Ты вспомнишь
для меня важно
чтобы вы оставляли
звезды и комментарии,
этим вы помогаете продвигать
историю, и мне от этого
безумно приятно, спасибо❤️
____________________________________
Вода уже остыла, но я всё не могла пошевелиться. Лежала, уставившись в белый потолок, будто в нём был ответ. Вода обволакивала тело, но внутри меня было пусто и холодно.
Словно вырвали кусок, сердце, душу — всё, чем я дышала. Всё, ради чего просыпалась по утрам.
Его не было. И он... не помнил.
Я резко поднялась, вода со всплеском разлилась по краям ванны. Села, прикрыла лицо ладонями и долго сидела так, медленно, по одному вдыхая, чтобы не задохнуться от собственной тоски.
Потом машинально встала. Обернулась в полотенце, вытерла волосы. Тело ныло, как после драки — всё. Даже пальцы. Я оделась в ту самую футболку Валеры, которая теперь казалась бесконечно большой, как защита, как его объятия. Хоть что-то, чтобы он был ближе. Хоть как-то.
Вышла в темную спальню. Лунный свет бил сквозь шторы, в комнате было тихо, будто мир задержал дыхание вместе со мной.
Крис уже дремала на диване в другой комнате. Я видела, как она свернулась калачиком, укрывшись пледом, будто и ей было не по себе. Я прошла мимо, не разбудив её.
Вернулась в спальню, села на кровать. Взяла со стола блокнот и карандаш. Открыла чистую страницу и начала писать:
"Если ты проснёшься и не вспомнишь — я всё тебе расскажу.
Расскажу, как ты смотрел на меня, будто я единственная.
Как впервые назвал 'Красивая'.
Как мы с тобой спорили, дрались, мирились,
Как ты мне говорил 'Я тебя найду',
А потом — нашёл.
И больше не отпускал.
Я всё напишу. Чтобы ты знал,
Кем ты был. И кем ты — есть."
Я закрыла блокнот и прижала его к груди. А потом легла на его подушку, обняв её, уткнулась лицом в ткань, в запах.
Где-то в доме щёлкнул холодильник, где-то потрескивало дерево. Но для меня это всё было далеко. Я была с ним. Там, где он смеётся. Там, где его рука держит мою.
Я закрыла глаза. И прошептала в тишину:— Ты обязательно вспомнишь. Я жду.
_____
Утро наступило без предупреждения. Я даже не заметила, как уснула, не накрывшись, с подушкой в обнимку, всё в той же футболке Валеры. Глаза резало, голова будто наливалась свинцом. Внутри — опустошение, тишина, в которой слишком громко стучало сердце.
Я села, не сразу понимая, где нахожусь. Несколько секунд вглядывалась в серые узоры на стенах, пытаясь осознать — всё это не сон. Его здесь нет. Он лежит в реанимации. И он не помнит. Ничего. Ни меня. Ни нас. Ни себя.
В животе всё сжалось. Мне хотелось снова упасть лицом в подушку и не вставать. Никогда.
Но дверь тихо скрипнула, и в проёме показалась Крис — взъерошенная, в растянутой кофте, с чашкой чая в руках.
— Я сварила тебе крепкий, с мятой... — шёпотом, будто боялась потревожить моё дыхание. — Давай, попробуй.
Я кивнула и протянула руку, чувствуя, как горячая керамика обожгла пальцы. Сделала глоток. Горький, терпкий вкус, но он заставил тело хоть немного прийти в себя.
— Ты что-то говорила ночью, — Крис села рядом. — Про блокнот, про то, что всё запишешь. Это правильно. Он вспомнит. Ты веришь?
Я молчала. Долго. Потом выдохнула:— Я не могу не верить.
— Ну и правильно, — она сжала мою руку. — Потому что я тебя знаю. Если ты решишь, что он вспомнит, — он вспомнит. У него просто не будет другого выбора.
Я едва улыбнулась. И эта её вера в меня согрела. Немного. Совсем немного, но сейчас — это было всё.
Мы сидели молча, пили чай, когда вдруг телефон на кухне зазвонил. Мы обе вздрогнули.
Крис встала, пошла и через несколько секунд вернулась:— Это Вахит. Он едет. Говорит, новости.
У меня внутри всё похолодело. Новости? Какие? Хорошие? Плохие? Я резко встала.
— Я готова.
Крис посмотрела на меня: опухшие глаза, сжатые губы, бледность.
— Нет, ты не готова. Но ты всё равно поедешь. Потому что ты такая.
И она пошла за курткой. А я осталась на секунду одна, в пустой спальне, с тишиной.
Я подошла к тумбочке, взяла тот блокнот. И сунула в сумку.
Вдруг он проснётся. Вдруг он посмотрит в мои глаза...
И ничего в них не узнает.
Я не позволю этому случиться.
Он вспомнит. Он будет помнить.
Он — мой.
Я медленно встала с кровати. Было темно, за окном всё ещё падал снег — крупными хлопьями, лениво и тихо. В комнате пахло Валерой, его вещами, его подушкой, и этот запах впивался в меня, оставался на коже, будто пытался удержать. Я моргнула, тяжело вздохнула и пошла к шкафу.
Сначала — тёплое бельё, потом плотные чёрные колготки, чёрная водолазка. Я натянула серый шерстяной свитер. Поверх — длинное пальто глубокого графитового цвета. Теплые перчатки. Волосы я заплела в свободную косу, бросив её на плечо. Тускло посмотрела в зеркало — глаза опухшие, но взгляд прямой, живой. Я не имею права развалиться.
На ноги — зимние кожаные сапоги, молча застёгиваю молнию, держа равновесие на одной ноге, опираясь на тумбу. Сердце билось в горле.
Из кухни послышались шаги — Крис. Она уже тоже была одета: белый пуховик, объёмный капюшон, светлый шарф. На лице — тревога, но она не задавала вопросов. Просто подошла ко мне и поправила мне шарф. Я выдохнула.
Через пару минут в окно мелькнули фары. Машина. Вахит. Я обернулась к двери. Мы с Крис молча спустились вниз. Она первой открыла дверь. В лицо ударил холодный, хрустящий воздух. Снег ещё шёл, дороги были белыми, как простыни.
Вахит стоял у машины, в чёрной дублёнке, руки в перчатках, лицо сосредоточенное. Он смотрел на нас с тем же выражением, с каким смотрят на родных после похорон — сдержанно, крепко, глубоко внутри.
— Готовы? — тихо спросил он, открывая нам заднюю дверь.
Я молча кивнула. Крис села первой, я следом. Дверь хлопнула, и тишина внутри машины накрыла с головой. Только обогрев тихо шелестел, и слышно было, как падает снег на крышу машины.
Мы поехали. Вахит смотрел в зеркало заднего вида, но ничего не говорил. Я тоже молчала, только сжимала варежки в руках и смотрела в окно. Город был белым, сонным. Деревья стояли, как призраки, и я вдруг поймала себя на мысли: он лежит где-то в холодной палате, один, а мы едем к нему... Но он может меня даже не узнать.
Я сглотнула и прошептала:— А он... он всё ещё в реанимации?
Вахит не сразу ответил.
— Да. Но ему уже лучше. Его переведут скоро. Но ты всё равно увидишь его. Сегодня.
Я молча кивнула, сжимая руки.
Снег продолжал идти. Мы приближались. И чем ближе — тем громче становилось в груди биение.
...Машина свернула за угол, и я сразу узнала это здание — клиника. Та же, где я была той ночью, когда мир рухнул. Когда он рухнул.
Подъезд к больнице был заснежен, по тротуару мелькали люди в белых халатах, охрана, скорая стояла сбоку с выключенными фарами. Машина остановилась, Вахит вышел первым и открыл нам дверь. Я не сразу выбралась — как будто ноги вросли в пол. Снег под ногами предательски заскрипел. Холод ударил в лицо, но я почти не чувствовала.
Крис взяла меня под руку, не говоря ни слова. Мы вместе пошли к входу. Вахит шел впереди. Внутри было тепло, пахло лекарствами и стерильной тишиной. Я знала — это тишина тех мест, где между жизнью и смертью грань тонкая, как стекло.
Охранник у входа нас узнал, просто кивнул, пропуская без вопросов. Мы прошли по длинному коридору, стены были выкрашены в бледно-бежевый, слишком ровный цвет, как будто никто не должен здесь чувствовать. Всё было слишком тихо. Слишком правильно.
Вахит остановился у одной из дверей и повернулся ко мне.
— Сейчас он в отдельной палате. Без аппаратуры уже. Только капельницы, и... — он замялся, — он помнит немного. Не узнаёт почти ничего. Знает, что ему двадцать один, место проживания, все. Но врачи говорят — это временно. Мы всё ему рассказываем, говорим, что ты — это ты. Но... пока он не вспоминает.
Я сглотнула. Казалось, будто сердце ударилось об рёбра.
— Я... я хочу зайти к нему. — мой голос был слабым, почти детским.
Вахит кивнул. Открыл дверь.
Я сделала шаг.
Тепло. Пахло лекарствами и немного — им. Он лежал на кровати, глаза закрыты, лицо бледное, но не мертвенное. На лбу повязка, щетина, волосы чуть спутаны. Руки лежали поверх одеяла. На груди под пижамой — датчики. Сердце билось ровно. Он был... живой. Настоящий. Просто как будто спал. Но от этого становилось только страшнее.
Я сделала шаг ближе.
— Валера... — почти прошептала.
Он не отреагировал.
Я подошла к кровати, встала рядом. Коснулась его руки. Она была тёплая. Настоящая. Живая.
— Я здесь, — сказала я ему. — Ты слышишь меня?
Пальцы чуть дрогнули. Я замерла.
— Валера?.. — выдохнула, наклоняясь ближе.
Он моргнул.
Медленно, будто сквозь толщу воды. Глаза открыл — и смотрел куда-то сквозь меня. Не на меня. Сквозь. Словно в поисках.
— Кто... вы?
И этот голос... чужой. Холодный. Потерянный.
У меня внутри будто что-то лопнуло. Словно мир опять рассыпался на осколки.
— Это я... Саша.
Он продолжал смотреть. Медленно, будто с трудом, перевёл взгляд на мою руку, всё ещё лежащую на его ладони.
— Не... знаю. Простите...
Я не сдержалась. Слёзы сами потекли по щекам. Я не рыдала, просто стояла и плакала — тихо, почти беззвучно.
— Я буду ждать, — прошептала. — Даже если ты не помнишь... я всё равно буду. Всегда.
Он закрыл глаза. Не прогонял. Просто лежал, как будто боролся внутри себя.
Я стояла над ним, и сердце медленно, но уверенно разбивалось о реальность.
Он жив.
Он дышит.
Но он не помнит. Меня. Нас. Себя.
Но я не уйду. Никогда.
Я стояла у его кровати — в полном, звенящем молчании, в котором слышно было даже, как капает лекарство из капельницы. В глазах всё ещё стояли слёзы, лицо горело от внутри разрывающей боли.
Он открыл глаза. Медленно. Увереннее, чем раньше. Повернул голову в мою сторону и какое-то мгновение просто смотрел. Но не так, как смотрел до аварии. В этом взгляде было что-то... чужое. Знакомое — и всё же не отсюда. Не из сегодняшнего дня.
— Ты красивая, конечно, — вдруг сказал он, с кривой полуулыбкой, слегка хрипло. — Но ты кто?
Я даже не сразу поняла смысл. Он смотрел на меня с интересом, но не с той безумной привязанностью, с которой он всегда смотрел. Не с той любовью, что была между нами. Этот взгляд был... как будто он видел меня впервые.
Я присела на край кровати.
— Валера... ты меня не помнишь?
Он чуть нахмурился.
— Я... должен? — Он моргнул, как будто пытаясь что-то вытащить из глубин своей памяти. — Подожди... — Он провёл рукой по лбу, по перевязке. — Мне 21. Я... старший в Универсаме. Мы с Зимой тогда грузили фуру с поддонами. Или нет, это уже после было. — Он покачал головой, потом уставился на меня. — Я что, уснул что ли? Где я вообще? Что за фигня? Что ты здесь делаешь?
Мир пошатнулся под ногами. В прямом смысле — комната чуть поплыла, как будто всё вдруг потеряло вертикаль. Я знала, что у него может быть амнезия. Но чтобы он... думал, что сейчас 1987-й?
— Валера... — я сглотнула, пытаясь справиться с паникой, — Все хорошо..будет..
Он посмотрел на меня, как на сумасшедшую.
— Я тебя не помню, ты сумасшедшая какая-то..
Я молчала. Он поднялся немного, лицо его стало напряжённым, дыхание сбилось.
— Где я? — резко спросил он. — Что происходит? Кто ты такая?
— Валера, послушай, — я взяла его за руку, крепко. — Ты в больнице. Была авария. В тебя врезались. У тебя — потеря памяти.
Он уставился на меня, и в его глазах промелькнула тень страха. Но не страха передо мной — страха перед тем, что он не знает. Страха перед тем, что я говорю правду.
— Доктора... мне надо... — прошептал он, глаза потемнели.
— Всё хорошо. Ты в безопасности, я рядом, ты слышишь? — Я гладила его руку. — Ты не один.
Он опустил взгляд на свои пальцы, потом снова поднял на меня. Медленно. Словно мучительно.
— Ты... та, кого я должен помнить?
Я кивнула, почти не дыша.
— Тогда я тебя вспомню, — сказал он почти шёпотом. — Наверное.
И его рука осталась в моей. Слабая, но тёплая. Настоящая.
Он потерял память. Он помнит себя мальчишкой.
Но внутри — он всё ещё мой Валера. И он уже дал мне обещание, наверное. А его слово... весит больше, чем жизнь.
— Простите... — в палату тихо вошёл врач, мужчина в белом халате с усталым, но твёрдым лицом. — Мне нужно провести осмотр. Вы можете подождать снаружи?
Я медленно повернула голову, глаза жгло, как будто в них насыпали песка. Несколько секунд я стояла неподвижно, будто не поняла слов, потом лишь кивнула. Голова почти не слушалась.
— Хорошо...
Я прошла мимо него, шаг за шагом, словно ноги налились свинцом. Оказавшись за пределами палаты, я буквально врезалась в Крис, и она сразу обняла меня. Молча. Без слов.
— Он... он не помнит... — мой голос срывался, губы дрожали, дыхание стало прерывистым. — Он смотрел на меня... как на чужую. Понимаешь? Как будто мы... никогда не...
Я не закончила — слёзы хлынули вновь. Крис гладила меня по спине, притягивая ближе, крепче, будто могла своей теплотой удержать меня от полного развала.
— Всё вспомнит... он сильный... — прошептала она, но даже в её голосе была боль.
Я чуть отстранилась, шагнула назад и посмотрела на Вахита, стоящего рядом. Он был спокоен, как всегда, но я видела напряжённые линии на его лице, сдержанность. Он чувствовал мою боль, но молчал.
— Почему? Почему он? Почему всё так? — Я снова потеряла контроль, вскинула руки, прошлась вдоль коридора, тяжело дыша. — Я бы всё отдала... чтобы он просто... просто сказал моё имя.
— Он скажет. — тихо, уверенно, почти бесшумно произнёс Вахит. — Но ему нужно время.
Я прикрыла лицо ладонями, вся сгорбилась, будто пыталась удержать изнутри свой крик. Но он всё равно вырвался — немой, но пронзительный.
— Я не знаю, как смотреть на него и молчать... как не сказать, что я... что он... что мы...
— Значит, не говори, — Крис мягко взяла меня за плечи. — Жди. Просто жди. Пусть сам... пусть сердце вспомнит, если разум ещё спит.
Коридор всё ещё тянулся серым, гулким пустым эхом. Я стояла с Крис и Вахитом у стены, оседая спиной на холодную плитку, когда доктор, устало вздохнув, вышел из палаты.
— Ему нужен покой. Сегодня — никакого эмоционального контакта. Мы наблюдаем, вводим терапию. Завтра можно будет ненадолго. Не раньше, — его голос был сух, но без лишней холодности. Профессиональный.
Я кивнула, хотя в груди всё выворачивалось. Не сегодня. Значит — ещё одна ночь. Без его взгляда, без его рук, без узнавания. Сердце сжалось, словно его обернули проволокой.
Но тут вдруг... послышались быстрые шаги. Гулкий топот ботинок, тяжёлый, стремительный, эхом отдался по коридору.
Я подняла взгляд и... замерла.
— Боже... — выдохнула Крис.
К нам спешили они.
Вова. Марат. Пальто. Сокол. Сутулый. Вся наша бешеная, родная, живая стая. Словно гроза врывалась в мир больничной стерильности. Все серьёзные, угрюмые. Лица жёсткие, тревожные.
Марат первым подлетел ко мне. Без слов. Просто притянул в крепкие объятия, прижал так, что на секунду пропал воздух. Словно этим объятием он пытался забрать у меня хоть часть боли.
— Всё нормально. Мы здесь, Саша... — выдохнул он мне в макушку.
Я сжала руки в его куртке, вцепилась, будто только за них и держусь.
— Как он? — уже тише, подходя ближе, спросил Вова.
Вахит взглянул на него и сухо, чётко, без лишних слов выложил всё: диагноз, память, шок, последствия.
Мужики переглянулись. Лица стали ещё жёстче. Пальто сжал кулаки, Сокол мотнул головой, Сутулый тихо выдохнул что-то сквозь зубы.
— Мы разберёмся, — уверенно сказал Марат, опуская взгляд на меня. — Он вспомнит. Я в это верю. И ты не одна. Мы с тобой, слышишь? Все. Как и было.
Я кивнула, но глаза опять затопило. Тепло, злость, благодарность, отчаяние — всё смешалось.
— Мы только узнали — сразу сюда. Даже думать не стали, — сказал Сутулый, подходя ближе и хлопая меня по плечу.
— Это не просто авария, — тихо, почти себе, произнёс Пальто. — Это война.
— Мы найдём каждого, — добавил Вова, и его голос прозвучал как приговор. — Каждого, кто приложил к этому руку.
— Да, — прошептала я, сжав кулаки. — И мы не просто найдём. Мы уничтожим. За него. За то, что с ним сделали. За то, что отняли.
Крис подошла ближе, встала рядом и, вскинув бровь, выдала, закусив губу:
— Скажу честно... Если он не вспомнит — я его перееду нахрен. Второй раз. Восстановится быстрее, проверено.
— Крис, блин... — я всхлипнула, но почти улыбнулась.
— Я серьёзно! — она указала пальцем куда-то в воздух. — Забыл, значит? Ничего. Я ему напомню. Наглядно. Через боль.
— Девчонки... — хрипло выдохнул Вахит. — Главное — чтоб вы не забывали, кто мы. И кто он.
— Мы не забыли, — твёрдо сказала я. — Никто из нас.
Коридор всё ещё был пустым. Но теперь — уже не холодным. Мы стояли рядом. Все. Наши. И я знала — они не позволят мне упасть.
— Нам надо поговорить, — голос Вахита прозвучал твёрдо. Он взглянул на каждого из нас по очереди, потом на меня. — Лучше в спокойной обстановке. Поехали домой.
Никто не спорил. Ни Крис, ни парни. Все молча кивнули. Мы медленно пошли по коридору, оставляя позади палату, белый свет, запах лекарства и глухое эхо пережитого. Я шагала молча, рядом с Крис, чуть позади Вахита. Рядом брёл Марат, Сутулый что-то негромко сказал Пальто, Вова в телефоне. Тяжесть не отпускала. Но шаг за шагом мы выдыхали хоть немного этой боли.
И вдруг — мельком — я заметила. У стены. В тени. Почти неуловимое движение.
Парень. Очень молодой. В чёрной водолазке, капюшон опущен на плечи. Он стоял почти незаметно, с опущенным подбородком, но взгляд был внимательный. Рука на рации. Фигура статичная, сосредоточенная, будто слился со стеной.
Я резко остановилась.
— Вахит, — шепнула я, — а это кто?
Он обернулся, взгляд скользнул по парню — и он так спокойно, даже слегка с усмешкой, посмотрел на меня, будто я спросила, почему трава зелёная.
— Это охрана, Саша. — Он чуть наклонился ко мне, продолжая идти. — Ты что, правда думала, что Валера без прикрытия? Ты? Весь город гудит после нападения. Мы в состоянии войны. Они в больнице с самого первого часа. Всегда. Везде.
Я всмотрелась в того парня. И поняла: я бы не заметила его никогда. Он был почти тенью.
— Значит, охрана была с самого начала? — прошептала я, и ледяная волна пробежалась по спине. Сколько всего мы не видим...
— С самого. — Вахит кивнул, не глядя. — Когда ты зашла, уже вёлся перехват всех входящих. Любое движение — и они среагировали бы быстрее мысли. Ты просто не знала.
— Они могут попытаться навредить даже сейчас? — тихо спросила я, оглядываясь.
— Попробуют. — Вахит посмотрел мне в глаза. — Поэтому охрана теперь будет не просто рядом. Она будет внутри. Каждого угла. Каждого шага. Мы не можем рисковать. Особенно, когда Валера вот в таком состоянии.
Я не ответила. Лишь кивнула. Да. Логично. Просто... страшно. Потому что если охрана всегда была, и всё равно случилось то, что случилось... значит, на кону больше, чем мы думаем.
Мы вышли на улицу. Воздух ударил в лицо холодом. Зимний вечер, тяжёлый и колючий. Машины уже стояли. Чёрные, блестящие. Один из охранников распахнул передо мной дверь.
Я обернулась на больницу. В окно на третьем этаже, где лежал он.
— Домой, — выдохнула я и села в машину.
Крис села рядом. Марат и остальные — в другой. Вахит — в машину впереди.
Мы тронулись. И дорога домой казалась длиннее, чем обычно. Потому что домой мы возвращались уже другими.
Дом встретил нас тишиной, как будто он всё это время ждал. Машина мягко затормозила у ворот, двери автоматически открылись, и чёрные силуэты вошли внутрь, один за другим. Вахит первый, за ним Марат с вечным хмыканьем и плечами, согнутыми от мороза. Крис и Вова — чуть позади. Я последняя. Замерла на пороге. Всё тот же запах — терпкий, как его духи. Всё так же аккуратно, будто он вышел только на минуту.
Мы прошли в гостиную, сбрасывая верхнюю одежду, обувь, не особо церемонясь. С порога слышался голос Марата:
— Ого, да тут как в музее какого-нибудь министра, я фигею! А это чё, дерево настоящее или за миллион купили?
Он хлопнул ладонью по резному журнальному столику. Я слабо усмехнулась. Крис покатила глаза, а Вова с интересом осматривал стены, книги, окна. Сутулый молча наливал себе воды на кухне, будто у себя дома.
Но момент лёгкости оборвался, когда Вахит встал в центре зала, обвёл нас всех взглядом и тяжело вздохнул. Его лицо сразу стало другим — собранным, сосредоточенным. Все постепенно стихли, расселись кто куда. Я опустилась в кресло и обняла себя руками.
— Он не помнит последних пяти лет, — сказал Вахит. — Вообще.
Тишина.
— Врач дал чёткое указание, — продолжил он. — Никаких откровений. Никакой правды в лоб. Это может его сломать. Реально. Надо вести его мягко, шаг за шагом. Создать условия, при которых он начнёт вспоминать сам.
Крис опустила глаза. Вова сжал кулаки. Марат нервно почесал шею.
— Он думает, что сейчас 1987 год, — добавил Вахит. — Что он всё ещё старший в «Универсаме». Что у него просто сотрясение, и всё будет как раньше. Не понимает, кто мы ему. Кто вы.
У меня в горле пересохло. Я смотрела в точку. Пыталась сообразить. Осознать. Но было слишком тихо внутри, чтобы собрать мысли.
И вдруг — вспышка.
— Мы должны вернуться в Казань, — выдохнула я. — Сделать всё как было. Как будто он только приехал с работы. Как будто я только что появилась. Все сцены, ссоры, прогулки, даже запах улиц. Всё.
Головы обернулись ко мне. Марат нахмурился.
— Ты хочешь сыграть спектакль?
— Нет, — покачала я головой. — Я хочу вернуть ему воспоминания. Но не силой. Атмосферой. Деталями. Чтобы мозг сам поверил. Чтобы сердце вспомнило.
— Это может сработать, — тут же подхватил Вахит, голос оживился. — Да, именно! Не догадаться — вспомнить. Мы создадим для него ту же реальность. А если будет шок, это может обернуться психозом или полной потерей фрагментов.
— Ну, так чё, — хмыкнул Марат, — значит, билеты до Казани? Или поедем на тачках с мигалками?
— Сначала логистика, — отрезал Вахит. — Не просто так всё. Нужно жильё. Легенда. Нужно, чтобы он не понял, что мы специально всё подстроили. И чтобы в тот момент, когда он начнёт что-то узнавать, всё было максимально натурально.
— А если не вспомнит? — прошептала я.
— Вспомнит, — твёрдо сказал Вахит. — Он не может тебя не вспомнить.
Я кивнула. Сердце застучало громче. Надежда — такая хрупкая, такая болезненная. Но живая.
— Тогда начинаем план, — сказал я. — Возвращаемся домой. В Казань. Туда, где всё началось.
— Хорошо, — Вахит потер виски, нахмурился. — С местом всё понятно. Теперь главное — как мы прикроем охрану.
— В смысле? — спросил Вова, прислонившись к дверному косяку. — Ну, охрана и охрана. Пусть будут, но издалека.
— Ты плохо знаешь Валеру, — устало выдохнул Вахит. — Он тогда был очень внимателен. Ещё до Монолита, он замечал всё. Кто где стоит, кто мимо прошёл, кто руку не тем углом пожал. Он и сейчас всё это улавливает, даже если не осознаёт, кто он. Если он увидит охрану, пусть даже издалека — всё, насторожится, начнёт задавать вопросы.
Я молча слушала, сидя в кресле, сжала в пальцах плед, натянутый до подбородка. Внутри всё горело от тревоги и возбуждения. Я будто чувствовала, что всё получится... если мы всё просчитаем.
— Их можно замаскировать, — вдруг сказала Крис. — В Казани. Переодеть. Кто-то работает на рынке. Кто-то дворник. Кто-то типа просто на улице. Гуляет. Но в нужный момент они будут рядом. Не подойдут, но будут.
— Нам нужны натренированные люди, которые умеют быть невидимыми, — добавил Вахит, задумчиво. — Таких у нас достаточно. Из Теней. Но они не должны ни с кем говорить. Ни глаз не задерживать, ни дыханием себя выдавать. Валера почувствует.
— Один-два могут быть «друзьями» из прошлого, — предложила я. — Ну, к примеру, он с кем-то там общался по магазинам, по подъездам. Сделаем вид, что так и было. Валера не должен бояться их, он должен поверить, что они были частью его жизни тогда.
— Тогда ещё такой момент, — перебил Марат. — Где мы будем его держать? Не в пентхаусе же с полом из мрамора. Надо хату попроще, чтобы атмосфера подходила.
— В его же квартире, — Вахит был в деловом темпе. — Там, где он рос. Где бывал. Всё должно пахнуть девяностыми. Даже запах подъезда. Обои, треснутая плитка. Радио в углу.
— А он? — прошептала я. — Он как туда попадёт?
Вахит посмотрел на меня, долго, с пониманием.
— Мы скажем, что он вышел из больницы. Что у него сотрясение. Что ты — знакомая из прошлого, помогаешь адаптироваться. Он будет жить в своей квартире, под наблюдением, но не осознавая. Пока не вспомнит.
— А я? — голос сорвался. — А если он не полюбит меня снова?
Крис тут же оказалась рядом, села на подлокотник кресла и взяла меня за плечи.
— Он полюбит. Заново. А может, ещё сильнее. Потому что ты — ты. Даже если всё обнулить... ты его навсегда.
— Тогда всё, — Вахит встал. — Я беру на себя охрану. Вы — на быт и атмосферу. Завтра начнём подготовку. Через неделю — в Казань. Начинаем заново.
Всё начнётся с нуля. Но не из забвения. А из любви.
В комнате стояла напряжённая тишина, и все — Вахит, Крис, Марат, Вова, Сокол и остальные — смотрели на меня. А я листала блокнот. Страницу за страницей.
— Смотри, если мы скажем, что он только вышел из больницы и не всё помнит — этого уже достаточно, чтобы объяснить его отрешённость. Но дальше... нужно выстроить вокруг него знакомую реальность. Старую Казань. Всё, как было тогда. — Я подняла глаза, — Даже маршрутка до Универсама. Пельменная на углу. Куртка, которую он носил. Я найду всё.
— Саша... — начал Вова, — ты серьёзно?
— А как иначе? — я резко поднялась, нервно перебирая волосы. — Он не должен заподозрить. Он должен поверить, что ничего не произошло. Что он живёт в 87-м. Что всё ещё только начинается.
— Но, Красивая... — Вахит прислонился к косяку. — Это всё на тебе. Он будет смотреть только на тебя. Ты должна быть той, кто поведёт его. Остальные — тени. Только ты.
— Я справлюсь, — твёрдо сказала я. — Я запомнила каждую улицу, каждую ссору, каждую его фразу. Я найду всё — ту точку, где его память сломалась. И доведу его до неё. Остальное сделает сердце.
Крис кивала, сжимая губы. Я видела, как она гордится мной, но и боится. Все они — боятся. А я не имею права. У меня только один путь — вернуть его. Во что бы то ни стало.
— А Монолит? — вдруг спросила я, глядя в сторону. — Как он? Он ведь... без него...
Вахит вздохнул, провёл рукой по голове.
— Монолит справится. Я буду ездить. Мы разделим дела между собой. Ты не думай. Люди знают, что делать. Он всё построил так, что система работает и без него. Временно. Главное — чтобы он выжил. И вернулся. А остальное... бизнесы не прогорят.
— Нам нужно продумать всё, до мельчайших деталей. — Я снова села и взяла ручку. — Даже его одежду. Его часы. Как он держал сигарету. Музыку, которую он слушал. Его запах. Его подушки. Это всё — память. Всё, к чему мозг привязан. Мы должны достать это. Оттуда, из прошлого. Тогда он начнёт вспоминать. Не сразу. Но что-то дрогнет.
— А если не дрогнет? — Марат хмуро смотрел в пол.
— Дрогнет, — прошептала я. — Потому что я не просто его девушка. Я его жизнь. Его дом. Его голос. Его кровь. Всё, что он любил, — я. И он вспомнит. Даже если это убьёт меня.
Комната замолчала. Воздух сгустился. И тогда Крис встала, подошла ко мне и положила ладонь на мою руку.
— Ты справишься. И ты не одна. Мы с тобой. Мы с ним. Всегда.
И в этот момент я поняла: моя жизнь снова стала борьбой. Но теперь — за его память. За его душу. За нас.
__________
ТГК: Пишу и читаю🖤
оставляйте звезды и комментарии ⭐️