|38|
«Ничто больше не будет как прежде» — с этих мыслей начался внутренний монолог девушки, после того как она успокоилась и смогла нормально думать.
Глаза заметно покраснели и жутко опухли, но сейчас было не до этого. Голова Рокси незаметно для неё самой оказалась на плече, а затем и на коленях парня. Тимоти ласково перебирал её волосы, давая время обдумать всё вдоль и поперек. Лицо его озаряла маленькая улыбка, пусть кто-то и мог посчитать, что в такие моменты совсем неуместно выказывать позитивные эмоции. Любимый человек знает о нем всё, - вот что приносит настоящую радость. Больше не нужно молчать и придумывать, как бы преподнести информацию о родителях и при каких обстоятельствах. Всё-таки история, нанесшая тебе травму однажды, - это не история про то как ты подрался в переулке. Её нельзя рассказать просто так с ровного места и в любой момент. Над ней нельзя посмеяться и улыбнуться. Чтобы рассказать так, как ты запомнил, передать всё, что ты чувствовал, и тем самым показать себя настоящего, - нужно подобрать идеальный момент. И если задумал что-то говорить, так говори до конца! Ведь раз уж ты готов довериться этому человеку, - поздно передумать и смолчать.
— А ещё я... Тогда, помнишь? Я хотел рассказать, как ходил к ним и... — он вздохнул, — Как говорил им о тебе... Я-я понимаю, что это странно! — он торопливо накрутил длинную прядку на указательный палец, чтобы успокоить себя, — Но тогда мне вдруг показалось, что что-то изменилось... со мной. Будто они приняли мой выбор, приняли тебя, — пожал плечами он. Рука его освободилась от длинных локонов, а глаза опустились в сторону. Он будто хотел договорить, то сжимая, то разжимая губы, но, решив для себя, что на сегодня для девушки хватает потрясений, смолчал.
Рокси вдруг приняла сидячее положение и развернулась к нему лицом, поджав под себя обе ноги и сложив ладони на коленях. Нервными пальцами она цеплялась за плотную материю подрясника, но не сумела удержать в себе словесный протест.
— Но это не странно, Тим! — горячо выкрикнула она, схватившись за его кисть. Щеки её раскраснелись от волнения, а глаза беспорядочно бегали то по его лицу, то по бледным рукам, — Я-я хотела сказать... — голос стал тише и спокойнее, а взгляд похож на взгляд загнанной в угол прыткой лани, - страх плескался на поверхности, но просвечивалось и здравомыслие и умение расценить ситуацию и выйти из неё, — Хотела сказать, что... Что я тоже так делала.
Будто пожалев о сказанных словах, девушка встала со своего места и отошла вперед, перешагивая через засохшие следы крови и кучки хлама, выброшенного ей же в пылу легкого негодования из-за того, что не сумела найти что-то полезное для высвобождения из подвала. Встав перед верстаком, Рокси прикоснулась к найденной картине, нежно избавив её от пыли. Глаза впитали в себя всю зелень, всю свежесть данного творения и вместе с тем провели параллель с этим тухлым и серым подвалом, который стал казаться ещё более грязным и холодным, чем прежде.
— "Парк Монсо". Моне будто преследует меня... — усмехнувшись, она скрябнула ногтем мазок в углу, — Снова копия, а жаль...
Тимоти оставался на месте, потому что понимал, что если встанет и она позволит себя обнять, - эта тема, такая тяжёлая и разная для них обоих будет забыта и не поднимется больше, - уж таков характер шатенки. Сейчас он вынужден оставить её один на один с самой собой, тем самым подтолкнув к откровению.
— Я была там дважды, — после минутного молчания и тяжкого вздоха сказала она, — В день похорон и перед самым переездом. И я была зла на него. Я не хотела говорить ничего, кроме обвинений в том, что он бросил меня... Эгоистка, — прошептала, всхлипнув, — Я должна была сказать, как сильно люблю его, а не всё, что наговорила тогда. Всё ещё не могу простить себя... —продолжала Рокси, — Всегда думаю только о себе, всегда только о том, как плохо мне, а не другим. Я ни разу не говорила с мамой по душам с его смерти, ни разу не пыталась поддержать её, когда ей так была нужна поддержка. Я закрылась ото всех, потому что думала, что это поможет мне перетерпеть горе, подождать, пока оно стихнет...
Она повернулась к парню лицом и расставила руки в стороны, как если бы стояла на эшафоте перед совершением казни над собой. Карие омуты блестели от слез, а щеки от влажных тоненьких дорожек. Подбородок девушки задрожал, и скопившиеся на его кончике капельки беззвучно упали ей под ноги.
— Я похожа на человека, который смог? Похожа? — голос её дрожал. Медленно руки опустились и легли вдоль тела, словно тряпичные, — Всё это было напрасно: моя ненависть, мои обвинения, мое одиночество. Я сама себя сломала, в этом нет его вины, нет и вины мамы, которая х-хотела... хотела лишь помочь мне, пока я принимала каждое её слово за насмешку. Дура! Какая же я дура...
Шатенка пошатнулась на месте, и сделала неловкий шаг в сторону, стараясь удержать равновесие. Прежде, чем её колени встретились с холодным полом, подбежал Тимоти, спрятал вздрагивающее от рыданий тельце в своих объятих и посадил на диван. Он ожидал от Рокси чего угодно, но не такого рассказа. Почему-то он понял, что прежде она никому не раскрывала свои настолько сильные эмоции по отношению к смерти отца, а значит нужно прижать её к себе крепче и тем самым показать, что это нормально и правильно, - не молчать, когда тебе плохо, когда тебе нужно, чтобы тебя выслушали и поняли.
— З-за что ты любишь меня? — глухо спросила она, хриплым от сухого горла голосом. Будто стыдясь, она не отнимала лица от его теплого плеча и хваталась за его одежду на спине, комкая её в своих влажных от слез ладошках, — В-во мне нет и тени жалости к моей страдающей матери, во мне нет ничего, кроме злобы и желчи. Я всегда с-скрывала это, старалась быть нормальной, не выделяться, — она шмыгнула носом, — А в итоге... сделала только хуже своим враньем. Я никогда не была в порядке. Я обрекла Габриэля на мучения, я виновата в том, что Шира и Джаред в опасности и только я виновата в том, что ты пострадал, Тимоти... — она выпустила его из своих рук, отстранилась, но парень, предугадав её действия, мягко перехватил запястья, не дал встать.
— Не говори так, Рокс, — с нотками печали, но нежно попросил он, — Я не могу слушать, как ты говоришь такое про себя. Рокси, ты...
Шатенка яростно старалась высвободить руки, но когда поняла, что это бесполезно, - просто закрыла уши и перебила его:
— Хватит! Хватит, прекрати любить меня, прошу!
Она не хотела этого говорить, и Шаламе сразу это понял. Ведь не мог же человек, только недавно такой понимающий, чуткий и с любовью во взгляде твердить такое? Какое-то непонятное помутнение овладело разумом девушки: она говорила всё, что гложет душу, а затем и всё что угодно, лишь бы её оставили в покое. Она снова пряталась в своей твёрдой скорлупе, снова не хотела смотреть правде в лицо и жалела, что начала обнажать всю суть свою.
Они в сущности говорили об одном и том же, - и тем не менее о разном. Первый принял смерть родителей, принял и тусклое детство, где всё тогда стало чужим и холодным, принял и свое клеймо сироты. Всё для него стало иным, но, как бы тяжело не было, он справился, но не забыл. Вторая же не мирилась со своей потерей по сей день. Ей было страшно. Будто забыть, успокоить свое сердце значило оскорбить память папы и осквернить его любовь, которую, в последний день своей жизни, там, на больничной постели, он обещал дарить даже после смерти. Она никому не давала увидеть свое истерзанное и пропитанное насквозь слезами сердце, потому что считала слабостью жаловаться на неумолкающую боль. Но появился Тимоти, который одними только словами доказал, что отпустив то, что держит тебя в прошлом, - ты обретешь свободу и счастье. Ты не забудешь, но сердце твоё перестанет терзаться. Просто отпусти.
— Ты можешь говорить всё, что хочешь, но я не оставлю тебя, поняла? — Тимоти отпустил запястья девушки, которая замерла, глядя на него, — Даже если твои слова правда для тебя, мне всё равно, потому что я знаю другую, настоящую Рокси, которая никогда не сдавалась. Кто в одиночку остался на том чёртовом складе? Кто не побоялся и пробрался сюда, только чтобы спасти своих друзей? Это ты, Рокси! Ты! — он, не отрывая своих глаз от её, аккуратно прикоснулся к опущенным плечам, — Тебя я полюбил, а не кого-то другого, понимаешь? Ты можешь и дальше бранить себя, но я не оставлю тебя! Я помогу тебе стать лучше, помогу стать счастливой, как однажды помогла мне ты.
От уверенности, которой было пропитано каждое выговоренное устами Тимоти слово, Рокси, сама того не замечая, воспряла духом и даже будто бы немного перестала ненавидеть себя. Таких слов ей ещё никогда не говорили, и потому они оказали настолько мощный, настолько нужный эффект.
Черные ресницы девушки затрепетали, избавляясь тем самым от остатков слез. Их больше не было.
***
Женщина в рясе шагала от стены к стене с длинной линейкой за спиной, внимательно следя, чтобы тишина в классе не нарушалась перешептываниями. Сегодня вечером ей нужно будет высечь пятерых особенно выделившихся на этой неделе ребят, одни из которых нарушали незначительные правила поведения, а другие и вовсе наивно пытались подкупить горничных, чтобы те вывезли их в тележке с простынями за пределы гимназии. Суровости Матери Ханны завидовали многие. Те же многие считали её ведьмой, - ведь как человек, как женщина могла быть настолько хладнокровной к детским слезам, к мольбам и прочему? Что с ней такого случилось в жизни, что она добровольно согласилась работать там, где станет палачом? - никто не знал. Темная аура загадачности витала вокруг этой строгой и временами злобной женщины.
Неожиданно тишину нарушил короткий стук в дверь. Мать Ханна метнула в ту сторону свою цепкий взгляд, сразу узнав в дверном проеме Марселлу, к которой она не питала ничего хорошего. Такая молодая глупая девка - и уже в монахинях?! Как этой пустой голове можно доверить что-то большее, чем протирание пыли с подоконников? И почему все кругом так обожают, так боготворят её? Чем сама Ханна хуже, чем она? В общем, Ханна в упор не видела своих грехов и своего поведения, а потому завидовала монахине, которой так легко было всем понравиться только за счет своей доброты к детям, за которых она заступается при любой возможности.
— Мать Ханна, можно вас на минутку? — её голос, - до омерзения слащавый в ушах Ханны и до влюбленности приятный для детских ушей, - был тих.
Дети не смели даже одним глазком посмотреть на женщину-доброту, на женщину-спасение и женщину-честность, потому как через боль были научены не нарушать правил и наказов, и в данном случае их было аж несколько: "Не отвлекаться во время занятия", "Не поворачивать головы во время занятия". Марселла была оазисом в этой пустыне и все, кто ещё не запуган до смерти, тянулись к ней, ища материнской любви в её словах и глазах.
Оглянувшись на преподавательницу-монахиню, и недовольно брякнув оставленной линейкой по парте, женщина вышла в коридор, стоя лицом к лицу со своим самым главным врагом.
— Мистер Пэйн приказал собрать всех на улице, — бледная, как сахар ручка полезла в карман и достала оттуда сложенный вдвое листочек, — Вот записка. Пожалуйста, поторопите и соберите детей.
Ханна поморщилась.
— Я и без вас знаю, что должна сделать, — холодно ответила она, резко вырвав протянутую записку и бегло прочитав её.
Вернув ледяные голубые глаза к предмету зависти, Ханна с подозрением прищурилась. Что-то в поведении "коллеги" было не так, как обычно, словно...
— Если встретите кого, отправляйте на улицу. Дело очень важное, — прервала молчание Марселла, улыбнувшись. Не дав анализировать себя дальше, она ушла не обернувшись, а Ханна так и осталась стоять, пытаясь сопоставить в голове возникшие мысли, но ничто так и не сложилось.
***
Успокоившись перед самым главным, Марселла открыла первую дверь. В полной темноте, что обволокла постель со скрипучими и твердыми пружинами в матраце, на полу, сгорбившись и поджав к себе колени сидел парень, тело которого подрагивало от холода. Руки его были обездвижены тугой смирительной рубашкой, на которую даже смотреть было неприятно, а ноги босы. Мешки засели глубоко под глазами, а пустой взгляд пилил пол. Обкусанные губы без остановки шептали что-то невнятное, но он не выглядел сумасшедшим. Он выглядел, как человек, находящийся на грани сна и яви с бессоницей в придачу. Не успела женщина сделать и шагу, как голубые, но будто бы в пыли глаза обратились к ней. От такого дикого, злого взгляда по телу пробежали мурашки. Но он не бросился на неё с намерением толкнуть и далее удрать через дверь, как в первый раз, когда ей было велено посетить это место, - сейчас он остался на месте, не сводил с неё взгляда и что-то осознанное мелькнуло в зрачках.
— Я не буду есть, — сказал он, отвернувшись, — Можешь... — тут на него напал приступ сухого кашля, — можешь нажаловаться своему "хозяину", шавка, но вы не сделаете из меня психа, — выделив это оскорбительное "шавка", он с улыбкой снова посмотрел на монахиню, но та даже в лице не изменилась. Это показалось ему странным. Обычно каждая входящая сюда, услышав отказ и оскорбление и правда бежала докладывать об этом ближайшим охранникам или самому Пэйну. К тому же он узнал эту девушку и удивился, ведь думал, что после их предыдущей встречи она уволилась, но виду не подал.
Блондинка сняла старющую лампу снаружи комнаты, которая была предназначена для случаев, когда с обитателем комнаты нужно производить какие-либо действия, ведь света здесь намеренно не было и быстро прошла внутрь, закрыв дверь и повесив лампу на крюк, идущий от потолка.
— Ты Джаред, да? Я пришла спасти тебя, нам нужно бежать, потому ч...
Тут Джаред перебил её громким смехом, но, посмеявшись немного, закашлялся.
— Чё ты там вякнула? Какое, блять, спасение? — грубо и с сарказмом вопросил он, — Да тебе самой бы... посидеть тут пару месяцев, так, для профилактики. А то я вижу, что из нас двоих кукуха больше у тебя едет, припизднутая, чем у меня, — откинувшись головой на стену, он опять засмеялся, но теперь уже хрипло.
Марселла понимала, что именно такая реакция и последует от человека, который не первую неделю сидит здесь абсолютно один с перерывами на физическую боль. Он уже никому и ничему не верил.
— Я от Рокси! — прикрикнула она, — Мы пришли, чтобы вытащить тебя и Ширу. И если ты хоть немного соображаешь, то поверишь мне.
Пепельноволосый потерял дар речи, отчасти считая, что всё это ему только мерещится. Рокси... Как давно до его слуха не доносилось это имя... Эта монахиня не выглядит так, как другие, да и откуда ей знать имя, которое имеет к нему прямое отношение? Он хотел сказать хоть что-то, но радость сдавила его грудь, хоть и смирительная рубашка сама неплохо справлялась с этой задачей. Не дожидаясь ответа, голубоглазая помогла ему подняться на ноги и в три счета растегнула ремни на спине. Разминая затекшие руки, он, едва понимая, послушал слова Марселлы о том, что ему нужно пару минут посидеть тут, пока она сбегает за Широй. Когда дверь почти закрылась, он остановил девушку жестом.
— Постой! — парень дождался, пока монахиня посмотрит на него, — Спасибо.
Коротко кивнув, она ушла.
Вторая комната была рядом и монахиня надеялась, что с Широй проблем не возникнет. Открыв дверь, девушка не спешила заходить, потому что никого не увидела. Схватила лампу и обшарила все углы, даже заглянула под кровать, но не нашла и следа от прибывания здесь Ширы.
***
— Тук-тук, голубки, не ждали?
Этот игривый тон не узнает разве что глухой. Он уже давно вбил всем в головы свой весёлый тон и иначе воспринимать голос Габриэля было трудно. Тимоти, в тишине сидевший на полу, прижавшись спиной к дивану и охраняя сон девушки, сразу же как услышал хлопок двери, вскочил, не забыв потрясти за плечо шатенку.
Не раздумывая протянул руку для рукопожатия и даже не поморщился, почувствовав легкую боль в ладони.
Полусонная Рокси, потирая глаза, неторопливо подошла, ещё не понимая, что происходит. Но когда осознание пришло и разум прояснился, - она со всей дури бросилась на шею к своему братцу. Ещё недавно он пугал её, раздражал, а сейчас он стал спасательным кругом там, где, казалось бы, помочь ничто больше не может. Честно сказать, вера Рокси начала потихоньку угасать или же ей так только показалось от усталости, но сейчас она внутренне винила себя за такое недоверие к Габриэлю.
— Да-да, понимаю, что я неотразимый и всё-такое, но не пора ли валить? — он зазывающе улыбнулся и открыл дверь подвала, откуда с лестницы свалилось грузное тело Гримма Пэйна. Он был связан и, кажется, только приходил в себя.
От зрелища теперь такого беспомощного властелина детских судеб челюсть встречалась с полом. Разве можно принять безумный факт о том, что Габриэль в одиночку сумел скрутить такого продуманного и, кажется, охраняемого мужчину? Тем более что ранее Рассел не проявлял себя таким образом.
— Ч... то-о, — только и смогла выдавить из себя Рокси, наблюдая, как два парня перетаскивают мужчину дальше.
— Ну, пока вы тут отдыхали, я, между прочим, делом был занят! — сероглазый гордо вздернул подбородок и бодро побежал по ступенькам. Тимоти не отставал, а вот девушка не могла сдержать желания посмотреть на чудовище ещё раз.
И зря. Злые глаза будто бы давно смотрели прямо на неё. Из-за невозможности говорить, мужчина только хмыкнул. Рокси не могла отказать себе в желании бросить одну-единственную фразу:
— Вот Вы и проиграли.