понимала, как же ей себя вести. Что бы она ни делала, в итоге она все равно оставалась вечно виноватой и должной. Гиперконтроль Коры за всеми аспектами жизни уже давно повзрослевшей Миллс покоя тоже не добавлял. Вечные проверки всего, что только можно, начиная от ее домашней работы, заканчивая родителями ее друзей и знакомых. Поэтому Реджина общалась со всеми в тайне, держа близких людей в секрете от матери, как и свои интересы, любовь и амбиции.
Казалось, что нет ничего ЕЕ в этой жизни, не существует ЕЕ личных границ, ЕЕ вещей, ЕЕ друзей, ЕЕ желаний. Она буквально ощущала себя частью своей матери, и от осознания этого абсурда становилось невыносимо мерзко. Постоянные неврозы и напряжение, тревога, страх оступиться, ошибиться, прогадать, не успеть, не понять... Пока всех ее подружек в школе заботили мальчики и шмотки, ее волновало лишь то, чтобы спокойно вернуться домой и не получить с порога кучу претензий и недовольства. Ей повезло с тем, что Кора много работала и постоянно пропадала где-то, да и от Голда они уехали, что тоже ее несказанно радовало. Хотя тот и не мешал ей, не пытался навязываться в отцы, он просто был неприятным соседом, фоновым шумом, который ее раздражал. Реджина ничего к нему не испытывала, не ревновала мать, потому что все чувства к ней — хорошие или плохие — слишком рано атрофировались. Их жизнь вряд ли можно было бы назвать семейной, а большую квартиру — домом. Скорее, это было просто соседство, которое потом сократилось до двух человек: ее и матери.
И вот, в момент поступления, в этот день икс, Реджина все же набралась смелости, ослушалась мать и подала документы в крайний срок на факультет управления, но с небольшой оговоркой. Она решила не перечить ей на корню со своим желанием заниматься творчеством в прямом смысле, поэтому пошла более хитрым путем и планировала углубиться в организацию в сфере искусства. Находиться рядом с тем, чего она так хотела, хотя бы косвенно.
— Факультет арт-бизнеса и управления? Реджина, чем ты думала?! — поначалу Кора вспылила, чем и напугала Реджину.
Но лучше бы она продолжала свои пламенные речи и дальше, потому что после всего этого она вот уже месяц не разговаривала с дочерью. Правда, и это оказалось не самым сокрушительным для Реджины. Через три месяца Миллс поняла, что влюблена. Безвозвратно, безнадежно, крепко и до гроба. Была влюблена в нее — Мелиссу, невероятную девушку с четвертого курса. Не то чтобы ее не интересовали мужчины, но и к женщинам она была неравнодушна... Словом, это осознание пришло к ней еще в гораздо более раннем возрасте. И, конечно же, об этом не должна была узнать ее мать.
Нет, ни в коем случае, только под дулом пистолета Реджина бы призналась ей. К сожалению, ее гениальный план сокрытия долго не продлился. После нескольких месяцев их отношений с Мелиссой Реджину Миллс ждал серьезный разговор на кухне о ее будущем и о том, как она позорит свою фамилию и мать. Она ничего не комментировала, пока Кора, на удивление, не кричала, а спокойно, хоть и менторским тоном, высказывала все свои претензии, условия и недовольства, при этом сверля дочь таким взглядом, от которого той хотелось провалиться под землю, скрыться, умереть, не существовать.
«Очередная выходка» Реджины, как выразилась Кора насчет ее отношений, не обошлась без последствий. Через неделю та выставила дочь за дверь, при этом арендовав ей съемное жилье на окраине и в несколько раз сократив расходы на нее. Раз она стала настолько взрослой и самостоятельной, то пусть так и живет, пусть принимает сама все свои взрослые и обдуманные решения. Но Реджина была даже рада этому исходу, несмотря на то, что ей пришлось совмещать работу официанткой и учебу, тратить три часа на дорогу туда и обратно, учиться полностью организовывать свой быт и привыкать к условиям минимального комфорта, — с учетом того, что раньше она никогда не жила в подобной обстановке и не занималась организацией «земных» вопросов. Ей очень сильно помогала Мелисса, которая стала фактически ее наставницей. В быту, в учебе, в жизненных вопросах.
Осознавала ли это Реджина тогда? Нет, однозначно нет. Она просто идеализировала эту девушку и придавала их отношениям огромный смысл и значение. Во времена студенчества, когда ты первокурсница, любой студент даже на год старше тебя кажется невероятным гуру, человеком, повидавшим все и даже больше. А у нее была целая Мел, которая уже писала диплом. В глазах Реджины она олицетворяла предел всех ее мечтаний и достижений — окончить университет и найти достойную работу по специальности, ведь именно этим сейчас и занималась ее девушка. Съемная квартира давала им преимущества: они могли видеться когда угодно и где угодно. В некоторые моменты Реджина даже успела испытать неподдельное счастье с ней, которое, к сожалению, продлилось недолго.
Про себя она постоянно задавалась вопросом: что она может дать Мел? Ведь она пока — ничтожество, ноль без палки, студентка с работой «лишь бы получить на лапу», поэтому эту страшную ситуацию нужно было немедленно исправлять. Реджине мало было считаться одной из лучших на курсе — ей нужно было строить выгодные отношения с преподавателями, налаживать связи, прощупывать возможности. Из-за вечной тревоги и страха не устроиться она постоянно действовала. Она не умела отдыхать, и Мел видела эту патологию, ее одержимость, ее жесткое отношение к себе. Мелисса пыталась ее предостеречь, но все было без толку. Она боялась, что Реджина такими темпами очень скоро выгорит или заработает лишнюю психосоматику.
Несколько месяцев подряд она действовала ей на нервы, уверяя, что пока незачем смотреть так далеко в будущее, пока Миллс может насладиться преимуществами неповторимой студенческой жизни. Но Реджину было не остановить. Она работала не покладая рук и уже пыталась завести ценные знакомства в университете. Сначала она подалась работать волонтером образовательной программы в Бостонский музей изящных искусств. Миллс успешно оттачивала свои организаторские навыки, помогая руководить мероприятиями, выставками и мастер-классами. Она никогда не боялась работать в команде, потому что по своей натуре была лидером. Ее слушались все, она умело находила подход к разным категориям людей. Реджина блистала в вузе, в своем волонтерстве, которое вскоре переросло в стажировку. Она мечтала бросить эту дурацкую работу в кафе и уже монетизировать те навыки, которые успела получить за год в университете и на практике.
Вскоре ее драгоценные отношения развалились, потому что у Мел начался другой этап в жизни. Ее ждала другая работа, другая квартира в противоположном районе города, другие отношения и другой опыт, — Реджина стала ей не так интересна, тем более с ее зацикленностью на себе и на собственном успехе. Новый этап жизни Мелисса представляла себе без Реджины и ее вечной суеты. Для Миллс же ее уход был равносилен ударом ножа в спину — за один миг она испытала половину спектра всех негативных эмоций, начиная от грусти, заканчивая неконтролируемой злобой и яростью.
В итоге она на несколько недель слегла дома, не в силах встать с дивана. Казалось, только что-то тяжеленное может придавить ее к кровати и оторвать от работы, и этим стала ее депрессия, которая, к счастью, продлилась недолго. И даже эта депрессия была у нее «продуктивной» — в эти минуты она ругала всех и вся: себя, людей вокруг, вообще весь мир. Искала виноватых, винила во всем мать, бранила себя за собственную неработоспособность. Таким образом, ей даже не удалось нормально пережить расставание и хотя бы немного отдохнуть. Реджина тяжело вздохнула, когда поняла, что это был всего лишь ее первый курс.
***
Страшнее всего было стать похожей на Кору. В ее жизни, правда, уже долгое время не было ничего, кроме карьеры и унизительных приемов у врачей. У нее не складывалось ни с чем, кроме работы, и она уже откровенно ненавидела ее. Ненавидела всеми фибрами души, потому что, по факту, это единственное, что у нее было. Успешное курирование нескольких известных выставок, помощь в управлении арт-площадкой, выступления на конференциях... Она ведь всегда шла наперекор Коре, как она могла стать такой? Такой же дотошной карьеристкой, холодной и неприступной мисс Миллс.
С личной жизнью у нее все было не так уж и плохо — только до определенного момента. Она встретила Дэниела в одном из музеев, где выступала организатором очередного крупного проекта. Реджина всеми силами старалась не отпугивать от себя мужчин, но у нее это плохо получалось. Возможно, в этом отчасти были виноваты и гендерные стереотипы, которые и по сей день не изжили себя. Она была самодостаточна, ответственна, умна, красива, расчетлива и всего добилась сама. Ей не нужны были никакие рыцари на белом коне, никакие замки и подарки — все это она сама давно купила. Да и найти собеседника под стать ей было трудно: образованность и чувство такта так и «мешали» ей жить, начиная со студенческих лет. Трудно ей было общаться и с теми, у кого в жизни не случалось надлома. В свой близкий круг общения она чаще всего подпускала лишь человека со шрамами. С теми, у кого все было просто и счастливо, она никогда не находила общий язык, они ее даже раздражали, но Дэниел Брэнсон разбил все эти преграды и требования в пух и прах.
Он интуитивно понимал, что может дать женщине, у которой, казалось, все уже было. Дэниел не осуждал ее, не пытался чему-то научить, а наоборот — в нужные моменты не оставался равнодушным, не драматизировал ситуации, излучал спокойствие и стабильность, по крайней мере, в первое время. Свои речи он подавал настолько же искусно, сколько и себя. Красоты и ума ему было не занимать во всех смыслах.
На открытии выставки, где они познакомились, Дэниел присутствовал в качестве журналиста. В процессе написания заметок и наблюдений сложно было не заметить в этом всем великолепии мисс Миллс, буквально заполнявшую собой это пространство, — женщину, которая и была самым ценным экспонатом. После первого знакомства они еще не раз встретились. По первости Миллс даже не верилось, что это свершилось. Она наконец нашла себе мужчину, достойного ее, который вроде бы во всем понимал ее.
Но было в нем что-то такое... холодное. Спустя полгода их встреч она все же задалась вопросом, почему же такой идеальный по всем меркам партнер так долго был один до знакомства с ней? Он красив, умен, самодостаточен и далеко не дурак. Правда, со временем она перестала искать ответы и продолжала наслаждаться тем, что у них было. И сама того не замечала, как в иерархии их отношений она стала занимать нижнюю позицию. Говорят, что интроверт всегда будет брать верх над экстравертом. Примерно так же случилось у них. Ей приходилось все чаще дозваниваться до него первой, ждать его ответов и встреч. Миллс думала, что это абсолютная норма: она кидает ему мячик, но лишь через раз получает ответ в этой игре. Зависимость от него со временем совсем не уходила, а только затянулась на несколько лет.
Если посмотреть со стороны, то было трудно представить, как она, суровая и успешная женщина, становится совершенно другой в отношениях с этим человеком и как часто занимает позицию жертвы. Нет, он не бил ее, не оскорблял и почти никогда не повышал голос. Самым страшным для Реджины было его молчание или неодобрение. Поэтому, когда он наконец согласился съехаться с ней, ее счастью не было предела. А уже в тот момент, когда он сделал ей предложение, она почувствовала себя самой счастливой женщиной на планете. Они решили жить в ее больших апартаментах, которые Кора давно отдала ей за ненадобностью. Старый ремонт пришлось переделать, ведь это была первая квартира, которую она еще давно приобрела в Бостоне и в которой жила больше двадцати лет. Реджина долго сопротивлялась тому, чтобы брать от матери такие большие подачки и быть должной, но Кора даже разрешила переписать эту недвижимость ей на себя. Дэниел только подталкивал ее соглашаться, со всем присущим его умением убеждать.
Может быть, если бы не красивые аргументы, которые так складно лились из его уст, она бы и не согласилась, но перспектива жить в трехкомнатной квартире в отличном районе Бостона привлекала его больше, чем моральные терзания будущей жены.
Полностью обновив квартиру и оплачивая все расходы, Реджина все же решила, что вложилась в нее немало, и теперь она принадлежит ей не только формально. Ее мать за это время уже успела переехать и обустроиться в небольшом частном доме, утверждая, что городской шум на старости лет надоел ей.
Когда они стали жить буквально бок о бок, Миллс все равно не видела, как Дэниел относится к ней. Он даже немного разочаровался в Реджине, так как, находясь с ней в непосредственной близости, все чаще стал замечать, что ее совершенно не волнуют мирские бытовые заботы. Она редко готовила, стала пользоваться клинингом, а рубашки он по большей части гладил себе сам. Вначале такое поведение ударило по его хрупкому эго, но потом он нашел в этом выгоду. Тем более, Реджина все равно оставалась непреклонной и убежала бы на свои десять работ, а он тем временем мог спокойно свесить ноги на ее шее и расслабиться. Дэниел работал журналистом в медиа-агентстве, но дальше своей стабильной зарплаты двигаться не хотел, к тому же, рядом с такой женщиной, как Миллс, которая могла прокормить еще как минимум двоих таких же, как он. И, несмотря на выгодное положение, его поведение в отношении Реджины не менялось.
Разумеется, она страдала. Страдала, когда он игнорировал ее, когда делал в чем-то виноватой, когда с помощью манипуляций над ней добивался желаемого для себя. Зато в некоторые моменты, которые порой даже были продолжительными, он делал все так правильно и красиво, что она не могла устоять от его обаяния и внимательности к ней. Вечера они проводили вместе, довольно часто куда-то выбирались, ездили отдыхать к океану или в горы как минимум два раза в год, на выходных встречались с друзьями и немного выпивали. Реджина будто бы принимала сильнодействующий наркотик в виде его непрекращающейся заботы и ласки, всех многочисленных проявлений любви, а потом дорого за это платила. Она долго тешила себя иллюзией о том, что у них все идеально.
Все это происходило для Миллс неосознанно, как и, может быть, отчасти для него. Он не был каким-то злым тираном, а внешне казался добродушным, пока их отношениям не пришлось пережить одно испытание. Реджина не могла забеременеть. У них не получалось вот уже больше года, и Миллс уже места себе не находила. Да, она уже не так молода, но это все не могло означать, что она уже никогда не сможет стать матерью. Разговаривать об этом с Корой ей тоже не хотелось — диалог был бы унизительнее всех вместе взятых визитов к врачам. Хотя головой она понимала, что это может сильно помочь их проблеме, и дело тут даже не в деньгах.
Ее вдруг начал раздражать даже Дэниел со своим вечным принятием всех ее решений и неустанными попытками начать сначала. Он источал неприкрытую жалость к ней, и Реджина думала, что он всерьез считает ее неполноценной. Тогда она впервые задумалась о природе и характере их отношений. Они проходили обследование в самых дорогих медцентрах города, и результат был всегда один: проблема в Реджине. Однажды, сидя в кафе, она вдруг осознала, что ей совершенно нечем заполнить эту щемящую пустоту внутри. Ни Дэниел, ни ребенок, ни она сама уже не могли этого сделать. Ей оставалось быть только как мать: оставшись одинокой, погрузиться в собственную карьеру — лишь успехи на работе были для нее хоть каким-то смыслом жизни. Только она, как ей казалось, обречена быть прокаженной и одинокой от природы, в отличие от ее матери. В эту минуту она допивала черный кофе и совсем не чувствовала его горечи. Слезы непроизвольно выступили у нее на глазах — наверное, это был первый раз за несколько лет, когда непоколебимая Реджина Миллс сдалась и приняла поражение.
А через месяц он ушел. Она не хотела его отпускать, совсем не могла, но наблюдала почти каждый день его неприкрытое и зачастую чересчур подавленное настроение, тиканье биологических часов и частые задержки на работе. Он долго отнекивался, говорил, что не бросит ее, что они будут пробовать снова и снова, найдут еще много новых методов, несмотря на то, что у него вот уже третью неделю по выходным образовывались важные встречи. Она не была дурочкой и все понимала, но, к сожалению, не представляла, как выживет без него.
Это расставание оказалось мрачным и мучительным. Реджина запомнила из того времени только тишину, которую нарушал лишь треск от натяжения нервных волокон. Весь бракоразводный процесс тянулся вечно, и при этом никто не хлопал дверью и не бил посуду — кажется, что они оба все понимали без слов. Однажды Реджина вернулась домой и обнаружила, что его вещей нет, оставлена только небольшая записка на столе. Тогда она заплакала второй раз за год, прижимая несчастный клочок бумаги к груди.
Во всем происходящем Реджина винила себя и свои страхи, проблемы со здоровьем и психосоматику. Разрыв отношений, пусть максимально спокойный и рациональный, дался ей очень тяжело. Большая обновленная квартира опустела, стала будто неживой. Каждый день она предавалась городской и рабочей суете, назначая по десять встреч на дню, и бралась за десять проектов за раз. Ее раздражало все: внезапно нагрянувшая весна, которая совсем не соответствовала ее состоянию, водитель в такси, который то слишком медленно, то слишком быстро ехал, ее коллеги, музеи и даже первые теплые лучи солнца. Реджина думала, что все хорошее теперь ее как будто не касается, а работа лишь снова является банальным убежищем. Вечерами она приходила домой и почти ничего не ела, только закуривала и выпивала бокал вина. Чаще всего есть просто ничего не хотелось, а готовить теперь не было смысла.
Миллс прокручивала в голове все те события, что произошли почти за пять лет их с Дэниелом жизни, и не могла отпустить. К счастью, ее розовые очки на их совместный рай треснули благодаря холодному и беспристрастному анализу ее подруги Кэтрин. Та мягко давала ей понять, кто действительно страдал за все это время больше и кто был виноват. Но легко судить со стороны. Увы, как бы ни был посторонний прав, все равно трудно начать мыслить также трезво.
Зато был один человек, который от всей души радовался уходу Дэниела — любимая маменька. Коре никогда не нравился этот «бездарный журналюга», но она все же попыталась изобразить сочувствие, когда узнала о разводе, хотя когда-то давно прозвала их брак «интрижкой». Реджина перестала подпускать ее в свою жизнь с момента полной материальной эмансипации, только не так давно закончившаяся бумажная волокита с недвижимостью снова столкнула их. Кора пришла на встречу с видом великой благотворительницы Матери Терезы, и Миллс откровенно хотелось ударить ее, но она утешала себя мыслями, что все это для их с Дэниелом совместного будущего. И как же тошно ей сейчас было находиться в этих проклятых апартаментах!
Все же, Кора Миллс так и осталась лишь изредка приглашенным зрителем в жизни дочери, несмотря на все ее «жертвы». Раз в три месяца, а то и реже, Реджина удосуживала мать визитом, но коротким и по делу. Чаще всего это были какие-то нелепые праздники или дни рождения, на которые она в основном предпочитала присылать подарки курьером. Ее мать с годами ничуть не изменилась, и даже сейчас твердила ей, что она достойна большего, чем семья с бесталанным писакой. Конечно же, она неизбежно делала акцент на том, что ей уже пора увидеть внуков, но так и не знала истинной причины их отсутствия. Все эти безумно конструктивные, но и в то же время донельзя холодные разговоры с матерью только расстраивали Миллс и не давали ей абсолютно никакой пользы и даже надежды. А иллюзорное благополучие, которое она так долго выстраивала с Дэниелом, разрушилось в пух и прах.
***
После всех частых опозданий, на этот раз Эмма вместе с Алисой решили заявиться на пару пораньше, но прогадали и приехали слишком рано. Хорошо, что аудитория оказалась открыта, а это значило, что и Реджина была на месте. Про себя Свон выругалась, но все же потащилась в класс за подругой — оставить вещи.
— Вот черт, опять названивает, — недовольно проворчала Эмма.
— Мать?
— Ага, вчера им в Сторибруке отключили Интернет, поэтому жалуется, что не могла позвонить, — усмехнулась Свон. — Усердно исправляется.
— Какая досада... — последнее, что успела сказать Алиса перед выходом из кабинета.
Эмма в эту секунду и не заметила, как Реджина подняла взгляд и внимательно посмотрела на эту парочку. Вообще-то она хотела съязвить на тему их слишком раннего появления еще в самом начале, но отвлеклась на чтение очередных документов. Ей не послышалось? Эта девчонка сказала «Сторибрук»? Ее интерес к персоне Свон в разы повысился — хотя бы потому, что она уже сто лет не слышала ни из чьих уст упоминание этого городишки.
Кто бы мог подумать, что здесь окажется человек с ее родного города? Интуитивно всегда испытываешь привязанность к землякам, когда встречаешь их далеко от малой родины. Она слишком давно не чувствовала подобного. Реджину и без того привлекала Свон, а теперь, оказывается, она еще и оказалась родом из этого богом забытого места. Это был символ? Знак судьбы? В эту чушь Реджина слабо верила, поэтому решила все уточнить.
Уже вечером, дома, весь остаток дня вспоминая детство и Сторибрук, все же она набрала Грэму, потому что графа «информация о профиле» в социальных сетях Эммы Свон была пустой, а Инстаграм, как назло, обновлялся раз в полгода. Реджине страшно хотелось проверить, не показалось ли ей, и правда ли, что первый человек, который вызвал у нее повышенный интерес на новой работе, родом из того же городка с дурацким названием. Ей не хотелось лезть в личные дела студентов в университете, связываться с деканатом и вообще привлекать к себе лишнее внимание со стороны руководства — тем более, что она все-таки была новой сотрудницей.
— Грэм, могу я тебя кое о чем попросить?
— Ты уже интригуешь, — послышался голос из трубки после первых двух гудков.
— Пробей одно имя и узнай, кто родители этой девушки, или хотя бы город, откуда она, — в общем, всю информацию которую сможешь достать, — Реджина тяжело вздохнула. — Ее имя Свон. Эмма Свон.
— А могу я поинтересоваться, прежде чем нарушить должностные полномочия, кто она тебе? — в шутку и сугубо из личных побуждений спросил Грэм.
— Да так, одна девушка с курса. Вызывает у меня неподдельный профессиональный интерес.
Грэм пообещал, что в скором времени отправит ей нужную информацию, а пока она снова погрузилась читать студенческие эссе и наброски к курсовым тех, кто уже соизволил начать работу. Ее взгляд снова остановился на работе Эммы. Не сказать, что Реджина мучила студентов писаниной — все же ее предмет располагал больше к «визуальной работе». Но раз в две недели она стабильно требовала от них эссе или хотя бы своеобразное сочинение о том, какое мероприятие, связанное с дизайном или изобразительным искусством, они посетили.
Миллс определенно нравился ход мыслей и язык в работе Свон. Кто бы сомневался, что именно недавняя выставка работ Климта зацепила Эмму. Многие студенты писали топорно, шаблонно, как будто ничего не испытывали, когда ходили на те или иные мероприятия, а Эмма всегда писала о чувствах. Она, очевидно, получала удовольствие, рассказывая Миллс о своих восторгах. Это все даже превратилось в некий диалог между ними, который, кажется, Реджина сама завела в их недавнем визите в музей.
Прежде всего, она видела в Эмме талант, и ей было интересно наблюдать за ней. Благодаря своей работе и библиотеке человеческих кадров в голове она быстро могла вычислить того, кто пойдет далеко. Вот уже на протяжении месяца Миллс уделяла внимание этой девчонке больше, чем всем остальным, но не могла до конца объяснить себе почему. Самой себе признаться в этом Реджина боялась. С чего вдруг ее так сильно стала волновать студентка? Но все же сейчас она просто удовлетворит свой профессиональный и спортивный интерес, узнав, откуда эта девушка.
Через час ей пришло сообщение.
Полученной информации от Грэма ей было достаточно, чтобы как минимум серьезно задуматься. Первым, что бросилось ей в голову, было словосочетание «приемный ребенок». Выходит, Миллс бестактно влезла в чужую жизнь, узнавая личные тайны. От этого осознания ей стало не по себе, равно как и от того, что несколько лет девочка жила в детском доме. Она-то и представить себе не могла, как так можно — родить и отдать в систему.
Но во всем этом случился и положительный момент: у нее не поехала крыша, и это действительно был Сторибрук. Эмма выросла в этом городе и... в возрасте четырех лет удочерена Дэвидом и Мэри-Маргарет Бланшар. У Реджины вмиг раскололась голова от подобных совпадений. Жизнь продолжала над ней издеваться, подкидывая все больше и больше призраков прошлого в настоящем. Как? Как такое могло произойти? По сути, это ничего не значило в контексте их отношений, но подобных поворотов событий она точно не ожидала. Миллс смутно помнила Мэри из детства, так как была младше, да и с годами ее воспоминания подстерлись... Провинциальное болото, в котором все друг друга знают, сыграло с ней злую шутку.
Какая-то жесть.
Реджине стоило бы задуматься о том, что теперь эта девушка будет привлекать ее внимания на порядок больше, — хотя бы из-за того, что была живым напоминанием о прошлом, об отце, оставленном в Мэне. С Генри она виделась редко, но он регулярно присылал ей открытки, подарки, будто бы пытался извиниться за все свои ошибки, звонил и постоянно звал в гости, но она оставалась непреклонна. Исправно отвечала ему на письма, звонки, но не видела его уже несколько лет — потому, что не могла его простить и лицезреть новую счастливую семью.
После потока всех сокрушительных новостей она отправилась в пенную ванну с бокалом вина — это был ее любимый способ расслабиться после тяжелого рабочего дня. Реджина опустилась с головой под теплую воду и сильно зажмурила глаза, в буквальном смысле прячась от всего происходящего вокруг и не желая думать о насущном.