beautiful
- Дим... Дим, вставай. - Голос был мягким, но настойчивым.
Он сквозь сон чувствовал прикосновения. Чьи-то пальцы легко проходились по его щеке, по волосам, чуть толкали в плечо. Тепло. Запах духов. Он знал этот запах - что-то сандаловое, с лёгким оттенком табака и лаванды.
- Дима, просыпайся. Мы же договаривались.
Он застонал, натянул на себя подушку.
- Ещё пять минут...
- Уже десять пятиминуток прошло. Я оделась, готова. Стою над тобой, как банкир с повесткой.
Он приподнялся одним локтем, глянул вверх. Амелия стояла у края кровати - уже полностью собранная. Мини-платье цвета холодного шоколада плотно облегало фигуру, открывая ноги и подчёркивая талию. Волосы слегка завиты, на шее блестела тонкая цепочка. Она была прекрасна, как всегда - сдержанно, с характером, без лишнего пафоса.
- Ты собралась сводить Париж с ума? - хрипло усмехнулся он.
- Нет. Я просто выгляжу так, будто у меня вкус. - Она наклонилась, поправила на нём сбившееся одеяло. - А ты выглядишь так, будто проспал собственную жизнь. Вставай.
Он провёл ладонью по её бедру, игриво, будто лениво.
- Это ты меня так будишь, чтобы я влюбился в тебя заново? Потому что работает.
- Нет, чтобы ты встал. Кофе остынет, а круассаны уйдут другим.
- А круассаны важнее? - Он сел, провёл рукой по лицу. - Жестокая ты женщина, Амелия Орлова.
- Только с теми, кто не встаёт вовремя.
---
Минут через двадцать они уже вышли. Он - в тёмной футболке и джинсах, с растрёпанными волосами, с капюшоном поверх. Она - в своём платье и уверенной походке. Солнце щекотало мостовую, по улицам гуляли запахи масла, хлеба, кофе.
- Мы же договаривались, да? - сказала она, когда они шли по узкому тротуару.
- О чём именно? О кофе или не влюбляться заново? - Он повернулся к ней, прищурился.
- О том, чтобы не торопить. Чтобы просто быть. Без усложнений.
- Трудно, когда ты выглядишь как обложка песни, которая рушит мне психику, - пробормотал он.
- Я слышала.
Они зашли в первую булочную. Купили два круассана и латте. Сели на лавку у окна, где утро парижское дышало особенно медленно.
- Ну? - Она откусила. Прожевала. - Вкусно. Но...
- ...всё равно, это просто круассан. - Он хмыкнул. - Мы уже были испорчены. Болью, славой и выпечкой.
Они хохотнули. Потом вышли. Прошли ещё одно кафе. И ещё. И каждый раз подтверждали - круассаны, да, вкусные. Но не волшебные.
- Может, всё дело не в круассанах, - сказал он спустя час хождения. - А в том, с кем ты их ешь.
- Тебе в лирику, Ицков. - Она толкнула его плечом. - Мы договаривались.
Он притянул её к себе на мгновение, пока они переходили дорогу, просто чтобы она оказалась рядом.
- Я помню. Но договариваться с тобой - всё равно, что спорить с Парижем. Ты всегда выигрываешь.
- Потому что я умею. А ещё - выбираю лучшие места на лавках.
Они снова сели. На этот раз - на скверной скамейке, под старым деревом, где над ними шуршали листья, а внизу лежали крошки их утреннего счастья.
- Вспомни, когда в прошлый раз у нас было вот так. Без истерик. Без громких слов. - Она говорила в полголоса.
- Никогда. Или я просто не хочу вспоминать. Потому что сейчас - иначе.
- Ты боишься, что это закончится? - спросила она.
- Боюсь, что это может не начаться.
Она замерла. Потом просто положила голову ему на плечо.
И Париж - без всякой магии, без волшебства - стал на минуту их. С круассанами, кофе и невыносимым желанием быть рядом.
Даже если они договаривались не влюбляться.
Потому что некоторые договоры заключаются только для того, чтобы нарушить их красиво.
Они не сразу вернулись в отель. По дороге, когда Амелия уже собиралась остановить такси, Дима достал телефон и показал ей фото: уютная квартира в центре Парижа, с французскими окнами, открытым балконом и огромной кроватью.
- Я снял её ещё вчера, - тихо сказал он, глядя в экран, будто в подтверждение собственных слов. - Хотел сюрпризом сделать. Просто... чтобы нам было комфортнее, чем в отеле. По-настоящему. Давай переедем сюда на пару дней? Поживём нормально. Вместе.
Амелия взяла телефон, пролистала ещё несколько фото. Стильная кухня, светлая спальня, даже какие-то свечи и вино на столике. Он явно готовился.
- Я не знала, что ты так умеешь. - Она посмотрела на него. - Но почему ты не сказал сразу?
- Хотел, чтобы ты увидела и... решила сама. Без давления. Хочешь - останемся, не хочешь - вернёмся в отель. Но мне кажется, мы заслужили место, где не пахнет хлоркой и где никто не постучит в дверь посреди ночи.
Она чуть улыбнулась, прищурившись на фото с кроватью.
- Огромная кровать, - бросила она, словно невзначай.
- Это, между прочим, ключевой аргумент, - усмехнулся он.
Она сделала вид, что думает, потом легко кивнула:
- Ладно. Но только на пару дней.
---
И вот уже через полчаса они валялись на кровати, будто никогда не ссорились, будто ничего между ними не было. Только тишина, Париж за окнами и это ощущение тёплого настоящего.
- Всё, я не двигаюсь. - Голос её был ленивым, довольным. - Парижские круассаны съедены. Миссия выполнена.
Дима подошёл к кровати и опёрся локтями рядом с ней, разглядывая.
- А как же "потом"? - Он ухмыльнулся, проводя пальцами по её бедру. - Мы договаривались: круассаны - потом. Вот и "потом" пришло.
Она бросила на него взгляд исподлобья, приподняла бровь.
- Думаешь, я тебе просто так сдамся?
- Не "просто так". А потому что я умею. - Он скользнул рукой по её животу, наклонился и поцеловал уголок губ. - А ты хочешь. Просто боишься признаться.
- Ты чертовски самоуверен. - Её голос дрогнул, но не от страха. От желания. От этого его дерзкого взгляда, который прожигал до костей.
Он притянул её к себе, прижав ладонь к спине, и прошептал в губы:
- Потому что знаю.
Целует её медленно. Сначала поверхностно, затем глубже, чувственнее. Она пытается оттолкнуть его - скорее из принципа, чем по-настоящему. Её ладони упираются в его грудь, но пальцы дрожат. Он ловит эту дрожь. Усмехается сквозь поцелуй и проникает к шее. К ключице. К плечу.
- Дима... - Она выдыхает. - Мы не...
- Не думай. Просто доверься.
Он проводит губами по её горлу, оставляя дорожку поцелуев. Его руки - крепкие, уверенные, тёплые - скользят по её телу, будто изучают карту, которую он давно знал наизусть, но всё равно хотел перечитать. Она цепляется за его затылок, волосы наматываются на пальцы. Его татуировки касаются её кожи. Он почти полностью покрыт ими - руки, грудь, спина, живот. Каждая линия - отдельная история.
Он приподнимается на локте, она садится, целует его шею, проходит по линии татуировки с надписью "angel". Останавливается. Оставляет засос. Медленно. Осознанно.
- Слишком красиво, чтобы не испортить. - Она смотрит на него снизу вверх, дразня.
Он смеётся хрипло, глаза блестят.
- Твоя пометка. Теперь точно моя.
- И всегда была. - Голос её дрожит. Сдаётся. Не спорит. Только губы её ищут его.
Он переворачивает её под себя, покрывает поцелуями, оставляет засосы вдоль ключиц, на животе, на внутренней стороне бедра. Он будто рисует на ней собственную галерею ощущений. Руки его изучают изгибы, запоминают каждое дрожание. Она стонет - не громко, но в этом звуке столько сдачи, столько внутреннего взрыва.
- Скажи, что хочешь меня. - Его голос шепчет в кожу.
- Я хочу тебя, Дима... - вырывается у неё почти в плаче. От желания, от близости.
Он входит в неё. Медленно. С нажимом. Она выгибается, царапает его плечи, поцеловывает грудь, ощущая каждую татуировку кожей. Он двигается в ритме музыки, которой нет, но которую чувствуют оба. Сливаются в дыхании. В стуке сердец.
Позиции меняются. Она сверху, он держит её бёдра, восхищаясь, как она светится. Потом снова он сверху, целует её руки, пальцы, шею. Они не останавливаются. Это не просто секс - это как будто реванш за все несказанные слова, за все ссоры, за разлуку.
Он шепчет, что любит. Она молчит, но её глаза - крик.
Ночь снова принадлежит только им.
И на этот раз - без сожалений.
---
Когда всё закончилось, они лежали на простынях, вспотевшие, запутавшиеся в друг друге. Он гладил её спину, не говоря ни слова. Она дышала у него под ключицей, с закрытыми глазами, с пальцами на его груди.
- Это было "потом", - прошептал он, усмехнувшись.
- Мм. И стоило круассана.
Они засмеялись. Тихо. Счастливо.
Париж спал за окнами. И в эту минуту, в этом съёмном доме, два сердца не боролись друг с другом. Они просто были рядом.
И этого оказалось достаточно.