9. Почему так больно?
Чимин собирался идти в свои покои, как вошел стражник и сообщил, что слугу, который подкинул кобру, нашли. Омега тогда посмотрел на мужа с вопросом в глазах, и Юнги кивнул, разрешая ему пойти тоже.
Сейчас Пак сидит рядом с фараоном и рассматривает стоящего на коленях слугу. Он закусывает губу, положив руки на свой живот, а в его сознании всплывают воспоминания с ночи, когда омега проснулся от того, что почувствовал, как по нему кто-то ползет.
— Зачем ты это сделал? — холодно спрашивает Юнги.
Омега молчит, закусив губу, и не поднимает головы, как фараон повторяет свой вопрос громче и более устрашающе, чем прежде. Самого Чимина его голос пробирает до костей, и он испуганно гладит свой живот, успокаивая себя тем, что альфа не причинит ему вреда.
— Кто тебе приказал?
— Я сам... Мне никто не приказывал... — шепчет слуга.
— Тогда скажи мне причину, — требует альфа.
— Фараон... — тот сглатывает и поднимает глаза. — Фараон пригрел на груди змею, — произносит он и переводит свой взгляд на царственного мужа.
Пак молчит, не имея возможности ничего сказать из-за своего шока, и краем глаза замечает, что его муж сжал кулаки. Видимо, Юнги в какой-то степени согласен с ним, но произнести это не сможет.
Омега отводит взгляд в сторону и поджимает губы.
Он практически бессилен.
— За такие слова тебя мало казнить, — хрипло отзывается Юнги. — Но если ты скажешь, кто тебе приказал, я так уж и быть пощажу твоего сына.
— Ваше Величество, пожалуйста, — шепчет испуганно Чондэ. — Я клянусь, мой сын к этому не причастен! Ему даже пяти лет нет, Ваше Величество, — всхлипывает он и беспомощно смотрит на Чимина. — Ваше Величество, Вы же сами носите ребенка, Вы должны меня понять, прошу...
Пак сглатывает и замечает, как его рука, что покоится на животе, начинает дрожать.
— Но ты собирался убить меня и моего ребенка, — произносит омега сухим голосом. — Кто тебе приказал?
— Я... Я... — качает головой Чондэ. — Я не могу это сказать...
— Тогда я ничем не могу помочь тебе и твоему ребенку, — жмет плечами Чимин, едва выдерживая давление, и распахивает глаза, когда чувствует феромоны мужа. Он озадаченно смотрит на фараона, который не обращает на него внимания, а стучит пальцем по подлокотнику.
— Это на... Наложник... Ли, — совсем тихо произносит слуга.
— Стража, — резко произносит Юнги. — Этого слугу в темницу. Наложника Ли привести сюда сейчас же.
Пак старается не смотреть на Чондэ, глаза которого полны слез и страха, но не за себя, а за своего сына. Он все же не выдерживает и смотрит на другого омегу, который, заметив его взгляд, тихо просит прощения и помощи.
Чимин закусывает губу от безысходности и опускает глаза.
Он не знает, как лучше поступить в этой ситуации. С одной стороны этот человек пытался убить его, подкинув кобру, а с другой — Чондэ выполнял приказ Тэмина, но это все равно не снимает с него ответственности.
Омега вздрагивает, когда слышится громкий хлопок дверей, и в зал входит наложник. Пак хмурится, глядя на него, и едва сдерживает неожиданный порыв расцарапать чужое лицо.
— Мой фараон, мне сказали, что нужно срочно явиться. Что-то произошло? — невинно смотрит омега, а Чимин едва держится.
— Вы только посмотрите на него, — бурчит себе под нос Пак.
— Твой слуга признался, что это ты приказал ему подкинуть кобру, — говорит Юнги. — Что скажешь на это?
— Это неправда, — жмет он плечами.
— Да? А кто же, по-твоему, это мог сделать?
— Я не знаю.
— Тогда что ты скажешь на то, что у меня есть доказательства, которые указывают именно на тебя. И я говорю не только об этом случае, но и об отправлении моего царственного мужа, — Чимин улавливает злые нотки в голосе альфы и переводит взгляд на него. — Никто не имеет права вредить моему мужу, члену династии, который вынашивает моего наследника, так у меня назревает к тебе вопрос — как ты посмел, Тэмин?
— Мой фараон, это клевета. Я не причинял вред царственному мужу, ведь, если носящий ребенка нарушит запреты, боги обязательно покарают его.
Пак хмурится еще сильнее и смотрит на такого же хмурого фараона, который молчит, кажется, стараясь правильно понять суть сказанных наложником слов.
— Ты носишь моего ребенка?
— Да, мой фараон. Я хотел Вам сообщить еще в тот вечер, но Вы не пришли, — склоняет голову Тэмин и смотрит из-под челки на Чимина.
Омега сжимает зубы и понимает, что в этот раз он проиграл. Теперь ему нужно будет быть в два раза осторожнее, ведь, кто знает, что еще может выкинуть наложник.
— Что ж, это прекрасно, — хмыкает фараон. — Только из-за беременности ты будешь помилован. Я не казню тебя только в том случае, если больше не услышу, что ты стоишь за чем-то подобным, Тэмин. Но ты все равно будешь наказан. До родов ты не имеешь право выходить из своих покоев, а сможешь только с моего разрешения. Все твои слуги будут заменены на новых, твое жалование урезается в два раза и я не хочу ничего о тебе слышать, по крайней мере до рождения ребенка, тебе понятно?
— Мой фараон, как же так... Как же я смогу не видеть Вас так долго? Неужели Вы хотите заставить меня страдать от разлуки с Вами? Прошу хотя бы приходите Вы ко мне, ребенку ведь будет нужен Ваш запах.
— Я подумаю об этом, а теперь иди.
Чимин смотрит на едва сдерживающего улыбку наложника и резко выдыхает. Он кладет руку на живот и единственное, что его успокаивает, так это то, что ребенок Тэмина не сможет сесть на трон. Будет у него такая возможность только в том случае, если с ребенком, которого носит Пак, что-то случится.
Отныне омега должен быть максимально внимательным и быть на чеку.
После родов будет намного тяжелее.
***
Чимин входит в кабинет фараона, показательно хмуро, и садится на софу. Он не смотрит на альфу вовсе, а молчит, скрестив руки на груди.
Омега слышит, как Юнги хмыкает и подходит к нему, начиная говорить:
— Чем ты недоволен?
— Ты все еще не доверяешь мне. Тебе плевать на ребенка. Тебя не волнует его жизнь. Тебя не волнует моя жизнь, мои нервы, мой спокойный сон. Тебя не волнует состояние ребенка, ведь тебе плевать на мои нервы, на мой спокойный сон. Тебе вообще плевать на нас, но зато не плевать на свой гарем, — холодно говорит Пак, не поворачивая головы в сторону мужа.
— Как много претензий, — усмехается альфа, качая головой. — И с чего такие выводы, а, мой царственный муж?
— Ты даже не сослал его, как минимум, в Мемфис, — рычит омега и скидывает руку мужчины со своего живота, подскочив на ноги и не обращая внимания на резкую боль в пояснице.
— Как я отправлю омегу, который носит моего ребенка, так далеко? Ты понимаешь, что я не могу?
— А ты понимаешь, что теперь каждый раз, когда я буду начинать есть, я буду думать, нет ли яда в еде, когда буду ложиться спать, буду думать не проснусь ли я вновь с коброй в кровати и проснусь ли вообще! — кричит Чимин и резко выдыхает, когда чувствует сильный пинок.
— Вот именно для этого я и приказал поменять его прислугу, — едва сдерживается фараон.
Пак молчит, прикусив язык, чтобы не сболтнуть лишнего, а затем все же произносит более спокойно, чем прежде:
— Если с ребенком что-то случится, вина будет на тебе.
— Ты его папа и вина будет не только на мне, но и на тебе, учти это.
— Этот ребенок не мой, Юнги, потому отвечаешь за своего сына ты сам, — не сдерживается Чимин. — После родов пускай его сразу несут в твои покои, а твои наложники за ним ухаживают.
— Как ты можешь так говорить? — удивляется Юнги. — Неужели я ошибался, раз думал, что изменился ты в лучшую сторону? Тебе как было плевать на ребенка, так и есть. Или ты так от него отказываешься, потому что этот ребенок покажет, что ты и вправду не был мне верен? — омега хмурится, не понимая, всерьез ли говорит альфа.
— Ты сейчас серьезно?
— Этот ребенок вообще мой? — на грани слышимости говорит фараон, смотря прямо в глаза мужа.
— Ты действительно это спрашиваешь у меня? После того как ребенка успокаивал твой запах, твой голос, твои прикосновения к животу, ты спрашиваешь у меня твой ли это ребенок?
— Да как я могу быть в этом уверен, если ты носишь его уже восьмой месяц, а запах все еще не проявился? От тебя пахнет лишь лилией и ничем более.
— Значит, ты плохо нюхал, если не слышишь перечную мяту! — рычит Пак.
— Что? Запах действительно проявился? Но я не слышал его в ту ночь, — хмурится Юнги.
— Может, нужно было нюхать не мою шею, а живот, в котором находится ребенок? — Чимин вновь собирается сбросить руки фараона, как останавливает себя, все же позволяя альфе накрыть свой живот руками.
Он смотрит на мужа, когда тот присаживается и осторожно прислоняется носом к животу, внюхиваясь в запахи. Омега чувствует глубокую обиду из-за слов Юнги, но все же старается сдерживать обиженную внутреннюю сущность, дабы альфа убедился, что этот ребенок точно его, и больше не задавал такой обидный вопрос.
— О Великий Ра, я действительно слышу запах, — шепчет мужчина.
— Убежден теперь? — фыркает Чимин и вновь откидывает руки фараона.
— Да, извини, но почему ты не сказал мне о запахе, как только он проявился? — Юнги поднимается на ноги и смотрит озадаченно на мужа.
— Думал, ты его слышишь, и представить себе не мог, что ты будешь сомневаться, — вздыхает он и выходит из кабинета альфы.
***
Омега хмурится во сне и качает головой из стороны в сторону, а по его шее стекает пот. Он резко подрывается с постели, тяжело дыша, и всматривается в темноту своих покоев.
Рука сама собой ложится на круглый живот, начиная поглаживать, а сам Чимин старается успокоить себя и восстановить дыхание. Ему приснился какой-то сон, из-за которого он так подскочил, но он не помнит, что именно ему снилось.
Пак помнит лишь, то, что ему было очень страшно.
Он трет лицо рукой и тяжело выдыхает. Поднявшись на ноги, омега накидывает свой халат и маленькими шагами выходит из своих покоев.
Чимин проходится по темным коридорам, которые освещают небольшие факелы, и останавливается перед выходом в сад. Все же решив, он оглядывается и ступает на дорожку, начиная идти в сторону фонтана.
Пак придерживает свой живот снизу, чтобы было немного легче, и садится на мраморный бортик фонтана. Он опускает руку в воду, а затем плескает небольшое количество себе на лицо. Омега выдыхает и рассматривает звёздное небо с полной луной, которая освещает дворцовый сад.
Медленно дыша, Чимин пытается вспомнить, что ему снилось, но ему не удается, потому он поднимается на ноги и идет дальше по коридору дворца, надеясь никого не встретить.
Рассматривая красивые стены, на которых вырезаны разные фигуры богов и людей, а также иероглифы, что рассказывают историю этого дворца и этой страны, Пак слышит шаги и оборачивается. К нему на встречу идет задумчивый фараон, сложив руки сзади. Он замирает, когда замечает своего мужа, а затем подходит к нему ближе.
— Почему ты не спишь? — хрипло спрашивает Юнги.
— Проснулся и больше не мог уснуть, потому решил прогуляться по дворцу, а ты... — задумчиво говорит омега и замечает царапины на плече фараона, которые едва скрыты накидкой. — А ты, судя по всему, идёшь из гарема, — хмыкает Чимин, внезапно чувствуя сильную боль в сердце.
«Что за черт? Почему так больно?»
— Почему ты один? Где твоя прислуга? — хмурится альфа, проигнорировав слова мужа о гареме.
— Я не хотел никого будить. Тем более мне нужно было побыть одному, — жмет плечами омега и отводит взгляд в сторону, стараясь справится с нахлынувшей болью.
— Давай я проведу тебя к твоим покоям, — предлагает Юнги и уже поворачивается, чтобы начать идти в сторону покоев мужа, как Чимин отказывается:
— Я могу сам. У тебя наверняка есть чем заняться, — отмахивается Пак и уходит к своим покоям, не оборачиваясь, чтобы посмотреть на стоящего за спиной фараона, который сверлит его спину глазами.