18
Следующее утро начинается с ужасной боли в голове и желания выпить галлон воды. Когда я отдираю себя от простыней и сажусь в кровати, то чувствую ломоту и дрожь во всем теле. Дотронувшись рукой до опухшего лица, я болезненно вздыхаю. Проходит невыносимая и бесконечная секунда перед тем, как в памяти всплывают события предыдущих дней. События вчерашнего вечера. Внутри как будто что-то ломается, а следом приходит обжигающий стыд.
Боже мой, что я наделала. Сердце начинает так бешено колотиться, что вот-вот пробьет грудную клетку. Я прислоняю к груди ладонь, будто это поможет справиться с тревогой, что накатывает на меня все сильнее и сильнее. Дура, дура, какая же я дура… Как я могла такое сотворить? Чем я думала, что на меня нашло? Я не должна была говорить Тому о своих чувствах, он никогда не должен был узнать… Если я потеряю его, я этого не переживу. Просто не переживу.
Я зажмуриваюсь от боли. От таких мыслей в глазах встают слезы. Том – самое лучшее, что есть в моей жизни, даже лучше наркотиков. Без него я умру. Осознание ставит меня на ноги и несет прочь из комнаты. В панике я начинаю искать его по квартире, ведь должна ему все объяснить, должна сказать, что это ничего не значит, что я не то имела в виду, что мы должны продолжить общаться как прежде…
Спустя несколько минут поисков я нахожу его в студии с инструментами. Он сидит перед ноутбуком в наушниках с гитарой на коленях, и когда я вижу его, сердце улетает в пол. Ноги наливаются свинцом, я встаю в двери как идиотка.
Том стягивает с головы наушники и поворачивается ко мне.
– Проснулась? – спрашивает как ни в чем не бывало.
– Эм… да. Как видишь.
Я неловко прохожу вглубь комнаты и сажусь на небольшой диванчик. Том зажимает рукой струны, глядя на меня.
– Как самочувствие?
– Менее… – подбираю слова, – истеричное. Ну а так не знаю… кажется, все болит еще сильнее.
– Я вызову тебе доктора.
– Спасибо…
Я разглядываю свои руки, не зная, куда деться. Ужасно неловко себя чувствую. Помнится, вчера Том говорил, что сегодня мы все обсудим… но я чувствую, что должна сказать о случившемся первая, потому что боюсь его слов. Подняв на него глаза, говорю:
– Том, прости меня… я такая дура, не знаю, что творю…
Он молчит в ответ, и меня это уничтожает.
– Пожалуйста, давай забудем обо всем…
Спустя невыносимую паузу он отвечает:
– Ты этого хочешь? Обо всем забыть?
Я сглатываю, глаза начинают слезиться. Нет, конечно, нет, Том. Я не хочу ни о чем забывать. Я не смогу. Любовь к тебе всегда будет со мной.
– Я просто… не собиралась всего этого делать… Я не хотела…
– Ты не хотела делать или не хотела, чтобы я знал? – перебивает он.
Мне очень больно, но я отвечаю:
– Я просто хочу оставить все как есть. Я не хочу тебя терять и ни на что не надеюсь… Хочу, чтобы ты остался частью моей жизни. Ты мне очень дорог, Том…
– Ты мне тоже очень дорога, Белинда. – Том убирает гитару на стойку и садится рядом со мной. – Но я тебе уже говорил, что не лучшая кандидатура на роль твоей любви.
Этими словами он словно бьет меня ножом в грудь.
Том отвечает на мой невысказанный вопрос «Почему?»:
– Я не смогу дать тебе то, чего ты хочешь, – едва касаясь, он берет меня за подбородок и поднимает, чтобы я посмотрела ему в глаза, – потому что ты на самом деле не знаешь, чего ты хочешь.
Мои слезы скатываются с глаз, и Том аккуратно стирает их свободной рукой.
– Белинда… не плачь… я не хочу быть причиной твоей боли.
Но это только подталкивает меня плакать сильнее. Я встряхиваю головой, убирая его ладонь.
– Я не хотела… правда… – всхлипываю я, зажмуриваясь со всей силы.
Том берет меня за руки, а потом аккуратно притягивает к себе. Нежно обнимает, кладет горячие ладони на поясницу. Даже сквозь футболку обжигает ими кожу. Я глотаю слезы и пытаюсь сдержаться. Не хочу опять плакать при нем, не хочу, чтобы он чувствовал себя плохо из-за меня. Я придвигаюсь к Тому вплотную и обнимаю за шею. Ничего не могу с собой поделать… хочу его трогать. Каждый раз, когда он так нежно касается меня, я ощущаю между нами разряды. Неужели я их придумала? Мир не черно-белый, я знаю, но в вопросе любви все именно так. Она либо есть, либо нет. Взаимная любовь – это ведь так сложно. Почти невозможно. Почему это происходит сплошь и рядом?
Том держит меня, и я успокаиваюсь. В его объятиях всегда так хорошо… Почему это не может продолжаться вечно? Он словно укрывает меня от всех проблем и опасностей. Я готова обниматься с ним всю жизнь.
Том медленно проводит руками по моей спине вверх, до лопаток, и внутри все вспыхивает. Не отстраняясь, он говорит:
– Я что-то делаю не так, и меня это волнует.
– Делаешь не так? – переспрашиваю ему в шею.
– В наших отношениях.
– Нет, Том… это я все делаю не так. Я просто дура, которой очень плохо.
– Тебе надо отдыхать и не надо плакать. – Он чуть отодвигается от меня. – Но если я скажу тебе лежать в кровати, ты меня, конечно же, не послушаешь.
Я вдруг чувствую навалившуюся усталость и понимаю, что он прав.
– Я не хочу уходить… – шепотом говорю я, – можно я лягу здесь?
– Можно, – ухмыляется Том и отпускает меня.
– Ты будешь играть? – спрашиваю.
– Буду, но тихо.
– Спасибо, – говорю я и закидываю ноги на диван.
В итоге Том приносит мне подушку и покрывало. Сквозь дремоту до меня доносятся тихие красивые мелодии, которые льются из-под его пальцев. И в этот момент мне так хорошо, как не было никогда.
* * *
Две недели подряд доктор приходит и ставит мне капельницы. Том говорит, это нужно, чтобы у меня не было ломки. Все сгибы локтей исколоты и в синяках. Каждый раз я плачу, когда доктор загоняет иглу мне под кожу. Хочется вывернуть себя наизнанку от тревоги, что я испытываю при виде иголок. Но сегодня все заканчивается. Меня ждет последняя процедура.
После того, как я полностью рассказываю Тому о случившемся дома, он дает мне один из своих старых телефонов и кредитку. Я долго отнекиваюсь, но потом все же соглашаюсь, потому что мне нужно как-то заказывать еду.
За две недели мое лицо почти прошло, остались только желтые следы на месте синяков, и когда я нажимаю на правую щеку, внутри до сих пор что-то хлюпает. Но уже почти не больно, так что меня это совсем не волнует.
Жизнь с Томом оказывается совсем не такой, какой я себе ее представляла. Его часто не бывает дома, а когда он возвращается, то почти всегда спит. Не знаю, где он пропадает, но я бы напросилась вместе с ним, если бы не разбитое лицо, из-за которого две недели пришлось просидеть в квартире.
Когда капельница остается позади, за окном уже поздний вечер. Я сразу решаю идти вниз на кухню и поесть, может, включить телевизор. Но только не оставаться наедине с собой, ведь сделать это – значит обречь себя на мысли о дозе. Да, физической ломки у меня нет, но где-то в желудке ворочается это мерзкое желание. На самом деле я смертельно хочу наркоты. Все эти две недели я думаю только о ней, и это невозможно побороть.
Но десять дней чистоты – это не только попытка избежать ужасной тяги к наркотикам. Я вспоминаю, почему начала употреблять. Разложение, подавленность, депрессия. Апатия, тоска, паника. Это и многое другое, из чего состоит мое «светлое» сознание. Я нерадостный и несчастливый человек. Я не вижу смысла в жизни. Я думаю о смерти. И такой я была всегда, с самого рождения. У меня не получилось с этим справиться, сомнительная компания с веществами заменили мне счастье. И я не знаю, как от этого отказаться.
Я заканчиваю делать тосты с арахисовой пастой, и звук от входной двери заставляет меня вздрогнуть.
– Привет, – говорит мне Том, когда я прохожу в зал и ставлю тарелку с едой на журнальный столик.
– Ты сегодня рано, – делаю заключение.
Он отмахивается. Я сразу чувствую исходящие от него напряжение и нервозность. Том стремительным шагом проходит на кухню, открывает мини-бар и достает оттуда первую попавшуюся бутылку вина. Открывает ее, а потом наполняет бокал.
– С тобой все в порядке? – спрашиваю я, наблюдая за этим.
– Все прекрасно, – сердито говорит он и выпивает вино.
Я чувствую, что если сейчас докопаюсь, то попаду под горячую руку. Так что, плюхнувшись на диван, включаю телевизор в надежде найти что-нибудь интересное. Том подходит ко мне и ставит на столик пустой бокал, наливает в него вино, а потом садится рядом.
Глядя на алкоголь, я спрашиваю:
– А мне можно?
– Почему нет? – говорит он и забирает у меня пульт.
– Я отхожу.
– Ну, я же не твой доктор и не твоя мама. Решай сама, что тебе можно, а что нет.
Вообще-то, я не планировала сегодня напиваться, но у меня никак не получается сдержаться. Так что я тянусь к бокалу и начинаю опустошать его.
– Мы будем что-то смотреть? – спрашиваю.
– Понятия не имею.
– Я хотела концерт Pink Floyd “The Wall”, – вдруг вспоминаю я. – Видел? Говорят, он очень крутой.
Том поворачивается ко мне и задерживает взгляд.
– Да, видел, – говорит он, а спустя секунду добавляет: – Но готов посмотреть еще раз.
Я смущенно улыбаюсь и прячу лицо в бокале. На голодный желудок начинаю пьянеть почти сразу.
– Это невероятное выступление, – Том принимается щелкать по кнопкам, – они будут строить стену прямо перед собой на сцене. А в конце сломают ее.
– Ты только что все проспойлерил!
– Это надо видеть.
– Окей, бумер, – насмехаюсь я и делаю глоток.
Хмурясь, Том косится на меня, а потом запускает видео. Постепенно комната начинает заполняться медленными и красивыми мелодиями. Если честно, мне не очень интересны записи выступлений каких-то старых групп, но я знаю, что Том это любит. Я физически чувствую его напряжение, оно будто бы передается мне и заставляет нервничать. Что с ним? Я бы подумала, что Том просто устал, но он с порога кинулся за бутылкой. Тут явно что-то не то.
Постепенно он расслабляется. Вино и музыка действуют на него успокаивающе. Я пытаюсь следить за экраном, но постоянно бросаю на Тома взгляды. Какой же он красивый… Сидеть в метре от него просто невыносимо. Опьянение придает мне уверенности, и я медленно придвигаюсь ближе. Как бы невзначай опускаю голову на его плечо и смотрю в телевизор, совершенно не осознавая, что происходит на экране. Закрываю глаза. Как же хорошо рядом с ним. Кто бы мог подумать, что такое вообще возможно – ощущать себя парящей над облаками просто потому, что он сидит рядом.
– Том… – сдавленно говорю я.
– М? – откликается он.
Я сглатываю и наконец-то решаю спросить:
– Сколько тебе лет?
– А ты не знаешь? – говорит.
– Сколько?
– Тридцать три.
– Жесть, – делаю паузу, – ты не выглядишь на тридцать три.
– А как должен выглядеть человек в тридцать три?
– Эм… старым? – аккуратно спрашиваю я.
– Я припомню это, когда тебе будет тридцать три.
– Когда мне будет тридцать три, тебе будет… сорок восемь! – удивляюсь я цифре. – Ты уверен, что еще сможешь говорить?
Том усмехается. Я тоже улыбаюсь. Не в силах больше себя контролировать, я обнимаю его за плечи и утыкаюсь носом в плечо. Как же я влипла. Он старше меня на пятнадцать лет. Он лучший друг моего отца. У него есть бывшая жена и ребенок. А я влюбилась так сильно, что умру, если он оставит меня.
Я схожу с ума от его запаха. Рука Тома проскальзывает между моей спиной и спинкой дивана и прижимает к себе. В животе становится горячо. Я поднимаю на него взгляд и вижу, что он тоже смотрит на меня. Наши лица совсем близко… Носом я чувствую его дыхание, глубокое и горячее. От головы и до самых ног пробегают мурашки. Все тело начинает дрожать.
В груди щекочет сладкая боль, и мне это нравится. Сердце словно перегревшийся мотор – работает на пределе и дымится. Мечась между страхом и желанием, я провожу рукой по плечу Тома, по шее и касаюсь колючей щеки. Наваливаюсь на него всем телом, ощущаю, как тяжело, рывками вздымается его грудь.
– Белинда… – словно предостерегая, говорит он.
– Что? Я ничего не делаю, – отвечаю и кладу вторую руку ему на лицо.
Том крепко держит меня и водит ладонями по спине. Я на секунду задыхаюсь, а в голове словно взрываются звезды. От воспламенившихся между нами чувств я теряю голову. Его нежные руки, упругое тело, глубокие зеленые глаза… Все гаснет, остается только Том. Только мы вдвоем, а остального мира не существует. Теперь я понимаю, что это значит.
Мы смотрим друг на друга, когда я наклоняюсь к его лицу и целую. Медленно прикасаюсь к мягким прохладным губам и не встречаю сопротивления. Том целует меня в ответ. Сразу становится главным и подчиняет своей воле. Все происходит нежно и ласково, почти невесомо, будто от любого неверного движения этот мираж рассыплется. Я настолько сильно хотела этого поцелуя, что теперь он кажется сном.
Неужели это происходит? Этого просто не может быть…
Наши языки сплетаются. От жгучего желания между ног больно пульсирует, и я слегка развожу колени в стороны. На секунду отрываюсь от его губ и издаю вздох, граничащий со стоном. Сразу тянусь за следующим поцелуем, но Том отдергивает голову назад. Пугаясь и ничего не понимая, я снова пытаюсь дотронуться до него, но и в этот раз он отдаляется.
– Нет, Том… – отчаянно шепчу я, – нет, пожалуйста, позволь, не будь жестоким, не делай так…
– Перестань это, – хрипло говорит Том, словами разбивая меня на тысячи осколков.
– Нет, – жалобно протестую я, – нет… – И кладу руку ему на шею, но он резко перехватывает ее и уводит в сторону.
– Чего ты хочешь? – спрашивает.
Я замираю, а потом говорю:
– Тебя.
– Это полная хрень, Белинда, это не ответ! – рявкает он, всем телом отстраняясь от меня и заглядывая в глаза, продолжая держать за запястье.
– Это правда, что еще мне сказать?! – вскрикиваю я и с силой выдергиваю руку.
– Ты хочешь, чтобы я тебя трахнул? Я могу. Раздевайся.
Я задыхаюсь и чувствую, что тело из горячего за секунду становится холодным.
– Что? – переспрашиваю.
– Если ты этого хочешь, тогда раздевайся.
Глаза застилает пелена, и я пытаюсь прогнать ее, несколько раз моргнув. Руки немеют. Тело будто становится не моим.
– Ну? – говорит.
– Что ты несешь…
– Ты буквально только что сказала мне, что хочешь меня! Ты вообще понимаешь, что говоришь? Ты понимаешь, что делаешь?
– А ты что-нибудь понимаешь?! – не выдерживаю я. – Ты целовал меня! Ты, не кто-то другой!
С каменным лицом Том цедит:
– И что?
– Да ничего! – кричу я и спрыгиваю с дивана. – Все, отвали от меня! Я тебя ненавижу, понятно?! Ненавижу тебя, урод!
Я всхлипываю и убегаю прочь из комнаты. Как и всегда.