Искра в холоде

Черный внедорожник Минхо остановился у подъезда пентхауса, как похоронный кортеж. Задняя дверь распахнулась, и Хёнджин вывалился наружу. Он выглядел так, будто только что вышел из боя – лицо бледное под загаром, глаза дикие, в них читалась смесь ярости, шока и абсолютного непонимания происходящего. В руке он сжимал единственный предмет багажа – потрепанный армейский рюкзак, набитый бог знает чем. Его кожаная куртка, мятый черный свитер и поношенные джинсы казались кричаще инородными на фоне сияющего мрамора и хромированных деталей подъезда. Запах бензина, пота и улицы врезался в стерильный воздух вестибюля, как нож.

– Добро пожаловать в золотую клетку, гонщик, – процедил Минхо, выходя из водительской двери. Его голос был ледяным, лицо – каменной маской, но в глазах горел знакомый огонь сарказма. – Не забудьте вытереть ноги. И постарайтесь не размазывать грязь по мрамору. Наши уборщицы – не волшебницы, хотя и вынуждены творить чудеса каждый день, убирая за идиотами. Вперед. Цирк ждет.

Хёнджин фыркнул, но промолчал. Он шагнул внутрь, его тяжелые ботинки гулко отдавались в тишине. Его взгляд скользнул по роскошному интерьеру – безупречный минимализм, дорогие материалы, холодная красота, давящая своим совершенством. Он почувствовал себя зверем в зоопарке. Опасным, но загнанным.

Феликс стоял в дверном проеме гостиной, бледный как полотно. Его глаза были огромными, полными ужаса и вины. Он видел, как Хёнджин вписывается в его мир – мир Банчана – и выглядит при этом так… потерянно и злобно. "Это я виноват", – кричало что-то внутри него.

– Хёнджин… – начал он, голос сорвался.
– ласточка , – Хёнджин кивнул, коротко, резко. Его взгляд скользнул по Феликсу, в нем мелькнуло что-то теплое, но тут же погасло, задавленное гнетущей обстановкой. – Красиво тут у тебя. Как в гробу фараона.

В этот момент из гостиной высыпали остальные. Джисон, Чанбин и Сынмин. Их лица были шедеврами немого шока. Джисон застыл с открытым ртом, его взгляд метался от Хёнджина к Феликсу и обратно. Чанбин присвистнул, оценивающе оглядывая гонщика с ног до головы, как диковинный экспонат. Сынмин же достал блокнот почти рефлекторно, его глаза журналиста загорелись азартом – этот сюжет был лучше любого криминального репортажа.

– Ну, бля… – вырвалось у Джисона. – Он реальный. И он тут. С рюкзаком. – Он ткнул пальцем в сторону Хёнджина. – Феликс-тян, ты точно не перебрал успокоительного? Или это коллективная галлюцинация?

Чанбин хмыкнул, скрестив руки на груди.
– Реальный. И пахнет… атмосферно. Свежий ветер перемен. Или выхлопными газами. – Он бросил взгляд на Банчана, который появился в дверях кабинета, безупречный и невозмутимый. – Чан, ты точно просчитал все риски? Включая риск того, что он украдет серебряные ложки или подожжет диван от скуки?

Банчан проигнорировал комментарии. Его взгляд был прикован к Хёнджину. Альфийские ауры столкнулись в воздухе – холодная, властная волна Банчана и дикая, необузданная энергия Хёнджина. Искры были почти видимыми.
– Комната готова, – сказал Банчан ровным тоном, как будто говорил о доставке документов. – На втором этапе. Восточное крыло. Минхо покажет. Вещи… – его взгляд скользнул по жалкому рюкзаку, – …можно оставить там. Ужин через двадцать минут. Не опаздывайте.

Хёнджин лишь кивнул, сжав челюсти. Его пальцы вцепились в лямку рюкзака так, что костяшки побелели. Минхо махнул головой в сторону лестницы.
– Пошли, Ромео. Освоишь апартаменты для "особо ценных гостей". Надеюсь, ты ценишь иронию – тюрьма класса люкс для того, кто кричал о свободе. Или это новый уровень абсурда?

Хёнджин двинулся за ним, бросая последний взгляд на Феликса – взгляд, полный немого вопроса и боли. Феликс отвел глаза, чувствуя, как по спине бегут мурашки стыда.

---

Столовая была воплощением изысканности. Длинный стол из черного дерева, белоснежная скатерть, хрустальные бокалы, серебряные приборы. Воздух был напоен ароматом дорогой еды – трюфелей, запеченной рыбы, изысканных соусов. И атмосферой… ледяного ада.

Все сидели. Банчан во главе стола – безупречный, холодный, как статуя. Феликс справа от него – бледный, ткнувшийся вилкой в тарелку, не в силах поднять глаз. Хёнджин – слева, напротив Феликса. Он сидел, откинувшись на спинку стула, его поза была нарочито расслабленной, но каждый мускул был напряжен. Его пальцы сжимали нож и вилку, как оружие. Он был одет в то же, в чем приехал – куртка висела на спинке стула, обнажив татуировки, выглядывающие из-под рукавов свитера. Джисон, Чанбин и Сынмин сидели по другую сторону, создавая подобие зрительской трибуны.

Тишина была оглушающей. Звук ножа Банчана, разрезающего нежное филе, казался громоподобным. Минхо, стоявший в тени у буфета, как мрачный ангел-хранитель (или палач), нарушил молчание своим низким, саркастичным голосом:

– Тише воды, ниже травы. Прямо как на поминках. Только покойник, кажется, пока отсутствует. Или присутствует в нескольких лицах? – Он сделал паузу, наслаждаясь эффектом. – Может, разбавим атмосферу? Предлагаю тост. За… неестественный альянс? За грядущую резню? Или просто за то, что уборщица завтра получит тройную оплату за отмывание крови с этого прекрасного паркета?

Джисон фыркнул, подавив смех нервным кашлем. Он поднял бокал.
– Поддерживаю! За… э-э-э… за уникальный кулинарный опыт! Я, например, впервые ужинаю с человеком, который, вероятно, может собрать двигатель голыми руками и при этом… сидит за столом с трюфелями. Это вдохновляет! – Он нервно чокнулся с бокалом Чанбина.

Чанбин ухмыльнулся, его взгляд скользнул между Банчаном и Хёнджином.
– За риск, – добавил он сухо. – Это же чистейшей воды экстремальный спорт. Ужин с потенциальным противником в его же логове. Банчан, ты точно не забыл застраховать коллекцию часов? И диван? – Он кивнул в сторону Хёнджина. – У него вид человека, который очень хочет что-нибудь пырнуть.

Хёнджин оскалился, показав белые зубы в подобии улыбки.
– Диван слишком дорогой? Жалко? А часы… – он бросил взгляд на запястье Банчана, где сверкал платиновый хронометр, – …слишком блестят. Могут ослепить. Мешать прицеливаться. – Его голос был хриплым, но в нем звенел вызов.

Банчан медленно отпил вина. Его лицо оставалось непроницаемым.
– Часы – инструмент точности. Как и правила в этом доме. Нарушаешь – ломаешься. – Он положил нож и вилку. – Ешьте, пока не остыло. Холодная еда вредна для пищеварения. Как и лишние эмоции.

Феликс вздрогнул. Его вилка звякнула о тарелку. Он почувствовал, как все взгляды прикованы к нему. Он был причиной этого кошмара. Центром этого абсурдного урагана. Ему хотелось провалиться сквозь землю.

Ужин продолжался в гнетущем полумолчании, прерываемом лишь звяканьем приборов и саркастическими репликами Минхо или нервными шутками Джисона. Сынмин молча делал пометки в блокноте, его взгляд сканировал каждого, впитывая каждую деталь этого исторического (и безумного) события.

---

После ужина, когда гости разошлись (Джисон, уходя, шепнул Феликсу на ухо: "Котенок, ты в порядке? Это же пиздец какой-то!"), а Феликс сбежал в свою комнату, ссылаясь на головную боль, Хёнджин оказался один в огромной гостиной. Он стоял у панорамного окна, глядя на огни города, но не видел их. Его рюкзак лежал у ног, как жалкий символ его прежней жизни. Он чувствовал себя чужим. Потерянным. Злым.

Шаги заставили его обернуться. Банчан подходил, неся два бокала и бутылку дорогого, темно-янтарного виски. Он молча протянул один бокал Хёнджину.
– "Чивас Регал". 25 лет. – сказал он просто. – Снимает стресс. Или усиливает. Зависит от дозы.

Хёнджин скептически посмотрел на бокал, потом на Банчана. Но взял. Они стояли рядом у окна, молча глядя на ночной Сеул. Тишина была не такой враждебной, как за ужином. Скорее... усталой.

– Он плакал, – тихо сказал Хёнджин, не глядя на Банчана. – Когда я уезжал тогда... с набережной. Она плакал?
– Да, – ответил Банчан так же тихо. Он отхлебнул виски. Напиток обжег горло, распространяя тепло. – Не всегда видны слезы. Иногда они внутри. Как ржавчина. Разъедает.

Хёнджин мотнул головой.
– Я хотел... я думал, что свобода... что она нужна ему как воздух.
– Воздух бывает разным, – отозвался Банчан. – Горный ветер. Или угарный газ. Ты предлагал ураган. Я... давил вакуумом. Ни то, ни другое – не воздух для жизни. – Он повернулся, оперся спиной о стекло, глядя на Хёнджина. Его лицо в полумраке было лишено привычной маски. Видна была усталость. И что-то вроде... понимания. – Она не птица, Хёнджин. И не статуэтка. Она человек. Хрупкий. Запуганный. Ищущий. Мы оба... мы оба причинили ему боль своими крайностями.

Хёнджин замер. Он ожидал угроз. Презрения. Не этих слов. Не этой... неожиданной человечности. Он отхлебнул виски. Тепло разлилось по груди.
– Так что? Теперь мы... что? Друзья? Сидерим виски и обсуждаем, как не сломать нашу общую игрушку? – Голос его звучал грубо, но без прежней злобы. Было больше горечи.

Банчан почти усмехнулся. Почти.
– Друзья? Вряд ли. – Он поднял бокал. – Соратники по абсурду. Соучастники ее мучений. Два идиота, которые вместо того, чтобы драться насмерть, решили устроить ему адский квест "Выбери одного из двух монстров" под одной крышей. Зато теперь у нас общая цель: не дать ему сойти с ума окончательно. И... не убить друг друга в процессе. За это. За временное перемирие во имя его душевного спокойствия. Каким бы иллюзорным оно ни было.

Хёнджин смотрел на него. На этого холодного, расчетливого альфу, который только что назвал их обоих идиотами и предложил перемирие. Безумие на безумии. Но... в этом был странный смысл. Он медленно поднял свой бокал, чокнулся с бокалом Банчана. Звук хрусталя был чистым, звонким в тишине.
– За перемирие, Ледяной Король. И за то, чтобы наш любимый кот не разорвался от этого ебаного выбора. – Он выпил залпом. Виски горело, но горело по-новому. Не как огонь вражды. А как огонь... сложного, неловкого, но необходимого соглашения.

Они стояли у окна, два альфы, два мира, два полюса. Враги? Конкуренты? Или временные союзники в безумном эксперименте ради одного хрупкого омеги? Границы стерлись. Адский ужин закончился. Начиналось что-то новое. Неловкое. Абсурдное. Возможно, обреченное. Но в эту минуту, под светом городских огней и с обжигающим виски в крови, это было просто... шагом. В неизвестность. Вместе. Лед и Пламя нашли временную точку соприкосновения. Не в любви к друг другу, а в невозможной любви к одному человеку.