Зверь.
Амфибия
Ночной воздух тяжёл, как свинец. Я лежу на краю сна, медленно возвращаясь к жизни. За последние дни я заметила в нём перемены — он стал... другим. Больше не смотрит на бойню с отвращением. Он... кажется, наслаждается этим.
Я не сразу это поняла. Сначала — лишь мелькнуло чувство сладкого тревожного удовлетворения, когда он сквозь мрак бросал взгляд на кровь, не отводил глаз, и улыбался, словно наблюдая зарю. Я почувствовала, как внутри меня что-то щёлкнуло — и замирая, это «щелчок» ощутил он тоже.
Он уходит от той сущности, которую я пыталась сковать. Он становится героем моей виршей — но я не могу позволить этому продолжаться. Он должен стать героем... чтобы я могла уничтожить его заживо. Я не должна позволить его человеческой стороне выдержать.
Неделя продолжалась, как отточенный механизм — ежедневные бои, спарринги, грязь, кровь, пот. Он — сжимал кулаки и говорил: «Это... нормально». Он улыбался, когда слышал хруст – не отвращением, а внутренним восторгом. Именно тогда я поняла: мне это нравится. Мне нравится, как он меняется с каждым ударом. Его холодеющий взор, когда он смотрит на побежденного — каждый раз это всё глубже.
Но внезапно... проснулся голод. Я — не та, кем звала себя. Я — Амфибия, и этот голод — не просто желание. Это помутнение. Я почувствовала, как жар сомкнулся вокруг меня, когда я шла по коридорам нашего домика. Потом пот: холодный, липкий. Ноги предательски тряслись. Я — не могла контролировать себя.
Я подошла к нему — он читал книгу, спокойно. Я сказала:
«Бакуго, я... пойду к старейшине. Нужно кое‑что обсудить.»
Он оторвал взгляд, посмотрел и просто кивнул. В этом водовороте сумасшествия это мелькнувшая странность стала для меня вызовом.
Я дошла до хижины старейшины, кулаки побелели от напряжения, стучалась... меня впустили, и он встретил меня улыбкой. Я постаралась улыбнуться в ответ, но голод заставлял меня жадно втягивать воздух, кровь забилась в висках. Я сказала:
«Собери, пожалуйста, всех на плаце. Я... уезжаю завтра.»
Он кивнул. На моих губах носилась улыбка, но глаза дрожали.
Мне казалось, это нужный шаг. Сделать последний тест — увидеть, как он смотрит, как он борется. Но я теряла контроль.
На плацу — весь строй, кроме него. Леана вытянулась, глаза вопросом: «Камилла? Что случилось?» Элиас шатал плечи: «Сегодня же не тренировочный день...»
Я сглотнула комок страха. Но внутри меня уже не было страха, там жил голод. Я выпрямилась. Мои глаза — фанатично зажглись.
«Тренировка — иначе. Сегодня: убить меня... или убежать. Два исхода. Три секунды до старта.»
Они встали в оцепенении. Три... два... один.
Я выпустила струю чёрной жижи — круг поднялся над ними, подобно капсуле смерти, и их силы вдруг оказались бесполезны. Я ощущала, как эта жижа — крепче цепей, толстым слоем лягла вокруг, впитывая крик, пузырясь на касания.
Они бросились — но я стала ими: не человек. Я чувствовала, как их шаги приближаются, как пытаются биться, вгрызаться, рыть путь. Но я была быстрее. Руки тряслись, когда я схватила Леану — и душила её взглядом, ощущая каждый удар в чёрной жиже. Я чувствовала её сердце — барабанило. И я... яростно его заглотила. И в тот миг — огромнейший экстаз — каждое сердце, каждая капля... это взрыв в моей груди, в моей душе. Я сыта.
Я выдергивала их из этой капсулы один за другим, и в кулаке их жизни — комок жара. Чёрная масса стрепалась, но они — падали.
Мясо, кровь, люди — оставались. Мне не нужно было мыслить. Я слышала только один внутренний голос: Ешь. Жрите кровь.
Когда жижа рассеялась — кавалькада тел лежала, будто куклы, опавшие. Я стояла в центре, руки дрожали, глаза закрыты. Казалось — горишь изнутри.
И тут — он.
Бакуго.
Он вошёл, словно невидимка, и его глаза — наполнились ужасом.
«Фиби... ты что... наделала?» — он прошептал, голос тек на холод.
Я медленно раскрыла глаза, потянула голову. Кровь капала с пальцев, с подбородка, разлилась по груди. Я посмотрела на него — без капли сожаления.
...Я не человек.
Я — поглощение.
Я склонила голову набок, медленно, как зверь, наблюдающий за добычей, которая ещё не поняла, что поймана. Моя щека была измазана засохшей кровью, а на губах играла лёгкая, безумная улыбка.
«Что? Что-то не так?»
Он отшатнулся — как будто в первый раз увидел меня по-настоящему. В глазах пульсировал ужас, но не тот, что парализует. Это был ужас, который цепляется за душу. Кровь на полу впитывалась в землю, а он стоял — на этой крови.
«Что не так?» — он почти вскрикнул, голос срывался на хрип. — «Ты убила их! Ты... ты разорвала их на части, Фиби! Как ты... как ты вообще спокойно стоишь? Почему ты не чувствуешь хоть... каплю вины?! Хоть что-то, мать твою?!»
Я долго молчала. Смотрела на него — не отвечала. Потом медленно подняла взгляд к потолку плаца, где больше не было купола, где звёзды дрожали, будто тоже стали свидетелями бойни. Повернула ладонь к себе, испещрённую кровью и порезами, и прошептала:
«Ты, похоже, забыл, кто я есть. Я — не герой. Я — не обычный тренер. Я не часть этого мира, в котором всё ещё есть место для раскаяния.»
Я опустила взгляд на него — и позволила голосу зазвучать ниже, глубже, с металлом в каждом слове:
«Ты заключил контракт с чудовищем, Бакуго. С тварью, из чрева которой никогда не рождались ни жалость, ни нравственность.. Я с самого начала не врала. Однако, они лишь не знали настоящей сути, я просто умолчала.. Разве ты не помнишь, как всё начиналось? Или забыл, как я раздавила грудную клетку одному из учеников на второй день, чтобы показать тебе, что будет?»
Я сделала шаг вперёд — медленно, тяжело, как под водой. Каждый шаг звучал, как приговор.
«Я испытываю голод, Бакуго. Не тот, что можно унять пищей или сном. Это голод не-человеческий. Он не просит — он требует. Я не просто обучала этих детей. Я... выращивала их. Лелеяла, кормила страхами, выковывала их тела, формировала их силу, чтобы однажды — сожрать. Ты слышишь? Сожрать.»
Мои глаза сузились.
«Я вырастила собственную еду. И ты никогда не должен был этому удивляться. Потому что ты уже видел это. Тогда в Японии. Ты видел, как я ломаю. Как я рву плоть. Как я улыбаюсь, когда чувствую, как кости хрустят у меня в ладонях. и здесь на тренировках тоже.Неужели думал, что это — просто педагогика?»
Он молчал. Не дышал. Только смотрел.
«Я никогда не обещала быть доброй. Ты просто надеялся. Ты хотел верить, что можешь изменить меня. Ты и сам уже стал похож на меня, Кацуки. Я это чувствовала. Твои глаза, когда ты добивал — они были мои.»
Я указала на него пальцем, будто стреляя.
«Так чего ты теперь испугался? Себя?»
Молчание. Словно воздух вокруг нас сгустился, стал вязким, как нефть. Я смотрела на него — без жалости, без гнева. Просто — пусто. Всё, что во мне жило, сейчас было сыто. Покой наступает после пиршества.
«У тебя был выбор. Ты мог уйти. Мог отвернуться. Но ты остался. Ах да, потому что я тебя вынудила. Я же тебе не оставила шанса' Как же не жаль. Ты тренировался под моими руками. Ты пил из той же чаши, из которой сейчас хлещет кровь.»
Я облизала губы, вытерла подбородок, но кровь всё равно продолжала капать.
«Не притворяйся. Ты знал, с кем имеешь дело.»
Я подошла ближе. Теперь — почти рядом. Между нами — только залитая кровью земля и гробовая тишина.
«Я — Амфибия. Пожиратель душ. Пустота в форме женщины. Я — то, что приходит к тем, кто решил на секунду поверить в монстра.»
Я посмотрела ему в глаза.
«И знаешь, что самое ироничное?»
Мой голос стал тише. Почти ласковым.
«Я ведь всё ещё тебя уважаю. Ты был лучшей из моих ошибок.»
Я отвернулась.
И впервые — я почувствовала, как внутри него что-то надломилось.