Глава вторая
Улицы погрузились в хаос — будто кто-то встряхнул мир, как кубик в стакане, и высыпал его содержимое на землю.
Но страшно было не это. Страшно было то, что все вокруг казалось нормальным - как будто мир шел к этому моменту с того самого дня, когда его каменистая поверхность впервые остыла, а океаны перестали кипеть. Остатки пригородов лежали в разрозненных, грязных руинах; здания и дома с выбитыми окнами и облупившейся краской; повсюду валялся мусор, разбросанный, словно осколки разбитого неба; помятые, грязные, опаленные огнем автомобили всех видов; растительность и деревья, растущие на местах, никогда для них не предназначенных. машины всех мастей; растительность и деревья, проросшие там, где им не место. И хуже всего — шизы, бредущие по улицам, дворам и дорогам, словно торговцы, готовящиеся к зимней ярмарке: Все товары — за полцены!
Старая травма Ньюта давала о себе знать, делая его хромоту еще сильнее, чем обычно. Он, шатаясь, добрел до угла и тяжело рухнул на землю, прислонившись к покосившемуся столбу – черт знает, зачем он тут вообще когда-то стоял. И вдруг, с какой-то дурацкой нелепостью, слова «зимняя ярмарка» дёрнули его за живое, точно удар под дых. Он сам не понимал, почему. Несмотря на то, что его память была давно стерта, она всегда была странной. Он и остальные помнили бессчётные вещи о мире, которого никогда не видели и не знали — самолёты, футбол, королей и королев, телевизор. Стёрка была больше похожа на крошечную машину, которая прокладывала себе путь в их мозгу и вырезала конкретные воспоминания, которые делали их теми, кем они были.
Но почему-то эта зимняя ярмарка - эта странная мысль, прокравшаяся в его размышления об окружающих его апокалиптических сценах, - была другой. Это не был пережиток старого мира, который он знал просто по ассоциации слов или по общим знаниям. Нет. Это...
Черт возьми, подумал он. Это было реальное воспоминание.
Он огляделся вокруг, пытаясь осмыслить происходящее, увидел шизов разных стадий, бредущих по улицам, парковкам и захламленным дворам. Он был уверен, что все эти люди заражены, каждый из них, независимо от их действий и наклонностей - иначе почему бы они оказались здесь, на открытом пространстве? Некоторые из них сохранили то сознание и нормальный ритм передвижения, что и он, - на ранних стадиях заражения, их разум все еще оставался целым. Семья сгрудилась на увядающей траве, питаясь объедками, мать держала ружье для защиты; женщина прислонилась к цементной стене, сложив руки, и плакала - ее глаза выдавали отчаяние ее обстоятельств, но не безумие, пока; небольшие группы людей переговаривались тихим шепотом, наблюдая за окружающим хаосом, вероятно, пытаясь придумать какие-нибудь планы на жизнь, в которой больше не было ничего желанного.
Остальные в округе будто застряли между первой и последней стадиями — метались в ярости, тонули в нерешительности, захлёбывались тоской. Он видел, как мужчина шел через перекресток со своей маленькой дочерью, держа ее за руку, с таким видом, словно они собирались в парк или в магазин за конфетами. Но прямо посреди улицы он остановился, уронил руку девочки, посмотрел на нее как на чужую, а потом заплакал, как ребенок. Ньют увидел женщину, жующую банан — откуда она взяла этот грёбаный банан? — которая вдруг замерла на полпути, швырнула его на землю и принялась яростно топтать обеими ногами, словно это была крыса, грызущая её младенца в опрокинутой коляске.
И, конечно же, были те, кто, без сомнения, перешагнул за грань, ту черту на песке, которая отделяла человека от животного, людей от диких зверей. Прямо посреди дороги лежала девочка — лет пятнадцати, не больше. Бессвязно бормоча, она яростно грызла собственные пальцы, так что кровь стекала обратно ей на лицо. И каждый раз, когда это происходило, она хихикала. Неподалёку мужчина присел над чем-то, напоминающим кусок сырой курятины — бледно-розовым и склизким. Он пока не ел, но его глаза метались из стороны в сторону, пустые, без признаков разума, готовые ринуться в атаку на любого, кто посмеет отнять его «добычу». Дальше по той же улице несколько шизов дрались друг с другом, как стая волков, кусаясь, царапаясь и разрывая друг друга, словно их бросили в гладиаторский колизей и только одному из них позволили уйти живым.
Ньют потупил взгляд и опустился на тротуар. Он снял с плеч рюкзак и взял его в руки, нащупал твердый край пушки, которую он украл из тайника Хорхе на Берге. Ньют не знал, как долго прослужит это энергозависимое, стреляющее электрическими снарядами устройство, но решил, что оно ему не помешает. В кармане джинсов лежал сложенный нож - довольно надежный, если дело дойдет до рукопашного боя.
Но в этом-то все и дело. Как он и думал раньше, все, что он видел вокруг, стало для него чем-то вроде «новой нормы», и, черт возьми, он не мог понять, почему не испытывает ужаса. Он не чувствовал ни страха, ни опасений, ни напряжения, ни врожденного желания бежать, и бежать, и бежать. Сколько раз он сталкивался с шизами после побега из Лабиринта? Сколько раз он чуть не наложил в штаны от ужаса? Возможно, именно тот факт, что теперь он стал одним из них, быстро опустившись до уровня их безумия, и обуздал его страх. А может, это было само безумие, уничтожающее его простейшие человеческие инстинкты.
А как же вся эта фигня с зимней ярмаркой? Неужели Вспышка, наконец, освободила его от власти Стёрки, которой подверг его ПОРОК? Может быть, это и есть билет в его последнее путешествие за Черту? Он и без того испытывал самое острое и глубокое отчаяние, которое когда-либо испытывал в своей жизни, навсегда покидая своих друзей. Если воспоминания о прежней жизни, о семье начнут безжалостно вторгаться в его сознание, он не знал, как сможет это выдержать.
Грохот моторов наконец — слава богу — вырвал его из этих все более мрачных мыслей. Из-за поворота улицы, ведущей прочь от города, вынырнули три грузовика. Хотя назвать их просто «грузовиками» было все равно что назвать тигра кошкой. Эти махины были чудовищных размеров: футов сорок или пятьдесят в длину и почти столько же в высоту и ширину, покрытые бронёй, с затемнёнными окнами, перекрытыми стальными решётками. Колёса возвышались над Ньютом так, что он мог бы встать под ними в полный рост — и всё равно не достал бы до верха. Он только замер, уставившись, с трепетом гадая, что же ему предстоит увидеть.
Из всех трех машин одновременно раздался гудок, громоподобный звук, от которого у него затрещали барабанные перепонки. Это был звук, который он слышал ранее из Берга. Некоторые из окружающих шизов при виде чудовищ на колесах бросились бежать, все еще достаточно умные, чтобы понять, что опасность пришла с горизонта. Но большинство из них ничего не замечали, наблюдая за происходящим, как и Ньют, с таким же любопытством, как новорожденный ребенок, впервые увидевший свет и услышавший голоса. У него было преимущество - расстояние и обилие толп между ним и только что прибывшими. Чувствуя себя в безопасности в самом небезопасном месте, Ньют наблюдал за развитием событий, хотя и расстегнул молнию на рюкзаке и положил одну руку на прохладную металлическую поверхность украденной пушки.
Грузовики остановились, шум их гудков затих, превратившись в гулкое эхо. Из кабин высыпали мужчины и женщины, одетые до пят в черное и серое, некоторые - в красные рубашки, натянутые на торс, груди бронированы, головы покрыты шлемами, блестящими как темное стекло, все они держали в руках длинноствольное оружие, по сравнению с которым пушка Ньюта казалась игрушечным пистолетом. По меньшей мере дюжина этих солдат начала беспорядочную стрельбу, целясь в каждого, кто двигался. Ньют ничего не знал об оружии, которое они использовали, но вспышки света вырывались из их стволов с шумом, который напомнил ему Фрайпана, когда тот стучал тяжелой палкой по искореженному куску металла, найденному ими где-то в недрах Глэйда. Чтобы сообщить людям, что его последнее и величайшее блюдо готово к употреблению. Оно издавало вибрирующий звук, от которого дрожали все его кости.
Они не убивали шизов. Они просто оглушали их, временно вызывая паралич. Многие из них продолжали орать и выть, даже свалившись на землю, — и не умолкали, пока солдаты, без малейшей нежности, волокли их к огромным дверям в задней части грузовиков. Пока Ньют наблюдал за наступлением, кто-то открыл их, и за этими дверьми оказалась огромная камера для содержания пленных. Должно быть, солдаты съели много мяса и выпили много молока, потому что они подхватывали вялые тела шизов и забрасывали их в темноту, словно те были не более чем тюками сена.
— Какого хрена ты делаешь?
Голос — резкий, как щелчок тугой струны — прозвучал прямо у Ньюта за ухом. Он вскрикнул так громко, что был уверен: сейчас солдаты бросят всё и ринутся за ним. Резко развернувшись, он увидел женщину, притаившуюся рядом, за тем самым упавшим столбом. У неё на руках был маленький ребёнок — мальчик лет трёх.
Сердце Ньюта дрогнуло от ее голоса - впервые он испугался, когда вышел наружу, несмотря на все ужасы, творящиеся вокруг. Он не мог найти слов, чтобы ответить.
— Тебе надо бежать, — сказала она. — Сегодня они прочесывают всю эту проклятую зону. Ты что, спал что ли?
Ньют покачал головой, недоумевая, почему эта дама беспокоится о нем, если ей так важно выбраться оттуда. Он подыскивал, что ответить, и нашёл эту мысль в тумане, который наполнял его разум в последнее время.
— Куда они их везут? Кажется, я видел место из Бер... то есть, я слышал о месте, где держат шизов. Где живут шизы. Это оно?
Она крикнула, чтобы ее было слышно за всей этой суматохой.
— Может быть. Вероятно. Его называют "Дом шизов".
У женщины были темные волосы, темная кожа, темные глаза. Она выглядела так же грубо, как чувствовал себя Ньют, но, по крайней мере, в этих глазах было здравомыслие с примесью доброты. Маленький мальчик был так напуган, как ни один человек, которого Ньют когда-либо видел, его глаза были прищурены, а руки обхватывали шею мамы, словно витые стальные прутья.
— Говорят, есть люди, имунные к Вспышке, — Ньют вздрогнул от этого слова - имунные, - но промолчал, пока она продолжала, — те, кто достаточно добр, глуп или просто получает кучу бабла, чтобы присматривать за ними в Доме, пока они не станут... ну, ты понял. Неприсматриваемыми. Хотя, слышала, место там на исходе, и, может, они скоро откажутся от этой затеи. Не удивлюсь ни капли, если сегодня всех просто отвезут к Ямам. (прим. переводчика: Flare pits - место, где сжигают трупы шизов)
Она произнесла эти слова так, как будто это было что-то, о чем знал любой человек с половиной мозга, образ, который казался подходящим для их нового мира.
— Ямы? — спросил он.
— Как ты думаешь, что это за постоянный дым в восточной части города? — Ее ответ сказал все, хотя Ньют ничего такого не замечал. — Так ты идешь с нами или нет?
— Я иду с вами, — сказал он, каждое слово вылетало из его рта без всякого раздумья.
— Хорошо. Остальные члены моей семьи мертвы, и помощь мне будет очень кстати.
Даже сквозь шок от её слов он уловил в её появлении корыстный мотив — иначе заподозрил бы ловушку. Он уже открыл рот, чтобы задать вопрос — ещё не зная точно, какой именно, что-то вроде «кто ты» и «куда мы бежим», — но она уже развернулась и рванула прочь, в сторону, противоположную той, где солдаты по-прежнему швыряли в кузова грузовиков безжизненные, но ещё живые тела. Вопли и стоны боли сливались в единый звук, будто плач сотни умирающих детей.
Ньют накинул рюкзак на плечи, застегнул ремни, почувствовал, как пушка упирается в позвоночник, а затем вскочил вслед за своей новой подругой и малышом, прижатым к ее груди.