|37|
Связанные общим прошлым и настоящим, они сидели в тишине. Комната пропахла резким и мерзким ароматом лилий дешевого одеколона какой-то мелкой горничной, что была здесь не меньше четырех часов назад, но стойкий тошнотворный запах после неё остался. Единственный старый стул, занятый девушкой и придвинутый к пыльному столу, с жалобным скрипом дал знать не только о себе, но и о поменявшей позу сидящей. Зашуршали бумаги, и глубокий вздох разрезал тишину. На секунду подняв, а затем и опустив брови, она посмотрела на него. Ничего нельзя было определить по этому взгляду, каким обычно читают книгу или анализируют задачку в голове. Человек, смотрящий так, вроде бы слушает и смотрит, но вместе с тем не слышит и не видит.
— Нам лучше разделиться, — предложила она, сложив руки друг на друга, как школьница.
Габриэль протянул задумчивое "М-м", не открывая рта. Согласно кивнул. Будь здесь Рокси, она бы с недоумением посмотрела на спокойного и адекватного брата, который ведет себя, как обычный человек. Хотя... Будь здесь Рокси, Габриэль обязательно выкинул бы что-нибудь эдакое, чтобы сестрицу запутать и продолжать наводить на нее пугающий эффект. Пока ему нужно быть таким.
— Да. К монашке, ошивающейся на пятом вопросов не будет... Тем более к такой монашке, хах, — он улыбнулся и покрутил в руке карандаш. "Такой" - слово, имеющее особое значение, слово, которое он выделил и сделал особенным для неё.
Так странно снова быть собой. В месте, где застукать их может любой желающий, среди покинутого испорченного инвентаря и пыли парень чувствовал себя Габриэлем в первый раз за этот долгий день. Ему не нужно строить из себя холодного и заносчивого психотерапевта, который плюет на всякие моральные принципы - о которых в стенах этого здания давно никто не помнит, - за высокую плату который закроет глаза даже на прилюдную пощечину маленькому мальчику на общем сеансе психотерапии. Расселу было тошно от себя ненастоящего, тошно также и от фальши других, которая была "искренностью" в действиях и словах. Теперь же ему можно дышать полной грудью, можно растегнуть эти гребанные три пуговицы накрахмаленной рубашки, что так и давили на горло, будто желая придушить, и даже снять медицинскую маску с лица... Каждый носил маску в этом здании, но только ту, что, увы, нельзя снять.
— Твоя Рокси мне понравилась, — вдруг сказала Марселла, глядя на сложенные руки и теребя краешек материи на рукаве, — Похожа на тебя.
— Лишь бы не натворила чего "моя Рокси"... — со смешком ответил сероглазый, — Если еще и "этот" подключится, то нашему плану конец.
Поднявшись на ноги с пола, парень аккуратно положил закрытую только что бутыль к некоторому количеству точно таких же в закрытую железную перевозку, напоминающую небольшую морозильную камеру. По рассказам Марселлы, в них теперь развозят лекарства и препараты, которым нужна низкая температура. Значит, всё будет звучать очень правдоподобно.
— Ты был точно таким же. Не думал о последствиях и просто делал то, что считал нужным.
— Даже если и так, - того меня больше нет, — слишком холодно буркнул он в ответ, отвернувшись. Но быстро приняв свою ошибку, встал ровно, не оборачивался, — Прости.
Он хотел оглянуться через плечо и увидеть ее фигуру за столом, но неожиданно даже для самого себя увидел её стоящую рядом. Глаза, сияющие от бликов метались по его лицу, ища за что зацепиться.
— Это ты меня прости. Я знаю, что ты ненавидишь прошлое и все равно говорю о нем... Ты прав, когда хочешь забыть, — невесомо погладив его по затылку, она отошла, сцепив руки вместе, — Но просто не забывай меня, Габ.
Рассел хотел кивнуть, показать, что он никогда не забывал о белокурой девочке с двумя косичками, которая как никто другой верила в светлое будущее, но тут его левое плечо свело судорогой. Старые раны вновь решили напомнить о своем существовании, а вместе с тем освежить воспоминание...
Все... Вы все поплатитесь...
... Больно... как же больно... Всё тело, вся кожа зудела, спину и плечи жгло от встречи с кнутом. Он готов был сорвать с себя всю кожную оболочку, оставив только мышцы и плоть, лишь бы не чувствовать боль. Появлялись новые раны, открывались недавние, принося ещё больше мучений. Кровь безвольно стекала, впитывалась в брюки, текла по согнутому локтю и капала на пол. Не смей показывать этого! Пусть думают, что тебе всё равно! Не доставляй им удовольствия своими слезами, идиот!! Заткни пасть и молчи! Молчи, чертов кретин!!
— На сегодня с него хватит. Развяжите и облейте водой. Терпеть не могу кровь...и слабость, — он сморщил тонкие сухие губы.
Запястья почувствовали свободу, тело упало, тряпичной куклой развалившись по полу. Приложившись щекой к шершавой ледяной поверхности, он стиснул зубы до скрипа. Ни звука...
Замшевые ботинки остановились у самого его лица.
— Почему же ты не кричишь, Габриэль?
Ответа не было.
Носком ботинка мужчина сильно надавил на свежую рану плеча и дождался желаемого. Скрючившись пополам и пытаясь сорвать с себя ногу самого главного врага руками, парень сделал только хуже. Мужчина наступил на лежащую раскрытую ладонь до хруста и покрутил ступню, как если бы тушил сигару. С брезгливой миной сделал шаг назад и оказался вне зоны досягаемости, откуда и продолжил злорадствовать без слов. Ведро с холодной водой опрокинулось на тело.
— В следующий раз ты можешь и не выжить, — как факт произнес мужчина, — Я дал тебе всё, а ты что взамен? - я отвечу! Ты, гадкий мальчишка, поставил под угрозу всю мою организацию!
Парень не мог не улыбнуться через боль, лишь бы позлить его сильнее. Всё-таки признался, старый хрыщ...
— Смеяться надо мной удумал, щенок?!
За словами последовал сильный пинок в бок. Габриэль сжался на мгновение и, собрав в кулак все оставшиеся силы, приподнялся на руках, чтобы видеть его лицо.
— Да пошёл ты, ебучий чёрт... Филатр.
Удар в спину и...
Перед глазами забегали черные точки. Мотнув головой, он выбросил из головы этот отрывок. Сколько ему было лет? Пятнадцать? Может быть, четырнадцать? Какая разница. Сегодня ему девятнадцать, а боль никак не уходит. Она преследует его везде и при каждом шаге, как назойливая тень, но парень не смеет жаловаться. Жизнь уже научила его, что жалуются только слабые, не умеющие перетерпеть люди, которые еще верят в человечность. Пф, как наивно!
— Габ? Ты... что-то вспомнил? Стоит ли мне спросить об этом? — осторожно спросила девушка. Тактичность - ее второе имя. Хоть что-то не меняется со временем...
— Да... Воспоминание не из приятных. Не хочу говорить, а то точно не забуду, — схватившись за голову и пару секунд потерев переносицу пальцами, выпрямил спину и посмотрел на девушку, — Лучше расскажи мне что-нибудь для отвлечения.
Девушка задумалась. Прикрыв глаза и закусив губу, она со сложенными руками за спиной сделала и два шага и остановилась.
— Помнишь, когда приезжал отец, он та-ак разозлился, что я все еще не стала ненормальной и хотел было ударить меня, но я отскочила назад и он... Ха-ха! Да он же грохнулся, как мешок с картошкой! Это было так смешно, что я еле поняла, что ты звал меня, — монахиня опять залилась своим звонким детским смехом, — Потом мы как сумасшедшие бежали по лестницам и...
— Отсиделись на пятом, где шла стройка.... Да, Сель, я помню, — улыбка растянулась на его губах, — Твой отец все еще ленивый и жирный мешок с деньгами?
— Хм... По-моему, он стал в три раза шире, хотя куда уже! И-и... он теперь живёт в Испании что-ли... Забил хер на дочурку и ладно, — пожала плечами голубоглазая, не переставая улыбаться от воспоминагия комичного падения своего отца.
Любой человек со здоровой психикой, целой и нормальной семьей посмотрел бы на эту пару, как на мусор, что уж отрицать. Неужели гимназия сделала свое дело и теперь в любом обществе они станут изгоями? Достаточно всего лишь сломать человека, лишить его всякого стремления жить и обрушить его доверие к родителям, и он станет таким. Смеясь казалось бы искренне, они не могли спрятать боль в глазах и мыслях.
Марселла, - первая и единственная подруга Габриэля в этом месте. Помнится, он был зашуганным восьмилетним мальчиком, который не хотел мириться со своей судьбой так просто, а она была худой высокой тринадцатилетней девчонкой, которая уже ощутила все тяготы жизни за один год, проведённый здесь по воле отца, желавшего избавиться от единственной наследницы своего состояния и превратить её в овоща. Очень удобно, когда ты уже состроил план своей жизни наперёд и в ней тебе не нужен ребенок от одной из проституток, умершей во время родов второго мертвого ребёнка, в бедности и грязи.
Рассел был зол и замкнут. Не подпускал к себе никого, вёл себя отвратительно и даже пнул белокурую девочку Марселлу, что всего лишь хотела помочь ему завязать шнурки. Он видел врага в каждом человеке и это еще до того, как на собственной шкуре почувствовал телесные наказания. Все смотрели на него с недоверием... Не сын богатого папаши, а кто тогда? Почему попал именно сюда? И... почему у него вообще есть семья?
Через месяц он впервые ощутил физическую боль. Был промозглый осенний вечер, а эта надоедливая Марселла никак не оставляла его в покое и слонялась рядом по пятам, отговаривая от задумки сбежать. Она не хотела признавать, но слова ее не имели никакого веса. И попыток переубедить она не бросила, пока Габриэль со злости не бросил в нее это оскорбительное "Дочь шлюхи" даже не понимая значения, а лишь повторяясь за остальными ребятами. Взгляд её погас тогда, словно она совсем отчаялась искать в здешних обитателях хоть что-то светлое, и она оставила его, как он того и хотел. Но при этом сам Габриэль в итоге чувствовал себя отвратительно, когда осознал, что обидел девочку просто так, без причины, лишь бы не мешалась, а она оказалась права. Всё произошло в точности, как она рассказала. Сначала его поймали у главного выхода, затем посадили в пустую комнату без света и окон, где он провел немало часов в одиночестве, а затем пришли два человека с розгами... С этого всё и началось.
— А помнишь Филатра? Слышала, он умер.
— Поделом.
Филатр Шенотт и Гримм Пэйн были связаны общей целью - искоренить как можно больше детей знатных фамилий. Оба они были директорами этого места, а если точнее, то второй продолжает дело первого. Для этого была построена гимназия, где под прикрытием учебы детей истязали, ломали их волю, психику, доводили до смерти. Хочется сказать, - какие же монстры эти мужчины! - да язык не поворачивается. Они монстры, непременно, но разве их можно ставить рядом с родителями этих детей? Родителями, которые добровольно избавлялись от отпрысков и которые знали, куда и зачем отправляют детей. Но Габриэль же попал сюда по случайности, по рекомендации близкого друга Дерека... Тогда почему с ним обходились так? Дерек ошибся в друге? Почему его обманули?
***
Рокси протянула руки к ящику на верхней полке, доставая его. С металлическим шумом на дне ящика ударялись гвоздики и какие-то старые железные детальки. Резким движением перерыв всё содержимое и достав со дна длинный гвоздь, шатенка поднесла его к свету и осмотрела. Покрытый ржавым налетом, он блеснул.
— Может гвоздем? — задала она вопрос, повернувшись к Тимоти у противоположной стороны.
Отложив на столе в ряд еще один вытащенный и проверенный ящик, парень отрицательно помотал головой.
— Нет. Замок повредим еще и тогда точно не выберемся.
Девушка положила локоть на высокий табурет, с которого слезла, и положила на руку голову. Вариантов становилось всё меньше. Они перепробывали практически всё: долбили в дверь деревяной скамьей, намереваясь выбить; пытались дозвониться хоть до кого-то, но связь здесь не ловила, все-таки подвал глубоко под землей, а полиция даже при всём желании доберётся сюда не ранее, чем через час; перевернули вверх дном все вещи, ящики, полки и мусор, но не нашли ничего полезного, кроме той самой пилы, которой был освобождён Шаламе. Не густо, но в случае чего ей можно обороняться, пусть и нет полной уверенности в том, что кто-то вообще вернётся за ними.
— Отдохнем? — предложил кудрявый, развалившись на пыльном пружинистом диване, который они общими усилиями разгребли из-под мусора.
Девушка без слов забралась на красный бархат и расселась, как дома, поджав одну ногу под себя. Подрясник был до жути неудобен хотя бы тем, что запутывался в ногах и сейчас это неудобство проявило себя на все сто. Не желая с этим мириться, Рокси нервно бубня вскочила на ноги после очередного зацепа материи за каблук обуви, и просто-напросто оторвала сантиметров двадцать, да так, что стала видна половина голени. На удивление, вышло довольно ровно, да и ткань рвалась очень просто, как дешевая простыня в мотелях. Тимоти так и замолк на полуслове. Лицо его обозначило румянец, а глаза опустились на сложенные вместе руки. И смутили его явно не обнаженные ноги (хотя может быть отчасти), а решительность девушки.
— З-забыл даже... что сказать-то хотел... — как бы в доказательство, он почесал макушку, ненароком сильнее взлохматив волосы, — Просто... вау.
Сделав шутливый книксен, Рокси пнула кусок подрясника под диван и села обратно, закинув ногу на ногу. Ничто больше не сковывало движения и это немного порадовало девушку. Хоть что-то пошло как надо и получилось. Пусть удачное избавление от подола было жалкой блохой на фоне тех огромных проблем, произошедших сегодня, - Рассел была горда. Это действие порядком успокоило шалящие нервишки и отвлекло от дел нынешних, которые грозились задавить хрупкую девушку своей тяжестью. Да и вид смущенного Тимоти того стоил.
— Знаешь... — правой рукой зеленоглазый ласково поймал левую кисть девушки, которая до этого теребила ниточку из обивки дивана, — Я всё хотел тебе рассказать о... своей семье.
У кареглазой от воления обе руки крепко схватились за то, что попалось. Одна за твердущий подлокотник мебели, другая за ладонь Тимоти. Нельзя было сказать, что второй отреагировал на такую силу со стороны девушки незаметно. Скорее очень даже заметно. Губы его сжались в одну полоску, сдерживая болезненный стон, брови подрагивали от неприятного ощущения. Люди Пэйна постарались на славу, как и Габриэль, что уж говорить, раз даже внутренние сторони ладоней оказались исполосаны...
Рассел отскочила и отпустила руку зеленоглазого, как ошпаренная. Мысль о том, что она, не пострадавшая физически, доставляет ему боль, - ранила. В голове крутились слова о том, что она добровольно приняла бы его участь и перетерпела любые издевательства, будь такая возможность; что она поцеловала бы каждую царапинку, если бы это могло лишить его боли, но вслух она сказала только "Прости". Зелень его взгляда не изменилась, - не стала светлее или темнее, - он продолжил глядеть в опущенные глаза девушки.
«Неужели он думает, что мы не выберемся и другая возможность рассказать про семью просто не появится?»
— Я просто хочу, чтобы ты знала, Рокси, — сказал он, опустившись перед девушкой на корточки и бережно взяв обе ее руки в свои.
Девушка кивнула и тогда Тимоти подсел к ней, не выпуская ее сжатых пальцев. Сначала они молчали, - оба нуждались в подготовке к такому разговору. До этого момента шатенка думала, что выслушать парня будет проще простого. Она думала, что сможет найти подходящие слова, которые поддержат его. Думала также, что открытость Тимоти по этому поводу сблизит их, ведь теперь они оба будут знать историю его жизни до, но... что-то будто встало поперек горла, заперло мысли под замок.
— Кажется, я был слишком мал для того, чтобы увидеть это своими глазами и всё же... Мы возвращались из театра...
На улице моросил дождь, и Тимоти никогда не видел настолько больших капель в Ричмонде. Было в районе одиннадцати вечера, но мальчика всё равно занимала мысль о сцене из пьесы, которую он увидел. Главный герой не выдержал предательства товарища и потому застрелил его прямо на светском мероприятии, в кругу лицемерных друзей. Кудрявый знал, что это была просто игра и просто реквизит, но не мог выбросить из головы этот пронзительный крик в унисон со звуком выстрела. Это было самое большое потрясение для него за весь день и ему трудно было переварить подобное.
”Мама всё хотела взять меня за руку, но я не позволял, потому что мне было уже десять и я не хотел чтобы меня считали за ребёнка. Боже, как же я жалею об этом сейчас... — добавил парень, грустно улыбнувшись, — Папа пытался отвлечь меня: рассказывал всякие небылицы и глупости, произошедшие в полицейском участке за последнюю неделю и, помнится, я даже посмеялся.”
”Тогда было воскресенье, а значит завтра школа и я совсем не хотел возвращаться туда. Учёба была мне неинтересна, но я всё равно учился на "отлично", чтобы родители мной гордились, пусть они и просили меня не слишком зацикливаться только на уроках.”
Парковка была еле освещена, и семья добиралась до нее через черный выход. Джонатан вел дружбу с заведующим театра и потому имел такие привелегии, как возможность незаметно и в одиночестве покинуть здание этим путем. Вокруг не было ни души: смех и разговоры людей давно смолкли, потому что семейство Шаламе покинули театр позднее всех из-за желания младшего пообщаться с впечатлившими его актерами. Машин осталось не больше трех и Тим сразу узнал черную иномарку вдалеке. Хотел сорваться и побежать к ней, но папа схватил его за рукав, как если бы перед его ребёнком на полной скорости проехала машина.
— Постой, — сказал он и передал мальчика в руки мамы, — Лора, возвращайтесь назад, — его голос был спокоен, но что-то в нем настороживало.
Красивая светловолосая женщина нежно потянула сына в противоположную сторону, но тот не мог отвернуться от папы, который продолжал всматриваться в темноту. Рука мужчины дрогнула и потянулась к поясу, но не при исполнении он не мог иметь при себе оружия и потому просто сжал кулак.
”Когда мы отошли на достаточное расстояние, я услышал сиплый голос”
— Ну здравствуй.
”Говоривший был точно там, где минуту назад стоял я. Фигура приставила что-то к затылку отца. Я почувствовал, что задыхаюсь. Глаза начали бегать из стороны в сторону, горло сдавило. Я не мог сделать и глотка воздуха.”
Фигура обернулась на вздохи мальчика.
— Сюда. Живо, — отчеканил голос, продолжая пялить в сторону Лорелин с Тимоти.
”Я не видел его лица, не видел и одежды. В глазах темнело с каждой секундой всё сильнее.”
— Лорелин, беги! — крикнул, что есть мочи впервые беспомощный человек, на которого маленький Тим равнялся.
”Мама тяжело вздохнула, схватила меня за запястье и... Всё произошло слишком быстро. Фигура направила оружие на маму, а папа, хотевший защитить, ударил нападавшего. Прозвучал выстрел,” — голос парня дрогнул, выдавая горечь от воспоминаний.
”Я ничего не понял вначале. Дышать становилось всё труднее, перед глазами темнело. Я не понимал, пока мама не упала. На её боку красовался кровавый след, с каждой секундой становившийся больше. Меня звали по имени, я слышал звуки борьбы в стороне, но не мог сделать и шагу. Я смотрел в зеленые угасающие глаза мамы, пока она не закрыла их совсем. Бросился на колени рядом, хотел привести её в чувство, но было уже поздно. Дышать сразу стало легче, одышка исчезла, но теперь слезы застилали мне глаза. Обернулся на папу и встретился с ним глазами. Он лежал на асфальте и полз в мою сторону. Одними губами он шептал "Беги", но я не мог.”
Фигура лениво шла за Джонатаном, держа пистолет наготове. Одной рукой незнакомец хватался за плечо, также прихрамывая на одну из ног. В общем и целом его состояние нельзя было назвать блестящим.
”Его голова поднялась на меня и, готов поклясться, что он оскалился.”
— Передавай привет мамочке, — произнёс он, и тогда дуло начало смотреть на зеленоглазого.
Лежащий некогда мужчина вскочил и повалил неизвестного на землю. Они катались из стороны в сторону, нанося друг другу увечья. Но рано или поздно этому должен был прийти конец.
Выстрел. Снова.
”Я до последнего верил, до последнего всматривался в темноту и верил, что папа сейчас встанет, отряхнется и посмотрит на меня. Улыбнётся, чтобы успокоить, и отвезёт домой. Но он не встал. Всё как в той дурацкой пьесе...” — голос дрогнул.
Тимоти зарылся руками в волосы, сжимая их. Он поделился, но не стал чувствовать себя лучше. По ощущениям это было, как пройтись по старой, почти зажившой ране, но парень не жалел об этом. Не жалел, потому что он будто бы воскрес, когда Рокси со слезами на глазах обняла его.
Он выпустил это мучительное воспоминание, дал ему волю, дал ему и себе освободиться.